Текст книги "По лезвию катаны"

– Я тебя предупредил, гайдзин. Если ты не уйдешь ночью, ты не доживешь до утра.

Сказав это, явленец неожиданно проворно засеменил к ступеням и быстро-быстро побежал по ним вниз. Только его и видели.

Догонять было бесполезно. В своем сегодняшнем состоянии Артем едва ли достигнет половины спуска к монастырю в то время, как таинственный явленец уже скроется в какой-нибудь из келий или смешается с бодрым монашеским коллективом. Тем более что, оказавшись внизу, этот субъект (а думается, в хитрости ему отказывать не стоит) вряд ли попрется через двор у всех на виду, чтобы его запомнили – дескать, а вот кто с горочки спустился! Нет, явленец обойдет сзади кухню и трапезную и незаметно проскользнет к одноэтажным деревянным хижинам, в которых обитала братия, а в третьей слева, к слову, проживал уже который день брат Артем.

«Вот ведь сволочь! Конкретно обломал. Серпом по гландам. Не успел я порадоваться, что обрел наконец тихую гавань, где могу зализать раны и спокойно обо всем подумать, как вот такая спица в глотку».

Петь песенки про «звон с соседней колокольни» уже не тянуло. И вообще никакого настроения оставаться на площадке не было. Оказалось, только за счет бодрости духа он и держался. Бодрость ушла, как вода из ванны в сливную дыру, – и тотчас навалилась усталость. Захотелось лечь в отведенной ему келье и забыться сном. Даже думать ни о чем уже не хотелось – ни о текущих веках, ни об угрозах.

Артем свернул соломенный коврик и тронулся в путь. Через несколько минут он одолел ступени спуска и вышел на монастырский двор. Прошел мимо так называемой Ступы – сделанной из древесины кипариса пагоды, высотой с человеческий рост, установленной на полуметровом каменном основании. Сооружение сие практической пользы не имело, несло лишь религиозную нагрузку – символизировало Просветленный учением Будды Ум.

Было дневное время, и во дворе находилось много монахов. Один из тех, кто медитировал, сидя на циновках, поднялся и направился к Артему. Артем узнал его – это был Поводырь.

Вообще-то, его звали Ёсиносукэ, но он сам предложил: «Если тебе трудно выговаривать мое имя, называй меня на свой лад». «А если я тебя стану называть брат Поводырь?» – спросил Артем. Поводырь сказал, что его устраивает такое обращение и что оно довольно точное.

Этого монаха выделили Артему как своего рода куратора. Чтобы помогал больному, чтобы объяснял, что к чему в обители, отвечал на вопросы, которые непременно последуют, ну и, наверное, для того, чтобы приглядывал за чужаком на всякий случай. Мало ли что взбредет в голову этому гайдзину.

Сказать ему об явленце или не говорить? Этого Артем пока для себя не решил. Тем более что… явленцем мог оказаться и Поводырь. Артем не мог этого исключить, даже несмотря на то, что Поводырь был слепым. Однако он настолько здорово ориентировался в монастыре, где ему была знакома каждая песчинка на монастырском дворе, каждый угол и выступ, каждая шероховатость каждой стены, скрип каждой половицы в храме, настолько уверенно передвигался по обители, что трудно было заподозрить в нем слепого. Ну да, чуть осторожный щупающий шаг, иногда внезапно останавливается, бывает, вертит головой как-то странно. Но если не знаешь, в чем дело, спишешь это на особенности походки и странности поведения. Вот разве только по тому, как Поводырь во время разговора поворачивается к собеседнику в профиль, можно что-то заподозрить. Или – когда он изредка постукивает вокруг себя посохом, с которым не расстается.

– Я как раз собирался идти за тобой, – сказал Поводырь.

Разумеется, Поводырь узнал его по шагам. Как и у всякого слепого, у Поводыря был превосходно развит слух, например, он мог услышать дыхание на расстоянии в сотню метров, а также мог издали распознать любого знакомого ему человека по шагам.

– Настоятель зовет тебя сегодня на «тя-но ю»[18]18
  Тя-но ю – чайная церемония.


[Закрыть], – сказал Поводырь.

Встречи с настоятелем Артем ждал с того самого момента, когда услышал от Поводыря, что покинувший монастырь Хидейоши «велел тебе кое-что передать, но об этом ты узнаешь от самого настоятеля». И вот наконец-то настоятель назначил встречу.

– Когда это будет? – спросил Артем.

– Ближе к вечеру.

– Тогда я иду спать, – сказал Артем. Он шагнул в сторону монашеских жилищ… но обернулся, кое-что вспомнив: – Ты слышал о монголах, брат Поводырь? О Чингисхане? Еще его могут звать Темучином или как-нибудь похоже.

Поводырь ненадолго задумался.

– Ты говоришь о Ченг-Цзе?[19]19
  В переводе с китайского – истинный властитель.


[Закрыть] О вожде монголов, который покорил государство тангутов Си-Ся, отвоевал Северный Китай у киданей[20]20
  Китайские татары.


[Закрыть], ранее отвоевавших его у императоров династии Сун?

На миг Артем позабыл обо всех болячках и угрозе не проснуться завтрашним утром. Его охватил доподлинный охотничий азарт – такой, наверное, и испытывают сыщики, после долгой бесплодной работы наконец-то взявшие след.

– Я думаю, мы говорим об одном и том же человеке. Что ты о нем еще знаешь?

– Он ходил походами в другие земли, вернулся с богатой добычей и расширил владения Империи Монголов далеко на запад. На востоке созданная им империя совпала границами с Центральным и Южным Китаем, которыми правит династия Сун. Ченг-Цзе умер восемь лет назад, в год Огня-Свиньи. О его смерти рассказывают разные легенды. Говорят, когда двигалась похоронная процессия, убивали всех попадавшихся навстречу людей, чтобы подольше сохранить в тайне смерть Ченг-Цзе. Еще говорят, что в час его погребения с неба упал камень, размером с большой город, и накрыл под собой могилу Ченг-Цзе и всех его жен, слуг и рабов. Только сыновья Ченг-Цзе чудом уцелели в тот день. Еще я скажу тебе, брат Ямамото, что со смертью Ченг-Цзе в Империи Монголов перевелись великие воины и монголы больше не угрожают Стране Ямато.

«Ой ли!» – мелькнуло у Артема. Впрочем, ему сейчас было не до размышлений на эту тему.

– Умер восемь лет назад, – прошептал Артем. – Вот и все, кажется…

Он не помнил точной даты смерти Чингисхана, но этого и не требовалось. Главное, что Артем помнил – великий завоеватель родился в конце двенадцатого века, умер в начале тринадцатого. Даже если Артем что-то путает с датами рождения и смерти, есть другая, более основательная историческая зацепка – битва на реке Калке. Первая встреча древних славян с татаро-монголами, посланными на Русь как раз таки Чингисханом. Наши тогда потерпели полное поражение. Тысяча двести какой-то там год. Отдельный урок истории, цветная картинка в учебнике. Так, так… Что у нас там с шестидесятилетними шагами восточно-календарного цикла? 1175–1235—1295. Один из трех. Ну тут уж никаких сомнений.

1235! Сейчас идет тысяча двести тридцать пятый год…

Артем вдруг почувствовал невероятную слабость в ногах. Колени подогнулись, и он осел на песок.

– Что с тобой? – спросил Поводырь. Не сказать, чтобы в его голосе угадывалось какое-то беспокойство. Да и вообще, как Артем успел понять, главная черта характера Поводыря – полная, какая-то нечеловеческая невозмутимость. Артем даже не мог представить, что могло бы вывести слепца из равновесия. Гимнаст, например, не сомневался, что Поводырь, возникни такая надобность, будет со спокойствием каменной статуи отвечать на его вопросы сутки напролет, принимая это как должное и нисколько не нервничая. А если затрясется под ногами земля и посыплются с гор камни, последним, кто впадет в панику, будет Поводырь.

– Что со мной? – повторил гимнаст вопрос Поводыря.

Артем же и сам до конца не понимал, что это с ним. Слабость слабостью, но почему это его, как косой, подрезало известие о монголах? Вроде бы, наоборот, ободрить должно было. Он узнал год, в который угораздило угодить. Наступила ясность.

А с каких щей, спрашивается, эта ясность должна бодрить? Угасла надежда на более приемлемое время. Тринадцатый век – какая же беспросветная даль! Почему-то Артем вдруг подумал о том, что какая-нибудь ерундовая болезнь, от которой в его время его вылечили бы в два счета – да хоть тот же аппендицит взять! – загонит его в могилу. Осознание этого факта, конечно, может подкосить. А также осознание того, что окончательный приговор вынесен и нет никакой возможности его обжаловать. Преступник на скамье подсудимых, несмотря на представленные прокурором неопровержимые улики, все же до последнего надеется на снисхождение, и когда этого не происходит, может наступить резкий упадок сил, вплоть до физического истощения и суицидных мыслей.

– Со мной все хорошо, – сказал Артем, поднимаясь. – И будет еще лучше. Разбуди меня, когда придет пора.

Что-то изменилось в окружающем. Ах, да, стало тихо. Колокол отбил сто восьмой удар и замолчал. Есть основания надеяться, что все злобные демоны теперь отогнаны подальше…

Глава двенадцатая
ЧАЙ ПО-МОНАСТЫРСКИ

Цель всякого этикета – такая высшая обработка вашей души и ума, чтобы она могла действовать и на других; например, когда вы сидите, то поза ваша должна быть настолько спокойна, чтобы обезоружить самого дерзкого и грубейшего злодея.

Огазавара, представитель известнейшей школы этикета

Дом настоятеля находился чуть в стороне от остальных построек, и его окружала невысокая, в рост среднего японца, ограда, сложенная из бутового камня. К этому дому сейчас и направлялись Артем и Поводырь. Двигались они медленно, то и дело останавливаясь. Поводырь сказал, что перед «тя-но ю» многое требуется объяснить брату Ямамото. Объяснения свои Поводырь повел очень уж издалека:

– Однажды Бодхидхарма погрузился в медитацию и вдруг почувствовал, как веки его налились тяжестью, – рассказывал Поводырь. – Бодхидхарму с неотвратимой силой потянуло в сон. Бодхидхарма возненавидел себя за свою слабость, вырвал себе веки, а вырвав, бросил их прочь от себя. Где упали веки, там вырос не виданный никем и никогда куст. Однажды ученики Бодхидхармы бросили листья с этого куста в кипящую воду, испили получившийся отвар и почувствовали, как уходят сонливость и усталость и прибавляются силы. Вот откуда люди узнали чай и его силу…

– Я немножко наслышан о вашей чайной церемонии, – Артем решил передвинуть разговор из мифологических глубин поближе к современности. – Очень много всяких сложностей и тонкостей. По моему мнению, это здорово отвлекает от разговора.

Надо сказать, что дневной сон подействовал на Артема самым лучшим образом. Когда он проснулся, то некоторое время даже чувствовал себя ну просто здоровым человеком, и только неловкое движение заставило его вспомнить о ранах.

– Наоборот, брат Ямамото. – Поводырь в очередной раз остановился на дорожке. (Дорожка, ведущая к дому настоятеля, – чисто условная, просто на песке уложенными в два ряда камнями обозначена узкая тропа.) – «Тя-но ю» – это лучшая ката[21]21
  Ката – форма.


[Закрыть] для общения людей между собой. Она – как натоптанная тропа в горах. Какой бы извилистой ни казалась тропа, она вернее приведет к цели, чем путь по прямой. Она обойдет осыпчатые склоны, обойдет болота, обойдет места, где поджидает опасность, и места, которые впустую забирают много сил. Так же и «тя-но ю». Какой бы сложной тебе ни казалась эта церемония, она вернее приведет к цели, чем простой путь.

– И какая цель у «тя-но ю»?

Поводырь снова неторопливо двинулся по дороге, его посох вновь застучал по камням, обозначающим дорожку.

– Гармония, Красота, Почтительность, Чистота и Спокойствие, – сказал слепой монах. – «Тя-но ю» создает атмосферу этих пяти основ душевного равновесия, и людям легко общаться между собой.

Опять на небо наползла туча, но дождь пока не начался. И лучше бы не начинался. Все сегодняшнее утро светило солнце, и оно, по крайней мере, Артему не успело еще надоесть.

– Как я уже говорил, сам я не местный, а родом из страны под названием Русь, – задумчиво проговорил Артем. – У нас тоже большое значение придают душе. Вокруг, в соседних странах, все только и говорили, что о деньгах, о политике, о здоровье тела, а у нас – все больше о душе.

Они дошли до широкой деревянной калитки, над которой был сооружен козырек в виде пагоды. Поводырь взялся за железное кольцо, но открывать дверь не спешил:

– Ты не забыл веер?

– Не забыл. – Артем вытащил из-за пояса складной веер, раздвинул-сдвинул его, чтобы Поводырь услышал знакомый звук. – Он необходим?

– Все зависит от повода, по которому люди встречаются на «тя-но ю», – сказал Поводырь. – Сегодня повод такой: сегодня мы принимаем у себя чужестранного путника, не поклоняющегося синтоистским богам и не верящего в Будду. Одежда подчеркивает этот повод: ты одет в чужестранную одежду с Белым Драконом на спине, мы же в той одежде, что носим здесь каждый день. Но у всех у нас будут одинаковые вееры – это должно подчеркнуть, что у нас, при всей разности, есть много общего.

– Общее найдется и без веера. Например, общий язык. Или вот еще – на моих ногах гэта и на ваших тоже гэта.

– И хорошо. Пусть общего будет еще больше.

Они все еще стояли перед калиткой. «Мы войдем когда-нибудь? – подумал Артем. – Или, по хитрым чайным понятиям, надо сперва хорошенько потомиться?»

– Сейчас мы войдем во двор и пойдем по дорожке, – сообщил Поводырь. – До самого чайного домика мы не станем разговаривать. Мы пойдем неторопливо, ты смотри по сторонам и думай о том, что с каждым шагом мы все больше и больше удаляемся от суетного мира. С этого момента и начинается «тя-но ю».

Поводырь потянул за кольцо, открывая скрипучую калитку. Они вошли во двор. Дом настоятеля находился вдалеке, на противоположной стороне двора. Насколько Артем мог разглядеть, дом был невысоким, простеньким, – по сравнению с домом деревенского феодала, выглядел чуть ли не хибарой. Впрочем, их путь лежал не к дому настоятеля, а к чайному домику, находящемуся в глубине сада.

Они с Поводырем шли мимо мшистых валунов, мимо песчаных, с россыпями гравия, полян, мимо заросшего пруда, мимо высоких лиственниц и пихт, накрывающих своей тенью дорожку и погружающих сад в полумрак, мимо деревянного Будды, вырубленного из распиленного бревна. Дорожка – поросшие травой булыжники – тоже, как и все в саду, навевала мысль о дикой природе, с которой человек может прекрасно жить в ладу, и не обязательно ему ее подчинять и переделывать.

Чайный домик с соломенной крышей, с подпорками из неотесанного дерева, смотрелся в этом саду так же естественно, как смотрится в лесу шалаш из елового лапника. Они не сразу вошли в домик, сперва подошли к чаше с водой – выбитому во вросшем в землю валуне углублению, в которое по деревянному желобу стекала прозрачная горная вода.

– Мы должны омыть руки и рот, – сказал Поводырь, прислоняя посох к валуну.

Надо так надо. Артем намеревался безукоризненно выполнять все тонкости ритуала. Для себя самого – может, пройдя через этот ритуал, удастся чуть получше разобраться в японском образе мыслей.

Они разулись, и Поводырь отодвинул дверь в чайный домик. Вход в него вообще-то больше напоминал лаз. Неужели нельзя было сделать дверь повыше? Поводырь, оставивший за порогом не только обувь, но и свой посох, вполз внутрь на коленях, Артему так вообще пришлось вползать на животе.

– Ты должен задвинуть дверь как последний вошедший, – сказал Поводырь.

Почему нет? Артем задвинул дверь.

– Тебя, наверное, удивило, почему вход такой низкий? – спросил Поводырь, вставая на ноги.

– Не без этого, – Артем тоже поднялся.

– Идущий на «тя-но ю» должен смирять гордыню, оставлять за порогом непокорный нрав и чувство превосходства.

– Понятно. – Артем огляделся.

Уж на что мал был чайный домик, а и тот был разделен внутренними перегородками на три части: комнату ожидания, чайную комнату и подсобное помещение. Об особенностях планировки Артем был уже предупрежден Поводырем – чтобы «брат Ямамото» вдруг не полез бы раньше ритуального времени не в тот отсек.

Сейчас они находились в комнате ожидания, погруженной в полумрак – два окна, выходящие на две стороны дома, были закрыты бамбуковыми шторами. Впрочем, просачивающегося сквозь шторы света хватало, чтобы рассмотреть убранство комнаты ожидания. Хотя осматривать-то, по большому счету, было и нечего. Практически голые стены, лишь на одной стене висит какэмоно[22]22
  Какэмоно – длинные полосы бумаги или шелка, с нанесенными на них рисунками или надписями.


[Закрыть] с иероглифической надписью, правда, прочесть, что там написано, издали в такой полутьме невозможно. Ну, и в стоящей на полу вазе торчит голая ветка какого-то дерева или куста. Вот и весь интерьер вкупе с дизайном.

– Где же настоятель?

– Настоятель скоро придет. Согласно ритуалу «тя-но ю», он дает тебе время почувствовать потаенный смысл сегодняшней церемонии.

– Потаенный смысл? Есть и такой? – удивился Артем.

– Настоятель – сегодня хозяин «тя-но ю», а ты – его главный гость. Он позвал тебя на беседу. И он чего-то ждет от беседы. Как, наверное, и ты чего-то ждешь от этой беседы, так ведь?

– Ну-у… в общем, да, – согласился Артем.

– Ты, брат Ямамото, можешь догадаться, какие ожидания хозяин «тя-но ю» связывает с предстоящей беседой. Внимательно приглядись к комнате, в ней найдешь ответы. Здесь по правилам «тя-но ю» должен быть оставлен намек. – Поводырь шагнул к стене, дотронулся до нее рукой, так и остался стоять. – Если желаешь, расскажи мне, что ты видишь и как ты это понимаешь.

– Поможешь докопаться до смысла?

– Добраться до смысла ты должен сам. Быть может, я смогу кое-что подсказать.

– Ладно. – Артем снова обвел взглядом комнату. – Так, так… Вряд ли хозяин успел перед моим приходом разобрать чайный домик и сложить его заново, чтобы особой состыковкой бревен намекнуть мне на потаенный смысл чаепития. Значит, в смысле поиска намеков меня могут интересовать лишь три предмета.

Артем подошел к какэмоно, склонился и, чуть ли не касаясь носом материи, прочел сделанную тушью надпись:

– Голос колокола в обители Гион звучит непрочностью всех человеческих деяний…

М-да, подобная фраза мало что может прояснить. Остается надеяться, что в сочетании с чем-то еще смысл проступит, как тайнопись под химическим реактивом.

Артем присел возле вазы:

– Ваза глиняная, простая, напольная. На вазе три прямые поперечные линии, нанесенные красной тушью…

– Значит, на вазе нет затейливого узора, – вставил Поводырь.

– Нет, – Артем повернулся к Поводырю. – Это подсказка?

Поводырь промолчал.

– Нет затейливого узора. Или, другими словами, узор бесхитростный… Похоже, это и в самом деле подсказка, – задумчиво проговорил Артем. – А выбор ветки? Это что-то означает?

– Какого дерева ветка?

– Понятия не имею.

– Поднеси ее ко мне.

Артем выдернул ветвь из вазы, вложил ее в руку Поводырю. Тот пробежал пальцами по изгибам и ответвлениям, по бугоркам… и отдал ветку Артему.

– Это ветвь сакуры, – сказал Поводырь. – Ты видел, как цветет сакура?

«В кино», – чуть было не сорвалось с языка.

– Представляю, – туманно ответил Артем.

– Легкий белый цвет сакуры наводит на мысли о чистоте помыслов и открытости души…

И многозначительно замолчал.

– Кажется, я начинаю догадываться, в чем кроется намек, – сказал Артем. – Настоятель не ждет от меня хитрости, а ждет от меня искренности. Тогда он сможет ответить мне тем же, он сможет пойти мне навстречу. Но это только мой выбор, мое деяние.

Артем и сам не смог бы точно сказать, как это он так ловко перевел в довольно связную формулировку одни лишь неясные предчувствия и смутные ощущения.

– Я прав?

– Я не знаю, – ответил Поводырь. – Не я хозяин «тя-но ю», не мне предназначен потаенный смысл… А ты умный человек, брат Ямамото.

«А разве я говорил, что глуп?» – хотел сказать Артем, но вовремя вспомнил, что гордыню он оставил за порогом. Поэтому он промолчал. Молчал и Поводырь. Молчание это было как нельзя кстати. Артему было над чем поразмыслить.

«А действительно, чего я сам-то жду от этой встречи? Простого разговора „за жисть“? Вот уж что меньше всего мне сейчас нужно. Информации? Информация, конечно, никогда не повредит. Но я не жду от настоятеля какой-то конкретной информации, которую не могу получить ни от кого другого. Значит, получается, я ничего не жду от него? Выходит, я просто чайку похлебать заглянул? Не-ет, маловато как-то будет. В общем-то, правы япошки – надо определить цель встречи. А что для меня сейчас самое главное? Наверное, то же, что и вчера, и позавчера. Попробовать доискаться ответа на главный вопрос – какого хрена я тут, в этой Японии, делаю? Я, конечно, могу прогнать настоятелю любимую байку про разбившийся корабль. А что это мне даст? Допустим, он мне даже поверит. И что с того?»

В этот момент отошла дверная створка, и настоятель, несмотря на свое высокое положение в этой обители, влез в чайный домик на корточках. Конечно, это был настоятель. Кому же еще быть? Тем более что Артем видел этого человека впервые. А в обители вроде бы он на всех успел посмотреть… кроме настоятеля. Ну, еще разве, что не видел затворников, о которых слышал от Поводыря.

Но, увидев этого человека, Артем точно бы не забыл его лицо и не спутал бы ни с каким другим. Потому что… гимнасту показалось, что перед ним предстал вылитый Такеши Китано, известный японский актер и режиссер, ну только с бритой наголо головой. Артем от неожиданности даже чуть было не перекрестился. Однако, присмотревшись, все же нашел, что схожесть не такая уж полная. Просто похож, и не более. Хотя все равно… как-то того… стремно малость…

Поводырь склонился в низком поклоне. Хозяин тоже отвесил низкий поклон. Разумеется, и Артем не пожалел поясницы, несмотря на то что поморщился от боли в боку.

– Зовите меня брат Настоятель, брат Ямамото. А теперь пройдемте в тясицу[23]23
  Тясицу – чайная комната.


[Закрыть], – настоятель первым двинулся к внутренней перегородке.

Дверь в следующую комнату, слава богу, оказалась нормального размера – не пришлось по новой на карачках усмирять гордыню. Но за порогом ждали иные ритуальные дела. Перешагнув порог, Настоятель отвесил низкий поклон комнате, затем достал веер и принялся им обмахиваться. Вслед за хозяином все в точности то же самое повторил Поводырь. Ну, и Артем не стал от них отставать, раз уж взялся. Тоже отвесил комнате низкий поклон, тоже достал веер и принялся им обмахиваться. Хотя не сказать, чтобы в комнате было душно. Тут было разве что чуть теплее, чем в комнате ожидания, где, откровенно говоря, если бы ожидание затянулось, можно было бы и замерзнуть. Здесь же находилась жаровня, благодаря ей и температура была выше.

– Очень хорошо, – произнес Поводырь, продолжая обмахиваться веером. – Я чувствую разлитые здесь покой и безмятежность. Мою душу покидают тревоги и беспокойство. Здесь очень хорошо.

Ага, догадался Артем, по ритуальным понятиям, следует похвалить комнату, сделать приятное хозяину чаепития. Недаром и настоятель выжидательно уставился на него.

– Э-э…

«Что бы такое сказать?»

– В нашей стране тоже любят чай, – Артем решил, раз ему намекали на искренность, выложить им, что вертится в башке, пусть расхлебывают. Как говорится, поток сознания. – Чай у нас обычно пьют не до еды, как у вас, а после. Хотя… многие у нас пьют его целый день, в любое время. И я тоже пил его, не особо задумываясь, до еды, после или во время. Но это не главное. Тут мне, глядя на эту комнату, другое пришло в голову. У нас ведь тоже, если разобраться, под чаепития создавали особую обстановку. Не чайный домик, конечно… Но кухня. А там неяркий свет, тоже тесное помещение, тоже тишина. Чтобы была тишина, встречались чаще вечером и засиживались до ночи… Словом, стремились, чтоб за чаем возникала задушевность. Сейчас поймал себя на том, что в своих стремлениях мы похожи. Только у вас строгий ритуал, а у нас не строгий. Вот что я хотел сказать.

Настоятель одобрительно кивнул. Выходит, устроило Артемово выступление. Настоятель опустился на соломенный коврик, лежащий рядом с жаровней, жестом пригласил Поводыря и Артема занять коврики напротив, что они и сделали. Над жаровней висел котелок с водой. В жаровне тлели угли, а над водой поднимался парок. Выходит, воду вскипятили заранее, осталось только, по-нашему говоря, подогреть чаек.

Настоятель протянул руку к полке, снял с нее белую скатку и расстелил между собой и гостями полотняную скатерть. Рядом с хозяином на циновке были расставлены предметы, видимо, заранее приготовленные для церемонии: большая глиняная чашка с нарисованным на ней узором из множества цветов, среди которых Артем узнал только хризантему, две деревянные коробки, деревянную ложку, бамбуковый венчик, ковш из срезанного бамбука, кувшин с водой и две глиняные плошки. Настоятель взял одну из коробок, поставил на скатерть, открыл:

– Рисовое печенье. Угощайтесь.

Артем подождал, когда Поводырь протянет руку, возьмет желтый кругляш, и сделал то же самое. Хозяин также угостился собственным печеньем.

Так себе было угощение. Дух уж точно не перехватило от восхищения. Сладко, да. Ну, и все, пожалуй, на этом достоинства угощения заканчиваются. А чем запивать прикажете, когда же к чаю перейдем?

Настоятель поднялся, вышел в третье, подсобное, помещение, вынес оттуда охапку хвороста, подбросил несколько веток в огонь. От горячих углей сухое дерево вмиг занялось. Настоятель подошел к окну, свернул в трубку соломенную штору, прикрепил свертку петлей к верхнему краю окна. Дым от жаровни потянуло в открытое окно.

– Кумазава Хидейоши кое-что просил передать тебе, брат Ямамото. – Настоятель повернулся к Артему. – Он сказал, что посетит монастырь на обратной дороге из Киото. Ты можешь дождаться здесь его возвращения.

– Когда это будет, он не сказал?

– Не сказал, потому что сам не знает этого. Еще он просил передать – если ты все же покинешь монастырь, уходи из этой провинции.

– Ну, это понятно, – сказал Артем.

– Возможно, и понятно, – настоятель едва заметно улыбнулся. – Однако Хидейоши просил обязательно передать тебе, что он не убил ронина Масанобу.

– То есть как?! – воскликнул Артем. – Я же видел своими глазами, как он его убил!

– Не все, что ты видишь, истинно. Разве тебе не случалось в густом тумане принимать дерево за человека?

– Да какой туман! Он искромсал Масанобу, как… как… Короче, вдоль и поперек искромсал.

– Хидейоши учился фехтованию у великого мастера Мацудайра. Мне довелось однажды видеть Мацудайра в деле. Этот мастер умеет творить мечом чудеса. – В голосе настоятеля слышалось неподдельное восхищение. Сан не сан, а, видимо, настоящий японец не может не любить оружие и героев клинка. – А Хидейоши один из лучших учеников мастера Мацудайра, и он тоже многое умеет. Хидейоши посчитал, что Масанобу достоин более красивой смерти, чем смерть в доме недостойного человека при защите этого недостойного. Я уверен, Хидейоши применил один из ударов, которым его научил мастер Мацудайра. Удар оставляет на теле человека многочисленные раны, ни одна из которых не смертельна. Если человека вовремя перевяжут и остановят кровь, его жизни ничто не может угрожать.

– Да, там было кому вовремя перевязать, – задумчиво проговорил Артем, подумав: «Мать твою за ногу, количество людей, желающих мне смерти, никак не желает сокращаться».

– Это еще не все, – снова заговорил настоятель. – Хидейоши сказал, что если ты все же надумаешь не покидать эту провинцию, то в селении Касивадзаки ты можешь обратиться к мастеру Мацудайра. Расскажешь обо всем, что случилось с тобой, Мацудайра и сестре Хидейоши. Сестра Хидейоши живет сейчас в доме мастера. Они смогут тебе помочь. Теперь я передал слова Хидейоши до конца.

«Этот вариант мы оставим на тот случай, если меня вдруг припрет научиться фехтовать не хуже Хидейоши. А зачем еще идти к этому мастеру?» – подумал Артем.

Вода в котелке закипела. Но ожидания Артема, что наконец они перейдут собственно к чаепитию, не оправдались.

– Лучше пить чай чуть остуженным. Мы пойдем в сад и там дождемся, пока вода остынет. – С тем настоятель поднялся с коврика.

Артем отказывался что-либо понимать в отношении собственно пития чая. Какого рожна! Тогда это нужно было назвать как-то по-другому, а не чайной церемонией. Например, «хождением вокруг да около чая»!

Гимнаст подавил раздражение. Мысленно сосчитал до десяти. «Спешить некуда, чай не водка, не прокиснет, – вступил он сам с собой в спор. – Да и твое раздражение вызвано не затяжкой с чаепитием. Причина, конечно же, в другом. В том, что в очередной раз проклятые япошки перевернули все с ног на голову. Хидейоши оставил в живых Масанобу из-за того, что смерть вышла бы, видите ли, недостаточно красива! Их невозможно понять, и невозможно предугадывать их поступки, а значит, непонятно, чего от них можно ждать. Вот и настоятель сейчас возьмет и выкинет какую-нибудь штуку… А кстати… Ведь и настоятель мог быть тем явленцем, что стращал меня давеча на площадке. Поскольку эти япошки горазды на парадоксальные выходки и насквозь непонятны, то любого из них можно подозревать… А касаемо чая… Ну, например, можно убедить себя, что после того, как истомишься в корягу, обыкновенный чай покажется напитком богов».

Опять вышли в сад. Обулись, Поводырь взял в руки свой посох.

– Я слышу твое раздражение, брат Ямамото, – сказал Поводырь, повернувшись к Артему в профиль. – Твои движения резче, твои шаги громче, ты задвинул дверь с ударом. Ты о чем-то хочешь сказать, но не решаешься сделать это?

«Психоаналитики, бляха!» – подумал Артем, заметив, однако, что раздражение его пошло на убыль. Ну и что на это ответить? Ответить он ничего не успел, его опередил настоятель:

– Если ты хочешь что-то сказать нам, брат Ямамото, можешь сделать это сейчас. Если тебе нечего или не хочется ничего говорить, мы просто будем гулять, восхищаясь красотой сада.

Эхе-хе… Можно было, конечно, и просто погулять. Но Артем уже принял решение. Черт его знает, что его к этому подтолкнуло. Вероятно, надоело держать в себе и захотелось услышать еще чье-то мнение, помимо своего собственного, по поводу всей этой ерунды. Или атмосфера «тя-но ю» чем-то расположила к откровенности? Хотя чем она могла расположить? Да шут его знает! Эти японские хитрости – вроде ничего не происходит, а… на поверку что-то происходит с тобой самим.

Словом, Артем решил рассказать обо всем. Ай, была не была! Ну, сочтут чокнутым, в крайнем случае, и всех делов…

– Да, я хочу вам кое-что рассказать. Боюсь, что вы мне не поверите. Но я попал к вам из будущих веков, из тех лет, которых еще не было, – так начал свой рассказ Артем.

Он уложился в два круга по саду. За первый круг поведал о том, кем был в своем времени, о том, как поймал за руку преступника и как тот ему отомстил, о том, как упал из-под купола и… очутился здесь, в стране Ямато, и как откуда-то пришло знание языка.

Артема не перебивали удивленными восклицаниями вроде «Да иди ты!», «Врешь!», «Да не может быть!». Лица совершенно непроницаемые, ни следа эмоций. Будто им пересказывают бородатую байку. И не расспрашивали Артема ни о чем. Даже о таких любопытных вещах, что в будущем стало со страной Ямато.