Текст книги "По лезвию катаны"

Глава седьмая
ЯПОНСКИЙ ПЛЕННИК

Хотя они могут ранить твое чувство, но ты должен простить им, этим трем – ветерку, что развеял твои цветы, облаку, что заслонило от тебя месяц, человеку, который пробует завести с тобой ссору!

Прини Широкава

Артем лежал и смотрел. И то, что он видел, можно было уложить в два слова – махровое средневековье.

С его наблюдательного пункта, благо он располагался на горе, открывался преотличнейший вид не только на город Ицудо, но и на замок, находящийся примерно в паре километров от города.

Собственно, сие поселение городом можно было назвать лишь с ба-альшой натяжкой. Не было самого главного, что отличает селение, пускай и занимающее обширную площадь, от города, а именно – ярко выраженного городского центра, где должны находиться самые богатые и высокие дома, главная улица, административные здания, рынки… Впрочем, рынков как устойчивого места обмена одних товаров на другие в Ицудо – по утверждениям Омицу – нет. Что-то подобное – она слышала – есть лишь в Киото и в Камакура. Туда привозят свои товары китайские купцы и в местах, где они выставляют на обмен привезенное, и образовались – «как ты их называешь, Ямамото» – рынки.

В городе Ицудо ни рынков, ни ярко выраженного городского центра не наблюдалось. Дома зажиточных горожан, которые можно было отличить по крытым черепицей крышам и по внушительным размерам, стояли вперемешку с домами горожан победнее: крытые соломой крыши, перед домом нет даже декоративных ворот, совсем небольшой двор. Более того – откровенно бедняцкие лачуги не были вытеснены на окраину, а спокойно соседствовали как с домами первого, так и второго разрядов. Рисовые поля и огороды тоже были повсюду: и слева, и справа, и даже в условном центре города.

К городу от замка вела дорога, и на ней, несмотря на раннее утро, было вполне оживленно: вот прошел человек в островерхой соломенной шляпе, несущий за плечами плетеный короб, вот две женщины в кимоно и под зонтами просеменили по дороге и направились к какому-то дому с двускатной, доходящей почти до самой земли крышей. (Впрочем, крыши у всех домов, какие видел сейчас Артем, были двускатные, разве что разной длины. Большинство домов приподняты на сваях: одни выше, другие ниже. Но есть и такие, что стоят прямо на земле.)

Ага, вот не по главной, правда, дороге, идущей через весь город, а по переулку прошествовал откровенный самурай: два меча за поясом, правая рука на рукояти катаны, выбритый полукругом лоб, волосы собраны на затылке в пучок. Самураю, похоже, некуда было спешить. Он остановился и долго во что-то всматривался.

Артем разглядел на западной окраине города многоступенчатую пагоду буддийского храма. А совсем близко от него наблюдалось строение попроще – наверняка синтоистский храм…

На что угодно можно забиться, что из деревни Ицудо начал превращаться в город, когда построили замок. Люди стали селиться вокруг замка, разумно полагая, что в случае чего укроются за его стенами. Обычная история. А замок – Артем не уточнял, но был в этом почти уверен – наверняка отстроили во времена той знаменитой затяжной войны, о которой рассказывал Такамори, войны местных Алой и Белой Розы… чего-то Артем запамятовал, как там прозывались эти самурайские роды. Короче, еще одна обычная история – схлестнулись могущественные кланы. Как Монтекки и Капулетти, как чеченские тейпы…

Замок даймё Нобунага отлично просматривался с занятой Артемом позиции. Замок был что надо. Киношники, профилирующиеся на исторических фильмах, с ума бы посходили от восторга, дай им кто поснимать такое сооружение.

Замок окружает ров с водой. Мост через ров каменный, узкий, неподъемный. Ворота замка деревянные, обитые широкими металлическими полосами. Стены высокие, оканчиваются зубцами. По стене бродят караульные.

Вон к замку проскакал отряд, не иначе, самурайский. Человек двенадцать, все в чешуйчатых доспехах. На скачущем впереди всаднике рогатый шлем. К седлу последнего всадника приделан шест с флагом, флаг узкий. На расстоянии не определишь, какого цвета сей штандарт и что на нем изображено. А что-то изображено, определенно…

Пялиться и дальше на картинки из учебника истории надоело. Да и не трепетную дрожь они вызывали у Артема, а отвращение и тоску. Это, насмотревшись по телеку всяких «Иван Васильевичей», хорошо пофантазировать на диване – а вот как бы и мне туда попасть, вот бы я развернулся. На самом же деле веселого мало. У Артема так и вообще веселье отсутствовало напрочь. Не было на сегодняшний день у Артема желания сильнее, чем желание вернуться назад, в свой век.

Ну, а пока следовало вернуться в лес. К тому же долго валяться на холодной земле не шибко полезно – так учит медицина. А с земли не поднимешься – склон, на котором находился сейчас Артем, безлесый, да и кустики, на нем произрастающие, не могут похвастаться высотой и густотой.

Артем пополз в направлении леса. Совсем нежелательно, чтобы его заметил кто-то посторонний. Даже если этим посторонним окажется не самурай, а, допустим, простой земледелец. Он может помчаться к самураям, и тогда начнется облава, уйти от которой шансов не особо много. Потому что в облаве непременно примут участие верховые, а лес здесь редкий, на лошадях скакать легко – за короткое время прочешут большую территорию. Словом, могут возникнуть проблемы. А они нам нужны?

Они с Омицу пришли к городу ночью, вернее будет сказать, под утро. Артем остался в лесу, девушка ушла в гости к доверенному человеку… но совсем скоро вернулась и сказала, что придется задержаться до утра, может быть, даже до полудня, потому что ее попросили помочь больному. Больной – дело святое, и Артем сказал, что будет ждать ее возвращения сколько надо.

На крайний случай, доводить до которого не хотелось, у Артема был посох. Вручила ему посох Омицу. Толстая бамбуковая палка с утолщением в виде шара на одном конце, с какими, по увереньям японской девушки, ходили по здешним дорогам многие. Но конкретно эта штучка была с секретом. Внутри помещалась цепь с грузом, похожим на гирьку от ходиков. Из обыкновенной палки за считанные секунды получалось довольно эффективное оружие. А еще утолщение в виде шара можно было заменить на железный наконечник – коли по ситуации тебе требовалось подобие копья.

– Если мимо тебя проедет самурай, – сказала Омицу, – и увидит этот посох, может быть, он и не сделает тебе ничего плохого. Но если увидит у тебя какое-нибудь оружие, он убьет тебя. Оружие может носить только самурай…

Бесстрашие женщин клана Такамори не могло не удивлять Артема. Допустим, если бы сегодня Артем не вызвался сопровождать Омицу, она пошла бы одна. Как ходила до этого. Женщины не боялись заблудиться, Такамори не боялся, что они могут заблудиться, никто из них не боялся нападения злых зверей и людей, хотя из оружия у слабого японского пола были лишь ножи да посохи. Да-а, вот что значит всю жизнь провести в лесу, когда деревья – дом родной, а зверюги – братья тебе и сестры, и не на кого полагаться, кроме как на самого себя…

Выяснение отношений с Такамори не продолжилось ни ночью, ни утром.

Артем отлежался на холодном полу ниши, дождался, когда тело оживет, добрел до общей пещеры, увидел свободный соломенный коврик, наверное, для него и оставленный, упал на него и проспал до утра. Утром Такамори раскланялся с Артемом, как с добрым знакомым. Будто вчера они бутылочку сакэ на пару распили, а не били друг друга смертным боем. Воздушный гимнаст не пытался найти разгадку поведения старика, все равно не удастся. К тому же поутру Артем чувствовал себя так хреново, что уж всяко было не до головоломок.

Хорошо, что он заставил себя через «не могу» сделать зарядку и выкупаться в холодном озере – это отчасти вернуло его в нормальное состояние. Отчасти, но не вполне. Болели ушибленные места. Тупой болью ныл затылок. Набухали синяки. А еще мучили рвотные позывы. Когда они с Омицу шли к городу, он несколько раз отходил в сторону, и спазмы заставляли его перегибаться пополам. Правда, только спазмы, собственно рвоты не было.

«Уйду на фиг от этих баптистов-адвентистов, на хрен мне этот дурдом», – думал Артем после каждого из этих приступов. «А куда? – задавал он себе резонный вопрос, когда приступ проходил. – Эти хоть и с придурью, но в живых оставили. Другие же просто порешат, не заморачиваясь с расспросами…»

Прогулка до города, ожидание Омицу и теперешняя прогулка к реке немного поправили самочувствие гимнаста. Прекратились спазмы, отпустило голову. Вслушиваясь в себя, он приходил к диагнозу, что вроде бы никаких серьезных внутренних повреждений не получил. Или не получил таких, что скажутся в ближайшее время. Скажутся потом, ближе к старости. Например, раньше времени наступит болезнь Паркинсона. Впрочем, при том образе жизни, что он сейчас ведет, шансов дожить до старости у него немного…

Артем вышел к реке. Здесь они договорились встретиться с Омицу, здесь он ее и будет ждать. Он сел на валун, подложив под себя толстую ветку. В руках он просто так, чтобы руки занять, вертел небольшой нож-ядзири, выданный ему Омицу вместе с посохом.

Итак, средневековая Япония. Теперь уже последние крохи сомнения улетучились. Закинуло за тридевять веков, мать вашу так… Насколько Артем помнил, в этой чертовой Японии Средневековье длилось аж до самого конца девятнадцатого века, начиная с века фиг знает какого, но жутко мохнатого, глубоко ушедшего в преданья старины. И нет никакой возможности определить, какое нынче на дворе столетие. Из Такамори, сдается, мало что еще можно выжать полезного, ну разве что вспомнит какую-нибудь легенду из жизни легендарного умника Энно Одзуну… или как его там, беса…

Ну, и как жить дальше?! Как искать дорогу домой? Где искать, он вроде бы решил – в Китае, на месте будущего города Шанхай… А впрочем, и сейчас, может быть, стоит уже Шанхай, почему бы, собственно, ему не стоять. Как туда попадать будем – вот в чем вопрос. И когда отправляться?

Нет, можно, конечно, сидеть в горах до старости, до посинения, до морковкиного заговения, до свиста рака на горе Фудзияма! Через неделю от тоски начнет сводить скулы, через две – накатит чернейшая меланхолия, через месяц – волком взвоешь от беспросветной безнадеги. А через год, конечно, привыкнешь и успокоишься, но зато навсегда и беспросветно одичаешь.

Можно, конечно, жаловаться на судьбу, закинувшую в леса далекого прошлого, а не в будущее, битком набитое космолетами и генетическими чудесами. Но, думается, сколько ни жалуйся, а судьба тебя не перекинет по-новому, дескать, извините, ошиблась. Потому не жаловаться надо, а действовать…

– Тихо, – раздался сзади голос, чьи-то пальцы вцепились в волосы, с силой дернули голову назад, а шеи коснулась холодная сталь. – Тихо, гайдзин… Разожми пальцы рук.

Артем выполнил приказ незнакомца. Как тут не выполнишь! Ядзири звякнул, упав на камни. Опустив взгляд, Артем увидел, что к его горлу приставлен клинок катаны. Хотя горла лезвие не касалось, оставался какой-то миллиметр зазора. Видимо, настолько остра сабелька, что одно прикосновение режет кожу.

А дальше… Дальше Артем потерял сознание. Его глаза закатились, тело превратилось в вату, плечи обвисли, голова свесилась набок, рот раскрылся, и по губе побежала омерзительная струйка слюны.

Подкравшийся со спины враг такого поворота явно не ожидал. Он, видимо, привык к другому поведению врагов: или к злостному неповиновению, которое пресекается движением клинка, или к трусливой дрожи и к бормотанию «только не убивайте меня, только не убивайте». А тут попался откровенно припадочный малый.

– Эй, красноволосый, вставай! – требовательно прошептал неизвестный. – Вставай живо!

Острая сталь отодвинулась от горла. Артема встряхнули за плечи. Взяв за плечи о б е и м и руками.

Как говорится, что и требовалось доказать. Вражина схавал пирожок с подловатой начинкой, купился на простенький трюк из детско-хулиганско-го набора: прикинуться струхнувшим, чтобы противник расслабился и потерял бдительность.

Артем ожил. Что стоит акробату мгновенно распрямиться, одновременно разворачиваясь и от души всаживая локоть в подбородок врага? Да ничего не стоит! Легкая разминка перед выступлением.

Но Артем не ограничился локтем. «Поплывшему», по-боксерски говоря, противнику гимнаст от всего сердца добавил ладонями по ушам. Чтобы в голове зазвучал столь знакомый боксерам «колокольный звон». А закончил нокаутирующую комбинацию кулаком по темечку…

– А-а! – раздалось за спиной.

Артем оглянулся – от леса к нему мчался второй самурай с обнаженной катаной в руке. Решение следовало принимать мгновенно. Принимать бой или убегать? А на хрена нужен бой с человеком, который обучается владению мечом с самого детства! Во имя чего играть со смертью?

Он выбрал спасение бегством. Но и безоружным оставаться было неразумно. Посох валялся слишком далеко, и Артем подхватил с камней самурайский меч. Краем глаза отметил, что первый самураич зашевелился. По уму, следовало бы довесить ему еще, да некогда.

Артем побежал вдоль реки. Он не сомневался, что удерет, но предельную скорость врубать пока не собирался. Следовало сперва увести преследователей подальше от реки, закружить их в чаще, нарисовать ложный след, а потом скрытно вернуться к реке и дождаться Омицу…

Что-то ударило по ногам, подшибло под колени, Артем потерял равновесие, упал, больно приложившись коленом о круглый валун. Падая, откинул меч в сторону, чтоб самому не напороться на лезвие. Конечно, тут же вскочил. Ой-е, мать твою, как болит колено…

Поздно! Налетал второй самурай, он был уже совсем близко. На одной ноге от него не убежать. «Посох» – взгляд Артема натолкнулся на валяющуюся под ногами бамбуковую палку. Значит, первый самурай не просто очухался, но еще и умудрился метко швырнуть посох, как городошную биту.

И снова Артем не стал хватать посох – все равно не успевал привести его в боевое состояние, вытряхнув цепь с грузилом. Он подхватил отброшенную катану и развернулся лицом к набегающему противнику.

– Йэ-на! – закричал самурай, замахнувшись и ударив.

Артем как сумел сблокировал рубящий удар, подставив клинок под клинок. Сумел, признаться, неважнецки – вражий меч хотя и не перерубил ему шею, но, скользнув по стальной полосе катаны, рассек плечо. Следующим ударом самурай без видимой сложности вышиб из рук Артема оружие и приставил острие меча к его горлу.

Холодная сталь едва-едва, самым кончиком касалась кожи: на миллиметр вперед, и острие вспорет кожу, на миллиметр назад, и разорвется контакт металла и тела. Дистанцию своего меча этот гад чувствовал прекрасно.

Постепенно приходила боль в рассеченное плечо. Как при порезе бритвой – первые мгновения ничего не чувствуешь, потом начинают нарастать жжение и пульсирующая резь. Еще Артем чувствовал, как вокруг раны трико быстро намокает от крови. И продолжало ныть ушибленное колено. Однако какие это, в сущности, пустяки, когда вот-вот снесут голову с плеч.

Артем понимал: чуть дернись – и хана. От стремительного клинка не уйти, а щадить безродного гайдзина никто в этом лесу не станет. И что тут можно сделать? Да ничего… Оставалось лишь смотреть в узкие глаза напротив и лихорадочно искать какой-то выход.

Судя по морщинам вокруг этих самых глаз, стоящий напротив японец был уже немолод. Его физиономию украшала… или, вернее сказать, портила неряшливая куцая бороденка и клочковатые бакенбарды. Мышиного цвета волосы были на редкость грязны. Лоб прикрывал потертый кожаный налобник. Одет самурай был в кимоно и накидку («хаори» – всплыла подсказка, в которой Артем меньше всего нуждался именно сейчас) и широкие, похожие на юбку шаровары («хакама», – вот ведь, блин, посыпались знания). Одежда на нем была изношенная и грязная, местами рваная.

– Подожди, Асикага! Не тройгай! Я убью его сам! – Артем расслышал за спиной торопливое шлепанье сандалий по камням.

– Мерзкий гайдзин! – Крепко обиженный Артемом самурай, подбежав, первым делом поднял с камней катану. – Сын шлюхи и брат змеи, акулье дерьмо, слизь и плесень! Чтоб на твою голову пролился дождь из обезьяньих потрохов! Чтоб под твоей ногой вырастали ямы, чтоб твой путь всегда заканчивался болотом! – Он вдруг прекратил размахивать мечом, остановился, перевел взгляд с гайдзина на своего товарища, и в его глазах зажегся неподдельный ужас. – Скажи, Асикага, он… этот гайдзин… он не осквернил мой меч прикосновением?

Он был значительно моложе своего товарища. Вместо усов – хилая грядка едва пробившейся щетины, черные и тоже грязные волосы закручены в косу, которая сложным образом уложена на затылке и заткнута деревянной заколкой. Латаное-перелатаное кимоно и набедренная повязка. Грудь прикрывают укрепленные на шнурах нагрудные пластины – две лакированные деревянные дощечки (правда, от лакировки уже мало что осталось). На ногах, как и у первого, – сандалии-гэта. «И как ему не холодно с голыми ногами?» – невольно удивился Артем.

– Не бойся, Ицумицу, – тот, что постарше, усмехнулся, – он не осквернил твой меч. Он не успел пустить им кровь.

Хозяин имени Ицумицу сразу успокоился.

– Его гайдзинская кровь смоет с меча всю грязь, – уверенно сказал он, подходя и становясь рядом со старшим товарищем. – Я уже могу его убить, Асикага?

Артем подобрался. Отскочить назад, повернуться и бежать. Укол в спину, думается, он получит, но стоит надеяться, что ранение не станет смертельным. Потом забежать в реку и отдаться ее течению. Глубиной речушка в среднем по локоть – коли повезет, быстроводный горный поток (в таких Артем любил купаться в Абхазии) пронесет его над камнями на десяток-другой метров ниже. Выскочить на другой берег и в лес. Если самурайская парочка не сразу сообразит, что надо бежать по берегу, а полезет за ним в воду, то есть шанс оторваться от них. Никаких других идей в голову не приходило.

– Эй, ты, – произнес старший самурайской пары, продолжая держать меч у горла Артема, – ты хоть немного понимаешь человеческую речь?

– Мы говорим с тобой на одном языке, – сказал Артем. – И еще неизвестно, кто из нас говорит лучше.

– Он дерзит, Асикага! – воскликнул молодой. – Лягушачье отродье!

– Подожди, – старший придержал левой рукой дернувшегося было молодого Ицумицу. – Я скажу, когда будет можно. А ты, гайдзин, отвечай, кто такой и где твои вещи?

– Вещи? – переспросил Артем.

– Не прикидывайся глухим, варвар! – Молодой Ицумицу вскинул катану и приставил меч к щеке Артема. Получилось у него менее удачно, чем у старшего товарища, – он рассадил кожу, и струйка крови побежала по щеке воздушного гимнаста.

– Убери меч, – повысил голос Асикага. Ему пришлось повторить, и лишь после этого Ицумицу выполнил приказание. – Последний раз спрашиваю, гайдзин, кто ты и где твои вещи?

– Я с корабля, – сказал Артем. – Никаких вещей у меня нет.

И тут Артему бросилось в глаза, насколько же непредставительный, если не сказать задрипанный вид у самураев. Такое впечатление, что они в последний раз мылись не меньше месяца назад, а одежду не меняли годами. По сравнению с самураями, с которыми ему пришлось иметь дело в первый день своих японских гастролей, эти смотрелись сущими бомжами. Да и по сравнению с горными отшельниками тоже. Шастают по лесам… Сразу интересуются вещами…

«Разбойники! – вдруг осенило Артема. – Никакие это не самураи, а самые натуральные разбойники». Только, пожалуй, этот вариант ничем не лучше чисто самурайского варианта. А то и хуже…

– А что ты тут делаешь, гайдзин? – спросил Асикага.

– Иду к людям.

– Значит, ты ничего не прихватил с корабля?

– Нет.

– Он нам не нужен. Он твой, Ицумицу, – сказал старший, убирая меч.

Ну, пан или пропал! Вывози нелегкая…

И тут Артема озарило.

– Стойте! – закричал он. – Стойте! Я знаю, где лежит разбитый корабль с товарами! – И заговорил торопливо, захлебываясь словами, торопясь донести мысль до разбойничьих умов: – Я приплыл… корабль разбился… только я один уцелел. Корабль лежит на скалах… все товары уцелели… Много, очень много товаров! Я вам покажу, и тогда вы меня отпустите.

Старший Асикага взмахнул мечом и ударил по клинку Ицумицу, не дав молодому его поднять.

– Замри, Ицумицу! Убери меч в ножны. В ножны, я говорю!

– Он врет, как и все гайдзины! – срываясь на визг, завопил молодой.

Асикага, не глядя, выбросил левую руку вбок, схватил своего молодого товарища за кимоно, притянул к себе и зло прошипел:

– Я сказал – убери меч в ножны и заткнись.

Ицумицу что-то пробурчал себе под нос, но задвинул катану в ножны.

– А откуда я, по-твоему, здесь взялся?! – Почувствовав под ногами твердую почву, Артем заговорил увереннее. «Правильно, Топильский, правильно, – подхлестывал он себя в мыслях. – Это хороший шанс. Разбойники, прозябающие в нищете, должны заинтересоваться таким кушем, как битком набитый товарами корабль. Для них это – целое сокровище, пиратский клад. А до моря далеко, я десять раз смогу сбежать».

– Хоть немного оба подумайте головой! – продолжал Артем, ощутив подъем. – Если бы я не приплыл по морю, то откуда я здесь? С неба свалился? И прямо в лес?

– Это правильно, – кивнул Асикага, – он мог приплыть только по морю.

– Вот именно. На каком корабле я мог сюда плыть? Только на торговом! Я шел по лесам, в деревни не заходил, что там делать, в деревнях? Мне нужны были люди, у которых есть власть. Наконец сегодня я вышел к городу, увидел замок, понял – это то, что мне нужно. Я собирался отдохнуть у реки, потом пойти в город, найти людей из власти и сказать им: вы помогаете мне отправиться обратно на родину, а я вам показываю место, где лежит корабль. Вот моя история.

– Как получилось, что в живых остался только ты один? – спросил Асикага.

– Во время шторма, который выбросил наш корабль на скалы, почти все погибли. Нас выжило трое. Один умер от ран по дороге, второй сорвался в пропасть.

– Говори, где корабль! – потребовал Асикага.

– У моря, – сказал Артем. – Три дня пути на закат. Что ты еще хочешь услышать? Как называется скала? Как называется бухта, что находится рядом с той скалой? Откуда я знаю! Я ничего не знаю о вашей стране. Я могу лишь пройти назад по своим следам…

– Зачем он нам нужен, Асикага? – снова встрял молодой разбойник. – Мы выйдем к морю, пройдем берегом и найдем корабль без него.

– Ты глуп, Ицумицу, – покачал головой Асикага. – Чтобы обыскать весь берег, нам потребуется не один день. К тому же, пока мы ищем наугад, кто-то другой разыщет корабль раньше нас. А потом, – голос старшего вдруг сделался вкрадчивым, – ты сам хочешь решить, как искать корабль – с помощью гайдзина или без его помощи? Или ты все же хочешь спросить, что нам делать, у господина Масанобу?

Услышав это имя, Ицумицу как-то сразу поник.

Между прочим, разговаривая с Ицумицу, Асикага ни разу не оторвал взгляд от пленника. Ни на мгновение не отвел. «И это плохой знак, – отметил Артем. – Ослаблять внимание этот бывалый хрен, похоже, не собирается».

– Я решил, – сказал Асикага, – мы ведем его к господину Масанобу. Если господин Масанобу прикажет убить гайдзина, я попрошу, чтобы он разрешил это сделать тебе, Ицумицу. А теперь свяжи ему руки.

Ицумицу зашел Артему за спину. Крикнул:

– Руки назад!

И при этом дернул Артема за плечи. Он нажал на рану – конечно, сука, специально! – и Артем невольно вскрикнул от боли. В глазах помутилось, и словно горячий обруч стянул голову, Топильский даже покачнулся. А тем временем молодой разбойник обмотал ему запястья веревкой. Кроме этого, в рот Артему вставили бамбуковую палку с тесемками, тесемки связали на затылке – получился кляп. «Боятся, что могу позвать на помощь, если вдруг увижу людей. С-суки! Ну ладно… Руки связаны, во рту кляп, а ноги-то свободны. Погодите, дойдем до подходящего места – только вы меня и видели».

Но надеждам на легкий побег суждено было продержаться не долее нескольких секунд, до тех пор, пока Артем не узнал, что ему не просто связали руки – длинный конец веревки Асикага обмотал вокруг своей левой руки. Как собачку на поводке собираются вести. Этот бывалый хрен что-то уж чересчур предусмотрителен. Всякое на своем веку повидал? Ну, не мысли же он умеет читать! «Спокойно, спокойно, – воздушный гимнаст попытался подпереть пошатнувшееся настроение, – не все так безнадежно. Можно как-то вырвать веревку. Если молодой куда-нибудь отойдет, можно этой же веревкой обмотать горло старшему и задушить. Будут, будут возможности, не может их не быть».

– Пошли! – скомандовал Асикага.

Пошли. Вернее, побежали. Неторопливой трусцой. Первым бежал молодой, за ним Артем, замыкал цепочку Асикага.

Омицу. Нет, не только сейчас вспомнил о ней Артем. Он о ней и не забывал. Не исключено, что она уже где-то здесь. Услышав голоса, притаилась за деревьями и наблюдает. Что она будет делать? Пойдет следом? Даже если она еще не пришла, а придет позже, то увидит посох, капли крови на камнях. По следам она должна определить, что произошло. Ведь она лесной человек, значит, должна хорошо разбирать следы. Должна понять, сколько человек здесь было, определить, что Ямамото захватили в плен.

Артем не обольщался насчет того, что его успели полюбить или хотя бы привыкнуть настолько, чтобы уж жизни без него не представлять. Сработать могло другое – Омицу может испугаться, что Артем выдаст тайну их Долины, приведет к их укрытию чужих людей. Да, это сильный довод, чтобы она пошла следом. В скорости и выносливости она нисколько не уступает этим робин гудам, а бесшумному шагу могла бы их еще и поучить. На привале – ведь должны они делать привалы – она сможет незаметно и бесшумно подкрасться к дереву, к которому прислонят Артема. Он очень наглядно представлял эту картину: ножом-ядзири она разрезает веревки на его руках, режет тесемки кляпа, вкладывает ему в ладонь нож или посох… Посох она, разумеется, подберет. А дальше они могут просто спастись бегством или принять бой и бой этот выиграть…

Будь женщина по имени Омицу его любимой женщиной, он бы желал, чтобы она держалась подальше от опасных людей… Или лучше сказать так: раз он надеется на ее появление, значит, и она ему не стала за их короткое знакомство дорогой и близкой. Вот на какой мысли поймал себя Артем.

Итак, они идут к какому-то Масанобу. Как пить дать – идут в разбойничье логово. Как далеко до него, неизвестно. Если рассчитывать на появление Омицу, надо задержать их движение насколько возможно.

Артем резко остановился и обернулся. Бегущий следом Асикага не налетел на пленника – не исключено, был готов и к такому обороту. Артем же сел на землю, замычал, давая понять, что хочет что-то сказать.

– Эй! Ицумицу! – Старшему пришлось окликнуть младшего, который убежал вперед, не видя, что делается позади.

– Встать! – приказал Асикага. Артем помотал головой.

– Мразь! – подбежавший Ицумицу ударил Артема ногой в бок. Артем завалился на землю. Смачно хлюпнула под ним влажная весенняя земля.

– Освободи ему рот, Ицумицу, – распорядился Асикага.

– Я же ранен! – едва развязали тесемки, сказал Артем. – Меня надо перевязать. Не добегу.

– Добежишь, – заверил, склоняясь над ним, Асикага. – Я тебя ранил, я знаю, что за рана. Добежишь.

– Нет. – Артем приготовился к новым побоям и набрался решимости продержаться как можно дольше и добиться своего.

– Ты никто, – прошипел Асикага, ухватив Артема двумя пальцами за кадык. Силища в его коротких пальцах была чудовищная. Никаких сомнений – сдавит пальцами кадык и раздавит его в труху.

– Ты никто, гайдзин. Ты труха, ты хуже лошадиного навоза.

До сего момента Асикага казался Артему не то чтобы эдаким добрым-добрым дедушкой Габадеем, а… уравновешенным, что ли. Но, увидев перед собой сузившиеся, налитые яростью глаза, Артем понял, что жестоко заблуждался.

– Дай я его убью! – где-то над головой предложил повеселевший Ицумицу.

– Молчать! – рявкнул Асикага. – А ты, гайдзин, знай: еще раз взбрыкнешь – убью. И забуду навсегда про твой корабль. Его не было до этого дня, пусть его не будет и дальше. Это мое последнее слово тебе. Вставай и иди.

Артем видел перед собой глаза Асикага и чувствовал, что его слова – не пустая угроза. Если сейчас не подчиниться, если что-то еще сказать – через мгновение воздушного гимнаста Топильского не станет. Пришлось подчиняться.

Кляп был возвращен на место, и они снова в прежнем порядке побежали вперед.

А потом как-то очень быстро стемнело и хлынул дождь. Не ливень, но довольно приличный дождина. И уж точно неприятный. Да и что может быть приятного в дожде ранней холодной весной, да еще когда ты застигнут им в лесу и не можешь от него укрыться. Небесная вода превращала землю в вязкую хлябь, растворяла задержавшийся в низинах и под корнями снег, мутными струями застилала видимость. Одежда стремительно намокала и затрудняла движения.

Дождь заставил людей перейти с бега на шаг. «Хоть что-то, – подумал Артем, – хоть что-то». Он чувствовал, что слабеет и долгий бег ему не выдержать. А свались он… В общем, по-всякому может быть, но, скорее всего, возиться с ним, поднимать и уговаривать не станут. И что уж точнее точного – на себе не потащут.

Дождь не заставил разбойников остановиться на привал, допустим, забраться под дерево и переждать. Значит ли это, что до логова не так уж недалеко? Черт его знает… Артем начинал приходить в состояние, когда уже все равно…

Когда на небе еще торчало солнце, Артем примерно представлял себе, в какую сторону они идут – в сторону гор, но не в сторону Долины, от Долины они забирали влево. Теперь он потерял всякое ощущение пространства и времени. Пространство сузилось до видимого куска пути между ним самим и идущим впереди разбойником, а время превратилось в иллюзорные песочные часы, где из верхней колбы в нижнюю по каплям перетекали остатки сил. В голове не было никаких мыслей, кроме прыгающих, как на батуте, в такт шагам отрывистых фраз: «Не упасть, не упасть, держаться…»

Наконец дошли…

– Стой! – громко приказал Асикага.

Артем остановился, поднял голову и увидел впереди, шагах в двадцати, темный склон скалы. Скальная порода здесь походила на пагоду: разной толщины пласты породы наслаивались друг на друга, образовывали козырьки. Под одним из козырьков Артем разглядел лошадей, под другим – костер и сидящих возле него людей.

– Жди здесь, – приказал Асикага младшему и побежал в сторону костра. На доклад, понятное дело.

Страшно хотелось лечь… ну, или хотя бы сесть. Но еще сильнее не хотелось показывать этому голоногому уроду свою слабость.

Дождь продолжал лить, хоть и стал несколько потише, занудил, что называется, а такие дожди могут тянуться долго. Но на дождь Артем уже давно не обращал никакого внимания. Как и на рану, которая сейчас не ныла, а постреливала. Хуже всего, что онемела поврежденная правая рука. Впрочем, когда развяжут, может, и отойдет.