Текст книги "Черный Новый год"

Всю обратную дорогу Валера молчал и много курил. Он безучастно смотрел в окно, провожая взглядом унылый пустынный пейзаж. Он вспомнил, каково это – убивать. И воспоминание оказалось не из приятных.

– Не, нормально сработал, Сербия! – неугомонный экстраверт Шимон не мог молчать долго. – Я думал, гонишь, а оно вон как! За каким хером ты этого, из Газы который, с собой потащил? Я этих уродов враз по акценту вычисляю! Надо было ему кляп в рот засунуть…

– Я у тебя взял «козлика», я тебе вернул «козлика», – грустно ответил Валера, стряхивая пепел в открытое окно.

– Жил-был у бабушки-и-и-и с-е-е-е-ренький козлик! – пропел Лев и гадко засмеялся.

– Шимон, лучше помолчи, – Расул, все это время смотревший куда-то за горизонт, вдруг заговорил. – Уши в трубочку…

К удивлению Сербского, Лев заткнулся и молчал всю дорогу до базы.

* * *

Ранние приготовления к Новому году раздражали Расула: территория базы очень скоро оделась в безвкусные украшения; за неимением елок гирляндами нарядили пальмы и кипарисы.

Несмотря на предпраздничную суматоху, дисциплина царила железная. Пили только те, кто был на заслуженном выходном, и многие заливались вусмерть.

Расул не спал. С широко открытыми глазами он лежал на верхнем ярусе койки, тихонько поскрипывая панцирной сеткой.

– Чего не спишь? – Сербский сонно потянулся на нижней койке. – Все из-за этого сраного праздника?

– Валера… Если б только в нем было дело…

Расул крепко, до белых желваков, сжал челюсти: стоило лишь немного задремать, как перед глазами всплывала отрезанная голова Лейлы; Расул будто бы чувствовал ее вес у себя на коленях. Сколько было надежд на дочь: в ней была сила, Расул, пока Лейла была совсем крошкой, даже брал ее с собой в горы – на капище; старые боги слышали малютку и признавали своей.

Левую руку ощутимо покалывало. Яма, вытатуированная на предплечье, светилась нездешним, зловещим светом. Расул укутался в одеяло, чтобы не пускать «солнечных зайчиков».

– Что это у тебя с рукой?

– У-Нана отдала Эштру его долю. Ее интересуют только боль, кровь и страдания, а Эштр любит грешные души. Яма заряжена. Если завалят, я заработал пропуск на ту сторону. Вернусь, короче. Но лучше тебе этого не видеть…

Валера повидал в жизни множество бессмысленных убийств, жертвоприношений, но даже его пугал этот бледный и вечно угрюмый ингуш. Оба они были из «теневого кластера» колдунов, но каждый из них понимал мрак по-своему.

– Этот Бен-Газиз… – сказал Расул после продолжительного молчания. – Он не всегда был ифритом. Я знаю его: конченый отморозок! Арабский наемник, воевал на стороне чеченцев. Так что тот парнишка-палестинец не врал… В начале нулевых Бен-Газиз был воинствующим муртадом, а теперь видишь – до джинна дорос! Он наверняка знает, где приближенные Визиря… Мне бы их за горло подержать самую малость…

– Старые счеты, верно? – сказал Валера, протягивая Расулу зажженную сигарету. – Не знаю, что за херня там у тебя с этим генералом, но Лев просто так людей не даст. И я бы рыпаться не стал: месть – дело святое, но контракт есть контракт.

– Мы тут не духи на срочной службе! – прошипел Расул. – Даст – не даст: я не собираюсь унижаться! Это дело чести, Сербия! С моей целью, – Расул сглотнул, вспомнив о голове Лейлы в морозилке, – Валера, меня связывает только эта ниточка. Нет времени искать другие. Я… Я прошу тебя пойти со мной. Нет, не нужно лезть в самое пекло. Просто сделай тьму вокруг машины, чтобы ни ПНВ, ни инфракрасная камера, ни датчик движения не засекли. Я выйду за километр до скотобойни, там мы с тобой и распрощаемся. Я отдам тебе свой аванс! Вот – держи карту, ПИН-код получишь на месте. Идет?

Валера неохотно убрал карту за пазуху и тяжело вздохнул. Еще до поездки он горячо и убедительно доказывал себе, что больше не будет ввязываться во всякие сомнительные мероприятия. Но ведь помочь брату по оружию – дело правое? Быть может, так удастся хотя бы ненадолго усыпить чувство вины перед брошенными товарищами: тогда, в Югославии, его отряд попал в окружение. Валера струсил – зарезал одного из своих, чтобы задобрить Чернобога, и под пологом тьмы сбежал. Албанцы не пощадили никого…

Дело чести… Как красиво называется! А есть ли она – честь – у наемника? Самое время проверить.

– Да хер с тобой! Все равно подыхать здесь собрался. Только я это, без жертвы Чернобогу ничего не смогу. Кровь нужна.

– Это не беда! У Льва есть, из чего выбрать…

* * *

Под базой ЧВК находилась целая темница: здесь люди Льва держали заложников под выкуп, военнопленных и «подопытных кроликов» для сумасшедших ученых. Особой кастой заключенных были «козлы»: расходный материал для колдунов, которые работали на крови. Этим приходилось хуже всего: плохая кормежка, содержание в сырых казематах, побои и унижения. Для «козлов» жизнь здесь была хуже смерти, поэтому многие чуть ли не с радостью ложились под жертвенный клинок.

– Че надо? – сонно зевнул охранник.

– За козлом пришли, нам на дело, – сухо ответил Валера.

– Номерок свой дай, – охранник принял у Валеры протянутый жетон и приложил его к сканеру. – На бюджетного заявки не вижу. Хотите побаловаться – башляйте. Две сотки зеленью. Если посвежее мясцо надо – две с половиной.

– Держи две с половиной, – Расул достал из-за пазухи три смятые купюры. – Сами выберем. Если свежака не будет, полтинник верни, понял?

– Ага… – Охранник недобро ухмыльнулся.

Расул поискал глазами, заглянул в одну клетку, другую… Люди, по большей части арабы и персы, словно скот спали на соломе. Нестерпимо воняло мочой и немытыми телами.

– Ага! Вот ты где, дорогой… Этого берем! – крикнул охраннику Расул.

– Да и хер с ним, берите. Мне какая разница? Мясо и мясо.

Щелкнул ключ, дверь камеры отворилась, и на свет голой лампочки вывели молодого пугливого араба. Он по-черепашьи втягивал шею, щурясь от непривычно яркого света.

– Ну что, мальчик, хочешь вернуться в Палестину? – Расул протянул парнишке руку. – Идем с нами.

– Я правда никого не успел убить, – молоденького араба трясло, – да и этот Бен-Газиз… Не заплатил, шакал! Обещал по двадцать пять баксов за каждый небоевой день и по сотне за боевой. Я ни цента не видел. Что я дома скажу жене и детям? Помоги мне Аллах…

– Ты же знал, что нанимаешься к шайтану? На джинна работал. Выходит, что ты муртад? – Расул с задумчивым видом пустил облачко дыма, стряхнув сигаретный пепел в окно.

– Не муртад! Не муртад я! Обманул Бен-Газиз. Мне сказали, что я буду воевать с неверными, с теми, что мусульман убивают. А тут… Со всеми подряд. Я не знал, клянусь Аллахом! Но когда меня к дэвам подселили, уже поздно было.

– Оправдание так себе… – вздохнул Расул.

– Меня Гариб зовут, – зачем-то сказал араб.

Расул вздрогнул: он терпеть не мог, когда такие вот «козлики» называли свои имена. До того как представился, человек – всего лишь расходный материал, говорящая и думающая игрушка, а после – начинаешь видеть личность. Для совести это большая разница!

– Молчал бы ты лучше, Гариб… – Расул глянул на араба исподлобья, и в этот момент тот мог поклясться, что в салоне джипа стало заметно холоднее.

Они неслись по пустыне, оставляя за собой облака рыжей пыли. Изредка на горизонте вырастали одинокие холмы, поросшие тощим кустарником. Темнело; жара шла на убыль.

– Э, слышь, погоди… – крикнул Расул, но не успел: Валера, сидевший все это время рядом с Гарибом, ловко вспорол тому горло. Древнеславянская речь заструилась звонким потоком. Все вокруг объяла тьма.

– Что?

– Да ничего уже… Гариб его звали.

Мгновение непроницаемой черноты, и Расул снова увидел дорогу. Навигатор показывал небольшой холм в полутора километрах от скотобойни, возле него-то и решили притормозить.

– Ну все, дальше я один. Держи конверт с ПИН-ом, как и обещал. – Валера молча принял конверт от Расула. – Сорок четыре, двадцать два; легко запомнить. Бывай!

Валера на секунду замешкался, но все же побрел следом за мрачным и бледным как смерть ингушом.

– Да погоди, ну куда ты? Вроде как я темноту делаю, а не ты. Короче: я с тобой иду.

Расул обернулся и удивленно посмотрел на товарища.

– А у тебя есть принципы, Сербия. Вот уж не ожидал…

* * *

Чернобожьей силы хватило с избытком: кокон непроницаемой тьмы надежно прикрывал двух крадущихся мужчин. Незамеченными они миновали сторожевые вышки, прошмыгнули мимо немногочисленных охранников-дэвов и спустились под землю. Впереди был узкий коридор, под потолком, усыпанная поржавевшими крюками, тянулась транспортерная лента.

– Бывал я на таких бойнях, – едва слышно прошептал Расул. – Их арабы строили на случай войны, чтобы тушенку делать даже под непрерывным артобстрелом. Наши, советские инженеры проектировали. После этого коридора разделочный цех, дальше – сортировочный. Как раз от сортировочного должны идти коридоры к раздевалкам и душевым. Сначала там посмотрим. Ну? Пошли!

* * *

В цеху стояла гробовая тишина; Валера «передавал» Расулу теневое зрение, и тот видел вокруг картину запустения: брошенные пилорамы и разделочные столы покрыл слой пыли, кое-где валялись иссушенные временем останки коровьих туш.

В рабочих подсобках было столь же неуютно: лишь бетон и провода.

За очередным поворотом Расул и Валера оказались в помещении с невысоким сводчатым потолком. Вдоль кирпичных стен здесь протянули новогодние гирлянды. В середине стоял стол, накрытый скатертью, а в углу, завернутый в белый саван, замер человек. Он что-то тихо бормотал, мерно покачиваясь из стороны в сторону, словно маятник.

Наемники застыли невдалеке от незнакомца, затаив дыхание, они наблюдали за человеком-метрономом словно завороженные.

– Бачу! – вскрикнул вдруг «метроном», скинув с плеч саван. В комнате мгновенно загорелся ослепительный свет; наемники зажмурились, а когда с трудом сумели разлепить веки, со всех сторон на них уже перла разномастная нечисть. Похожие на прямоходящих рыжих гиен дэвы, нервные полумертвецы гули и злобные джинны; целая толпа нечестивцев возникла вдруг из ниоткуда.

Когда глаза перестали слезиться, Валера сумел разглядеть странного высокого человека: востроносое лицо, внимательные зеленые глаза, оселедец соломенного цвета и вислые рыжие усы; на воротнике его вышиванки алел до боли знакомый символ.

– Белобожник… – тихо сказал Сербский. – БЕЛОБОЖНИК! – заорал он во всю глотку. Достав из сапога нож, Валера полоснул по шее дэву и сдавил края раны руками; тьма начала сгущаться, пока снова не поглотила убогий кирпичный каземат, увешанный новогодними гирляндами.

Белобожник громко засмеялся, хлопнув в ладоши.

– Свит! – громко прикрикнул он и свистнул. В каземате мгновенно стало светло. Прозревшая нечисть радостно зарычала при виде добычи.

– Нам край, Расул, – констатировал Валера, – это колдун высшего ранга. Ему не нужны жертвоприношения, он напрямую с Белобогом…

– Не ссы! – резко ответил Расул.

Ингуш мысленно воззвал к богине смерти и болезней – Ун-Нане, и та ответила на его зов. Расул мгновенно ощутил слабые места нечестивцев, почувствовал вкус их болезней, синхронизировал свою силу с ритмом их боли, стоило лишь запустить пальцы в сумку.

Первым взвыл дэв: уродец, многие недели подряд вливавший в себя пиво буквально ведрами, упал на пол, схватившись за печень. Многие из гулей поплатились за свою любовь к склепам и подземельям: грибок, что таился в их полуистлевших телах все это время, проснулся и стал неистово пожирать своих хозяев. Старые переломы, зубная боль и даже банальные занозы – все это стало смертельным оружием против врагов.

Всесокрушающее древневайнахское колдовство подкосило и могучего колдуна! Белобожник закряхтел и опустился на пол, держась за колени. Раздались неуверенные выстрелы, но Расул четко различил голос того самого Бен-Газиза. Генерал приказывал не стрелять.

В какой-то момент стало казаться, что Расул и Валера смогут выбраться из этой ловушки живыми. Нечестивцы потихоньку отступали, белобожник был слишком занят своими коленями; Валере удалось вспороть горло одному из пятящихся гулей, и каземат снова оделся в спасительную тьму.

– Валим, валим! – Валера схватил Расула за руку и ойкнул: не ладонь – лед!

– Не трогай меня. Иду я, иду.

Они сорвались с места и юркнули в лабиринт коридоров заброшенной скотобойни.

– Один только выход… – говорил Расул на бегу. – Подниматься наверх, в другую часть цеха. Здесь нас сцапают.

– Ага…

Валера едва поспевал за поджарым и жилистым ингушом, предательски давила одышка. Пока Расул успевал пробежать пяток шагов, Валера едва мог сделать и шаг. Расстояние между наемниками росло.

– Валера! Валера, мать твою за ногу! – Расул обернулся, чтобы поискать взглядом своего товарища. Коротконогий и толстоватый Валера упал на колени, тяжело дыша. Потом собрал всю волю в кулак и напряг ноющие мышцы, чтобы просто встать.

– Вали отсюда. Я свое дело сделал, а теперь и ты иди.

Из-за угла появился гуль и грозно зашипел. Валера точным ударом свалил его с ног, прижал коленом к бетону и ловко вспорол горло. Тьма снова сгустилась.

– Ты не герой, Расул. И я тоже. Я для себя это делаю, для совести. Так что вали.

Сербский взвел затвор своего «Калаша», дав короткую очередь в темноту.

– Свали отсюда, я тебе сказал!

Не было времени на прощание. Вайнахский колдун понимающе кивнул, сорвавшись с места. Почему-то только сейчас он почувствовал себя полным кретином.

* * *

Тьма таяла – Чернобожье благословение подходило к концу. Слабеющее теневое зрение помогло Расулу различить три коренастые фигуры. Колдун воззвал к богине смерти и болезней, но почувствовал пустоту. Никаких старых увечий, никаких болезней, никакой боли. Будто бы и не живые…

– Ага! – раздался в темноте знакомый голос. – Вот ты и попался, сука.

Расул прищурился, чтобы разглядеть говорившего. Подбоченившись, у люка возле дальней стены стоял Лев…

– Было бы чему удивляться, – ингуш достал из-за пазухи верного «Стечкина», взвел затвор, прицелился и выстрелил. В темноте чиркнуло с кирпичным звуком: одна из коренастых теней, оказавшаяся големом, заслонила хозяина. В бетонном пенале загорелся свет, дверь за спиной Расула хлопнула, големы сделали еще несколько шагов.

Скорее от отчаяния, чем от желания как-то защититься, Расул израсходовал остаток патронов, не причинив глиняным истуканам видимого вреда. Он попытался прорваться к Шимону, проскользнуть мимо его безмолвных глиняных слуг, но уж больно те оказались резвыми. Шершавые руки с толстыми пальцами легко скрутили ингуша, надо сказать, далеко не слабого человека. Завязали глаза грязной арафаткой. Спустя какие-то секунды шайтаны принесли изоленту, и Расул стал похожим на исполинскую черную куколку. Подергался немного – держит намертво! Крепко спеленали, твари.

Словно игрушку, големы несли спеленатого колдуна подземными коридорами. С завязанными глазами почти невозможно ориентироваться в пространстве, но по старой привычке Расул считал повороты: один – налево, два – направо и опять направо, снова налево…

Запахло сыростью; едва слышно капала вода. Это могло означать только одно: они все глубже спускаются под землю.

– Ты извини, Расул, – сбивчиво говорил Лев, как если бы спускался по лестнице, – ты хороший мужик, солдат отличный. Но, понимаешь, эти ребята мне платят бабки, чтобы война не заканчивалась, а русские и пиндосы платят, чтобы я это все остановил. Шоколад сам в пасть плывет, понимаешь? Ничего личного, Расул, бабки есть бабки.

Развязали глаза, кто-то из шайтанов вспорол изоленту, пока големы держали руки и ноги. Расула раздели и снова одели в чистые одежды, исписанные уродливыми кривыми знаками. Когда Расул привык к яркому свету, то смог понять, что знаки – язык демонов. Его приносили в жертву.

– А говорили, что я нужен вам – ублюдков ваших воскрешать. Выходит, опять брехня? – Расул громко засмеялся.

– Ты ведь знаешь, что шайтанам веры нет, так ведь? – пророкотал низкий голос. Казалось, что сейчас говорят сами стены. – Нет, Расул, не за этим ты мне нужен.

– Визирь…

– Он самый. Мне нужна твоя боль, Расул. Видишь ли, я заперт в тюрьме между мирами. Ключ к моей свободе – боль разумного существа, что по своей воле может путешествовать по разным реальностям. Кто, как не потомственный жрец Эштра, способный по своему желанию спускаться в Эл, подойдет для этой роли? Мне нужны твои страдания, Расул. Тогда ты сможешь увидеть меня воочию, и клянусь всем злом тысячи миров, я не дам тебе умереть – ты позавидуешь мертвым.

Свет стал чуточку тусклее. Глаза перестали слезиться, и Расул смог разглядеть комнату: стены, выкрашенные в черный цвет, гирлянды под самым потолком, даже наряженная елка в углу. Посредине стоял широкий стол, уставленный разнообразными блюдами, вроде салатов оливье и сельди под шубой. Праздничная еда, привычная для человека из СНГ. Расул чуть ли не вскрикнул, когда увидел, как за стол садятся его жена и младшая дочь.

По лицу Айшат текли слезы. Губами она беззвучно шептала «папа». Девочка всю жизнь любила Расула, хотя и знала, что он ей не отец.

– Что ж. Скоро Новый год, – девочка и ее мать синхронно открывали рты, говоря голосом Визиря. – Начнем, пожалуй.

К Расулу подошел человек, кто-то из подчиненных Льва, прикрепил какие-то провода к наручникам и кандалам, наклеил электроды на виски и шею, протянул провода к кустарного вида агрегату. Дальше – снова провода, на этот раз толще, и так до самой стены, на которой мелом нарисовали восьмиконечную звезду.

– Передовые технологии сил тьмы! – вдохновенно проговорил Шимон, стоявший чуть поодаль. – Двадцать первый век на дворе, е-мое!

Комок подступал к горлу, кишки будто кипятком обдало. Расул чувствовал, что страх вот-вот овладеет его разумом, и тогда он и в самом деле превратится в ключ к тюрьме Визиря. Он чувствовал, как от стены с рисунком исходит тепло. Казалось, что неровные линии, выведенные мелом, обрели объем.

Едва хватило сил, чтобы взять себя в руки.

– Ты крепкий орешек, ингуш, – сказал Визирь устами Айшат. – Но я прожил тысячи жизней и видел людей в тысячи раз крепче тебя! Многих из них я убил своими руками.

Айшат продолжала шептать «папа», пока Визирь не говорил. Бывшая жена не решалась поднять взгляд. Никто не притронулся к еде, но Расул слышал, как из темноты принюхиваются голодные дэвы.

– Что ж, хорошо. – Визирь снова заговорил чужими устами. – Усилим нагрузку. Шимон, веди!

Послышалось неуверенное шлепанье босых ног. На резкий свет лампочек вывели обезглавленное голое тело: уже оформившиеся аккуратные груди, крутые бедра, волосы в промежности – все как у взрослой женщины. Без сомнения, это была Лейла; Расул узнал ее по маленькому родимому пятнышку у пупка.

Бывшая жена тихонько завыла, Айшат еще неистовее зашептала «папа-папа-папа-папа»… Обе обливались слезами.

Расул чувствовал, как теряет самообладание. Ему едва хватало сил, чтобы не разрыдаться самому. Он попытался было воззвать к У-Нане, но ритуальные одежды обожгли холодом.

Рисунок на стене вспыхнул и закружился, заплясали письмена.

– Великолепно! Просто великолепно! – стены гудели от голоса Визиря. – Вносите главное блюдо!

Шимон кивнул, глядя на Айшат. Наемник хлопнул в ладоши и крикнул что-то по-арабски; на свет лампочек гули, морщась от прикосновений к враждебному для них металлу, внесли большое серебряное блюдо, а на нем… Расул громко закричал. Он ожидал увидеть что угодно, но только не Сербского, запеченного с картошкой.

– А вот и гвоздь новогоднего стола. Кушайте, кушайте!

Повинуясь воле демона, жена и младшая дочь трясущимися руками отрывали целые куски от все еще дымящейся туши. Обливаясь слезами, они глотали человеческое мясо. Даже Лейла, несчастная обезглавленная Лейла, пыталась проглотить кусочек.

Расул поискал глазами колдуна-смертовода, и там, в тени среди толпы нечестивцев он встретился взглядом с белобожником. Ох! Как же сейчас хотелось вспороть горло этой ухмыляющейся твари.

Вид обезглавленной дочери, пытающейся съесть кусочек его боевого товарища, стал контрольным выстрелом. Расул заорал во весь голос. Вся боль, весь гнев, весь страх сейчас рвались наружу.

Шимон проверил датчики и присвистнул: Визирь должен вот-вот вырваться наружу. Из ожившего рисунка на стене показался кончик светящегося суставчатого отростка, затем еще один и еще.

– Хозяин! – прокатился шепот по толпе шайтанов. – Наш господин!

– Нет, суки! Не дождетесь. – Расула трясло, голос его сорвался и дал петуха. – Не будет шайтанам праздника!

Насколько хватило длины цепи, Расул оттянул руку и что есть силы укусил кандалы, затем еще раз, снова и снова. Бутафорский зуб треснул, раскололась капсула с ядом. Отрава мгновенно впиталась в нёбо и язык; Расул почувствовал легкую горечь.

Жизнь угасала, обрывки сознания доносили до ингуша истошные крики Визиря и его шайки джиннов. Колдун улыбнулся перед смертью.

* * *

Воздух задрожал. Визирь, так и не сумевший покинуть своей тюрьмы, истошно орал, овладевая сознанием то одного, то другого нечестивца. Крики стихли, когда в комнате похолодало, и из щелей в дальнем углу комнаты-пенала возникла долговязая сутулая тень. Казалось, она была соткана из самой тьмы, и только желтая сумка через плечо, точь-в-точь как на татуировке Расула, придавала фигуре более-менее ясные очертания.

– У-Нана… – испуганно выдохнул Шимон.

У-Нана, великая темная мать, хозяйка болезней и богиня мучений. Она запустила длинные пальцы в свою сумку и осыпала толпу горсточкой черных зерен. Тотчас же многие попадали на пол, покрываясь гноящимися язвами. Еще горсть зерен, и нечестивцы зашлись в кашляющем хоре, харкая на бетон кровавой мокротой. Многие пытались бежать, но и их догнали безжалостные черные зерна.

Она ненадолго остановилась возле матери и двух дочерей. У-Нана чувствовала родную кровь и пощадила несчастных. Норов богини был суров, и это было великим милосердием – отправить в Эл души матери и дочерей: прямо под их ногами раскрылась бездна; Эштр сгреб в охапку всех троих и лукаво улыбнулся в густую – до глаз – бороду.

– Расула верни, – сказал он и исчез.

Булькая и захлебываясь кровью, Лев пытался отдать приказ големам, но длинный ноготь У-Наны легко вспорол ему горло.

Темная мать склонилась над телом своего слуги. Мертвый Расул улыбался, но даже после смерти в его глазах читались боль и тревога.

– Шайтанам не будет праздника! – прошипела У-Нана, повторяя слова своего подопечного.

Темная мать развернула левое предплечье трупа и запустила пальцы в яму. Она с силой потянула на себя, и тело Расула стало выворачиваться наизнанку. Кости, кожа, органы: все это сделало полный оборот и вернулось на свои места. Ингуш вскрикнул и тяжело задышал.

Нежно, будто младенца, У-Нана подняла Расула на руки и зашагала прочь. Скуля и причитая, умирающие шайтаны пытались уползти с ее пути.

– Мы идем домой, Расул…