Текст книги "Год 1941, Священная война"

– Товарищ полковник, ко мне! – вроде бы негромко, но с повелительными интонациями произнес генерал, и командир бригады, стряхнув оцепенение, выполнил приказание.

– Полковник Турбин, – козырнув, представился он генералу, – командир третьей артиллерийской бригады противотанковой обороны.

– Генерал-майор Рокоссовский, – ответил тот, – приказом товарища Сталина с сегодняшнего дня назначен командующим шестой армии с прямым подчинением Ставке Верховного Главнокомандования, минуя штаб Юго-Западного фронта. Вот, прочтите…

С этими словами генерал Рокоссовский показал полковнику Турбину распоряжение Верховного о своем новом назначении и чрезвычайных, буквально драконовских полномочиях.

– В силу данных мне чрезвычайных полномочий, – сказал новый командующий армией, едва командир противотанковой артбригады усвоил информацию и, самое главное, осознал подпись под приказом «И-Ст», – я отменяю приказ генерала Кирпоноса о перебазировании вашей бригады под Бердичев. Ваш фронт здесь. Ни один германский танк не должен прорваться через Остропольский УР к Любару, а немцами, окопавшимися в настоящий момент в Бердичеве, займутся уже другие части. Приказ понятен?

– Так точно, товарищ генерал-майор! – ответил полковник Турбин, испытавший от слов генерала чувство облегчения. – Ваш приказ понятен и будет выполнен.

Командир противотанковой артбригады был боевым командиром с опытом советско-финской войны, в ходе которой его два раза повышали в чине[34]34
  На фотографии, прикрепленной к статье в Википедии, Дмитрий Иванович Турбин изображен при ордене Ленина, золотой звезде Героя Советского Союза, но в петлицах у него только три «шпалы», обозначающей звание подполковника. А на начало финской войны он и вообще, скорее всего, был майором, командиром артиллерийского полка, и звание подполковника получил при переводе на должность начальника артиллерии 15-го стрелкового корпуса.


[Закрыть] и должности, а также отметили званием Героя Советского Союза. Поэтому он понимал, что уход его части с данного участка фронта не только до предела ослабит возможности противотанковой обороны, но и может вызвать панические настроения среди личного состава УРовского 511-го стрелкового полка. Десантники с позиций не побегут и будут драться насмерть, а вот от призванных на краткосрочные сборы малороссийских селян и обитателей маленьких городков при малейшем деморализующем действии можно ждать чего угодно. Однако приказы в армии положено выполнять, а не обсуждать, даже несмотря на их самоочевидную глупость и предсказуемые тяжкие последствия. И вот теперь мучительное чувство тягостного бессилия вдруг разрешилось само собой.

Командир воздушно-десантной бригады полковник Глазков, также присутствующий при этом разговоре, испытал чувство, схожее с тем, что испытывает приговоренный к смерти, уже на краю эшафота услышавший указ о помиловании. Отмененный только что приказ Кирпоноса о перебазировании противотанковой артбригады превращал его бойцов в чистых смертников. Немецкие танки на позиции Остропольского УРа прут со страшной силой, и права отступить у его бойцов нет. У настоящего десантника, как и у самурая, долг перед Родиной тяжелей горы, а смерть в бою легче перышка. Но на этом моменте для командира воздушно-десантной бригады еще ничего не закончились. Рокоссовский, выцепив взглядом среди артиллеристов полковника в общевойсковом обмундировании, но с голубыми петлицами, обозначавшими принадлежность к военно-воздушным силам[35]35
  Самостоятельным родом войск ВДВ стали только в 1946 году, а до этого входили в состав ВВС.


[Закрыть], скомандовал:

– Товарищ полковник, подойдите и представьтесь.

– Полковник Глазков Василий Андреевич, командир 211-й воздушно-десантной бригады, – ответил тот.

Окинув присутствующих и, в первую очередь, командиров бригад внимательным Истинным Взглядом (Серегин уже успел инициировать нового знакомого этим таким полезным заклинанием) новый командующий шестой армией собрался с мыслями и сказал:

– Поскольку каждый солдат должен знать не только свой маневр, но и его смысл, Сергей Сергеевич, будьте добры продемонстрировать товарищам командирам текущую обстановку в ближних окрестностях театра боевых действий.

И тут произошло такое, от чего у товарищей командиров в буквально отвисли челюсти. Достаточно неприметный капитан из свиты генерала сделал неуловимое движение рукой – и в воздухе повисло голографическое изображение тактического планшета, во всех подробностях отображавшего обстановку от Новоград-Волынского на севере до Староконстантинова на юге и от Изяславля на западе до Житомира-Бердичева на юге. Картина огнем и кровью по широкому полотну военной действительности.

– Первое, что хочу вам сказать, – веско изрек Рокоссовский, когда командиры бригад впитали в себя обстановку во всем ее тактическом многообразии, – товарищ Серегин – это не обычный капитан Красной Армии, а нечто совсем иное…

– Как так иное, товарищ генерал? – ощетинился полковник Глазков. – Он что, немец, или, хуже того, белогвардеец?

– Товарищ Серегин ни в коем случае не немец и не белогвардеец, – отрезал Рокоссовский, – а наш не столь уж отдаленный потомок, командир подразделения в войсках особого назначения главного разведывательного управления генерального штаба, прибывший к нам из две тысячи шестнадцатого года. Там семьдесят пять лет спустя эта война считается главной болью и главным подвигом нашего народа, поэтому участвует в ней товарищ Серегин не только по приказу и в силу служебного долга, но и по зову души. Но это только часть сущности этого человека, определяющая то, что он сражается на нашей стороне, а не остался безучастным свидетелем и не занял сторону наших врагов. Примите как данность, что, прежде чем оказаться на нашей войне, товарищ Серегин с боями прошел через множество других миров, где набрался военного опыта, поболее, чем у иных наших генералов, получил некоторые дополнительные способности, отсутствующие у обычных людей, и обзавелся преданной лично ему армией хорошо обученных и вооруженных бойцов. В частности, он имеет возможность открывать своего рода двери из одного места в другое – например, прямо отсюда в кабинет к товарищу Сталину, а те копьевидные истребители, которые с таким шиком сбивали германские «юнкерсы» перед нашим появлением, принадлежат как раз к его военно-воздушным силам. В нашем мире товарищ Серегин сам по себе держава, и именно в таком качестве он заключил с товарищем Сталиным союз против всех наших врагов, кем бы они ни оказались. Сергей Сергеевич, покажите товарищам командирам текст союзного договора, где указаны все ваши титулы, должности и звания, а также стоит подпись нашего Верховного Главнокомандующего.

Тот с ловкостью завзятого фокусника извлек из воздуха два листа бумаги, скрепленных степлером (точные магические копии советско-артанского союзного договора и выданного товарищем Сталиным драконовского мандата) и передал их в руки командирам воздушно-десантной и противотанково-артиллерийской бригад.

– Да уж, товарищ генерал, – смущенно сказал полковник Глазков, – полномочия товарищу Серегину товарищем Сталиным даны просто безграничные. Только хотелось бы знать, как дважды член ЦК партии большевиков мог оказаться самовластным князем какой-то там Великой Артании. И кстати, где это?

– Великая Артания – это не только где, но и когда, – сухо ответил Серегин. – В конце шестого века нашей эры, в среднем течении Днепра, там, где шумят яростные пороги, обитал восточно-славянский племенной союз антов, иначе называемых артанами. К моменту моего появления с войском в том мире на них напали безжалостные степные кочевники авары, уничтожающие на своем пути все живое. Я вмешался в эту войну, ибо артаны для меня были своими, а авары выглядели ничуть не лучше фашистов Гитлера. Лето пятьсот шестьдесят первого года выдалось жарким. Скакали в степи отряды панцирных всадников, жарким пламенем горели веси мирных поселян, и не было пощады побежденным ни с той, ни с другой стороны. И хоть изначально у авар было почти пятикратное преимущество над моим войском, я воспользовался тем, что их каган Боян разделил свою орду на мелкие отряды, ибо, если на этой земле еще нет городов, ее невозможно грабить большими армиями. В каждой битве мое войско имело над врагом подавляющее численное и качественное преимущество, и в силу этого истребляло отдельные части вражеской армии до последнего человека. И вот, когда все закончилось и авары были полностью уничтожены, народ артан сам предложил мне стать его князем, ибо вслед за варами волнами шли еще кочевые народы, жадные до чужого добра. Я подумал и согласился, так как чувствовал свою ответственность за этих людей, а в те времена еще не было другого способа возглавить народ, чтобы объединить его в государство и повести к лучшей жизни. С тех пор прошло ровно два года; Великая Артания усиливается и хорошеет, а славянские поселяне мирно пашут землю, ибо от всех напастей их бережет имя великого архонта Серегина, могильщика жестокой аварской орды. Сам я там бываю от случая к случаю, и не надо мне от этих людей ничего, кроме некоторого количества продовольствия для пропитания моей армии, но всем недобрым соседям, охотникам за чужим добром, известно, что если кто налезет на моих подопечных, то судьба его будет такой же, как у авар. Вобью в землю по самые ноздри и скажу, что не было никогда такого народа. Достаточно вам таких объяснений, товарищи командиры, или нужны еще?

– Вполне достаточно, товарищ Серегин, – решительно ответил полковник Турбин. – И вообще, если вам доверяет товарищ Сталин, то кто мы такие, чтобы сомневаться в его решениях… Поэтому давайте вернемся к нашим текущим делам.

– Во-первых, товарищи, – сказал Артанский князь, – товарищ Рокоссовский, по моей рекомендации назначенный командовать вашей шестой армией, это военный гений в фазе развития масштаба Суворова или Румянцева. Это я знаю и как выходец из будущих времен, и как своими способностями бога-полководца русской оборонительной войны. Поэтому командует вашей армией он, а я только оказываю ему содействие средствами усиления, воздушным прикрытием и свежими разведданными. Во-вторых, тактическая обстановка, которую вы сейчас видите на планшете, получена не путем изучения различных военно-исторических трудов, а собрана при помощи сателлитов орбитальной сканирующей сети, что держат весь этот мир под своим неусыпным контролем. Мне достоверно известны не только фактические пути перемещения и пункты временной дислокации воинских частей и соединений обеих сторон, но и приказы, которые отдает своим войскам советское и германское командование. Цена этим знаниям полностью уничтожающим так называемый «туман войны» десятки, а может, и сотни тысяч жизней по обе стороны фронта. Если для Красной Армии потери от применения этих знаний должны уменьшиться, то для вермахта они, наоборот, резко увеличатся. В-третьих, сегодня ночью я заткнул германские прорывы под Гульском и Новым Мирополем пехотными дивизиями своей армии, при соответствующих средствах усиления и воздушном прикрытии. Эти соединения укомплектованы героями Бородина и обороны Севастополя в Крымскую войну. Я дал им современное оружие и обучил соответствующим тактическим приемам, а опыт множества затяжных войн, яростная отвага и железная стойкость в бою у них имелись и до присоединения к моей армии. В-четвертых, в настоящий момент германское командование, получив неожиданный удар по рукам, находится в перманентной истерике и стремится любой ценой «восстановить положение», стягивая к местам бывших прорывов все, до чего получается дотянуться. В том числе приказ любой ценой прорваться через Любар к Бердичеву получила противостоящая вам 16-я танковая дивизия. Как вы сами видите на планшете, сюда же движутся 111-я пехотная и 9-я танковая дивизии, так что в ближайшие несколько дней на этом рубеже будет жарко как в преисподней, тем более что у вас тут перед линией дотов отсутствует водная преграда. Но не все так плохо, как кажется на первый взгляд. Прорвавшаяся в Бердичев танковая дивизия противника получила от своего командования приказ занять оборону и дожидаться деблокирующего удара. Поэтому я переброшу сюда к вам с тыловой отсечной позиции под Новым Мирополем свежую 5-ю пехотную дивизию генерал-лейтенанта Бахметьева и предназначенный для ее поддержки советский танковый батальон из тысяча девятьсот восемьдесят девятого года, а также выделю на ваше направление воздушную поддержку из эскадрона «Шершней»…

Командиры бригад, узнав, что на их позиции в ближайшее время попрут целых две танковых и одна пехотная дивизии немцев, встревоженно переглянулись, но потом, услышав про подкрепление и, главное, про поддержку с воздуха, вернули себе былой оптимизм.

– «Шершни»? – осторожно спросил полковник Глазков. – Это те копьевидные самолеты, которые отбили атаку германских бомбардировщиков перед самым вашим появлением?

– Нет, – терпеливо пояснил Серегин, – то были истребители типа «Стилет», их у меня всего одно звено, четыре единицы, а «Шершни» – это бронированные флаеры огневой поддержки сухопутных войск, по-нашему штурмовики, и их в моем воздушном флоте четыре эскадрона – восемьдесят машин. Впрочем, «Шершни» способны довольно успешно работать и против местной авиации, да только вот «мессершмитты» на полном форсаже от них запросто сбегают. Не те скоростные характеристики…

– Вы поверьте, товарищи, – сказал Рокоссовский, – что даже один эскадрон «Шершней» – это весьма солидная поддержка. Я видел их работу только мельком, но впечатлений хватило на всю жизнь. О, вот и они… легки на помине!

В этот момент два десятка крутобоких краснозвездных аппаратов в плотном строю с тихим шелестом на малой высоте пронеслись прямо над позициями противотанковой артбригады в сторону противника, и вскоре там начали раздаваться бумкающие звуки, как будто у нехороших людей что-то взрывалось, и даже в очень большом количестве.

– Германский дивизионный артполк, выходящий на предписанные ему огневые позиции, – это совсем не то явление, которое может считаться приемлемым, – пояснил Серегин. – Возможности контрбатарейной борьбы у артбригады полковника Турбина, прямо сказать, никакие, поэтому я экстренно вызвал сюда один эскадрон «Шершней», чтобы тот навел в глубине вражеской обороны самый правильный порядок. Полностью растоптать танковую дивизию немцев мои злобные девочки не сумеют, зато понадкусают ее основательно и во всех местах, чем ослабят последующий натиск.

– «Злобные девочки», Сергей Сергеевич? – переспросил Рокоссовский, выражая общее удивление.

– Да, Константин Константинович, – сказал я, – вы о моей армии еще многого не знаете. В кабинах «Шершней» сидят юные воительницы четырнадцати-пятнадцати лет от роду, пилотессы «Стилетов» еще моложе. У более старших возрастов остроухих необходимые для этого занятия и таланты уже стерлись в ходе первоначального обучения и заменились навыками, необходимыми для линейного пехотного боя холодным оружием. В наземных войсках я их использовать могу, а вот в качестве пилотов воздушной кавалерии уже нет. Среди советских пилотов, освобожденных из германского плена, нам удалось отобрать больше полусотни человек, пригодных для переобучения на пилотов штурмовиков, бомбардировщиков и десантных транспортов, и ни одного, кого стоило бы готовить на пилота сверхзвукового аэрокосмического истребителя. Не та скорость реакции и глазомер. Боеготовых «Шершней» у меня сейчас четыре эскадрона, а скоро будет шесть, однако количество «Стилетов» в ближайшем будущем останется неизменным. Просто нет смысла восстанавливать дополнительные машины, если их будущим пилотам сейчас всего по десять-одиннадцать лет. Впрочем, на Германию Адольфа Гитлера и того, что есть, у меня хватит с избытком, поэтому, товарищи, надо данный разговор заканчивать и возвращаться к практическим вопросам. В первую очередь сейчас вам необходимо назначить начальника обороны участка и подчинить ему все остальные части. Немцы наверняка перехватили приказ Кирпоноса на передислокацию противотанковой артбригады, который тот отдал открытым текстом. Потому, уже к вечеру, следует ожидать массовой танковой атаки, возможно даже, сразу с двух направлений: северо-западного от Лабуни и юго-западного от Огиевцев. Готовиться к этому событию требуется со всей надлежащей серьезностью. А о сущности моей армии, мы с вами, когда будет время, еще поговорим. Не чужие, чай, люди.

– Старшим участка обороны с правами командира дивизии я назначаю полковника Глазкова, – сказал Рокоссовский, – а полковник Турбин становится начальником артиллерии…

– Хотелось бы знать, в какие сроки товарищ Серегин пришлет свое подкрепление? – торопливо спросил полковник Глазков. – Драться мы, конечно, будем при любых обстоятельствах, но все же хотелось бы определенности…

– Войска готовы и ожидают с прикладом у ноги. Танки, кстати, тоже. После того как товарищ Рокоссовский решил главный организационный вопрос, можно начинать переброску, – сказал Серегин, открывая локальные порталы. – Прошу любить и жаловать, товарищи, герои Бородина. Только не надо тушеваться. И вы тоже, после некоторой закалки огнем, водой и медными трубами такими будете. Это я вам говорю как специалист.

Восемьсот тринадцатый день в мире Содома. Раннее утро. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Силы

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский

Три дня и три ночи продолжается ожесточенное Житомирско-Бердичевское сражение. Выгнувшаяся дугой линия фронта гудит от артиллерийской канонады подобно колоколу. Расход боеприпасов зашкаливает. Для самых массовых в моей армии полевых трехдюймовок «арисака» запас снарядов, некогда взятых с растерзанного трупа японской маньчжурской армии, израсходован на две трети, гранат – наполовину. И это при том, что мои артиллеристы не разбрасывают снаряды куда попало, каждый выстрел наносит противнику потери. Кровь германских солдат течет по земле рекой, артиллерия противника приведена к молчанию ударами с воздуха. В воздухе господствуют мои «Шершни» и «Стилеты», а люфтваффе понесло тяжелейшие потери и сидит на аэродромах тихо, как мышь под веником, не показываясь в небе. Пилоты третьего ягдгешвадера (истребительной авиаэскадры), прежде непрерывно хваставшиеся, сколько русских СБ они сбили за день, теперь предпочитают и вовсе не подниматься в воздух: оказалось гораздо проще получить березовый крест на могилу от моих злобных девочек, чем железный крест из рук их фюрера.

Особенно яростным сражение было в полосе Остропольского УРа. К исходу дня восьмого июля Эвальд фон Клейст понял, что там, где по линии дотов вдоль реки Случь заняли оборону советские стрелковые и мои пехотные дивизии, преодолеть эту водную преграду не удастся ни при каких потерях. Германские саперы просто не имеют возможности подойти к урезу воды для того, чтобы приступить к наведению переправ, а попытки форсирования на подручных средствах заканчиваются стопроцентными потерями при невыполненной задаче. Поэтому он и перенес основное направление удара на Любарское направление.

Именно туда в течение девятого и десятого числа в дополнение к изрядно растрепанной 16-й танковой дивизии и 111-й пехотной дивизии из резерва первой танковой группы поочередно прибыли 14-й моторизованный корпус (9-я танковая дивизия и моторизованная дивизия СС «Викинг»), а также отдельная на данный момент 60-я моторизованная дивизия. Моторизованная дивизия «Лейбштандарт Адольф Гитлер», находившаяся в Полонном, во втором эшелоне за потрепанной 16-й моторизованной дивизией, получила приказ наступать не на Новый Мирополь (это направление Клейст посчитал бесперспективным), а в сторону Онацковцев. И, будто этой концентрации сил было мало, по рокадным дорогам из-под Новоград-Волынского начал перемещаться 3-й моторизованный корпус (14-я танковая и 25-я моторизованная дивизии).

В свою очередь, я не остался безучастным к такой активности оппонента, все телодвижения которого у меня были как на ладони, и выставил на поле боя моторизованную артиллерийскую гаубичную бригаду, укомплектованную германскими полугусеничными тягачами, советскими гаубицами МЛ-20 и личным составом из числа освобожденных советских военнопленных. За время набеговых операций в западной Белоруссии мои люди сумели отжать у немцев большое количество новеньких гаубиц-пушек А-19 (122-мм) и МЛ-20 (152-мм). Но так как трофейных тягачей, которые могли бы таскать это богатство по полю боя у меня весьма ограниченное количество (36 единиц), то сводная артбригада укомплектована орудиями с максимальным весом доставляемых врагу аргументов. Включенные в систему обороны Остропольского УРа в качестве «длинной руки», эти орудия имеют возможность молотить противника еще на этапе развертывание перед атакой.

Командовать этой артбригадой я назначил своего тезку, Серегина-второго, и туда же включил его первоначальный самоходный артдивизион танкового полка. Вес снарядов у самоходных гаубиц 2С1 в два раза меньше, чем у МЛ-20, однако у самоходок второй половины двадцатого века выше маневренность на поле боя, и к тому же еще со времен мира русско-японской войны у них в боекомплекте имеются фугасные снаряды с триалинитовой начинкой. Помнится, адмирал Того посчитал такие фугасы эквивалентными десятидюймовому калибру. На суше это тем более круть невероятная. И еще: я не снимаю с повестки дня возможность применения снарядов с наложенной печатью «хаос-порядок». Небесный Отец дал мне добро на применение такого магического ОМП, но только в том случае, если в эпицентре удара окажутся солдаты ваффен-СС, и никаких гражданских. Впрочем, накладывать такую печать можно на любой осколочно-фугасный снаряд достаточно крупного калибра; с шестидюймовым снарядом от МЛ-20 все может получиться гораздо интереснее, ибо наложенная на него печать вмещает в себя гораздо больше энергии.

Впрочем, пока обходится и без такого экстрима, и помогает держать фронт еще одно мое усиление – самодельный самоходный противотанковый артполк в двадцать четыре рубочных самоходки с трехдюймовыми орудиями Канэ. После того, как ко мне пошли местные Верные, механики-водители для этих машин наконец нашлись, и теперь этот полк составляет мобильное усиление противотанковой обороны, вместе с танковым батальоном на Т-80 и «Шершнями», дополняя возможности артбригады полковника Турбина. Ближние подступы к линии дотов заставлены разбитым бронехламом разной степени ремонтопригодности, но только вытащить оттуда что-то для восстановления немцам не стоит и мечтать, ибо наводчик, инициированный «Истинным Взглядом», влепит снаряд в подъехавший тягач, невзирая на темноту и туман. Были уже прецеденты, и нескольких случаев германским ремонтникам оказалось достаточно, чтобы не повторять подобных попыток.

Впрочем, завтра, когда Клейст стянет к Остропольскому УРу все подвижные соединения, сколько у него есть, следует ожидать последнего истеричного германского натиска, что называется «на все деньги», после чего противнику придется взять оперативную паузу, так как одними пехотными дивизиями задача прорыва старой границы не решаема в принципе. Это понимаю я, это понимают Клейст и Рунштедт, это же понимает товарищ Сталин, и потому немцы делают ставку на один последний удар, а наше дело – его отразить и нанести врагу максимально возможные, желательно шокирующие потери. Не исключено, что вместо того, чтобы кидаться снарядами с бинарными печатями, нам с Коброй понадобится применить свои особые способности Адептов и возможности наших мечей. И тогда кто не спрятался (то есть не убежал далеко и быстро), я не виноват. Поэтому завтра с самого раннего утра Кобра нужна будет мне здесь.

Но главное сейчас – это то, что удалось ликвидировать прорыв германской танковой дивизии в Бердичев, причем сделано это было в полном соответствии с неоримской тактикой, предназначенной для применения при освобождении территорий с лояльным населением. В ночь с девятого на десятое число «Каракурт» в полицейском обвесе всплошную обработал позиции германских войск и сам город парализующе-депрессионным излучением на полной мощности. Потом, при первых признаках рассвета, в атаку перешли части 16-го механизированного корпуса, к тому моменту охватившие Бердичев полудугой. В течение трех часов они установили над городом полный контроль и побрали впавших в кататонию германцев в советский плен. На этом язва германского прорыва оказалась в общих чертах залечена, и оставалось только проследить, чтобы не случилось рецидива.

А вчера вечером, как только выяснилось, что коллизия с Бердичевом успешно разрешилась, произошло еще два события: во-первых, из аута объявился генерал Музыченко, которого до этого не было ни видно, ни слышно, и во-вторых, в Киеве зашевелился злой клоун Никитка. Не понравилось ему, что Хозяин так бесцеремонно начал распоряжаться в его украинской вотчине: отстранять от командования одних генералов и назначать на их место других, да еще и с чрезвычайными полномочиями. Если бы не Уманский котел, Музыченко еще долго таскали бы с одной должности командарма на другую (как того же Голубева), пока не запихали бы в какой-нибудь дальний угол тыла. Ведь в когорту генералов-победителей этот человек не вписывается совершенно, хотя и предателем, скорее всего, тоже не является. Насмотрелся я уже, понимаешь, в четырнадцатом году, на канцелярских служителей в высоких чинах – и тут, поначалу, картина похожая.

А может, это были не два события, а по сути одно: объявившийся Музыченко нажаловался своему покровителю, что его так невежливо поперли с должности, и это вызвало активность будущего ниспровергателя культа личности – в первую очередь в сторону генерала Рокоссовского. К подобному повороту событий я приготовился заранее. Мандат у моего протеже такой, что на сраной козе к нему не подъедешь – сразу пошлет… к товарищу Сталину, что и произошло при попытке Хруща письменным указанием вызвать к себе Рокоссовского в Киев для разноса. Лично товарищ Кукурузник и генерал Кирпонос на командный пункт 6-й армии разбираться не полезли, ибо расположился тот в небольшом лесном массиве юго-восточнее Нового Мирополя, неподалеку от станции Колодяжная, всего в шести километрах от переднего края. В Киев та указивка Хруща вернулась с лаконичной подписью, что, согласно своему статусу командующего армией с особыми полномочиями, генерал-майор К. К. Рокоссовский держит отчет только перед Верховным Главнокомандующим и наркомом обороны И. В. Сталиным.

Кстати, во время очередного вечернего отчета у советского вождя мы о таком явлении ему доложили. Константин Константинович был против, а я сказал, что докладывать надо непременно, ведь между мной и товарищем Сталиным атмосфера полного доверия и откровенности, а иначе с этим человеком вести дела нельзя. Был бы это личный вопрос, еще можно было бы подумать, но пытаться оторвать от дела командующего армией в разгар битвы переводит это дело в стратегическую и даже политическую плоскость, а потому – на войне как на войне. Никто товарища Хрущева под руку не толкал. Все сам, сам, сам.

Верховный выслушал доклад о положении на фронте, потом спросил, уверен ли я, что мы сможем сдержать последний истеричный натиск Клейста. Я ответил, что абсолютно уверен. Если, мол, применить методы взаимодействия первичных сил Мироздания (что немного неспортивно, но очень эффективно), то безразлично, сколько на наши позиции налезет врагов – хоронить потом будет некого. Градиент Хаос-Порядок – он такой. Но я применять такие возможности очень не люблю, потому что даже учебный выстрел таким оружием сильно сушит душу. И уже в самом конце разговора я доложил о попытке Кукурузвельта подмять под себя товарища Рокоссовского. Ни слова не говоря (мне), советский вождь снял трубку аппарата ВЧ, попросил телефонистку соединить с первым секретарем ЦК КПУ и сказал: «Никитка, приезжай в Москву, есть разговор», после чего, не слушая ответа собеседника, повесил трубку.

Теперь, если гражданин Кукурузник после возвращения из Москвы (коли будет у него такая возможность) закусит удила (что маловероятно, но не исключено), следует ожидать наездов нахрапом разных подхалимов и прочих грубостей. Но от подобных неприятностей Константина Константиновича непрерывно охраняет взвод моих первопризывных амазонок, и, вообще, дальше села Камень, через заставы конной егерско-уланской дивизии полковника Зиганшина, в сторону линии фронта без моего ведома и разрешения проехать или пройти пешком невозможно. А я там всегда поблизости. До тех пор, пока планшетом для орбитальной сканирующей сети работает моя энергооболочка, отлучаться в разгар сражения из мира сорок первого года мне желательно не более, чем на час-два. Вот и сейчас я пришел, чтобы раздать задания на день для бригад дивизий Воронцова и Павла Тучкова, отозвать из их избушки Кобру с Анастасией (локальный потоп и так удался на все сто), и сразу собираюсь обратно в сорок первый год. Порталы для моих бородинцев открывать-закрывать будут боец Колдун и боец Артемида, в то время ка Лилия поддерживает связь с дивизионными медсанбатами в полосе действия 6-й армии. В отличие от операций в мире Первой Мировой войны, в наш госпиталь забирают всех раненых – и легких, и тяжелых. Просто легкие возвращаются в строй уже на следующие сутки, а остальные проведут у нас от трех дней до месяца. И это уже дает свои результаты. А вот Птица, Бригитта Бергман и Анастасия, несмотря на продвинутость в своих сферах, порталы открывать не способны: им это не дано. В противном случае разные интересные личности между мирами только так шныряли бы туда-сюда, чего по факту не наблюдается.

Кстати, мои первопризывные амазонки от того, кого им доверено охранять, буквально млеют, как кошки с ведра валерьянки. Ведь Константин Константинович для них – настоящий идеал мужской красоты, обаяния и жизненной успешности. Правда, о «хороших дочерях» речь пока не идет, ибо для этого требуется, чтобы обе стороны находились в положении «вне службы». Но ничего: когда фронт уйдет на оперативную паузу, а Кирпоноса сменит товарищ Потапов, я выговорю для товарища Рокоссовского неделю отпуска у меня в Тридесятом царстве для поправки здоровья. И вот тогда мои амазонки получат свой шанс подкатить к предмету своего интереса. Но это будет уже их личное дело, в которое я вмешиваться не собираюсь.

Восемьсот тринадцатый день в мире Содома. Вечер. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Мудрости

Зинаида Валерьевна Басова, учительница русского языка, пионервожатая и комсомолка

Неистовое местное солнце, буквально сжигающее все живое своим жаром, камнем упало за горизонт, и на таинственный город опускается вечер – с его прохладой, яркими огнями уличных фонарей и громкой музыкой на расположенной неподалеку танцплощадке. И будто нет нигде никакой войны, но я знаю, что местный госпиталь принимает к себе потоки раненых, чтобы волшебством и естеством в кратчайшие сроки поставить их на ноги и вернуть в огонь сражений, а владыка этого места, Артанский князь Серегин, хозяин жизни и смерти всех этих людей, лишь изредка появляется в своем кабинете в башне Силы. Всем известно, что этот человек, которого тут считают богом-полководцем и младшим архангелом, буквально днюет и ночует там, где советский народ ведет битву за свое существование.