Текст книги "Год 1941, Священная война"

Но Зигфрид Хенрици, как и положено истинному арийцу, не унывал, тем более что в его спину колотил кулак генерала фон Клейста. 60-й мотопехотный полк, развернувшись в редкие цепи, нацелился в центр позиции в направлении шоссейного моста и находящейся там же поблизости железнодорожной станции, а 156-й мотопехотный полк двинулся в обход, в направлении железнодорожного моста – туда, где прежде имела успех передовая часть 11-й панцердивизии. Но и там, и там вышла незадача. Железнодорожную станцию и небольшое предмостное укрепление защищала хорошо окопавшаяся часть противника, имеющая на вооружении просто неприлично большое количество пулеметов. К тому же и из глубины вражеской обороны и прямо из боевых порядков опять забухали пушки, вслед за чем в воздухе начали распускаться белые облачка шрапнелей.

В районе железнодорожного моста все было точно так же, и, более того, сам мост оказался разрушенным до основания, а на противоположном берегу обнаружилась развитая и хорошо замаскированная оборона, которой день назад еще не было. И там тоже стали бить шрапнелями пушки и застрекотали пулеметы, слоями укладывая белокурых бестий в только начавшие желтеть пшеничные поля. Одним словом, искупаться в реке Случь у немцев не получилось и здесь. Не приблизившись к урезу воды даже на двести метров, германские цепи повернули обратно, так как их командирам непонятен был даже смысл такой неподготовленной атаки на противника, окопавшегося сразу за водной преградой. Прорвать оборону с ходу истеричным натиском и хитрыми приемчиками не получилось, люфтваффе оказалось бессильным, так что следовало переходить к планомерной позиционной осаде с подтягиванием к Новому Мирополю дополнительных сил линейной пехоты или попробовать найти в обороне Советов новое слабое место.

Одним словом, не только для одной 16-й моторизованной дивизии, но и для всей первой танковой группы это утро стало настоящим Содомом и Гоморрой. Обе дыры в большевистском заборе были наглухо заделаны, и генерал-полковнику фон Клейсту приходилось начитать все сначала, прочем в условиях, когда наскоком и нахрапом сделать уже ничего не получится. И только дивизия Алексея Бахметьева в бою так и не побывала, потому что одиннадцатая танковая дивизия немцев получила приказ не прорываться к своим, а захватить Бердичев и держаться там сколько будет сил. Мол, кригскамрады, подмога обязательно придет, вы только верьте: первая танковая группа своей мощью будет ломиться к вам на помощь, и перед ней не устоят даже все силы ада.

8 июля 1941 года, полдень, окрестности села Гульск, в десяти километрах юго-восточнее Новоград-Волынского, позиции 6-й пехотной дивизии генерал-лейтенанта Петра Лихачева

Генерал-майор Константин Константинович Рокоссовский

День этот начался престранно. Утром меня вызвал к себе командующий пятой армией генерал-майор Потапов и сообщил, что в соответствии с указаниями товарища Сталина я срочно должен сдать корпус своему заместителю, чтобы вступить в командование 6-й армией, бывшее руководство которой шляется неизвестно где в самый разгар боевых действий. Затем Михаил Иванович посмотрел на меня испытующим взглядом и добавил:

– Удивительные дела творятся в нашем королевстве, Константин Константинович. Завелся у нас тут невесть откуда появившийся союзник – некий Великий князь Артанский Серегин Сергей Сергеевич. Ты можешь себе представить, чтобы помогать Красной Армии стал подобный человек? А он помогает, да так, что сам товарищ Сталин в разговоре по телефону называет его не господином, а товарищем.

В ответ я лишь пожал плечами, потому что не понял ровным счетом ничего. Тогда генерал Потапов бросил на меня еще один многозначительный взгляд и со вздохом произнес:

– Фронт у нас, Константин Константинович, был прорван сразу в двух местах. Под Новым Мирополем позавчера – начисто, до самого Бердичева, и вчера тут поблизости, у села Гульск – частично, с вклинением танковой дивизии через участок УРа, не прикрытый пехотным заполнением. И уже сегодня утром обе этих дыры товарищ Серегин наглухо заколотил своими собственными войсками. Ты можешь себе представить: из ниоткуда появился целый стрелковый корпус с артиллерией, танками и даже авиацией, и принялся так лупить немцев, что им сразу стало тошно, как в понедельник после праздника. Тринадцатая танковая, что влезла к нам под Гульском, со вчерашнего вечера закрепилась в Марушовке, а уже этой ночью наши таинственные незнакомцы устроили ей визит Каменного Гостя, и теперь кто из тех немцев не мертв, тот у нас в плену, связанный по рукам и ногам. Как эти наши союзники там воевали, с шумом грохотом и артиллерийской стрельбой, слышала вся округа. А сегодня утром прямо над Новоград-Волынском случился прямо-таки воздушный цирк с конями. Всего четыре истребителя неизвестной конструкции, чем-то вроде лучей гиперболоида инженера Гарина, показательно, на глазах у наших войск, посбивали к чертям собачьим три девятки «хейнкелей». И все это с шиком, с блеском и со смехуёчками: мол, смотрите, парни, как мы можем. А потом еще, снизившись, пролетели прямо над нашими войсками, показывая красные звезды на крыльях. Одна эта демонстрация подняла боевой дух войск, так что и словами-то не выразить. И прямо сейчас под Гульском артиллерия с обеих сторон[28]28
  Генерал Потапов не знает, что огонь ведут только артанские пушки, а вот немецкие артиллеристы рта раскрыть не могут, ибо к ним тут же прилетают злые «Шершни» и приводят к общему знаменателю.


[Закрыть] гремит как бы не сильнее, чем под Новоград-Волынским: немцы явно обиделись, что у них перед носом захлопнули такую интересную дверь, и теперь пытаются высадить ее плечом. Так что, Константин Константинович, ты поезжай в Марушовку, а потом в Гульск, посмотри, кто там воюет, и попробуй выйти на связь с товарищем Серегиным…

– Погоди, Михаил Иванович, ты меня делегатом связи посылаешь, или армией командовать? – спросил я.

– Ничего ты не понимаешь, Константин Константинович, – ответил генерал Потапов. – Товарищ Сталин сказал, что быстро собрать шестую армию и привести ее в дееспособное состояние ты сможешь только с помощью товарища Серегина. Если не веришь мне, можешь сам позвонить Самому, телефон ВЧ на столе…

Я покосился на массивный американский аппарат, прямо-таки кричащий о том, что это он тут настоящая власть, а не хозяин этого кабинета, и ответил:

– Да нет, Михаил Иванович, я тебе верю, а потому никуда звонить не буду. Если так надо, поеду хоть в Марушовку, хоть в Гульск, хоть к черту на кулички…

– Ну хорошо, – сказал Потапов, – езжай. А мы тут будем держать за тебя кулаки, чтобы все было удачно. Ни пуха тебе, ни пера!

– К черту, – сказал я и отправился навстречу своей судьбе.

В Марушовке и вправду было интересно. Мертвые немцы, кто в исподнем, кто в мундирах, валялись буквально повсюду; некоторые были застрелены, другие без всякой пощады заколоты ножевыми штыками самозарядок[29]29
  В РККА ножевые штыки имели место только на самозарядной винтовке СВТ-38/40 и автоматической винтовке АВС-36.


[Закрыть]. Было видно, что нападающие застигли их врасплох и истребляли просто с какой-то неистовой яростью берсеркеров. При этом некоторые хаты выглядели так, будто их расстреляли из подтянутых на прямую наводку шестидюймовок, а немощеные улицы были изрыты следами широких гусениц. На мой выпуклый глаз, тот танк, что оставил эти следы, должен был весить ничуть не меньше, чем КВ. И было таких железных зверей, нанесших немцам внезапный ночной визит, явно не менее двух десятков. И тут у меня возник еще один вопрос. Обычный танкист и днем-то ориентируется из своей железной коробки не очень хорошо, а уж в ночной темноте танк слеп как крот. Но эти гости передвигались ночью вполне уверенно, да и стреляли не на деревню дедушке, а точно туда, куда надо. И в стрелково-рукопашном бою тоже, судя по всему, имела место схватка зрячих с полуслепыми. Немцы просто почти не видели тех, кто их убивает, потому и дали разбить себя так легко.

Пробыв в этой Марушовке около получаса, я сел в свою «эмку» и поехал дальше в направлении Гульска. Поскольку моя легковушка – не танк, способный двигаться напрямую, пришлось изрядно попетлять по проселочным дорогам между еще зеленых пшеничных и овсяных полей. И чем ближе мы подъезжали к Гульску, тем громче грохотала артиллерийская канонада, а чуть позже в гром артиллерийских выстрелов стала вплетаться трескотня ружейно-пулеметной перестрелки. Похоже было, что немцы лезли на рубеж Случи как наскипидаренные, а суровые незнакомцы отгавкивались от них из всех орудийных и пулеметных стволов. Гремело так яростно и страшно, будто тут окопался полнокровный стрелковый корпус, собранный не в оборонительные, а наступательные боевые порядки[30]30
  По тогдашним боевым уставам, в обороне на стрелковую дивизию выделялось восемь-двенадцать километров фронта, а в наступлении – один-два километра.


[Закрыть].

На окраине прибрежного лесочка, километрах в полутора от береговой черты, нашу машину остановили. Просто из придорожных кустов появились угрожающего вида вооруженные люди, при виде которых на ум мне пришло старорежимное слово «егеря»: все они с ног до головы были закутаны в маскировочные накидки, превращающие их в подобие бесформенных копен сена.

Водитель в испуге остановил машину, и в этот момент старший команды со старшинской «пилой»[31]31
  Четыре треугольника в ряд, обозначавшие звание старшины, называли «пилой».


[Закрыть] в петлицахи кустистыми усами-бакенбардами на лице, деликатно постучав пальцем в боковое стекло, спросил:

– Ты кто такой, господин хороший, и чего тебе здесь надобно?

Пахнуло на меня от этих слов временами если не очаковскими и покоренья Крыма, то Бородинскими или обороны Севастополя против воинства господ европейских коалиционеров. И при этом этот старшина (или, точнее, фельдфебель) не выглядел забитым и угнетенным солдатом тех времен, когда нижних чинов господа офицеры вообще не считали за людей.

– Меня зовут генерал-майор Рокоссовский Константин Константинович, – произнес я, – тут разыскиваю товарища Серегина Сергея Сергеевича.

Было впечатление, будто я верно назвал какой-то секретный пароль. Старшина, то есть фельдфебель, наклонил голову к левому плечу, будто прислушивался к чему-то внутри себя, потом кивнул и сказал:

– Все верно, ваше превосходительство, езжайте прямо до переезда, потом направо к станции. Сергей Сергеевич будет ждать вас там. А мы вас больше не задерживаем. Счастливого пути.

Раз – и егеря-призраки, только что окружавшие нашу машину, растворились в кустах, будто их и не было. Колдовство, да и только… Ну и мы поехали в указанном направлении, но как ни странно, больше нас никто не останавливал. Станции как таковой на этом месте не было, имелась только остановочная платформа, а штаб суровых незнакомцев располагался в лесочке по соседству, под сенью множества растянутых маскировочных сетей. Оттуда нам замахали руками, предлагая как можно скорее заехать на свободное место под маскировочной сетью и не демаскировать с воздуха позицию. Что мы и сделали со всей возможной поспешностью.

Встречали нас двое: оба в военной форме, отдаленно похожей на советскую или ту, что использовалась в старой русской армии. У одного в петлицах имелись три звезды, обозначающие генерал-лейтенантское звание, а второй был всего лишь капитаном. При невнимательном взгляде их можно было принять за начальника и его адъютанта, но я вдруг понял, что именно капитан тут главный, а генерал-лейтенант – его подчиненный, причем не самого высокого ранга. От невысокого мускулистого мужчины исходило ощущение неодолимой силы и непререкаемой правоты. Добавлял необычности прямой старинный меч на его бедре, при этом, по некоторым особым приметам телосложения и пластики движений, я, старый драгун прошлой войны, мог сказать, что и с этой античной пырялкой он с легкостью разделает на ломтики любого записного рубаку с шашкой.

– Ну здравствуйте, товарищ Рокоссовский, вот мы и свиделись, – сказал «капитан», пожимая мне руку, – меня зовут Серегин Сергей Сергеевич, по старой службе в две тысячи шестнадцатом году капитан сил специального назначения главного разведывательного управления генерального штаба, а также в новой ипостаси: самовластный князь Великой Артании, командующий собственным полумиллионным войском, член ЦК партии большевиков в мирах четырнадцатого и восемнадцатого годов, Защитник Земли Русской и Бич Божий для всяческих негодяев. Рядом со мной стоит командир шестой пехотной дивизии генерал-лейтенант Петр Гаврилович Лихачев, героический участник Бородинского сражения и множества других славных дел, совершенных как до присоединения к моей армии, так и после. Сейчас его солдаты, занявшие оборону по руслу реки Случь, на пальцах объясняют германцам, насколько им тут не рады.

Рука у товарища Серегина была твердой и жесткой, а чины, титулы и должности прямо противоречили друг другу. Я даже не знал, что и сказать в ответ. На выручку мне пришел генерал Лихачев.

– Сергей Сергеевич – большой оригинал, – сказал он. – Мы тоже не знали, что и думать, когда он явился к сражению при Бородино и принялся лупцевать Бонапартия с такой яростью, что от того полетели кровавые сопли. В результате враг пал на колени и взмолился о пощаде, а русская армия одержала невиданную победу. И у вас тут все будет так же, только не в один и не в два дня. Но самого страшного тут с Россией не произойдет, за это мы и деремся.

– А чего такого страшного с нами должно произойти? – не удержался я от дурацкого вопроса.

– САМОГО СТРАШНОГО у вас в моем прошлом все же не произошло, – тихо ответил товарищ Серегин. – Советское государство устояло под неистовым тевтонским натиском и победило в войне. А все остальное было так плохо, что хуже не бывает. Ценой довоенного благодушия и разгильдяйства стали блокада Ленинграда, растянувшаяся на два с половиной года, фронт от Ладожского озера до Москвы, Воронежа, Сталинграда и предгорий Кавказа, двадцать семь миллионов погибших, из которых больше половины мирные жители, голод, вызванный тем, что в оккупации оказались основные хлебородные районы, дотла разрушенные заводы и города. Меня для того сюда и прислали, чтобы все это предотвратить. Группам армий «Центр» и «Север» я по рукам уже дал, теперь пришло время осадить слишком уж разогнавшуюся группу армий «Юг». Про вас, Константин Константинович я знаю очень много хорошего и ничего плохого, а потому порекомендовал товарищу Сталину, чтобы именно вас назначили командующим армией на самое ответственное на данный момент Житомирско-Бердичевское направление. Вот, смотрите…

Он взмахнул рукой – и прямо перед нами в воздухе повисла полупрозрачная карта, отображающая оперативную обстановку в полосе ответственности Юго-Западного и частично Южного фронта. И тут я буквально остолбенел, забыв даже спросить, кто прислал сюда, к нам на выручку, товарища Серегина, и какие у него отношения с товарищем Сталиным, что он может рекомендовать, кого назначить командующим армией, а кого с этой должности снять. Не до того было. Открывшаяся передо мной картина для военного человека означала предотвращенную в последний момент катастрофу. Вражеские танковые и моторизованные дивизии, будто рыбы на нерест, устремились к раскрывшемуся перед ними прорыву, но в этот момент в нежные шестеренки германской военной машины с размаха воткнули железный лом, из-за чего та отчаянно забуксовала. И хоть тут, под Гульском, где на позиции дивизии генерала Лихачева толпами лезла германская пехота, тоже было жарко, но самое ожесточенное сражение должно разыграться под Новым Мирополем. Там, создавая ударный кулак, в течение ближайших суток к уже ведущей бой моторизованной дивизии дополнительно подходили еще одна танковая, одна моторизованная дивизии вермахта, а также моторизованная дивизия СС…

Оторвав взгляд от карты, я посмотрел на товарища Серегина и сказал:

– Товарищ Серегин, мне надо видеть это собственными глазами.

– Вы все увидите, товарищ Рокоссовский, но сначала вам требуется посетить товарища Сталина и получить от него документ, делающий вас командующим армией особого назначения с чрезвычайными полномочиями, чтобы никакой товарищ Кирпонос не мог вмешиваться в ваши распоряжения, – ответил мне тот, кто называл себя Защитником Земли Русской и Божьим Бичом. – Идемте, у нас есть еще двадцать минут, после чего у товарища Сталина начнется важное совещание, и нам придется ждать еще не менее полутора часов. А времени на лишние проволочки нет.

Не успел я раскрыть рот, чтобы спросить, каким образом мы прямо отсюда попадем к товарищу Сталину, как вдруг передо мной прямо в воздухе раскрылась дыра в самый главный кабинет советского государства. У меня аж дух перехватило. После такого я был готов поверить во что угодно.

8 июля 1941 года, 12:35 мск, Москва, Кремль, кабинет Сталина

Когда советского вождя с краткосрочным визитом посетили Серегин и Рокоссовский, тот готовился к встрече с британским послом Криппсом. Неплохой человек этот Стаффорд Криппс, по убеждениям почти социалист, но товарищ Сталин уже знал, что с Британской империей ему совершенно не по пути. С Рузвельтом еще можно иметь дело из расчета «ты мне, я тебе», а вот с Черчиллем так не получится. Вражина он лютый, и Советский Союз ненавидит ничуть не меньше, чем Гитлера. Держава, над которой пока не заходит солнце, смертельно больна, и не стоит продлевать ее агонию. Если теперь у Советского Союза есть такая заручка, как товарищ Серегин, то пусть в этой войне каждый будет сам за себя, а там посмотрим, с кем товарищ Жуков будет пить водку в Берлине за Победу. Так что с господином Криппсом стоит поговорить на общеполитические темы и отпустить пока восвояси ни с чем.

И вот, едва только Верховный пришел к этому решению, как в его кармане тоненько запищал «портрет» Артанского князя.

– Товарищ Сталин, – сказал «портрет» (а на самом деле энергооболочка Серегина), – у меня здесь генерал Рокоссовский во плоти, собственной персоной. Будет ли вам удобно принять нас двоих прямо сейчас для обмена информацией и получения товарищем Рокоссовским мандата на командование 6-й армией с подчинением исключительно Ставке Верховного Главнокомандования, то есть вам? А то есть опасения, что товарищ Кирпонос, с позиции самого важного петуха в этом углу курятника, может опять наломать дров и свести на нет все результаты операции. Да гражданин Клоун там совсем неподалеку, а с этим кадром никогда не угадаешь, какая вожжа попадет ему под хвост.

Упоминание Клоуна, то есть товарища Хрущева, было для советского вождя той самой последней соломинкой, что ломает спину верблюду. Да и сам товарищ Серегин еще ни разу не беспокоил хозяина этого кабинета по незначащим обстоятельствам. Каждый его визит был строго по делу и шел на пользу как делу борьбы с немецко-фашистскими захватчиками, так и лично товарищу Сталину. Времени до появления британского посла действительно осталось немного, однако Артанский князь тоже не был склонен к затягиванию разговоров. Да и взглянуть на товарища Рокоссовского перед назначением Истинным Взглядом совсем не вредно.

– Хорошо, приходите, – ответил Верховный. – Только времени у нас будет мало, через двадцать минут у нас назначена важная встреча.

– Раз-два, – произнес «портрет» Серегина. – Мы уже здесь.

Подняв взгляд, хозяин кабинета увидел, что действительно товарищ Серегин уже здесь, а с ним генерал Рокоссовский в чуть помятой и запыленной полевой форме, загорелый под жарким украинским солнцем и отчаянно обалдевший от мгновенного перемещения из прифронтового леска в главный кабинет страны.

Верховный бросил на генерала пристальный Истинный Взгляд и удовлетворенно кивнул. Кристальной чистоты человек и способный полководец – не чета надутому как индюк и такому же глупому маршалу Тимошенко.

– Здравствуйте, товарищи, – сказал Сталин. – Мы вас слушаем.

Первым делом Артанский князь жестом фокусника подвесил в воздухе изображение тактического планшета. Объяснять Верховному ничего не потребовалось: дырки в советской обороне были наглухо заколочены свежими артанскими соединениями, и сейчас в них отчаянно бились серые волны германского нашествия.

– Это только начало, – сказал Серегин, – получив дверью по пальцам, генерал Клейст взбеленился, и сейчас готов бросить на штурм все, что найдется под рукой. Поэтому мои войска – это лишь временная заплатка. Через некоторое время, когда спадет накал сражения, их надо будет сменить вашими местными частями, пополненными за счет мобилизованных резервистов. И вообще, у некоторых ваших генералов есть такой недостаток, как война по карте. Они видят значок, отображающий стрелковую дивизию, и задачи ей ставят соответствующие дивизии, но им невдомек, что в предыдущих боях эта дивизия сточилась по численности до полка или даже до батальона и утратила все тяжелое вооружение. Вот и получается, что на картах все красиво, а на местности выходит пшик. То же самое с танковыми дивизиями, утратившими всю материальную часть и воюющими по-пехотному. Новые танки вы еще наделаете, промышленность у вас от войны не пострадала, и в дальнейшем тоже сохранит свои возможности, а вот взять танкистов и, самое главное, танковых командиров с боевым опытом, выживших в тяжелых сражениях первых дней войны, в случае их гибели в пехоте вам будет негде. А кадровый состав с боевым опытом – главный ресурс любой армии.

– В этом мы с вами согласны, – сказал Верховный. – Вы хотите сказать нам что-нибудь еще?

– Да нет, товарищ Сталин, – ответил Серегин, – на этом все. Все остальные дела мы должны решать прямо на месте с товарищем Рокоссовским, ибо бегать в этот кабинет из-за каждой мелочи будет невместно. Естественно, я ежедневно буду осведомлять вас о ходе развития операции, но и только. А сейчас нам тоже нужно спешить. Тяжелые бои разгорелись за нашим левым флангом на северном фасе Остропольского укрепрайона, где занимает оборону двести одиннадцатая воздушно-десантная бригада и части усиления. Сегодня я ожидал там от противника только прощупывающих атак, а потому выделил для поддержки десантникам сводный танковый батальон и два звена «Шершней» со сроком готовности на вторую половину сегодняшнего дня, но шестнадцатая танковая дивизия германцев полезла на том участке буром уже сегодня. Не хватало еще, чтобы какой-нибудь слабонервный местный начальник, не чувствуя над собой твердой руки командарма, дал приказ на отход своим частям, или товарищ Кирпонос начал бы мешать расклады, перемещая ценные боевые единицы по своему усмотрению – например, к Бердичеву. Греха, то есть глубокого обхода по флангу потом не оберешься. Не исключено, что там мне придется бросать в бой еще одну дивизию из своего резерва, хотя делать это крайне нежелательно, так как эти силы могут понадобиться мне в другом месте. У германцев сейчас вопрос стоит «пан или пропал», и у нас, собственно, тоже.

– Хорошо, товарищ Серегин, – кивнул советский вождь. – Мы согласны с вашей оценкой ситуации. Если товарищи в Киеве начнут местничать и раскачивать ситуацию, то мы их поправим со всей большевистской решительностью.

Затем Верховный на вырванном из блокнота листе своей собственной рукой написал распоряжение, что генерал-майор Рокоссовский назначается командующим шестой армией, до особого распоряжения подчиняющейся только Ставке Верховного Главнокомандования, с правом привлекать к выполнению задач любые части и соединения, находящиеся в зоне его ответственности. И подпись красным карандашом: «И-Ст.», после чего эта бумага обрела в Советском Союзе силу закона.

8 июля 1941 года, три часа пополудни, Остропольский укрепленный район, окрестности села Онацковцы, в двадцати четырех километрах юго-западнее Нового Мирополя, позиции 211-й воздушно-десантной бригады

С утра прощупав позиции советских войск разведывательным подразделением и получив по рогам, за час до полудня 16-я панцердивизия под командованием генерал-лейтенанта Ганса-Валентина Хубе перешла к решительным действиям. Оборону на этом участке Остропольского УРа, прикрывающего дорогу на Любар и далее на Бердичев, занимали 511-й стрелковый полк, состоящий из УРовских артпульбатов, 211-я воздушно-десантная бригада и 3-я артбригада ПТО. Первая атака танками прямо с марша была отбита противотанкистами с блеском, так как их 76-2-мм пушки Ф-22 имели возможность пробивать лобовую броню германских средних танков с полутора, а 85-миллиметровые зенитки 52-К – с двух с половиной километров.

После этой неудачной попытки взять рубеж Остропольского УРа с наскока командованию 16-й панцердивизии пришлось развернуть свои пехотные подразделения по всем уставам и запросить у Эвальда Клейста поддержки авиацией, тяжелой артиллерией, а также ускорения подтягивания двигавшейся во втором эшелоне 111-й пехотной дивизии, временно приданной 48-му моторизованному корпусу. Лезть танками в лоб на сильную и хорошо замаскированную[32]32
  Согласно показаниям участников боев с немецкой стороны, доты (достроены, но не обвалованы землей), а также позиции противотанковых орудий имели маскировку в виде временных дощатых конструкций, имитирующих хаты и сараи.


[Закрыть] противотанковую оборону было чистым самоубийством: десяток «двоек», восемь «троек» и две «четверки», застывшие на поле боя мертвыми железными гробами, были тому свидетелями.

Впрочем, это были еще не окончательные потери: большая часть подбитых русской артиллерией танков были не уничтожены[33]33
  Танк, в котором после попадания снаряда воспламенились запасы топлива и сдетонировал боекомплект, в дальнейшем ремонту не подлежит и годится только в переплавку. Машины, требующие заводского ремонта, можно считать уничтоженными условно, ибо они выбывают из боевых действий на достаточно длительный срок; все остальное ремонтируется в течении трех-десяти дней в танкоремонтном батальоне и снова возвращается в боевые подразделения.


[Закрыть], а только повреждены, и их восстановление в походных условиях танкоремонтного батальона занимало от трех до десяти дней. Надо только дождаться ночи, чтобы тягачи смогли взять поврежденные машины на буксир и вытянуть их в безопасное место. В крайнем случае, это произойдет после того, как русских отбросят с этого рубежа, и поле боя останется за германской армией.

Но около часа дня, после второй отбитой атаки (на этот раз только пехотой), со стороны Любара к Онацковцам примчался взмыленный мотоциклист, доставив командиру 3-й артбригады ПТО полковнику Турбину приказ из штаба Юго-Западного фронта сворачиваться с позиций и двигаться в сторону Бердичева, чтобы занять оборону на Казатинском направлении. Это была катастрофа. Ни у десантников, ни у гарнизона УРа штатных противотанковых средств в наличии не имелось, если не считать таковыми двенадцать сорокопяток, шесть зенитных крупнокалиберных пулеметов и двести восемьдесят восемь ранцевых огнеметов. Полнокровной танковой дивизии немцев такая оборона будет на один зуб.

Остропольский укрепленный район начали строить в 1938 году, после сентября 1939 года, когда к Советскому Союзу присоединилась Западная Украина; в связи с ненужностью дальнейшую достройку УРа продолжать не стали. Успели возвести только бетонные коробки ДОТов, но ни вооружения, ни спецоборудования укрепрайон не получил. Не произвели и земляную обсыпку сооружений с целью их маскировки на местности. Также в ДОТах отсутствовали бронированные двери и заслонки амбразур. В таком состоянии укрепленный район и законсервировали до лучших времен.

Управление и войска 16-го Остропольского укреплённого района были снова сформированы в составе Киевского Особого военного округа 4 июня 1941 года (через два дня после того как немцы начали отселять гражданское польское население из стокилометровой приграничной зоны). Скорее всего, это были бойцы и командиры запаса, призванные на краткосрочные сборы тут же на Правобережной Украине. И сам этот факт ставит жирный крест на измышлениях Хрущева-Резуна о том, что Сталин до самого 22 июня не верил в скорое нападение гитлеровской Германии. Но сформировать войска укрепленного района еще не значит подготовить его к ведению боевых действий. В дотах разместили штатное вооружение стрелковых частей, а личный состав артпульбатов не прошел процесс обучения и боевого слаживания. О подготовке противотанковых препятствий перед линией ДОТов даже не задумывались – на это уже не было времени. Большая война накатывалась на страну как поезд-экспресс на зазевавшегося пешехода.

В первый же день войны Остропольский УР вошёл в состав Действующей армии, а уже 27 июня, когда поражение в Приграничном сражении стало очевидным фактом, 211-я воздушно-десантная бригада, дислоцированная в городе Житомир, получила приказ занять в нем оборону. Чуть позже, уже в начале июля, на территорию УРа отошла 3-я артбригада противотанковой обороны, уже изрядно разукомплектованная относительно довоенного штата, но все еще вполне боеспособная. В ходе боевых действий из ее состава изъяли все 107-мм пушки, как избыточные по мощности в противотанковой обороне, а также половину 85-мм зениток и почти все 37-мм зенитные автоматы, но все равно того, что осталось, для отражения германских танковых атак было достаточно, лишь бы пехотное прикрытие было надежным. А бойцы воздушно-десантной бригады – это самое надежное пехотное прикрытие, какое только можно придумать.

И вот заполошным киевским «стратегам» вздумалось до кучи к уже разгружающимся под Бердичевом частям 16-го мехкорпуса добавить и эту противотанковую артбригаду, несмотря на то, что она прикрывала все то же направление на Бердичев и препятствовала расширению прорыва. Но снять артиллерию с позиций, даже по приказу сверху, это не так просто и не так быстро, как хотелось бы некоторым. И вот как раз в самый разгар этого действа на Остропольский УР случился налет германской авиации (заказанный, кстати, Гансом-Валентином Хубе), задержав снятие противотанковой артбригады с позиций. По команде «воздух» все прячутся в заранее отрытые противовоздушные щели, а не продолжают заниматься своими делами. И только расчеты четырех 37-мм зенитных пушек 61-К, заняли свои места по боевому расписанию, несмотря на то, что досягаемость по высоте у этих пушек составляет три километра, а немецкие бомбардировщики подходили на пяти.

Но в тот момент, когда «юнкерсы» уже готовились открыть бомболюки, прилетела четверка «Стилетов», мечущаяся на театре боевых действий с фланга на фланг в режиме пожарной команды, и приступила к своему излюбленному занятию по истреблению асов Геринга. Взмах косой смерти, пересверк раскаленных лазерных лучей – и вот в головной девятке один бомбардировщик взорвался, и еще пятеро вывалились из строя, объятые пламенем, и, оставляя за собой черные дымные хвосты, круто пошли к земле. Но это было только начало. Прокачав одно плечо качелей, стремительные стреловидные истребители необычайно круто развернулись для новой атаки. Тут лица к небу задрали даже самые нелюбопытные и занятые советские бойцы и командиры. Такого воздушного цирка под куполом неба эти красноармейцы еще не видели. Германские бомбардировщики или взрывались прямо на эшелоне, или, горящие, рушились с высоты на грешную землю. Один за другим в воздухе раскрывались белые купола парашютов, и шаловливый ветер сносил их в сторону советских позиций. Десантники встрепенулись и группками по четыре-пять бойцов побежали «собирать одуванчики». Пленные немецкие летчики в это время были еще большой экзотикой, тем более в таком большом количестве.

Вот последний «юнкерс» рухнул поодаль, подняв в небо клуб черного дыма, смешанного с бензиновым пламенем, и на этом представление в небе закончилось. Бойцы и командиры противотанковой артбригады, только что приветствовавшие каждую атаку стремительных стреловидных аппаратов подбадривающими криками и радостным улюлюканьем, опустили глаза и увидели, что неподалеку от них в сопровождении личной охраны и свиты из адъютантов стоит самый настоящий советский генерал-майор в слегка помятой и запыленной полевой форме. Вот не было никого – и вдруг явление; при этом поблизости не видно ни машины, ни какого другого транспортного средства, которое могло бы доставить этого генерала сюда к Онацковцам.