Текст книги "Мера воздаяния"

И что заставило Клару сблизиться с нуворишем? Ведущая балерина городского театра, должно быть, она неплохо зарабатывала и ей вполне хватало на безбедное существование. Продать своё тело ради ещё больших денег? Или здесь присутствовало истинное чувство, вызванное, допустим, сильным мужским характером партнёра и его способностями быстро и уверенно решать те или иные жизненные вопросы? В отличие от большинства других представителей мужского пола.

Внимание привлекала жирная волосатая грудь олигарха в пройме рубахи, расстёгнутой до пупка, и тяжёлое лицо его, утолщённое книзу.

Вот она что-то сказала, не поворачивая к любовнику головы, он с улыбкой ответил. Женщина глубоко вздохнула, откинулась на спинку плетёного кресла, сложила руки на животе – одна её ладонь легла на другую – и, закрыв глаза, подставила умиротворённое лицо солнечным лучам, не испепеляющим, а нежащим в предвечернее время.

По истечение минуты мужчина последовал её примеру.

Допрежь в моей снайперской практике были тридцать четыре живые мишени: восемнадцать в Сирии, остальные в России. Включая недавние, при отражении бандитского нападения в Сухой балке. Сейчас – тридцать пятая.

Рядом, на расстоянии полуметра, вились комары, и их тонкий писк фонировал, не прекращаясь. Но на меня насекомые не садились. Перед тем как занять позицию, я обработал кисти рук, лицо и шею противокомариной жидкостью; на голове была зелёная кепка с козырьком, похожая на солдатскую. Ничто не отвлекало от цели.

Затаив дыхание, я плавно нажал на спусковой крючок.

Конечно же, выстрел был произведён с учётом всех внешних факторов: притяжения земли, движения воздуха, полёта пули над водной поверхностью и прочих, даже температуры патрона. И соотношения десятиметровой высоты обрыва к уровню цели. Сказывался профессионализм, многократно проверенный в ситуациях различной сложности и сочетаемый с природной интуицией.

О чём я думал, перед тем как поразить свою жертву? Пожалуй, ни о чём; я только непроизвольно оценивал условия, в которых находился, и винтовочное железо как бы продолжало моё естество.

Позже мне стало мниться, что в те последние мгновения в голове у меня была информационная пустота и сам я сделался своего рода неодушевлённым бесчувственным предметом; не исключаю, однако, что это всего лишь мои фантазии, на которые я был сильно гораздый.

Через полторы секунды мужчина дёрнулся и, вскрикнув – в оптический прицел видно было, как он разинул рот и лицо исказила страдальческая гримаса, – потянулся правой рукой к левому плечу.

Женщина, очнувшись от дрёмы и увидев кровь, стекавшую по рукаву любовника и капавшую на пол, расширила глаза, вскочила на ноги, попятилась, едва не упала, задев бедром подлокотник кресла, и испуганно взглянула вдаль на речной простор.

Спустя ещё секунду оба – Вутис первая, Окунев за ней – бегом, во всю прыть скрылись внутри бунгало. Дверь за ними захлопнулась, и, кажется, её заперли на ключ изнутри.

Охранники в лодке, услышав звук выстрела, прокатившийся над рекой, встрепенулись и обратили настороженные взоры в мою сторону. Но с расстояния семисот пятидесяти метров, разделявшие нас, обнаружить меня среди береговых зарослей было непросто. Вдобавок камуфляж, в который я был одет, хорошо сливался с общим зелёным фоном.

Что дальше происходило на острове, не было нужды смотреть. Произнеся условную фразу по рации, я приник к земле, поросшей редкой травой, поместил винтовку в футляр и скрытно оставил позицию.

В Окуневе – килограммов тридцать пять лишнего веса. При его росте сто восемьдесят сантиметров это очень даже немало. Сала на нём было как на хорошем кабане.

Дело было сделано аккуратно. По моему представлению, пуля прошила кожу на плече мужчины и жировой слой под ней, скользнула по мышечным волокнам и, миновав спинку кресла, вонзилась в стену бунгало. Я исходил из своего предыдущего стрелкового опыта и если ошибался, то совсем немного.

Выйдя на грунтовую дорогу, тянувшуюся неподалёку от берега между кустарником и лесом, я встретил своих подстраховщиков. Они ожидали меня. Лица их были невозмутимы. Следуя цепочкой, на некотором расстоянии один за другим, прошли метров двести и вышли к машине, за рулём которой сидел полковник Лошкарин.

– Как там господин Окунев? – спросил он, встретившись со мной взглядом.

– Ему теперь не до отдыха, – ответил я, устраиваясь наискосок от него на заднем сиденье. – Всё в точности, как и обговаривали. Думаю, он изрядно напуган.

– А что балерина?

– Она в шоковом состоянии. Но это неизбежные издержки производства.

– Ну что же, тогда продолжим игру в кошки-мышки.

Заехав в Ольмаполь и подкупив провизии и кое-что из предметов личной гигиены, мы ещё засветло вернулись в Салымовку, которая стала нашей базой расположения. Искупались в озере, приготовили еду на небольшом костерке с использованием таганка и поужинали в наступивших вечерних сумерках.

Глава двадцать первая. Продолжение «игры»

Вечером же на интернетовский электронный адрес Окунева было отправлено короткое сообщение, что он «заказан», то есть что его собираются убить.

Это означало, что какой-то человек или группа лиц наняла киллера и дала ему поручение по устранению нувориша – обычная такого рода практика, распространённая в криминальном бандитском мире.

Серьёзность послания подтверждало ранение во время отдыха на острове Лебяжий.

День спустя я сделал ещё два выстрела. С плоской горизонтальной крыши четырёхэтажного дома, ограждённой каменным бортиком высотой около семидесяти сантиметров. В тот момент, когда Окунев, сопровождаемый телохранителями и разного рода приспешниками, собирался войти в принадлежавший ему ресторан «Золотой глобус».

Я специально выбрал такую диспозицию, чтобы напомнить долларовому мультимиллионеру об убийстве Татаринова, которое он организовал. Отличие было лишь в том, что богатей входил в заведение, а не выходил из него.

Окружающие люди со льстивой угодливостью смотрели на своего господина, многие с поклоном, присогнувшись, а он выглядел могучим титаном, гордым вершителем человеческих судеб, не способным к какому-либо сопереживанию. Раболепие с одной стороны и всемогущественная повелительность с другой – в глаза бросался именно этот контраст.

Дом, на крыше которого я расположился, был старый, местами с обвалившейся штукатуркой на лицевой фасадной стене; видимо, его давно не ремонтировали.

И бортик был частично разрушенным. Немного правее центральной части этого ограждения, примерно в двух пятых от торца и сантиметрах тридцати над плоскостью кровли, один из кирпичей почти полностью выкрошился, и образовалось отверстие, достаточное, чтобы поместить ствол винтовки и наблюдать за парадным крыльцом «Золотого глобуса».

Его я и использовал, предварительно очистив от наслоений пыли и красновато-коричневой дресвы.

Выстрелы были в Николая Рыскунова, шествовавшего в трёх шагах за патроном, что было моей личной инициативой. По договорённости с полковником Лошкариным и в этот раз мне надо было лишь попугать бизнесмена, но в последние секунды я решил усилить эффект. Из чувства мести за Татаринова, не покидавшего меня.

Грязных дел мастер наполовину закрывал одного из телохранителей и отчасти фигуру Окунева с белой косыночной повязкой, поддерживавшей раненую левую руку.

Первая пуля угодила ему в правый локтевой сустав, куда я и метился – я отчётливо увидел это в оптический прицел, будто жертва находилась в пяти метрах.

Рыскунова толкнуло вперёд и как бы придало вращение вокруг вертикальной оси, и он, разворачиваясь в мою сторону лицом, спиной опрокинулся на охранника, едва не свалив его с ног. В следующее мгновение, когда он ещё продолжал падать, вторая пуля раздробила ему правое же колено.

Это была «награда» – далеко не полная – за убийство Филиппа Никитича. Выстрелы прозвучали почти слитно и воспринимались как дуплет.

У людей же, толпившихся на крыльце ресторана, создалось впечатление, что стреляли в Окунева, а попали в человека из свиты, оказавшегося на одной линии с ним, что совершилось покушение на их властителя.

Хорошо были видны искажённые перепуганные физиономии, вытаращенные глаза, трясущиеся губы. Поднялась всеобщая сумятица, которую невозможно описать, толпа заметалась туда и сюда.

Рыскунов грянулся на ступеньки, лицо его сделалось мертвенно бледным, глаза закатились.

Охранники, ухватив нувориша под руки и прикрыв его своими телами, поспешили ко входу и скрылись за дверьми. Два или три человека, быстро повернувшись, вынули из кобур пистолеты, выставили их перед собой и устремили шарящие взоры на окна и крыши домов, противоположных ресторану, в попытках обнаружить стрелка.

Ещё двое подняли раненого и также потащили его к дверному проёму; ступеньки крыльца окрасились дорожками из множественных кровяных пятен.

Обычно в таких случаях снайпер оставляет оружие на позиции. Но я, положив винтовку в футляр, взял её с собой, иначе по её серийному номеру могли выйти на собровцев и у них начались бы определённые проблемы. Затем, пригнувшись, метнулся к люку, ведущему вниз, быстро и почти бесшумно сбежал по межэтажной лестнице.

Возле заднего фасада четырёхэтажки меня ждал «Лексус» с работавшим мотором. За рулём был лейтенант Фролов.

Немного в стороне, у соседнего подъезда, за палисадными деревьями мелькнула и исчезла фигура капитана Зуева, в задачу которого входило прикрывать наш отход, задерживать преследователей, если бы таковые появились. Не знай я, что он поблизости, ни за что бы не обнаружил его.

Я сел в машину впереди, рядом с Фроловым, он притопил педаль газа, и мы сразу же поехали, углубляясь в дворовые лабиринты. Ехали без какой-либо спешки, чтобы не привлекать внимание. В условленном месте остановились. Минут через десять к нам присоединился Зуев. Устроился на правом сиденье второго ряда.

– Что охранники Шуцмана, товарищ кэп? – хладнокровно и с небрежной улыбкой спросил Фролов, оборачиваясь к нему.

– Суетились, бегали. Поднимались на крышу той четырёхэтажки. Искали стрелка.

– А ты?

– Я отошёл дальше, к следующему дому, в глубину квартала, и наблюдал.

– Тебя не заметили?

– Нет, я умею хорошо маскироваться и становиться словно невидимым, ты же знаешь.

– Ладно, поехали.

Фролов включил скорость, мы выехали из переулка и спустя ещё минуту влились в общий автомобильный поток одной из центральных улиц.

– Ну что, сильно там перепугалась окуневская свора? – произнёс Зуев, трогая меня за плечо.

– Изрядно. Некоторые попадали со страху, другие не знали, куда бежать, как спасаться, прятались друг за друга. Рыскунова, своего давнего «приятеля», я удостоил двумя пулями. Не насмерть, а только по конечностям – в колено и локоть.

– То-то два выстрела были почти одновременно. Ещё подумал: с чего бы это? Мы же договаривались об одном. Неужто, мол, с первым была какая-то неудача…

– Нет, глаз меня не подвёл и руки не дрогнули.

– Как прошло мероприятие? – спросил полковник Лошкарин, встретив нас в Салымовке. – Были осложнения?

– Всё прошло штатно, – коротко ответил я.

– А погоня?

– Не было, Дмитрий Иваныч, – сказал Фролов. – Салымовка на востоке относительно Ольмаполя, а мы двинулись на запад, потом, выехав из города, повернули на север, до федеральной автотрассы и сюда.

– Вот и замечательно, – сказал полковник; лицо его выражало одобрение, смешанное с безмятежностью человека, познавшего жизнь. – Молодцы ребята! А теперь пойдёмте ужинать. Я такое блюдо из карасей приготовил – пальчики оближешь.

– А караси откуда? – спросил Зуев.

– Из озера, вестимо, откуда ещё! В нём рыбы – видимо-невидимо. Удочками наловил. Тут две удочки в сараюшке нашлись. Червей накопал – и вот, пожалуйста, добыча. Клевало – еле успевал выдёргивать. Нечасто такое случается; отдохнул за рыбалкой, расслабился внутренне и готов к новым подвигам, ха-ха.

Лошкарин, потирая руки, благодушно рассмеялся. Он действительно выглядел хорошо отдохнувшим; нервы у него были стальные.

На следующий день Юрий Самойлов позвонил мне и сообщил, что бизнесмен Окунев спешно покинул Ольмаполь и улетел в Италию.

И добавил с сардоническими интонациями:

– У него там собственный дом роскошный на берегу озера Гарда, самого большого и глубокого в этой стране, по берегам чудесные пляжи, целебный климат – одно из лучших европейских мест отдыха; можно сказать, рай на земле. Скорее всего, к тамошнему своему логову он и взял курс. Чтобы отсидеться до поры до времени. Только как ни прячься, от судьбы не уйдёшь.

– И Клара Вутис с ним?

– Удивительно, но Клара осталась, не захотела расставаться с местными балетом, наверное.

От этой последней новости я почувствовал душевное облегчение, отчего-то по сердцу пришёлся мне поступок артистки.

Едва закончился разговор с Юрием – звонок от Петра Вешина с той же информацией об убытии нувориша, почти слово в слово.

Я выключил телефон и обратился к собровцам:

– Вешин звонил. Тоже о бегстве Шуцмана.

– Испугался дьявол, вот и смазал пятки, – сказал полковник Лошкарин. – Удрал в свои родные палестины. Всё вышло, как мы и предполагали. А теперь…

– Теперь сделаем это, – продолжил я.

Взяв компьютерный планшет, я набрал и отправил текст на электронный адрес Марка Автономьева. В сопровождении звукового рассказа Станислава Шибаркина о том, как по приказу бывшего полицмейстера Окунева они с коллегой Назаровым, будучи телохранителями, убивали его отца Германа Леонидовича. Во время охоты на кабанов в заказнике Девичья гора. С припиской, что инициатор убийства в данный момент находится в Италии. И что скорее всего какое-то время жительствовать он будет в своём палаццо возле озера Гарда на севере страны – по сути, совсем рядом с Венгрией.

– Пусть поразмышляет над полученной информацией, – сказал я, поставив последнюю точку. – Посмотрим, что получится. Но сомневаюсь, что он смирится и позволит своему личному врагу жить безвозмездно. Должен отомстить. Хотя бы потому, что убийство отца принесло ему массу унижений и неудобств. И лишило большей части капиталов.

– Намереваетесь уничтожить своего врага руками своего же неприятеля? – произнёс лейтенант Фролов.

– Да-с, товарищ Глеб.

– Рационально. Надо такую практику иметь в виду.

– Наша задача в основном выполнена, – сказал полковник Лошкарин, обращаясь ко мне. – Остальное – на волю провидения, как оно распорядится. Мне же пора возвращаться на место дислокации «Грозы». С тобой временно они побудут, – он кивнул на Фролова и Зуева. – На случай непредвиденных обстоятельств.

Наступившим утром мы покинули Салымовку и краем леса выехали на автотрассу, идущую на запад и далее в направлении Москвы.

У развилки к Ольмаполю нас ждал Юрий Самойлов на «Тойоте». Я и помощники Лошкарина пересели к нему. «Лексус» сорвался с места и через несколько секунд скрылся за лесом.

– Как возле «Глобуса» проходило на самом деле? – спросил у меня Юрий, проводив взглядом машину с полковником.

– В лучшем виде всё прошло, как на учениях, – ответил я. – Выстрел, ещё выстрел… и шабаш. Охрана нувориша растерялась, дала сбой, нас никто не преследовал, и мы в общем-то спокойно уехали.

– В городе страшный переполох. Надо же, второе покушение на самого богатого человека в регионе. По телевизору показывали видео с камер наблюдения. У Шуцмана была такая перепуганная рожа, когда охранники тащили его к дверям! Наделал в штаны, ей-ей. Рыскунов же, по словам медиков, теперь полный инвалид. Откомандовался мальчишечка; если не навсегда, то надолго. Вот такие пироги. Вся полиция брошена на поиски «злодеев». Город словно на военном положении. Говорят, действовали какие-то гастролёры, но толком никто ничего не знает.

– И не узнают, надеюсь. И у следствия будет ещё один висяк.

– А ты снова лезешь в пекло. Мог бы уехать с полковником Лошкариным.

– В Ольмаполе у меня ещё кое-какие дела личного характера. Нельзя пока уезжать.

Глава двадцать вторая. Висельник

– Слушай, Карузо, – сказал Болумеев, – возьми меня с собой в Канаду. Если я останусь здесь, меня убьют. Не сегодня, так завтра. Люди Шуцмана не простят мне причастность к исчезновению татариновского золота. Такой куш от них уплыл!

– Кто убьёт? – возразил я. – Рыскунову сейчас не до тебя, он ещё долго будет зализывать полученные раны. Окунев же в Италии. Часть его кадров мы неплохо потрепали во время «соломенной» перевозки груза, за которым они охотились.

– Потрепали, как ты сказал, всего лишь несколько человек. У Шуцмана ещё немало вояк в Ольмаполе – на целую дивизию хватит. Плюс его ребятёнки в полиции – и начальственные, и рядовые. Ему играючи командовать ими и из-за рубежа. Не удивлюсь, если распоряжение о моей ликвидации, о том, чтобы добить меня, а может, дожарить, уже отдано. Говорю, шуцманские – народ мстительный. Чикнут хотя бы ради того, чтобы другим было неповадно дорогу им переходить.

– Для переезда в Канаду надо оформить кучу документов.

– Карузо, нужные бумаги имеются. Заранее позаботился.

– И деньги на прожитьё. По крайности на первое время.

– Филипп Никитич, как только мы освободились из «Полярного медведя», открыл на моё имя счёт в одном европейском банке. Денег не так уж много, но если не роскошествовать, лет на десять хватит. А там как-нибудь образуется. И я же не совсем безрукий, найду себе заработок.

– Эх, Миша, как у тебя всё просто!

– А чего! Я в аграрном колледже одно время учился, сразу после школы, ещё до первой посадки за решётку, умею с растениями обращаться. И сельхозтехнику знаю, на пропашном тракторе доводилось работать; в фермерское хозяйство устроюсь, да мало ли куда можно! Ну что, возьмёшь? Обузой не буду, наоборот, ещё пригожусь тебе, глядишь.

– Всё сказал?

– Пока всё.

– «Магнолию» не жалко бросать?

– Ты же знаешь: ресторан только числится за мной. На него десять начальников найдётся.

– Ладно, Миша, убедил, возьму. Двинем вместе, но с одним условием.

– С каким?

– Что бросишь курить.

– Шутишь, Карузо?

– Нисколько. Одной из главных задач Канады является создание нации здоровых людей, так что с куревом надо будет распрощаться.

– Договорились, брошу. Как только переправимся через океан.

– Хорошо, поедем, то есть полетим. Завтра. А сегодня мне надо побывать на кладбище, мать навестить. И отца. Это обязательно.

– Вместе побываем.

Наняв такси, съездили на кладбище Васильково. В первое моё посещение могила дорогой моей родительницы была на краю захоронений, а теперь граница памятников и крестов терялась где-то в дали просторного поля. За несколько лет сюда переселились многие тысячи людей.

– Вера Алексеевна Измайлова, – прочитал Михаил на надгробном камне. – Вон оно как, пятьдесят четыре годочка только ей отмерилось. Недолгим век твоей матушки был, однако.

– Это моё тюремное заключение подкосило её, сердце отказало из-за переживаний, – ответил я со вздохом; в груди у меня привычно заныло. – Не случись со мной такая беда, жить бы ей ещё да жить.

Место погребения было ухожено: зелёная луговая травка, несколько полевых цветочков, две искусственные ромашки на могильном холмике, обрамлённом тёмно-красным крапчатым мрамором. В своё время я немало заплатил местным сторожам и позже сделал им несколько денежных переводов. К ромашкам мы добавили две искусственные же розочки, купленные в магазинчике неподалёку от входа на кладбище.

– А где, Карузо, отец твой покоится?

– В центре Василькова, километрах в полутора отсюда.

– Сходим?

– Конечно.

Прошли к могиле моего отца. Она была в таком же порядке, как и захоронение матери. Возложили цветы – тоже искусственные.

– Сергей Валентинович Измайлов, – произнёс Михаил, глянув на скромный памятник. – Ни хрена себе, тридцать лет только прожил! С ним-то что случилось?

– Я же рассказывал тебе – по дороге, когда после стрельбы на Агапке ты меня в Москву отвозил. Забыл, что ли? Убили его, пытками замучили до смерти. Автономьев Герман Леонидович лично пытал. При участии своих дружков. Привязали к столбу и…

– И зачем им это надо было?

– Миша, кто сейчас владелец «Магнолии»?

– Ну я пока. Формально, де-юре. Что за вопрос?

– А основал этот ресторан мой отец.

– Да неужели?!

– Из-за него и поплатился жизнью. Очень уж доходным оказалось заведеньице – едва ли не со дня открытия. Тогдашние бандиты и позарились, раскалённым утюгом начали документы на ресторан у отца вымогать. Тебя же пытали паяльной лампой, знаешь, каково это, когда жгут твоё тело.

– Ты же, судя по дате смерти отца, совсем маленьким тогда был, ребёночком ещё. Тебе мать рассказывала, как он погиб?

– Нет, от соседки узнал. Много лет спустя, уже после кончины матери. Сама-то она, чтобы лишний раз не тревожить меня, не пугать, с первых дней после его убийства говорила, что он просто вознёсся на небеса, смотрит оттуда, улыбается и радуется за нас.

– Смотрит, да… Что, в город теперь?

– Нет, надо ещё у одной могилы побывать.

Вернулись к караульной избёнке у входа. Подошли к сторожам, двум здоровенным мужикам, сидевшим на скамеечке под окошком и лузгавшим семечки, поздоровались. Я спросил, где захоронение моего бывшего учителя по музыке Василия Ивановича Несмеянова; оно оказалось на той самой границе, терявшейся в дали поля.

За деньги сторожа на своей машине довезли нас до нужного участка, и нам представилась могила без креста, с одной лишь номерной табличкой, надгробным холмиком, уже начавшим проваливаться, и поднимающейся сорной травой по краям осыпи.

– М-да, не самый радостный видок, – тихо произнёс Михаил; в голосе его прозвучали минорные нотки. – Упаси Бог так упокоиться.

Ничего не ответив, я снова обратился к смотрителям кладбища и договорился, что они приведут могилу в надлежащий порядок и впредь будут присматривать за её состоянием. Хорошо заплатил им крупными купюрами и пообещал ежеквартально доплачивать – переводами.

– Не слишком ли жирно ты отвалил этим субчикам? – сказал Михаил, когда мы остались наедине. – Видел глаза у них, какими они масляными сделались?

– Думаю, что нормально, – ответил я. – Через хрусты будет хоть какая-то гарантия от дяденек.

Сели в одно из такси, стоявших у ворот кладбищенской ограды, доехали до города, расплатились с шофёром, вышли из машины; короткий разговор, пожали друг другу руки. Михаил направился в одну сторону, я – в другую. Зашёл в гастроном, купил продукты: хлеб, колбасу сервелат, сливочное масло и несколько заварных пирожных. И десяток шоколадных батончиков с изюмом, любимое лакомство Кости Маткивского.

Ближе к вечеру я встретился с Петром Вешиным и Юрием Самойловым и обсудил с ними создание негласного попечительского совета по расходованию денежных средств от продажи татариновского золота. На содержание сиротского дома «Аврора» и детского госпиталя имени Филиппа Татаринова.

В состав попечителей должны были войти мои собеседники, а также владелец банка «Трапезит» Альберт Брониславович Темников и командир собровского отряда «Гроза» полковник Дмитрий Иванович Лошкарин – все безукоризненно честные, порядочные люди.

Наступила последняя ночь на квартире Кости, как я полагал, не ведая о новых смертельных опасностях, бывших уже на подходе.

– Всё, завтра съезжаю, – сказал я за ужином. – Надоел уже, наверное.

– Нисколько, – ответил мой сотрапезник. – Вдвоём как-то живее выходило. Было хоть с кем словом перекинуться. И вообще.

– Жениться тебе надо, Костян, семью завести. И будет тогда живее.

– Надо бы. Только не получается.

– А ты постарайся. Семья, не помню, кем сказано, это пристань в бурю; настоящая семья, конечно, с детишками и ласковой женой – не змеёй.

– Что, и змеи попадаются?

– А то не знаешь! Попадаются и змеи, и язвы, да ещё какие; скалками да сковородками по голове своих мужей награждают, и не только ими.

На ум пришла история неудачного замужества Саши Новиковой, и я добавил:

– И мужиков – мелочных склочников, злобных, мстительных, с вечным шилом в заднице, готовых устроить скандал без всякого повода, на ровном месте, – хоть отбавляй, потому жёны от них и бегут.

– Из-за чего бегут?

Костя посмотрел на меня с насмешкой и несколько искушённо.

– Ты всё слышал, Костян. И не смейся. Из-за дерьмовых характеров супружников бегут. В Ольмаполе же тысячи свободных дамочек и девиц, и уж наверное, есть среди них одна – заботливая, внимательная, которой ты глянулся бы. Найди её – не спеша, но побыстрее, как говорится.

– Длинная речь и поучительная, – опять же с насмешкой и лёгкой зевотой ответил Костя.

– Смейся, смейся – досмеёшься. Вот разменяешь свою жизнь на повседневные пустяки, потом спохватишься, а уже всё, карачун подступает.

– Это ты под впечатлением от Несмеянова мне толкаешь?

– Дурак ты.

«Жалко мне тебя, убогого, гробишь ты сам себя», – хотелось мне ещё сказать, но промолчал, чтобы не обидеть.

Болумеев же на ночь отправился к своей «марухе», как он выражался, к некой Эльмире Чепенко.

– Попрощаться надо с Эльмой, – сказал Михаил, расставаясь со мной по возвращении с кладбища. – Больше не встретимся с ней, может. Хотя, если нормально устроюсь на новом месте, вызову к себе, приедет. Дорога она мне, понимаешь, нет у меня никого, кроме неё. И она неравнодушна к моей персоне – ещё с долагерных времён. Хранила верность, пока я сидел, знаю.

Мы условились встретиться в назначенный утренний час на перекрёстке улиц в квартале от «Огонька».

Только всё пошло по-другому.

Когда, отужинав и поговорив ещё о разном – недолго, – мы с Костей легли спать, он в одной комнате, я в другой, прозвучал телефонный звонок с незнакомого номера.

– Да, слушаю, кто это? – сказал я, привстав с постели и поднеся мобильник к уху.

– Это Эльмира Чепенко, – раздался взволнованный женский голос. – Миша сказал звонить вам, случись что. У нас беда! Он сигареты пошёл купить. Только вышел из подъезда, смотрю, к нему подскочили какие-то люди, схватили, затолкали в машину и увезли. Я из окна всё видела. Забыла, как это называется. Киднеппи… В общем, его похитили.

– Сколько времени прошло с момента похищения? – спросил я. Перед глазами промелькнули сценки с освобождением Михаила из гаражного подвала, и вот вторая киднеппинговая ситуация с тем же персонажем. Напрасно потащился он к этой своей марухе, лучше бы нам было до последнего держаться вместе.

– Не меньше получаса. Хотела сразу позвонить, но пока листочек с вашим телефоном искала…

– Машина была какая? Номера запомнили?

– У меня острое зрение. Номер семьсот шестьдесят семь. Джип «Фольксваген» серого цвета. Их – захватчиков – было четверо, один из них высокий такой. Они сначала ударили Мишу дубинкой сзади по голове, он пошатнулся, начал падать и…

– Как они были одеты? В форменной одежде или…

– Все – в чёрных куртках. Люди в возрасте до тридцати лет.

Из мембраны послышались рыдания.

– Молодец, Эльми, умница: всё запомнили и хорошо, что позвонили! А сейчас постарайтесь успокоиться. Выпейте валерьянки или ещё чего-нибудь в этом роде. Ничего, мы разыщем Михаила и освободим. Всё будет хорошо, уверяю вас.

Я включил свет и начал торопливо одеваться.

– Какое-то ЧП? – спросил Костя; он стоял в межкомнатных дверях.

– Да, случилось, – сказал я, набрасывая на себя рубашку. – Неизвестные в штатской одежде схватили и увезли Болумеева, моего друга. У нас с ним общие дела – из-за них я и прятался у тебя.

А про себя подумал, что наверняка это были люди Окунева и захват моего товарища так или иначе связан с подземельным золотом. Скорее всего, решили отыграться на Михаиле за сокровища, ушедшие у них из-под носа. Его слова о мстительности шуцманских начали сбываться. Я же со своей болтовнёй, что все угрозы миновали, виделся себе наивным недоростком; видимо, мало ещё жизнь научила меня.

Надо действовать, и немедленно! Вопрос – с чего начать?

– Моя помощь нужна? – спросил Костя.

– Нет, здесь ты не помощник.

Позвонил Юрию Самойлову. Сжато всё рассказал.

– Сейчас подключу своих дежурных из отдела, – сказал он. – Пробьём номера «Фольксвагена» и постараемся отследить маршрут его следования.

Вслед за этим я связался с собровцем капитаном Зуевым.

– Жди, выезжаем, – сказал он, выслушав меня.

– Буду ждать у подъезда.

Время было уже к полуночи.

Только я вышел из дома, на внутридворовой дороге показались горящие фары приближающейся машины. Подъехала, остановилась. В ней были Фролов и Зуев. Авто они взяли напрокат ещё днём для своих нужд. Я открыл дверцу и сел за ними. Обменялись сухими приветствиями.

Раздался звонок от Самойлова.

– В общем, так, – сказал он. – «Фольксваген» с указанными номерами проследовал на окраину города. Предположительно – к заброшенному кирпичному заводу. Это метрах в двухстах от Ольмы. Ехать надо по улице… Да что я говорю; ты не хуже меня знаешь, где и как.

– Спасибо, Юра, выручил!

– Ещё что-то нужно от меня?

– Нет, дальше мы сами.

– Тогда до связи.

Мобильник замолчал.

– Куда? – спросил Зуев, поворачиваясь ко мне.

– К кирпухе, – сказал я; так в городе обычно называли то, что осталось от предприятия. – К старому кирпичному заводу, заброшенному. Скорее всего, они туда направились. Место уединённое, безлюдное.

Несколькими словами я объяснил, как лучше проехать к объекту.

Миновали одну улицу, вторую, третью и наконец въехали на территорию заброшки. Вокруг – руины, за исключением цеха по производству железобетонных изделий, панельные стены которого и крыша всё ещё оставались в целости и сохранности, а вывеска над воротами говорила о былом предназначении.

Фролов, сидевший за рулём, заглушил мотор, выключил фары, и мы оказались в полной темноте.

Но вот глаза адаптировались, слева и справа проступили смутные очертания развалин и бесконечные груды бытового мусора, а прямо перед нами – чёрный зев распахнутых ворот уцелевшего заводского корпуса. Именно сюда приказывал доставить мешки с золотом участник первого киднеппинга с Михаилом, по всей вероятности, непосредственный организатор того преступления, а может, и нынешнего.

Вышли из машины, обнажили пистолеты.

Зуев включил электрический фонарь, который предусмотрительно захватил с собой, и луч света выхватил нутро здания: блочные стены, пол с продольными углублениями для тележных рельсов, потолочные конструкции.

Следуя друг за другом, прошли через ворота. Здесь и там покорёженные останки оборудования – то что «предприимчивые люди» не смогли или не успели ещё отвезти на базы приёма металлолома, куски бетона, груды битого кирпича. Всё – вперемежку с разной бытовой рухлядью, навезённой, видимо, с прилегающих улиц и кварталов города.

Территорию заброшки использовали в качестве свалки – обычное провинциальное явление, наблюдаемое сплошь и рядом.

Отвык я от всего этого. Всплыла мысль, что программа Торонто по утилизации мусора – одна из лучших в мире. Ничего даже отдалённо похожего на представившееся сейчас я там нигде не видел.