Текст книги "Проект «Сколково. Хронотуризм». Сталинский сокол"

– Проходите, проходите, – поторопил Марину Данилов, – не надо стоять в дверях. Итак, мы с вами находимся в центре хроноперемещений, перед вами, – он указал авторучкой на круглую площадку, – контактный круг, или стартовая площадка, как вам больше нравится. Вы глотаете вот это, – ручка указала на низенький столик. На нем Марина увидела металлическое блюдце с крохотным синим шариком-пилюлей и стакан с водой.

– Потом проходите в круг, присаживаетесь на корточки, руками обнимаете колени и ждете, когда начнется перемещение. Обычно это занимает меньше минуты. Все, можете начинать, – Данилов умолк, убрал ручку в папку и отступил к двери. Марина подошла к столику, потянулась к шарику и тут же уронила сумку. Данилов бросился на помощь, поднял ее и подал Марине. А она уже держала кончиками пальцев маленький синий шарик.

– Отлично, теперь глотайте его и в путь, – подбодрил туристку консультант.

– Да-да, я сейчас, – Марина не сводила глаз с шарика, – а что будет потом?

– Потом вы окажетесь в восемнадцатом августа одна тысяча девятьсот тридцать девятого года, – вкрадчивым голосом открыл ей страшную тайну Данилов.

– Я помню. А где именно – сразу в толпе на трибуне или…

– Нет, не в толпе. Сразу материализоваться в скоплении народа чревато – люди могут не понять вас, испугаться или заподозрить в чем-либо нехорошем и отказаться от интервью. Ваша высадка пройдет в лесополосе рядом с аэродромом. Это близко, метров двести, не больше. Приземлитесь, осмотритесь и вперед, а завтра, ровно в полдень вернетесь сюда. Глотайте капсулу.

– Да, я сейчас. А обратно… груз? Сколько я могу привезти с собой? – Марина потянулась было к карману сумочки, где лежала распечатка с «индивидуальным заданием», чтобы освежить в памяти список «покупок».

– Пятнадцать килограммов, – отозвался консультант, – это ваш максимум. Можете, конечно, набрать и больше, но я вам не советую – все лишнее исчезнет на входе. Глотайте капсулу и пойдемте. – Он повернулся, наконец, к Марине и сделал шаг вперед. Она попятилась, налетела на столик, тот качнулся и упал на пол, стакан покатился по полу, расплескивая воду. Из дальнего угла метнулась чья-то белая тень, Марина вздрогнула и шарахнулась в сторону.

– А вещи? – пискнула она, сжимая в пальцах чудо-кристалл, – мои вещи? Где они?

– В камере хранения, опись и ваш экземпляр договора у меня, – не обращая внимания на произведенные Мариной разрушения, отозвался Данилов. – Ровно через сутки вы получите их назад. Все, Марина Валентиновна, ждать больше нельзя, график хроноперемещений должен соблюдаться строго. Вы же не одна у нас на сегодня, за вами очередь, – Данилов подал Марине новый стакан с водой. Она взяла холодную емкость свободной рукой и сделала большой глоток.

– Или вы немедленно глотаете капсулу, или я составлю акт об отказе от путешествия, и вам придется подписать его, причину придумаете сами. Деньги не возвращаются, – глядя сквозь Марину, заявил консультант, – считаю до десяти. Пять, шесть, семь…

«Ничего не будет, это не больно. Зато я соберу уникальный фактический материал и напишу диссертацию», – Марина запрокинула голову, зажмурилась и бросила шарик в рот, сжала губы, прикрыла их ладонью и попыталась проглотить капсулу. Но проклятая пилюля намертво застряла в глотке, не помогли даже два больших глотка воды.

– Ну, что, что? – заметался вокруг нее Данилов, – вы ее проглотили? Что значит – не знаю?! Идите сюда, быстро! – он схватил Марину под руку и повел ее к белоснежному кругу. Беретка снова сползла на глаза, Марина закашлялась и присела на корточки, зажав себе ладонями рот.

– Прекратите немедленно, держите себя в руках! Вы хоть знаете, сколько стоит эта таблетка? – Данилов надрывался где-то далеко, так далеко, словно он, а не Марина сейчас улетал вбок и вверх, подхваченный невесть откуда налетевшим порывом теплого ветра. Он обхватил ее поволок за собой, бросил на что-то жесткое и горячее и…

* * *

…и накрыл ревом и грохотом. Все вокруг было белым и мутным, словно с поверхности контактного круга сорвали ткань, и она теперь летала рядом и над головой и шевелилась под ветром, закрывая обзор. Марина крутила головой во все стороны, но не видела ничего, плотная густая муть перед глазами рассеиваться не желала, и сквозь нее явственно слышался приближающийся гул и низкий рев двигателя.

Он доносился, казалось, сразу со всех сторон, усиливался, и Марина не выдержала. Она задрала голову, встала на колени, вытянула руки вперед и, как слепой котенок, поползла вперед, но почти сразу остановилась от боли в коленках. Тогда она осторожно опустила руки вниз, и ее растопыренные пальцы коснулись шероховатой теплой поверхности. Марина опустила голову, стараясь разглядеть хоть что-то у себя под ногами, но тут же оглохла и ослепла одновременно. Белая муть разом исчезла, под руками была серая и плотная, словно утрамбованная, поверхность, вроде бы грунт, а рядом слева – узкая полоска пожухлой травы. Но она быстро исчезла из виду, вместо нее прямо перед носом пронеслось огромное черное колесо, над головой что-то жутко ухнуло, и рев двигателя немного стих.

– Мамочки! – взвизгнула Марина. – Что это?! Зачем? Эй, вы, в Сколково… – но гул и вой заглушили ее голос. Зато усилился ветер, он снова подхватил ее и потащил куда-то, толкнул, и Марина свалилась на траву.

– Куда ты лезешь, курица! – разобрала она в завываниях и реве. – Жить надоело?! Аэродром в другой стороне, дура!

«В какой?» – Марина уселась на траву и зажмурилась от бьющего ей в глаза солнца, закрылась рукой. Чего-то не хватало, чего-то важного и нужного, она бессмысленно шарила по траве вокруг себя и все не могла сообразить, что именно она ищет.

– Кто тебя сюда пустил?! – надрывался голос, он перекрыл собой звук работающего двигателя. Мимо промчался небольшой винтовой самолет, легко оторвался от взлетной полосы и начал быстро набирать высоту. Марина следила за истребителем, пока тот не скрылся из виду. Она не обращала внимания на крики, ведь они явно относились к кому-то другому. «Странно, мне сказали, что будет лес», – она посмотрела на траву рядом с собой, на свои перепачканные чем-то черным светлые туфли и поджала колени. «Сумка! – стукнуло в голове. – Моя сумка! Где она?»

– Ты что – глухая? – рявкнули над ухом, Марина рывком подняла голову. Человек стоял против солнца, она видела только очертания его фигуры – силуэт в свободной одежде, что-то вроде комбинезона, перетянутого в поясе широким ремнем. На голове, кажется, шлем, на лбу поблескивают стеклами огромные очки. И орал на нее именно он, и за несколько минут успел дважды нелестно отозваться о ее внешности и умственных способностях. И держал в руках ее сумку.

– Отдайте немедленно! – Марина кое-как поднялась на ноги, одернула платье и потянулась к своей сумке. – Я полиц… милицию позову!

– Это я сейчас милицию позову! – уже тише, но все еще грубо и даже резко ответил человек. – Нашлась тут овца, по взлетно-посадочной как у себя дома разгуливает. Здесь тебе не пастбище, голубушка!

– Я вам не овца, а старший научный… корреспондент газеты «Социалистическое земледелие»! В сумке мое удостоверение, верните ее мне сейчас же! – И закрылась от бьющего в глаза полуденного солнца уже обеими руками.

– Да забери свою кошелку! – Человек швырнул сумочку Марине. Она едва успела поймать ее и вцепилась в свое сокровище.

– И вот это забери. Вернее, нет, сначала носить научись, а потом получишь! – Человек скомкал и небрежно затолкал в боковой карман комбинезона ее белый берет.

– Дайте сюда! – кинулась к нему Марина. – Что вы делаете! Отдайте мне его сейчас же! Это мое!

Мимо по полосе промчался еще один самолет, взлетел, и Марина расслышала только последние слова стоящего перед ней человека.

– Тихо, тихо, раскудахталась, – насмешливо отозвался он, отступил назад: – Лови! – вытащил берет, смял его, как снежок, и забросил за деревянный высокий забор за спиной у Марины. Она успела только охнуть, проследить полет вещи и заметить, как беретка скрывается за островерхой деревянной оградой.

– Чтоб видела в следующий раз, куда идешь! Или очки надень, – наставительно заявил человек и отвернулся. Марина прикусила нижнюю губу и молча бросилась на него с кулаками. Но маневр не удался – человек резко развернулся и успел перехватить ее занесенную для удара руку. Запястье сжало как капканом, Марина дернулась, замахнулась второй рукой и мгновенно попала в ловушку.

– Отпусти! – крикнула она. – Отпусти меня сейчас же! – Попыталась вырваться, но только наступила на развязавшийся шнурок своих туфель и едва не упала. Однако незнакомец держал ее крепко, пристально рассматривал добычу и хватку не ослаблял.

– Ишь ты, смелая какая, – как показалось Марине, с издевкой произнес он, – а по виду не скажешь.

– Да, смелая, да! – крикнула она. – Еще какая смелая!

«А что мне остается?» – здесь она прикусила язык и попыталась освободить руки. Солнце закрыло облако, на землю упала тень, Марина подняла голову и посмотрела на человека.

– Да уж вижу! – Под взглядом веселых синих глаз и от широкой улыбки незнакомца Марина стушевалась и отвернулась, ответить ей было нечего.

– Совсем, значит, самолетов не боишься? – насмешливо продолжал тот. – А они большие, страшные, гудят!

– Чего тут бояться? Нашли, чем пугать, – не оборачиваясь, буркнула Марина. – Да я специально сюда пришла, чтобы все рассмотреть хорошенько и репортаж написать!

– Специально? На взлетно-посадочную полосу? Так отсюда ничего толком и не разглядишь. Лучше смотреть сверху. Прошу, – незнакомец разжал пальцы, деликатно взял Марину под руку и повел к стоящему поодаль небольшому самолету. Сопротивляться и отступать было позорно, на ватных, негнущихся ногах Марина шла к ревущему мотором истребителю. «Он, наверное, меня увидел, когда взлетать собирался… Но почему я очутилась здесь, а не в лесополосе?» Марина крутила головой по сторонам: нет ни трибун, ни десятков тысяч москвичей и гостей столицы, пришедших на воздушный парад по случаю праздника Дня авиации. Вокруг поле, ряды ангаров, забор, за которым где-то в бурьяне лежит купленная только вчера на лотке у вокзала белая беретка, а в небе самолеты.

– Знаешь, что это такое? – «кавалер» посмотрел на Марину сверху вниз и указал на самолет, – это…

– Это И-16, одномоторный поршневой истребитель-моноплан, созданный в конструкторском бюро Поликарпова. – Марина посмотрела себе под ноги, на перепачканные туфли, потом открыла сумку и снова закрыла ее. На дрожащий и готовый вот-вот сорваться с места истребитель она старалась не обращать внимания: ну, стоит и стоит себе, вон, рядом, еще один самолет, только другой конструкции, похож на параплан…

– Да, верно, – ехидства и насмешки в голосе незнакомца стало чуть поменьше, но совсем они не исчезли. – Тебе помочь? Или передумала?

– Еще чего! – Марина высвободила руку, обогнала своего провожатого и зашагала вперед. От ветра подол платья завивался вокруг колен, сковывал движения, поэтому побег не удался. На плечо легла тяжелая рука, Марина вздрогнула и обернулась. Летчик улыбался ей, но уже без подвоха, скорее ободряюще и задорно одновременно. Страх отступил на мгновение, но только для того, чтобы сконцентрироваться и вернуться назад с новыми силами.

– Не спеши, иди вот сюда. И кошелку свою давай, – они уже стояли возле самолета.

– Он же одноместный! – вспомнила Марина, – экипаж истребителя состоит из одного человека, я туда не влезу! – Она попятилась назад.

– Это учебная машина, там еще одно сиденье добавили, для инструктора, – с этими словами исчез последний шанс на спасение. Марина стояла в нескольких сантиметрах от дрожащего крыла и едва слышала слова своего пилота. Тот кричал ей что-то, потом махнул рукой, обнял за талию и поставил на крыло.

«Боже мой, что я делаю, зачем, на кой черт мне это нужно, я сошла с ума. О, Господи, да оно же деревянное, как этот игрушечный самолет вообще взлетает», – каждый шаг по вибрирующей оклеенной полотном фанере давался ей нелегко. Марина обеими руками вцепилась в открытый борт кабины, кое-как забралась внутрь, сжалась в обнимку с сумкой на крохотном неудобном сиденье. Хорошо, что вокруг такой грохот – не слышно, как лязгают зубы, и этот, впереди, уже натянул очки на лоб и снова орет что-то. Пусть орет, сколько хочет. А что это у него в руках?

– Это тебе вместо берета! – летчик повернулся к ней и натянул на голову Марине узкий шлем из коричневой кожи. Заколка на затылке немедленно расстегнулась, упала за шиворот пиджака, а тщательно зачесанный «хвост» развалился и волосы закрыли лицо. Марина отшатнулась, замотала головой, и тут ее вдавило в жесткий деревянный щит за спиной: самолет тронулся с места. Он покатился по полосе, подпрыгивая на каждой выбоине, поворачивал вправо-влево и снова ехал вперед. Потом остановился, и Марина осмелела, открыла глаза. «Все, приехали», – она посмотрела на открытые ворота ангара, на людей в синих комбинезонах рядом с ними, на самолеты в глубине темного помещения и на небольшой деревянный павильон с вывеской на крыше: «Центральный аэродром». «Это же не Тушино! А что тогда? Где я? Когда? Нет, не надо!» – страшная догадка пришла одновременно с командой «Взлет».

Истребитель плавно, словно нехотя, покатил вперед, Марина вцепилась руками в сумку, потом обняла колени и пригнула к ним голову. Скорость увеличивалась стремительно, самолет мчался по взлетной полосе, одновременно прыгая на ухабах, вокруг открытой кабины крутились и подвывали встречные воздушные потоки. Фанерная конструкция тряслась и дребезжала, как старый велосипед, вой мотора стал нестерпим, не помогали даже опущенные «уши» шлема, спину впечатало в толстый деревянный щит. Истребитель тряхнуло на одной, самой большой кочке, он подпрыгнул, крыло справа заходило ходуном и все закончилось. Исчез даже рев двигателя, Марина слышала вокруг только шум ветра и легкий треск, он доносился откуда-то снизу. «Пассажир обязан следить при полете за колесами самолета и в случае неполадки докладывать летчику», – чертовски своевременно вспомнилось ей предупреждение, написанное на билете первой линии «Аэрофлота». Колеса. Где-то тут должны быть колеса, или шасси, или как они там правильно называются. Марина открыла глаза, посидела так немножко, глядя прямо перед собой в покрашенную серой краской деревянную переборку, потом очень медленно повернула голову и высунулась из-за «фонаря» кабины и посмотрела вниз. Но колес там не было, и не только колес, но вообще ничего – только крыши домов, верхушки деревьев и дорога между ними. Они уменьшались на глазах и вдруг вообще исчезли, вместо них перед глазами появилось облако. Оно переместилось влево, потом земля и небо ненадолго вернулись на свои места, потом все повторилось.

«„Бочка“ – это когда самолет поворачивается на триста шестьдесят градусов без изменения направления движения. А просто переворот – это когда на сто восемьдесят. Или наоборот. А „мертвая петля“… кажется, сейчас была именно она», – Марина решила, что смотреть вниз и по сторонам она больше не будет, а сосредоточится на том, чтобы не завизжать. Это оказалось непросто, истребитель был как живой, он откликался на приказы летчика всем корпусом, машина дышала и наслаждалась скоростью и свободой. «Боже, сделай так, чтобы у него поскорее закончился бензин, или керосин, или все сразу», – твердила про себя Марина. Она вцепилась зубами в ручку своей белой сумки, зажмурилась и вздрагивала от каждого подозрительного скрипа или треска. Солнце светило то справа, то слева, потом исчезло ненадолго и неожиданно ударило ей в лицо. Марина чуть приоткрыла глаза и сквозь ресницы смотрела, как огромный бело-желтый диск летит ей навстречу. Исчезла окружавшая его синева, пропали облака, и в мире не осталось ничего, кроме раскаленной звезды, сорвавшейся с небосвода. Жар и свет ослепляли, парализовали волю и мысли, Марина не могла отвести взгляд от пылающего в зените солнца, и не чувствовала, как по ее щекам бегут слезы. Истребитель нырнул носом вниз, Марину мотнуло по инерции, и она уткнулась лбом в обтянутые тонкой цветастой тканью колени, а теменем врезалась в деревянную переборку перед собой. Самолет не летел – падал на землю, вой ветра перекрыл рев мотора, перешел почти в ультразвук, корпус истребителя дрожал, как натянутая, готовая вот-вот лопнуть струна.

«Бензин закончился, – сказал кто-то наверху, – все, как ты хотела». Марина замотала головой, ударилась носом о выступ, и в этот момент самолет запрыгал по земле. Каждую кочку, каждую выбоину Марина встречала как родную, она выпрямилась, стащила с головы шлем и осмотрелась по сторонам. Скорость падала, мотор уже не ревел – урчал, а истребитель съехал на рулежную дорожку и катился к ангарам.

– Поздравляю с первым полетом! – обернувшись, прокричал летчик, и Марина увидела его смеющиеся синие глаза, еще скрытые за огромными квадратными очками.

– Со вторым, – дрожащим голосом отозвалась она. Зубы перестали стучать, губы двигались, язык тоже ворочался, но еще с трудом.

Лицо летчика изумленно вытянулось, черные брови поползли вверх, смешинка в глазах исчезла. Он отвернулся, Марина открыла сумку и достала зеркало. Водостойкая тушь не подвела, разводов под глазами не было, только лицо бледновато и в глазах еще виден недавно пережитый страх. И коленки подрагивают, не упасть бы… Истребитель остановился у ворот ангара, из него выскочили двое в одинаковых темно-синих комбинезонах и побежали к машине, но остановились на полпути. Марина попыталась улыбнуться, но получилось, видимо, не очень. Один, толстенький и рыжий, показал на нее пальцем и проорал:

– Это еще кто? Где ты ее нашел?

– Понятия не имею! – крикнул в ответ летчик. – С неба свалилась, у самой земли подобрал! – и выпрыгнул из кабины на крыло.

– Прошу, – его очки и шлем валялись на сиденье перед приборной панелью, летчик тряхнул головой, откинул назад густые светлые волосы, улыбнулся и подал Марине руку. – Добро пожаловать на землю.

Она поднялась на трясущихся ногах, отдала летчику сумку и поставила ногу на открытый борт. Все движения получились как в замедленной съемке – плавные, неторопливые и длинные.

– Да пошевеливайся, а то сейчас сюда вся толпа сбежится, – летчик дернул ее за руку, рванул на себя, Марина потеряла равновесие и с треском рухнула вниз. Но далеко не улетела – ее держали крепко, обнимали бережно, и летчик даже не покачнулся, принимая на грудь все шестьдесят килограммов живого веса пассажирки.

Марина застыла и, не отрываясь, смотрела на него, куда-то исчезли все звуки, те двое, что суетились внизу, тоже пропали, остался только блеск синих глаз под густыми ресницами и ямочка на правой, тщательно выбритой щеке. Он что-то говорил ей, объяснял, она слышала только его голос, но не понимала ни одного слова, ветер рвал их на куски и уносил прочь. «Зачем? – крутилось у нее в голове. – Зачем мне все это? Это не я, так не бывает…»

Крыло вздрогнуло, летчик обернулся и крикнул что-то коротко и неразборчиво, потом повернулся к Марине.

– Смотри, этот прибор показывает скорость, этот – высоту, шкала над ним – расход топлива. А это штурвал лебедки, он убирает опоры шасси, надо сделать сорок четыре оборота… – Он смотрел то на нее, то на приборную панель, его волосы разлетались от ветра, и в этот момент Марина видела тонкий белый шрам, идущий от виска и до уха.

– Поняла? – Летчик снова улыбнулся и поставил ее на крыло. Марина кивнула и покачнулась, плюхнулась на край кабины, и сказала первое, что пришло в голову:

– А где это мы?

– Как – где? – Опешил летчик. – На Ходынке, на Центральном аэродроме имени Фрунзе. Да ты от страха все на свете позабыла! Как же ты теперь свою статью напишешь?

«Статью? Какую статью? Зачем, кому это надо… Статьи, диссертации, звания, степени – какой в них прок?» – пережитый ужас словно выжег в ней все до основания, все, что составляло смысл ее жизни, и освободил место для чего-то нового, другого, действительно нужного, как вода, как воздух.

– А никак, – махнула она рукой, – другой кто-нибудь напишет.

– Тогда пошли, – летчик ловко спрыгнул на землю, остановился под крылом и лихо присвистнул.

– Ух, ты, как же ты по улице пойдешь? – В его глазах Марина снова увидела насмешку, но уже приправленную любопытством.

– А что? – Она посмотрела вниз, себе под ноги и охнула – волан на подоле прекрасного, в точности повторявшего стиль эпохи платья был выдран с корнем. Он держался на двух или трех нитках, шевелился под порывами ветра и открыл всему миру ее ободранные коленки. Жуткий, невозможный стыд и неловкость убрались так же быстро, как и появились. Марина рывком отодрала остатки оборки, отшвырнула их в сторону, присела на корточки и обеими руками ухватилась за широкую, протянутую снизу ладонь.

– Прыгай, я тебя поймаю.

Через мгновение она оказалась на земле. Ноги у нее больше не дрожали, голос звучал уверенно и ясно. А руки так и остались в теплой ладони незнакомца.

– Алексей, – представился он, – меня зовут Алексей. Капитан, командир авиаотряда.

– Марина, – ответила она, – корреспондент газеты «Социалистическое земледелие». Могу показать удостоверение.

– Не надо, я тебе верю, корреспондент. Ты мне вот что скажи: где это ты раньше летала? На чем? Когда? – руки Марины накрыла вторая ладонь, и сжала ее пальцы.

– А зачем тебе? – не пытаясь вырваться, с оттенком ехидства в голосе поинтересовалась она.

– Просто интересно, – руки сжались еще сильнее, – или у тебя в семье есть военные? Муж? Отец?

– Нет, не угадал, – улыбнулась Марина и покачала головой, – давай, у тебя еще две попытки.

– Да не собираюсь я в «угадайку» играть. Скажи, – голос звучал уже требовательно, синие глаза чуть прищурились и потемнели, как небо перед грозой, ямочка на щеке разгладилась.

– Хорошо, скажу. Но при одном условии, – Марина отвернулась и принялась рассматривать толстые черные колеса-шасси. Издалека ветер принес звуки музыки: где-то оркестр вживую играл праздничный бравурный марш.

– Говори твое условие, – голос Алексея заставил Марину повернуть голову. Он выжидающе смотрел на нее, чуть выпятив вперед подбородок и приподняв темные брови.

– Хорошо, вот мое условие. Теперь твоя очередь со мной полетать. Или боишься? – эти слова она произнесла негромко, почти шепотом. И снова отвернулась, словно не хотела слышать ответ, или заранее знала, каким он окажется.

– А ты что, такая страшная? – раздалось над ухом. Марина вздрогнула, отшатнулась, вскинула голову и ответила резко, почти выкрикнула:

– Почему это – страшная? – она попыталась освободить руки, но Алексей не отпустил ее.

– Чтобы я тебя боялся. Тебе надо очень постараться, чтобы напугать меня. Все, пошли скорее. – Он снова взял ее под руку. – В таком виде тебя одну отпускать нельзя.

Они дружно пригнулись, проскочили под крылом и побежали по полю к небольшому деревянному домику рядом с ангаром, зашли внутрь.

* * *

За тонкой стенкой слышались голоса и смех, Марина подошла к двери, прислушалась и вернулась к окну. Но смотреть из него было неинтересно, кроме облезлых от дождей и снега досок да пожухлых травяных зарослей за мутным стеклом не было видно ничего. Она отвернулась и двинулась вдоль стен. «Комсомолец, молодой рабочий, пионер! Вступай в модельные, планерные, авиационные кружки Осавиахима! Будь готов к защите своей Родины, крепи шефство над воздушным флотом!» – эта надпись располагалась внизу наполовину отклеившегося от стены плаката. Марина смогла рассмотреть только три человеческих фигуры в летных комбинезонах и фрагмент колеса со стойкой шасси. Остальную часть плаката скрывал другой агитационный листок. «Слава сталинским соколам, покорителям воздушных стихий!» – эта здравица уместилась под черно-синим изображением земного шара, перечеркнутого красной линией. «Ага, это перелет Чкалова из СССР в США в июне тридцать седьмого!» – Марина рассматривала уже подзабытые очертания границ страны, алый пунктир через океан и Канаду, серые небоскребы – монолиты империализма, венчавшие надпись «США». А над всем этим господствовали два самолета с красными крыльями, башни Кремля и профиль вождя народов на красном знамени.

Она обошла стол, заваленный газетами, вручную карандашом начерченными схемами с указаниями скорости и габаритных размеров непонятных конструкций. Отодвинула тяжелую табуретку и снова остановилась. «Большевистский привет отважным завоевателям Северного полюса!» – дизайнеры этого плаката сразу брали быка за рога. Лаконичный монохромный рисунок: рассекающий небо алый флаг с серпом и молотом, четырехмоторный самолет и под ним – просторы огромной страны, подписанной, чтобы не оставалось никаких сомнений: «С. С. С. Р». «Нет таких крепостей, которых большевики не могли бы взять», – Марина вернулась к столу и снова прислушалась. За стенкой все стихло, домик казался совершенно пустым, через неплотно прикрытую дверь и распахнутую форточку доносился гул моторов и звуки оркестра, где-то далеко играющего марш.

«Долго как! Или он так пошутить решил?» – чтобы отвлечься, Марина взяла со стола лежащую сверху газету – это оказалась вчерашняя «Правда» – развернула ее на первой попавшейся странице. «Рабочие и служащие Кировского завода с большим подъемом встретили решение Пленума ЦК ВКП(б) о созыве очередного XVIII съезда партии. Во всех цехах завода состоялись многолюдные митинги. В механическом цехе номер один, где присутствовало около тысячи человек, с горячей речью выступил орденоносец тов. Глазков. Он сказал…» – Марина улыбнулась, посмотрела на фотографию оратора-орденоносца и перевернула еще пахнущую типографской краской страницу. «Третий промысел треста „Орджоникидзенефть“ первым в азербайджанской нефтяной промышленности досрочно выполнил январский план. Добыто пять тысяч двести девяносто тонн нефти. Промыслом руководит депутат Верховного Совета Азербайджанской ССР комсомолка…»

– Как на другой планете, – Марина прочитала заметку до конца, потом вторую, третью. «На Украине началась подготовка к XXI годовщине Красной армии и военно-морского флота. Специальным решением определены мероприятия, которые будут проведены в городах и селах республики в связи со славной годовщиной. Широковещательные радиостанции приступают к передаче серии докладов о Красной армии и о значении военной присяги». «К 15-летию Туркмении закончат учебу в школах ликбеза последние сто шестьдесят три неграмотных колхозника и колхозницы Кизыл-Арватского района. На юге и севере, на западе и востоке республики, в горных аулах Копет-Дага, в зеленых оазисах Хорезма и в песках Кара-Кума видны ростки новой, социалистической культуры».

Марина воровато оглянулась, сложила «Правду» и попыталась затолкать ее в сумочку. Но быстро не получилось, мешали толстые пачки потрепанных купюр. Марина выложила их на стол, бросила газету на дно, сверху забросала деньгами, закрыла сумку и отбежала от стола к противоположной стене. Ее украшал всего один плакат, новенький и яркий, краски еще не успели поблекнуть, хоть солнце и било нещадно прямо в центр рисунка. Стандартный набор агиток тех лет: усеянное самолетами голубое небо, портрет Сталина под красным флагом, полные москвичей и гостей столицы трибуны, но все это как-то скомкано, зажато в дальний угол. А вот развернутый ветром флаг военно-воздушных сил занимает почти треть плаката, и под ним – три фигуры летчиков в форме. Они стоят в профиль к зрителю, улыбаются счастливо и смотрят прямо перед собой, туда, где написано: «Да здравствуют советские летчики!»

– Не передумала? – Марина обернулась на голос. Алексей остановился в дверях, он чуть пригнул голову, шагнул через порог и остановился. Марина посмотрела на его гимнастерку защитного цвета с петлицами из голубого сукна с красной окантовкой, перехваченную широким кожаным ремнем с латунной пряжкой, внутри которой помещалась пятиконечная звезда с серпом и молотом в круглом медальоне, потом обернулась на плакат. И снова уставилась на Алексея, осмотрела его с ног до головы: до блеска начищенные хромовые сапоги, явно пошитые на заказ, темно-синие бриджи, гимнастерка с «курицей» на рукаве, кобура из темно-коричневой кожи у пояса и потертая полевая сумка на плечевом ремне. Алексей с довольным видом вытащил из-за спины фуражку с синим околышем и блестящими латунными пуговицами, пригладил волосы и надел ее. Марина вдруг вспомнила, что летчикам в эти годы платили весьма высокое жалованье, к тому же они состояли на полном гособеспечении, которое включало в себя и усиленное питание. И как тут не вспомнишь, что летчики были одними из самых желанных женихов для девушек того времени.

– Эй, корреспондент! Ты что – боишься? – полный насмешки и напускной важности голос заставил очнуться. Марина последний раз покосилась на плакат, подошла к Алексею.

– «Шпала»? – спросила она, указывая на латунный прямоугольник в петлице. Он поблескивал под лучами светившего в окно солнца, и Марина прищурилась, разглядывая знаки различия на гимнастерке Алексея.

– «Шпала», – подтвердил тот, – может, и до ромба когда-нибудь долетаюсь. А то и до двух.

– А это за что? И это? – Марина указала сначала на медаль «За боевые заслуги», а потом на орден Красной звезды рядом с первой наградой.

– Медаль – за Испанию, а орден – за Халхин-Гол. Жалко, не успел я там повоевать как следует, сбили меня через две недели боев, – с гордостью, переходящей в досаду, ответил Алексей, – вот, тренируюсь теперь после госпиталя.

«Успеешь еще, навоюешься, – Марина не сводила взгляд с левой стороны гимнастерки Алексея. – Сколько же ему лет? Тридцать? Тридцать пять, как мне? Больше? Меньше?» Она рассматривала то лицевую часть серебряной медали с рельефным изображением винтовки с примкнутым штыком и отпущенным ремнем, скрещенной с шашкой, то рубинового цвета звезду с изображением фигуры красноармейца в шинели и буденовке с винтовкой в руках. «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» – близоруко сощурив глаза, прочитала она надпись, идущую по ободу щита внутри пятиконечной звезды.

– Пошли, некогда, такси ждет! – Слегка опешивший от такого внимания к своей персоне Алексей посторонился, пропуская Марину вперед.

Машина ждала у проходной, но к «эмке» они подбежали крадучись, как воры – сначала прошмыгнули вдоль забора, потом Алексей отодвинул одну из досок и в образовавшийся проход пролез первым. Марина пробралась следом и услышала, как от резкого движения треснули нитки в швах рукавов пиджака.

«Ну, все. Осталось только туфли потерять». Она попыталась собрать в хвост разлетевшиеся волосы и вспомнила, что заколка так и осталась в кабине истребителя. Горевать о потере было поздно, Алексей уже добрался до машины и открыл заднюю дверцу.