Текст книги "Черный Новый год"

Влад вернулся в домик на крыше, без сил упал на лежанку и как мог завернулся в газеты. Дыхание выходило облачками пара, кончики пальцев почти не ощущались. В голове шумело.

– Потолок ледяной… дверь скрипучая… – едва слышно пропел Влад. Он дрожал всем телом, а вместе с ним дрожало и его картонное жилище. – За шершавой стеной… тьма колючая…

Влад закрыл глаза. Наружу просился то ли плач, то ли нервный смешок. Холод обволакивал, темнота укрывала, ветер пел колыбельную. Влад встречал тревожные сны, а по крыше кто-то ходил.

* * *

Кладбище было огромным. Влад пробирался вперед, стараясь смотреть только под ноги. Потому что если бросить заинтересованный взгляд на надгробия и памятники…

Отовсюду смотрела сказка. Мертвый Шарик с разрезанным горлом ухмылялся окровавленной пастью. Лиса Алиса была изображена задушенной, с выколупанными глазами. Снежная королева скалилась с надгробия беззубым ртом, а срезанная верхушка черепа обнажала покрытый льдом мозг. Освежеванного волка из «Ну, погоди!» опознать можно было лишь по выбитой снизу надписи. Но больше всего ужасало то, что все изображения были цветными. Кровь же и вовсе выглядела настоящей, свежей – будто памятники только что ею измазали.

Снег испещряли следы: большие, маленькие, нечеловеческие. Всюду мелькали неясные силуэты, от надгробий отделялись тени. Царство мертвых просыпалось.

Влад слышал, что за ним идут, но оборачиваться он и не думал. Впереди открывалась поляна с елью исполинских размеров. Именно туда со всего кладбища стекались люди и нелюди. Пятеро горбатых коротышек с двумя тяжелыми черными мешками. Музыканты в капюшонах, оставляющие на снегу отпечатки копыт и птичьих лап. Облезлый лев, ржавый робот, рассыпающееся на глазах соломенное пугало. Болезненные, неправильные, будто перерисованные сумасшедшим художником, к поляне шли сказочные персонажи – те, кого еще не успели похоронить. А вместе с ними шли дети.

Влад пытался найти Женьку, бегал от одного ребенка к другому, но все тщетно. Дети не обращали на него никакого внимания и как завороженные шагали вперед, не сводя глаз с ели. Вокруг нее собиралась толпа, что-то происходило. И тогда Влад наконец увидел.

Вместо игрушек ель украшали висельники. Мертвецы болтались на толстых ветках и пошатывались на ветру, а новогоднее чудо-дерево росло и росло, точно бобовый стебель. Тянулось макушкой к черному небу и выдергивало из мерзлой земли новые и новые хвойные лапы. Оно готовило место для следующих жертв.

Внизу орудовали Снеговики с веревками. Затягивали петли на шеях и вешали на ветках детей, взрослых и сказочных героев. Ель принимала всех. Кто-то еще подергивался, судорожно бил ногами в воздухе, а кто-то уже испустил дух. Вон висит в меру упитанный мужчина в самом расцвете сил. И с десяток ребятишек болтаются на том же суку.

Увидев посиневшую, измазанную вареньем физиономию, Влад похолодел. Женька… Она ведь была с ним!

Влад бросился к дереву, расталкивая всех на своем пути, стараясь рассмотреть уносящиеся к небу детские лица и в то же время боясь узнать одно из них. Он споткнулся, рухнул в снег. Закричал, глядя на ель с мертвецами, позвал дочь. Но в следующее мгновение все скрыл снегопад, а в рот набилось что-то холодное и мерзкое. В нос ударила тошнотворная вонь. Запах скорби. Запах умирающей сказки.

Теперь здесь не было ни кладбища, ни его обитателей. Только пожирающая пространство метель. Влад, отплевывался, вслепую шагал вперед, повторяя имя дочери, точно какое-то заклинание:

– Женька, Женька, Женька, Женькаженькаженькаженькаженькажень…

Навстречу прошла женщина, слегка задев Влада плечом. Бросила короткое «Извините» и поспешила дальше. Едва дыша, проталкивая ком в горло, Влад обернулся. Он глядел женщине вслед и не мог произнести ни слова. Ему было не по силам предотвратить то, что должно случиться.

Из темноты вылетела машина и на всем ходу врезалась в женщину. Но та не отлетела в сторону, а разбилась на множество осколков, будто была сделана из стекла. Или изо льда.

На негнущихся ногах Влад подошел к месту трагедии. Упал на колени и заплакал, собирая ледышки в кучу. Они приняли форму букв: М, О, Р, О. Владу оставалось сложить последнюю.

Слезы замерзали на лице, холод парализовывал, но Влад собирал из осколков злосчастную букву. Слово. Имя, ставшее проклятием. Влад продолжал, пока не понял, что нет никакой заснеженной дороги и он ворочает обломки музыкального центра на полу мастерской. Дверь хлопала на ветру, звенел колокольчик, в помещение валил снег. Жуткая бородатая морда из мрамора с интересом наблюдала за Владом. На рабочем столе лежал плюшевый Матроскин.

Влад с трудом поднялся, разминая затекшие конечности. Как он сюда попал? Не очередной ли это сон?.. Впрочем, явь давно перемешалась с кошмаром, чего ж теперь удивляться. И все началось со смерти гребаного Деда.

Он повернулся к памятнику. Вставка из черного гранита ждала только его. Влад вздохнул и пошел за инструментами. Он обещал, что все сделает, и должен сдержать слово. В этом был его единственный шанс.

Влад сосредоточился на работе, стараясь не думать больше ни о чем. Ни о заглядывающих в окна Снеговиках, ни о криках снаружи, ни о гигантском дереве с висельниками. Он думал только о буквах и цифрах. И чья-то невидимая рука вела его инструменты, когда Влад выбивал дату рождения.

Закончив с цифрами, Влад стал подправлять изображение, то и дело сверяясь с фотографией. Летящие вниз крошки мрамора превращались в снежинки, и пол становился мокрым. Ботинки скользили, но Влад запретил себе обращать внимание на что-либо; он с головой ушел в работу. Пришло внутреннее чувство спокойствия. Если он все сделает как надо, Женька вернется домой. Он отвезет ее на каток, как обещал. Угостит сахарной ватой и никогда больше от себя не отпустит.

Время текло незаметно: Влад не понимал, сколько уже работает. Один час? Один день? Что осталось в этом мире потерянного времени, кроме бородатого, выпирающего из породы лица?..

Мастерскую потихоньку заполняли скорбящие. Влад видел их периферийным зрением, слышал их разговоры. Они пришли за представлением и получили его.

Едва Влад закончил надпись, толпа стиснула его, обхватила ледяными пальцами. Он не сопротивлялся, лишь тихонько бубнил:

– Пусть знают все кругом… Как здорово, как здорово служить снеговиком… Пусть знают… все… кругом…

Памятник подняли и вынесли на руках прямо в заснеженную ночь. Город загудел, встречая мраморного Деда.

Похороны официально начались.

* * *

Метель накрывала все вокруг белым саваном. От стоящих рядом людей было не продохнуть. Казалось, весь город явился на старое кладбище, чтобы отдать Деду последние почести. Ярко горели погребальные костры. Повсюду были развешаны и раскиданы елочные украшения: шары, шишки, конфетти и звезды… Гирлянды опутывали деревья, ограды и памятники. Вспыхивали то зеленым, то красным, то синим, то желтым светом. Откуда-то лилась новогодняя мелодия. На плечах у людей вместо воротников застыла мишура. На Влада тоже накинули одну такую, превратив его в забавную игрушку, потеху для умирающего праздника.

Там, за границей света, метались тени, пела и шебуршала сказка. Порой Владу казалось, что он разбирает очертания того или иного сказочного персонажа (не Винни Пух ли показался вон там, за разбитой могилой?), но стоило посмотреть на тень в упор, и она таяла, становилась лишь мокрым снегом, летящим из небесных утроб.

К Владу подходили люди. Обнимали, хлопали по плечу, говорили о том, как он важен для города. Губернатор долго тряс его руку, а Влад все никак не мог оторвать взгляда от лишенных ногтей пальцев, покрытых пигментными пятнами. В голове пронеслось, что губернатору можно дать и тридцать, и пятьдесят лет. История повторялась, а горожане становились… иными. Потом Влад внимательно разглядывал свою ладонь – но выглядела она нормально. Пока еще нормально.

Лица людей были похожи: бесконечные ряды копий. Торжественные, бледные, ждущие. И у каждого в глазах застыло одно и то же выражение, которое Влад все никак не мог разгадать.

«Я сделал это ради Женьки», – сказал он сам себе, когда памятник водрузили рядом с громадной могилой. Небеса вспыхнули огнем фейерверков, горожане захлопали и заголосили.

На плечо легла чья-то ладонь, и Влад вздрогнул, оборачиваясь. Теща стояла в одной ночной рубашке и судорожно всхлипывала. Седые неубранные волосы запорошил снег.

– Дожили, ох, дожили на старости лет…

– А где, – Влад сам не узнал свой хриплый, каркающий голос. – Где…

В ночи раздался отчетливый перезвон колокольчиков. Толпа поспешно расступилась, и Влад увидел трех оленей, запряженных в сани. Звери были худые, морды их пугающе выпирали вперед, с почерневших губ капала слюна. С трудом передвигаясь, приблизились они к разрытой могиле. Тут же Снеговики вытащили из саней нечеловеческих размеров красный гроб и в торжественной тишине опустили его в мерзлую, заметенную снегом землю. Гроб был пустой.

– Где…

– Тихо! – шикнула теща, толкая его в спину.

Влад всмотрелся в ее посеревшее лицо, в черноту широко распахнутых глаз – и решил промолчать. Он перевел взгляд на памятник и почувствовал, как подкашиваются ноги. Бородатое изображение подернулось рябью. Мраморная голова задвигалась из стороны в сторону, рот скривился. Существо вытянуло посиневшие ручищи из памятника, ухватилось за края мраморной плиты и полезло наружу.

– Дед! Дед! Дед! – скандировала толпа.

Снеговики собрались почетным караулом вокруг могилы. А существо уже стояло рядом, и метель взвизгнула, и земля содрогнулась от его присутствия. Влад видел, как растет, изламываясь, держащая посох фигура. Она становилась все выше и выше, как ель из кошмаров. Краснота одеяний ослепляла. Сказка и явь слились воедино, и Влад отчетливо понял: больше ничего не будет. Ни-че-го.

Влад упал на колени и начал молиться вместе с остальными, и плакать, и выдавливать из себя скорбные песни. Он протягивал покрытые мраморной пылью пальцы к Деду и думал лишь об умирающей сказке. Даже образ любимой дочери отошел на второй план. На щеках слезы мешались с тающим снегом. Дед обвел мир сияющим взглядом, стукнул посохом, и олени исчезли, словно растворились в усилившейся метели.

Мороз спустился в могилу и лег в гроб. Влад увидел, как заострились черты с детства знакомого лица. Как печать смерти легла на сказочный лоб, как почернела белая борода. Да и костюм изменился: старая, изъеденная молью шуба; дырявая, ни на что не годная шапка… Разве это Дедушка Мороз, герой легенд и сказаний? Древнее, как сам мир, существо испускало дух внутри позолоченного гроба. А вместо посоха артритные пальцы сжимали обыкновенную еловую ветку.

Стоило дыханию замереть, а глазам Деда закрыться навеки, как все костры и гирлянды погасли, и тьма воцарилась над миром. Снеговики водрузили и приладили крышку гроба, а потом взялись за руки. От вида этого скорбного хоровода внутри разрытой могилы Влада забила дрожь. Приподнявшись, он приставил ладонь козырьком, прищурился, привыкая к темноте…

В следующий миг гроб лопнул изнутри, разметав Снеговиков во все стороны. Вспыхнуло красным, в земле образовался разлом. Влад увидел в нем верхушку ели и взвизгнул от ужаса. Тело Деда вместе с обломками гроба рухнуло на ветки и стало падать, падать, падать…

Мир взорвался криками и звоном. Тени рванулись вперед; двенадцать месяцев – юноши и седовласые старцы – первыми кинулись в разлом. За ними последовала остальная сказка. Все те, кто еще не успел умереть, прыгали, словно на горку, на ветви огромной ели, под которой чернела бездна. Хвойные лапы оплетали шеи, сучья протыкали тела. Ель обрастала мертвецами. А когда сказка исчерпала себя, вниз ринулись люди. Соседи, друзья, незнакомцы… Разлом расширялся, поглощая всех.

Толпа смяла Влада так, что хрустнули кости. Людской поток понес его вперед. В последний миг Влад будто очнулся, схватил тещу за ночную рубашку и закричал:

– Майя Павловна, не надо! Уходим! Майя Павловна!

– Как шагнешь за порог… – крикнула она, обернувшись. – Всюду иней! А из окон парок синий-синий!

Расхохотавшись, Майя Павловна бросилась в разлом. Влада словно обухом по голове ударили. Толпа наседала, и сопротивляться ей не было сил. Влад упал, почувствовал, как съезжает в яму – туда, где, как ему казалось теперь, светились со всех елочных ветвей глаза игрушечного кота Матроскина… Разлом манил, но Влад мотал головой, зажмуривался, отгоняя наваждение. Он полез обратно, на голову и руки наступали бегущие люди, и Влад орал от боли. В висок ударил чей-то ботинок. Кто-то запнулся и чуть не свернул ему шею. Рот наполнился кровью, но Влад продолжал упорно лезть вперед, повторяя про себя свое главное заклинание: «Женька, Женька, Женька, Женькаженькаженькаженькаженькажень…»

Наконец он выбрался из исполинской дыры, куда проваливалась сама реальность, занырнул под лес ног и, еле-еле выпрямившись, побежал прочь, беспощадно орудуя локтями и кулаками.

Прочь из этого дьявольского места.

* * *

Огромные могильные плиты простирались вокруг, подпирая небо. Раньше на их месте были дома, но после смерти Деда все поменялось. Такова новая реальность – и Влад давно смирился с ней, приняв царящие здесь правила.

Каждый день он собирал инструменты, выходил из мастерской и делал свою работу. Конечно, он не успевал, не справлялся один, но теперь его никто не торопил.

Влад скрупулезно выбивал имена, даты рождения и смерти на огромных, уходящих к облакам надгробиях. Возвращаясь в мастерскую, с упорством безумца заполнял самодельный настенный календарь: сорок второе декабря, сорок третье… Влад знал, что его никогда не оставят в покое. Сначала он похоронил Деда, а теперь должен проводить в последний путь остальных. И только потом он умрет в заметенном снегом городе, под конец самого долгого года в истории человечества. Но прежде… Прежде он дождется собственную дочь. Однажды Женька вернется – и это будет последнее новогоднее чудо.

Когда Влад сидел после похорон в мастерской и зализывал раны, радио на полу заработало и сказало знакомым голосом: «С вами снова я, Буратинов Алексей! Похороны были что надо, большая часть города повеселилась и повесилась! Ха-ха-ха. Как они смешно дрыгали ножками, как забавно кричали. А все благодаря нашему Гравировщику! Он прекрасно справился с работой. И – по секрету! – Дед обещал, что его новогодний подарок уже бежит домой. Вы спросите, что за подарок? Соберите из ледяных осколков! Итак, наши буквы: „Ж“, „Е“, „Н“ и…». Тогда Влад выбежал из мастерской и орал от боли, устремив взгляд к падающим с небес хлопьям.

Нынче же… Влад жил только надеждой. Он уже забыл, сколько знакомых имен выбил собственной рукой: братья Сизовы, Степаныч, соседка Алла… Воспоминания умирали, как и все вокруг. Оставалось утешаться лишь тем, что мертвецы остались бы довольны его работой, и продолжать остервенело трудиться для Деда. Потому что наступит день, когда ожидание Влада будет вознаграждено. Женька вернется, и вдвоем они точно что-нибудь придумают. Пусть даже к тому моменту в мире не останется никого, кроме них.

Покачав головой, Влад всмотрелся вперед, где вместо родного дома маячило надгробие. Он приходил сюда каждый день, полагая, что Женька в первую очередь будет искать его здесь.

Влад осторожно приблизился и провел руками по черному мрамору. Могильный холод и больше ничего. Прислонившись спиной к надгробию, Влад закурил, пуская в воздух колечки дыма. Эта метель никогда не закончится. Однажды земной шар превратится в гигантский снежный ком, в голову чудовищного снеговика. Возможно, тогда все и обретут покой.

В пятно фонарного света скользнула женщина в куртке с большим капюшоном. Черт знает почему, но в этом мире еще работало электричество.

– Что вы хотели? – крикнул Влад, перебивая вой пурги.

Женщина нерешительно шагнула вперед.

– Говорите, – вздохнул Влад. – У меня много работы.

– Я хотела… сделать заказ.

Голос древней старухи, но что-то в нем показалось Владу знакомым. Уж не та ли это заказчица, с которой все началось? Хорошо бы, если так. Влад давно хотел посмотреть ей в глаза и высказать все, что накипело.

– Мы встречались? Подойдите, хочу на вас посмотреть.

– Заказ, – повторила незнакомка, вынимая из кармана мятый листок бумаги. – Мой срок… он вышел.

Она приблизилась, подставляя свету морщинистое лицо с затянутыми бельмами глазами. Выпростала из одежек костлявую руку и протянула Владу записку. Сколько таких он получил в последнее время? Имена, фамилии, годы жизни. Перечеркнутые смертью Деда человеческие судьбы.

– Я все сделаю, не пережи…

Влад уже забрал листок, когда заметил кое-что такое, от чего сердце превратилось в лед.

Схватив старуху за запястье, он резко закатал рукав куртки. Белесый шрам приветствовал его такой знакомой улыбкой Чеширского кота.

В голове промелькнуло все, что теща говорила о детях. Все, что он видел сам.

«Никаких больше чудес».

А раз нет чудес, значит и детей…

С неба продолжал валить снег. В ушах свистел ветер. А Влад как завороженный смотрел на шрам, не в силах поднять взгляд на родное, постаревшее лицо.

Не в силах развернуть предсмертную записку.