Текст книги "Черный Новый год"

Патроны. Гранаты. Что там еще было? Как насчет огнемета? Нужно найти все. Пули эту дрянь не берут, но все лучше, чем пустой автомат. Сейчас Семен был бы рад даже простому армейскому ножу. Он почти бежал, не замечая, с какой силой сжимает рукоятку АК-12М, не замечая дрожи во всем теле. Сердце раздвоилось и стучало теперь не только в груди, но и в голове, колотилось в висках, грозя проломить тесную черепную коробку.

Он продолжал изучать индикаторы на панелях у грузовых отсеков, но от пережитого потрясения плохо понимал, что там высвечивалось. Понемногу мысли стали приходить в порядок, теперь он испугался, что вновь заблудился или пропустил нужный отсек. Хотел было вернуться, но не стал, не решился. Оставил автомат стоять прислоненным к стене, а сам достал воду. Ее оставалось всего ничего. Промочив горло, постоял немного, глядя назад. Конечно, этот бурлящий суп из людей не преследовал его, но все равно оставался там, позади, противоестественный, неправильный. Нельзя человеку видеть такие вещи. Таких вещей вообще не должно существовать. Нигде, ни в одной точке вселенной.

Спину под комбинезоном лизнул холодок, будто взглядом кто-то коснулся. Кожу осыпало мурашками. Семен поежился и оглянулся вокруг. Нельзя стоять на месте. Он подхватил автомат, осторожно сделал шаг, потом другой, и поспешил прочь. Когда слева что-то тяжело заелозило за переборкой, Семен пошел еще быстрее. Металл выгибался, грохотал под огромным весом. Прогремело над головой, сползло вправо. Это уже было! Значит, оно всегда где-то рядом держится… Так чего же не сожрет? Чего не бросит в это свое варево? Он выскочил на перекресток. Можно было пойти направо или налево: в обе стороны убегали ряды сенсорных огоньков. Впереди тоже горел один, горел красным. Значит, отсек за ним забит под завязку. Возможно, чем-то опасным. Семен хотел было шагнуть ближе, но, услышав шум справа, отступил. Едва успел выключить фонарик, имело это смысл или нет.

Накатила вонь, смесь железа и чего-то гнилого, мокрый от внезапного пота лоб обдавало волнами горячего смрадного воздуха. Сияющие окошки экранов на противоположной стене то исчезали, то загорались вновь. Нечто двигалось в темноте – руку протяни и коснешься. Громко перекатывалось, чвакало. Семен стискивал зубы, борясь с приступами паники и тошноты. В каких-то сантиметрах от него по тоннелю несся поезд из мяса.

Беззвучно ударила молния – включились светодиоды на стенах. Видит бог, Семен не хотел смотреть, но и зажмуриться не посмел. Блестящая влажная плоть текла по коридору. Освещение заморгало, атакуя взор Семена слепяще-яркими черно-белыми снимками. Увитое паутиной сосудов тесто сбивалось в трепещущие судорогой комки, разжималось, выплевывая себя вперед, и непрестанно, отвратительно менялось. Всплывали наружу пульсирующие мешки каких-то органов, проплывали мимо толстые слоновьи ребра, выпирающие из требухи воинственными рогами, будто та просто не удержалась на них и сползла вниз. На сколько метров растянулось это чудище? Сначала кости стали ниже, затем тело сузилось и наконец оборвалось.

Световые панели продолжали мигать, засеивая бликами размазанную повсюду слизь.

На ватных ногах Семен прошлепал до алеющего индикатора, привалился к титановым листам запертой двери. Несколько минут потребовалось, чтобы уяснить, что там высвечивалось на экране. Казалось бы, ничего сложного, только мозг Семена висел и никак не перезагружался. ИАО-9? Откуда это здесь? Они ведь не успели ничего собрать. Да еще так много… Семен потыкал в панель, двери разъехались в стороны. Врубилось освещение грузового отсека. Вернулся ужас, безотчетный, сокрушительный. Вдаль ускользали ряды громадных контейнеров, каждый с красным предупреждающим глазком. Полные. Опасные. Семен зажмурился.

В голове будто переключилось что-то. Семен оставил автомат прямо здесь, у выхода из грузового отсека, чтобы не мешал, а сам бросился по коридору направо. Он успел заметить отсеки с боеприпасами, но сейчас стало не до них.

Потом была шахта. Семен потел и карабкался вверх, проклиная свое измученное тело и гравитацию. Он ненавидел невесомость и не понимал, даже не верил тем, кто находил кайф в этой противоестественной легкости. Его то крутило тогда, то переворачивало вверх тормашками, и невозможно было убедить себя, будто все это только чудится. Башку раздувало от давления, а в полостях туловища причудливыми морскими жителями ползали, свиваясь, путаясь, внутренние органы и корабельная еда. Он ни с того ни с сего вдруг проваливался в бездну, барахтаясь и стараясь ухватиться за что-нибудь, найти опору, ненавидя паническое чувство своей абсолютной глупой беспомощности, ненавидя невесомость. И вот теперь Семен с сожалением вспомнил о том времени, когда мог просто оттолкнуться от стены и пролететь по этому коридору до самого первого уровня.

В своей неожиданной решимости он остался без фонаря. Впрочем, может, и к лучшему? Кое-где мерцали огоньки, которых хватало, чтобы ухватиться за очередную вмонтированную скобу, а мгла скрадывала головокружительную глубину шахты. Добравшись до первого уровня, Семен присел на краю, чтобы отдышаться, и попытался вглядеться вглубь темного колодца. Ни единого звука. Откуда тогда это назойливое ощущение чужого взгляда?

В десятке метров ждала боевая рубка. Семен боялся увидеть ее уничтоженной, выведенной из строя, однако двери услужливо распахнулись, и гостя встретило уютное золотистое сияние мониторов. Основное освещение не работало, но и россыпи огромных плоских экранов вполне хватало. На некоторых из них бежали столбцы цифр, плясали диаграммы, выстраивались звездные карты, на других же расцветало нечто оранжевое, неоднородное, будто кипящий апельсиновый сок, превращающийся в газ.

Попытки разобраться в показаниях приборов не увенчались успехом. Потратив на них полчаса, Семен бухнулся в кресло, уставившись в один из мониторов. Сначала внимание привлекли подсохшие разводы и брызги слизи на поверхности экрана, потом само изображение. Мандариновые облака бурлили, сталкивались и расползались, приоткрывая едва различимую узорчатую сетку… Семен подался вперед. Строения. Возможно, дороги. Возможно, что-то еще. Он поискал экран с изображением покрупнее. Словно под микроскопом, в густом оранжевом тумане угадывались смутные силуэты амеб. Только это были не одноклеточные, это были существа вроде того, что ползало сейчас по звездолету. Накатила тошнота, Семен отстранился от приборных панелей, скривившись, сглотнул кислую слюну. Это была планета. Их планета. Этих уродливых тварей. Он опустил голову, закрыв лицо ладонями.

Значит, пришелец не терял времени даром. Он изучал чужие технологии, разбирался, как работает термоядерный двигатель, как направить захваченное судно к своему дому. Но разве можно добраться до другой звездной системы за какие-то девять дней? Нет, конечно, только никто ведь так и не понял, как неизвестный корабль оказался вдруг в поясе Койпера. Что-то они знали, эти существа, о путешествиях в космосе, что-то такое, чего земляне еще не поняли. И вот «Шаталов» уже нависает над оранжевой планетой, а на борту такая масса ИАО-9, что можно потом вернуться и без труда снести Землю к чертям собачьим.

Оставшиеся где-то немыслимо далеко-далеко Тишка и Антон сейчас мешают маме накрывать на стол и, даже испорченные телевизором и Интернетом, все равно с азартом ждут курантов, в звоне которых всегда прячутся обещания чего-то таинственного и сказочного. Чего-то, заставляющего поверить: вот прямо здесь и сейчас все возможно, любая мечта может исполниться, а впереди – загадочное и яркое бескрайнее будущее. Разве может быть так, что это будущее совсем не наступит? Никогда-никогда?

Семен всхлипнул, оторвал ладони от лица и протяжно выдохнул. Пошло оно все. Он поднялся и поковылял к выходу. Что теперь делать? План, простой, грубый и бескомпромиссный, сам собой оформился в голове. Наверное, можно было покумекать и родить что-то получше, только Семен боялся долго раздумывать. Решился – делай, и пошло оно все. Он громко сморкнулся, сплюнул и утер слезы, угнездившиеся в морщинках, что расползались от уголков глаз. Пошло. Оно. Все.

Вновь оказавшись в коридоре, Семен свернул было налево к шахте, но тотчас остановился. Ни единого проблеска впереди. За спиной с шелестом закрылась дверь в боевую рубку.

Семен пересилил себя, сделав пару шагов, и тогда впереди, метрах в семи, отрывисто перемигнулись световые панели. Монстр. Он был там. Свернулся грудой серого мяса с белыми иглами костей, торчащими вверх. Блики скакнули по влажным сгусткам мышц, скользнули по остриям ребер и угасли так же внезапно, как и появились. Вернулся непроглядный мрак. Все-таки пришла за мной, сука, подумал Семен. Так долго ползала где-то рядом. Делала вид, будто не замечает. Играла, что ли?

Впереди завозилось. Семен осторожно отступил. Неисправные светодиоды вновь подали признаки жизни: по коридору прошлась короткая ломаная волна вспышек. Чудовище выжидало. Не просто наблюдало – готовилось к прыжку. Семен почувствовал себя слабым тонконогим детенышем какой-нибудь антилопы, поднявшим голову над ручьем и заметившим вдруг желтые хищные глаза смерти в высоких сухих зарослях неподалеку. Пусть и не было в этом месиве никаких глаз. И снова припадок стробоскопа. Зверь прыгнул. Живая масса хлынула по тоннелю, стремительно преодолевая расстояние, отделяющее ее от неуклюже пятящейся жертвы. Удар. Пришельцу оставалось еще несколько метров, но Семен заранее почувствовал, как тот врезается в него, сминая слабое конвульсирующее сознание.

…Семену вновь восемь. За спиной в сумеречной глубине квартиры мама гремит праздничным фарфором, а старенький «Самсунг» фонтанирует пресными тостами и яркими конфетти. Семен крадется к приоткрытой двери в отцовский кабинет. Осторожно заглянув внутрь, видит папу, восседающего за мглистой скалой письменного стола. Голова низко опущена, шариковая ручка скрипит, будто вот-вот расколется от нажима. Папа, преподаватель в институте, скромный ретроград, почти не пользуется компьютером и много пишет от руки. А еще очень не любит, когда ему мешают, не ругает – наоборот, молчит, укоризненно, разочарованно. Поэтому Семен не решается подать голос, стоит, вцепившись в дверной косяк. Издалека доносится голос мамы, тихий и интеллигентный, как она сама. Отец будто не замечает ничего, только слышно, как он вздыхает и, кажется, даже как хмурится. В голове Семена часы отстукивают последние минуты, а потом «Самсунг» взрывается раскатами кремлевских курантов. Только тогда папа поднимает голову, и восьмилетний Семен становится вдруг еще меньше, сжимается от ужаса, потому что вместо лица у отца беспросветно черный провал. Семен кричит и хочет убежать, но…

Вал сокращающихся жил и кишок докатился, опрокинул и впечатал в пол. Из легких вытряхнуло воздух, ребра взвыли, Семен скорчился от боли. Попытался взбрыкнуть и перекатиться в сторону, но текучая липкая сила тотчас приложила затылком о металл. В голове разлился давящий свинцовый гул, несущий с собой минутное забытье и голоса.

…Мягким хлопкам салюта отвечает раскатистое многоголосое «ура», ночь за окном окрашивается сиреневым, потом зеленым и алым. Семен крепче хватается за гладкие бедра Рамили под задранным медицинским халатом, вновь глубоко вколачивая себя в ее жаркое влажное нутро. Снаружи доносятся приглушенные взвизги петард, свист и хохот, пока они с Рамилей прячутся в одном из кабинетов госпиталя, не зажигая свет, чтобы не спалиться. Письменный стол с заваливающейся стопкой медкарт сотрясается от ритмичных движений. То тут, то там едва заметно поблескивает мишура. Семен тянется, чтобы поцеловать Рамилю, но не находит ее губ в темноте. Только веет вдруг сырой червивой землей и гнилью. За окном полыхает серебром, и Семен видит перед собой Рамилю с черной ямой на месте лица. Она так близко, что можно различить комочки почвы по краям. Голоса на улице стихли. Семен кривится, вагина Рамили уже не кажется горячей, но остановиться он отчего-то не может. Только скрипит зубами, стараясь отстраниться от пропасти перед глазами…

Бороться нет сил и смысла. Инопланетная тварь нависла над распластанным телом Семена, прижав руки и ноги к полу. Откуда-то справа сполохами проникал электрический свет. Видно было, как потроха монстра змеятся в десятке сантиметров от лица. Что-то склизкое коснулось щеки, двинулось к глазу, еще что-то скользнуло по подбородку… Семен зажмурился, дернулся влево, вправо – бесполезно. Дюжина длинных слюнявых языков сошлась на лбу, стала щекотать, вылизывать кожу и волосы так старательно, будто пыталась разъять плоть и кость, докопаться до самого мозга. Семен уже не увидел, но ощутил, как туша над ним задрожала, судорожно вздуваясь, будто вот-вот взорвется.

…Оглушительным каскадом рвутся светошумовые гранаты. Понятно, что взрывной волны не будет, но пальцы все равно впиваются в обшивку консоли, за которой укрылся Семен.

– Сержант?

Семен дергается. Встретившись с ним взглядом, Халилов ловко, прижимаясь к полу, плывет ближе. Скалится хищно:

– Сержант, патроны есть?

Будто оглушенный, не задумываясь, Семен хлопает по карманам, вытягивает из подсумка магазин и передает Халу. Запоздало доходит: последний. В автомате пусто. Только какая теперь разница? В исследовательском отсеке еще раздаются отрывистые очереди, но главным, все подавляющим звуком становится хор, сотканный из криков боли. Семен еще не понимает, что, отдав последний магазин, подписал Халу смертный приговор. Зато себе, наоборот, продлил жизнь. Его трясет. Не в силах вымолвить ни слова, он пялится на сослуживца. Тот уже перезарядился, в глазах пусто, лицо перекошено от сардонической острозубой улыбки. Кожа на переносице раскрывается, бескровная ранка растет, чернеет кариозным дуплом. Лицо Хала медленно проваливается внутрь себя, в бесконечную непроглядную могилу, и Семен чувствует притяжение, чувствует, как его засасывает туда.

Массивное чудовище отпрыгнуло, откатилось, словно от удара. Рванулось вправо, дернулось влево, зацепив потолок. Кто-то невидимый продолжал дубасить гадину, отгоняя все дальше. Семен разомкнул веки, но так и лежал, не пытаясь подняться. Только тело само едва заметно воспарило над полом от слабого толчка, порожденного дыханием. Свет бился в лихорадке.

Вернулась невесомость.

Когда Семен полностью очнется, о пришельце будут напоминать только пузыри жижи, витающие тут и там. Плыть по коридору будет до жути странно. Движения покажутся неправдоподобно легкими. И это удивительное неуютное ощущение в голове… Будто снесло верхушку черепа, и теперь в открытой костяной чаше с обнаженным, выложенным мясной чувствительной подкладкой нутром гуляет ветер.

Хорошо, что план действий он наметил заранее. Теперь оставалось только перемещаться на автопилоте от пункта «А» к пункту «Б». Нужно было спешить, но Семен не мог заставить себя двигаться и мыслить быстрее. Он спустился по шахте, подобрал автомат с фонарем и вновь обыскал грузовые отсеки. Оружие, патроны, взрывчатка – все было здесь. Затем он вернулся еще дальше, в казарменный блок, где дожидалось брошенное перекати-поле искусственной елки.

Нашлась-таки работа для подрывника. К счастью, выполнять ее тоже можно было на автопилоте. Скрепляя заряды, Семен почти радовался: пальцы сами все делали.

Иногда из глубины звездолета слышались гулкие отзвуки ударов и скрежет. Монстр продолжал буйствовать. Семен настороженно прислушивался, а когда эхо стихало, снова брался за дело.

Выщелкивая лишние патроны из магазина, он думал об отце. Тот всегда существовал как-то отдельно, за прозрачной стеной, в коконе своего тесного кабинета. Таинственный каменный идол в золотистом ореоле настольной лампы. Лет в двенадцать Семен забрался-таки в святая святых и заглянул в отцовские бумаги. Оказалось, тот не писал книгу, не вел дневник. Он оставлял предсмертные записки. Редактировал, переписывал их по многу раз, годами, и никак не решался поставить точку. Идол пал. Спустя десять лет, после похорон матери, Семен перестал заходить домой, бросив старика наедине с его письменным столом.

Как же осточертели эти прожорливые металлические глотки тоннелей! Скоро он вырвется… вырвется отсюда… От этой мысли Семен нервно хихикнул. Магазин с единственным патроном внутри с хрустом вошел в окошко ствольной коробки АК-12М. Больше-то и не надо.

Он всегда любил Новый год. Спасибо маме, конечно. И в семью верил только благодаря ее терпеливым тихим стараниям. Новый год – это обязательно в кругу семьи, за одним столом. Так он считал и неизменно старался в конце декабря побыстрее попасть домой к Машке и сыновьям. Бывало, что не получалось. Как в тот раз, когда после учений очутился в госпитале. Ну, обожгло чуть-чуть ногу по глупости, замяли же, можно было б и на гражданку отпустить, но не отпустили. А тут Рамиля. Никакая не медсестра, конечно, а вполне себе докторша. Как все получилось? В январе он от нее уезжал, будто летел, невесомый, улыбчивый. Только через год услышал разговоры: бывший муж, тоже военный, вывез в лес и зарубил. Ревновал, говорили. Семен тогда изо всех сил делал вид, будто его это все не касается. Да и впрямь разве касалось?

Семен в последний раз взлетел по шахте, когда внизу во тьме почудилось движение. Он напрягся, вглядываясь и вслушиваясь, как мог, а потом голова вдруг качнулась назад, как от увесистого тычка. Боль. Она наполнила череп, хлынула по хребту, кипящими ручейками прыснула по плечам, пропитав собой все до самых кончиков пальцев. Стиснутые зубы едва не хрустнули от давления. Семен слабо оттолкнулся от пола и после нескольких минут дрейфа со смеженными веками облегченно выдохнул. Его неторопливо несло к командному пункту. Он отчего-то даже не сомневался: это была не атака. Это было похоже на крик. Оно страдало.

Вспомнилось вдруг, как Семен висел в воздухе в разгромленном исследовательском отсеке, а вокруг тихо циркулировали изрешеченные собственными пулями тела солдат. Совсем недавно братья по оружию. Должно быть, в этом все дело – в оружии. Инопланетное создание пощадило Семена, потому что он был безоружен. Усыпило, оставив на потом. Вот кто заботился о нем все это время! Колдовал над телом, чтобы привести в порядок после мышечной атрофии. Не давал умереть от жажды и голода.

Да, пришелец не терял времени даром. Изучал чужие технологии, разбирался, как работает термоядерный двигатель… Разбирался, как работают люди. В буквальном смысле. Разбирал их на части. Затем пришел черед понять, насколько они разумны. Как мыслят. Способны ли на контакт. Может быть, сначала в ход пошел кто-то из экипажа? Наверняка ведь нашелся кто-нибудь еще, не оказавший сопротивления. А может, Семен был единственным, кого пощадили. В любом случае, пришел его час. Словно лабораторная крыса, он носился по стеклянным лабиринтам, подбирая разложенные кусочки сыра. Тварь даже воспользовалась своими причудливыми способностями, чтобы создать для него комфортное ощущение гравитации, несмотря на то, как это сказалось на ней самой. Вряд ли вылезшие наружу кости – это нормально. Не обращая внимания на неудобства, тварь запускала щупы в его разум. Зацепила что-то в мутной воде воспоминаний, выудила из шкафа один скелет, другой, и продолжала тянуть все сильнее, пока не вывернула сознание наизнанку, не окунулась в омут чужой личности. И это ей не понравилось. Не понравилось намного больше, чем пули и гранаты.

Измотанный, нервный, Семен пристегнул себя к одному из кресел в центре управления. Поерзал, вытянул ноги. Впереди на возвышении среди экранов пристроилась невысокая искусственная елочка, кое-как украшенная парой найденных игрушек и электрической гирляндой. Интересно, чудище уже понимает, насколько особенная сегодня ночь? Управление строением собственного тела, манипуляция силой притяжения, телепатия – эти амебы с оранжевой планеты умели делать невозможные вещи. Но понять мышление настолько непохожих на них существ, увидеть вселенную чужими глазами и, самое странное, увидеть чужими глазами себя, все то, что ты совершил… Кажется, даже для таких совершенных существ это могло быть чересчур.

Семен чувствовал пришельца, его замешательство, чувствовал, где тот находится. Будто расстояния между ними теперь не стало. Руку протяни – коснешься. Только он не хотел протягивать руки. Не хотел, чтобы с ним случилось то же самое, не хотел захлебываться в чужом мировосприятии. Боялся, что поймет эту тварь и передумает. Под елкой вместо коробок с подарками мерцал крошечный дисплей его наручных часов, а на нем цифры таймера, ведущего обратный отсчет.

Час и двадцать шесть минут до полуночи.

Губы Семена тронула кривая улыбка. Может, глупо, но впервые за всю службу подрывником захотелось вот так, как в кино, с дурацким таймером на детонаторе. Да и для кого ему было раньше оставлять такие прибамбасы? Для противника, которого приказано ликвидировать? Чтобы тот, если вдруг найдет заложенную взрывчатку, сразу узнал, сколько ему осталось? Очень мило, конечно. Семен хихикнул, раз, другой… да так и застыл, осклабившись. Челюсти сжались, будто судорогой свело. В горле клокотало, рвалось сквозь зубы что-то нечленораздельное, то ли рыдание, то ли хохот. В тысячный раз Семен подумал о родных, представил себя сидящим во главе праздничного стола. Представил, как лица жены и детей исчезают, разъеденные отметиной смерти, словно в тех видениях. Нет уж. Нет. Не будет этого. Пошло оно все, так ведь? Взмокшие пальцы поудобнее обхватили автомат, прижатый к груди. Семен не знал, чего хотят пришельцы, и знать не хотел. Ничего хорошего, это точно. Во всем разобраться пытаются, все понять. Контакт наладить? Им же дороже выйдет. Корабль вот-вот начнет падение на их планету. Можно было бы довериться гравитации – с таким грузом на борту больше ничего и не потребуется. Только они ведь помешать попытаются небось. Поэтому надо наверняка. А если тварюга внизу или кто-то еще полезет в разум Семена, чтобы узнать, что он задумал… Ствол автомата уперся в натянутую платизму на стыке между подбородком и горлом. Большой палец правой руки погладил скользкий спусковой крючок.

Семен прикрыл веки, дав отдых усталым глазам. Какая же долгая новогодняя ночь… Незримый груз мягко опустился на грудь, будто кошка легла. Руки понемногу вжимались в подлокотники. Где-то там в титановых внутренностях судна снова забеспокоилось инопланетное существо. Хотя какое же оно инопланетное, раз его планета тут, совсем рядом? Оно потянулось к командному центру, слишком медленно, чтобы успеть. Подушечка пальца все сильнее вдавливалась в пластинку спускового крючка, противостоять этому становилось все сложнее.

Глаза Семена были закрыты, но он видел елку. Сияние гирлянды сочилось сквозь тонкую кожу век, остальное дорисовывала фантазия. Калейдоскоп тонких веточек, россыпь гибких изумрудных иголок, искристость мишуры, игрушки, золотые, алые, поблескивающие, несколько старых, слегка облупившихся, от родителей остались, из детства. И не было сомнений, здесь и сейчас все возможно, любая мечта может исполниться. Семен загадал: пусть они все умрут. И не надо разбираться, кто первым начал, кто больше виноват, кто больше чудовище. Пусть умрут. Пожалуйста.

Семен всегда любил Новый год.