Текст книги "Год 1941, Священная война"

– Десять тысяч немцев в форме вермахта, внезапно оказавшиеся на Красной площади, могли вызвать у ваших людей совершенно неправильное представление о сути этой акции, – с серьезным видом ответил Серегин. – Пулеметный огонь постов охраны Кремля по толпе был явлением более чем вероятным, и ненужные жертвы исчислялись бы тысячами. Если бы я отправил к вам этих людей одетыми только в одно исподнее, то они тут же начали бы разбегаться в разные стороны, и сотрудникам товарища Берии пришлось бы потом ловить их по всем московским подворотням. А это та еще морока. Зато голые люди впечатления вооруженного вторжения не вызывают, и, если их специально не гонят, никуда не бегут, а стараются спрятаться друг за друга в толпе. Что по факту и получилось.

– Очень верное наблюдение, товарищ Серегин, – хмыкнул вождь советского народа. – А теперь давайте перейдем к практическим вопросам.

– Пожалуйста, товарищ Сталин, – сказал Артанский князь, после чего его соратники разошлись к стенам кабинета, а сам он взмахнул рукой, вызвав повисшее в воздухе голографическое изображение карты тактического планшета.

Увидев картину, во всем ее многообразии понятную без всяких дополнительных объяснений, Верховный непроизвольно выругался по-грузински. Западный фронт первого формирования, которым до тридцатого июня командовал злосчастный генерал Павлов, был не просто разгромлен, а фактически прекратил свое существование. Только отдельные мелкие группки советских бойцов и командиров продолжали пробираться в восточном направлении на соединение со своими, а остальная более чем шестисоттысячная группировка будто растворилась в воздухе. И в то ж время армии Западного фронта второго формирования, которым пока еще командует не менее злосчастный (только Сталин об этом пока не знает) маршал Тимошенко, только частично заняли позиции по рубежу Днепра, а по большей части находятся в процессе переброски из внутренних округов страны.

– В настоящий момент, – сказал Серегин, – необходимо любой ценой сорвать замысел германского командования на опережение в развертывании и выиграть время для развертывания частей и соединений нового Западного фронта и создания по рубежу Днепра хотя бы полевой линии обороны. В первую очередь для этого необходимо разорвать вражеские коммуникации снабжения. Вашим карманным стратегам, дери их за ногу, следовало посылать бомбардировщики не на бомбежки танковых колонн с высоты бреющего полета, а осуществлять ночные массированные удары по транспортным узлам. Германские войска, прорвавшиеся внутрь советской территории, нуждаются в продовольствии, горючем и боеприпасах и если продукты они отбирают у местного населения, то все остальное им требуется привозить со складов, расположенных на территории Польши и Германии. Эту задачу мы можем взять на себя. В Бресте мои люди не только прижучили сорок пятую пехотную дивизию, но и основательно разорили местный транспортный узел, а также уничтожили мосты через Буг. Но железнодорожная ветка Брест-Минск – далеко не единственная, по которой снабжается группа армий Центр. Севернее, как вы видите, имеются еще три параллельных линии, проходящих через Белосток, Волковыск, Лиду и Вильнюс, которые тоже необходимо вывести из строя, чем мои войска и займутся в самые ближайшие дни…

– Так значит, товарищ Серегин, вы не собираетесь задействовать свои войска непосредственно на линии фронта? – спросил Верховный.

– Это может случиться только в случае угрозы прорыва в ваш тыл крупного подвижного соединения, и ни в каком другом случае, – ответил Артанский князь. – Мой план войны предусматривает разрушение вражеского тыла и наглый отжим у германцев всего того, что им сдал придурок Павлов: от людских контингентов до запасов вооружения и боеприпасов, а не участие моих солдат в безнадежных боях против численно превосходящего противника. Ведь в моей армии только двести тысяч штыков, а в составе одной лишь группы армий «Центр» в настоящий момент имеется не меньше двух миллионов солдат и офицеров. Время активно действовать наступит в тот момент, когда этим солдатам нечем будет стрелять, а в баках танков и машин закончится горючее. До той поры возможны только локальные операции в глубоком тылу противника и воздушный террор на коммуникациях. Люфтваффе, кстати, тоже должно прекратить свое существование как главная ударная сила блицкрига и начать жизнь маленького запуганного зверька, при малейшем шорохе прячущегося в норку. Вражеские аэродромы – это еще одна цель моих внезапных ночных ударов. Чем больше ужаса, сумятицы и разрушений будет во вражеских тылах, тем легче станет на фронте Красной Армии. Еще одна цель моих активных действий – это вражеские фуражиры, которые во все стороны широко расползлись по оккупированной советской земле. Их интерес: курка, млеко, яйки и девка на сеновал. Обычно это группы численностью от отделения до взвода, при паре упряжных повозок или грузовой автомашине, и против них очень хороши будут мои кавалеристы, рассыпавшиеся по ближним и оперативным тылам и рубящие напропалую как самих германцев, так и их местных пособников из числа затаившихся врагов советской власти и просто приспособленцев. В этом деле нужно добиться того, чтобы немцы не могли передвигаться по временно оккупированной территории меньше, чем побатальонно.

– Хорошо, товарищ Серегин, мы вынуждены согласиться с вашими соображения и признать их правоту, – вздохнул Сталин. – Пока вы будете рушить вражеский тыл и укрощать строптивое люфтваффе, Красная Армия изо всех сил будет укреплять линию обороны по Днепру. Но хотелось бы спросить, а что, потенциальные пособники оккупантов среди нашего народа тоже имеются?

– В любом, даже самом благополучном обществе, имеются пять процентов людей, недовольных своей властью, и к этому надо относиться как к неизбежному злу, – вместо Серегина ответила Бригитта Бергман. – У вас общество как раз благополучное, а потому на стороне врага выступает только ничтожное меньшинство. Главное, чтобы потом, при перемене политической линии, эти люди не могли поднять голову и заявить, что они жертвы ужасных сталинских репрессий и борцы против вашей тирании, а потому им положена компенсация и проявление всяческого потакания. Такое явление в нашем прошлом тоже имелось, и его последствия были крайне неблагоприятны для вашей страны.

– А что, – насторожился вождь, – эта перемена политической линии в Советском Союзе – она неизбежна или просто возможна?

– А вот это, товарищ Сталин, зависит уже только от вас, – ответил Серегин, прямо из воздуха доставая толстую потертую книгу с надписью на обложке: «История КПСС». – Вот, на досуге прочтите, кому вы после себя оставили страну, а также что эти люди сделали с вашей памятью и построенным вами советским государством. Пьяный бабуин вел бы себя деликатнее, чем ваши наследники и продолжатели. Я наделил вас Истинным Взглядом как раз для того, чтобы вы могли знать, кому верить полностью, кому частично, а кому верить нельзя никогда и ни при каких обстоятельствах. Войну с германским фашизмом вы выиграли, хоть и с большими потерями, а вот в борьбе против зажравшегося коммунистического боярства потерпели сокрушительное поражение, ибо у гидры вместо одной отрубленной головы вырастало три новых, а иногда ваши удары и вовсе приходились по истинно преданным вам соратникам.

Сталин принял страшную книгу, как сапер берет в руки неразряженную мину, и осторожно положил ее на стол. Тот самый Истинный Взгляд говорил ему, просто кричал, что все это правда, правда и одна только правда. Сегодня на совещании он укусил только краешек отравленного пирога, а самая токсичная начинка у него еще впереди.

– Ви, товарищ Серегин, – от волнения сбившись на грузинский акцент, сказал вождь, – сейчас сделали мне воистину царский подарок, уже третий всего за несколько часов.

– Это не подарок, – строго произнес Артанский князь, – а остро необходимое рабочее пособие. А сейчас давайте вернемся к обстановке на фронте. Еще одним фактором, благоприятствующим немецкому наступлению, является погода. Лето сорок первого года выдалось чрезвычайно жарким и засушливым, из-за чего вражеские войска получили возможность двигаться даже по тем местам, которые на наших картах помечены как непроходимые. У нас есть возможность изменить это положение и, разверзнув небесные хляби, заставить германские танки на две-три недели влипнуть в сплошную грязь, когда двигаться можно только по узким мощеным дорогам…

– Как мы понимаем, – немного успокоившись, сказал советский вождь, – этой возможностью является присутствующая здесь товарищ Анастасия?

– Вы все правильно понимаете, товарищ Сталин, – сказал Серегин. – Настасья, проведи пожалуйста небольшую демонстрацию своих талантов. Только не надо обрушивать на Москву ни тайфуна, ни урагана, обыкновенного грибного дождя будет достаточно.

Анастасия, сделала шаг вперед и, привстав на цыпочки, развела в стороны руки и застыла с широко открытыми глазами в этой напряженной позе. Некоторое время ничего не происходило, потом в верхушках деревьев за окнами завыл разгоняющийся ветер, хлопнула неплотно прикрытая форточка, и на землю обрушился внезапный летний ливень.

– Ой, Сергей Сергеевич, – сказала Анастасия, опуская руки, – кажется, я немного перестаралась…

– Ничего страшного, – успокоил ее советский вождь, – небольшой дождь Москве не повредит, зато теперь я полностью уверен, что вы и в самом деле можете разверзнуть на немцев небесные хляби. А сейчас я хотел бы задать еще один вопрос. Под вашим Истинным Взглядом нам видно, что товарищ Половцев имеет какую-то особенность, которая отсутствует у всех остальных, даже у вас товарищ Серегин, и нам хотелось бы знать, что это такое и с чем его едят.

– Товарищ Половцев – единственный из присутствующих тут является уроженцем не одного из миров Основного Потока, а искусственного мира, образовавшегося из-за вмешательства Высших Сил в ход естественной истории в канун Великой Октябрьской Революции, – ответил Артанский князь. – Там эта революция тоже произошла, но только на три недели раньше и мирным путем, потому что за спиной у партии большевиков встала неумолимая внешняя вооруженная сила, предварительно разгромившая германцев в битве при Моонзунде. Как и я сам, классические Старшие Братья, проникшие в тот мир в достаточно большом количестве, были хорошо вооружены, безжалостны и брутальны, а потому, испугавшись их дальнейших действий, господин Керенский сам передал власть в руки товарища Сталина. Вот так они и жили: почетный Рижский мир, заключенный после разгрома восьмой германской армии и подавление сепаратизма окраин, но никакой Гражданской войны, за исключением быстро ликвидированных отдельных эксцессов…

– Так вот значит как, – хмыкнул Сталин. – Ну что же, когда будет время, мы с товарищем Половцевым побеседуем на отвлеченные темы марксизма-ленинизма.

– Коммунистическая теория у нас, товарищ Сталин, называется ленинизмом-сталинизмом, – сказал полковник Половцев, – а товарищи Маркс с Энгельсом из-за множества ошибочных предположений были отодвинуты товарищем Лениным на позиции предшественников, не имеющих прямого влияния на теоретические построения.

– Есть мнение, что этот вопрос нужно тщательно обдумать, – сказал советский вождь. – Что-нибудь еще, товарищи?

Серегин немного подумал и сказал:

– Во-первых, товарищ Сталин, нам необходимо заключить официальный договор о военном союзе между Великой Артанией в моем лице, и Союзом Советских Социалистических Республик в лице Верховного Главнокомандующего Иосифа Виссарионовича Сталина. Подготовленный текст такого договора в двух экземплярах у нас при себе имеется. Без такой бумаги у нас будут не совместные действия, а черт знает что и сбоку бантик. Во-вторых, мне требуется ваш таранный мандат, вроде того, что товарищ Ленин выдал на борьбу с калединщиной-корниловщиной. Я должен иметь возможность подчинять себе советских бойцов и командиров, находящихся сейчас за линией фронта, а также в отдельных случаях, когда это необходимо, требовать содействия от командующих армиями и фронтами. В-третьих, некоторое время спустя я приведу к вам сюда одного советского генерала, которого надо будет утвердить командующим зафронтовым соединением Красной Армии армейского или даже фронтового масштаба, составленного из бойцов и командиров, оказавшихся в окружении или освобожденных из германского плена. Эти люди, уже полной ложкой хлебнувшие истинного арийского гостеприимства, стали лютыми врагами германскому фашизму, и при правильном с ними обращении могут стать очень тяжелой гирей на весах будущей победы.

Верховный внимательно посмотрел на Артанского князя и кивнул.

– Хорошо, товарищ Серегин, – сказал он, – давайте сюда ваш договор, я его прочту, и если он никак не ущемляет интересы Советского Союза, сразу же подпишу.

– Вот, – сказал Серегин, передавая Сталину два листа бумаги, – договор крайне простой. Пункт первый: борьба против общего врага, кто бы им ни оказался. Пункт второй: взаимное невмешательство во внутренние дела. Пункт третий: раздел будущей добычи. Пункт четвертый: все вопросы, не обговоренные этим договором, решаются мною и вами при взаимном согласии и оформляются в качестве неотъемлемых приложений. И все.

– Да, товарищ Серегин, – хмыкнул Сталин, – лаконизм – брат таланта, его лучший товарищ и друг.

Затем он взял со стола паркеровскую, ручку, подписал оба экземпляра, а также выписал запрошенный Артанским князем мандат-вездеход.

– И вот еще что, товарищ Сталин, – сказала Бригитта Бергман, – возьмите и мой «портрет». Если у вас появится сомнительный случай, для разрешения которого окажется недостаточно даже Истинного Взгляда, я всегда буду рада оказать вам помощь.

– Товарищ Бергман – не только работник госбезопасности с многолетним стажем, но и высокоранговый маг Истины, – сказал Артанский князь. – Сомнительные и неоднозначные случаи – это как раз ее прерогатива.

Верховный перевел недоверчивый взгляд с Серегина на Бригитту Бергман, но, не увидев Истинным Взглядом никакой лжи, только развел руками.

– Да, товарищ Бергман, никогда бы не подумал, – сказал он, – такая молодая женщина и многолетний опыт работы в органах?

– На самом деле мне недавно исполнилось шестьдесят девять лет, – ответила главная особистка Серегина, – и из них более сорока я отдала службе в министерстве государственной безопасности. Принимая к себе в ряды несчастную пенсионерку, товарищ Серегин даровал мне новое, молодое и здоровое тело, и это было частью моего служебного контракта.

– Кстати, товарищ Серегин, – сказал Сталин, быстро меняя тему разговора, – мы тут подумали о том, что в должности командующего Западным фронтом маршала Тимошенко необходимо заменить на генерала армии Жукова. Но при этом у нас еще остались сомнения, а время дорого.

– Не сомневайтесь, товарищ Сталин, – ответил Артанский князь, – и делайте это немедленно. Жуков на Западном фронте будет вполне к месту, а дражайшего маршала по прозвищу «Тридцать Три Несчастья» лучше всего засунуть куда-нибудь поглубже в тыл – например, командовать Анадырским военным округом. И никогда не позволяйте этому человеку приближаться к фронту ближе, чем на тысячу километров, ибо это совсем не его призвание. А сейчас позвольте нам вас оставить, ибо и мы и вы люди занятые, у которых впереди еще много дел. Если возникнет необходимость, немедленно выходите на связь со мной или Бригиттой Бергман. На сем желаю вам всего наилучшего.

– Вам тоже всего наилучшего, товарищи, – сказал Верховный, после чего его гости собрались и ушли к себе через «дыру в воздухе», из которой снова пахнуло ароматами мирры и ладана.

Восемьсот седьмой день в мире Содома. Раннее утро. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Силы

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский

На пятое июля сорок первого года у нас были намечены три локальные зафронтовые операции: разгромы транспортных узлов в Вильнюсе и Волковыске, а также перехват и подчинение отряда пограничников майора Здорного, вместе с которым на восток пробирались генералы Карбышев и Голубев, а также маршал Кулик. С теми бумагами, что выдал мне товарищ Сталин, последняя задача выглядела вполне выполнимой и даже относительно простой: пришел, увидел, предъявил. Но транспортные узлы все же важнее. Вместе с уже разрушенным нами Брестом (не городом, а именно железнодорожным узлом) Вильнюс и Волковыск пропускали через себя в восточном направлении примерно девяносто процентов грузооборота.

Проанализировав данные орбитального сканирования, я понял, что в Вильнюсе наземным войскам делать нечего. Местное население там настроено к советской власти недружественно, лагеря советских военнопленных отсутствуют, зато имеется несколько компактно расположенных узловых железнодорожных станций и крупный аэродром (Парубанек), буквально забитый одномоторными истребителями и скоростными бомбардировщиками. Поэтому для этой операции я выделил свой единственный боеготовый «Каракурт» и два эскадрона «Шершней». Обвес чисто ударный, без всякой полицейщины. На тактический бомбардировщик смонтировали тяжелые плазменные орудия, а на флаеры огневой поддержки установили магнитоимпульсные пушки и подвесили на пилоны пакеты триалинитовых НАРов. Приказ пилотессам был прост: чтоб разнесли там все в труху, а результат работы сфотографировали и привезли мне, дабы порадовать товарища Сталина.

В Волковыске все было, как бы это сказать, гораздо интересней. Там в одном компактном флаконе упакованы две железнодорожных станции (пассажирская и товарная), лагерь военнопленных, в который немцы уже затолкали порядка пятнадцати тысяч бойцов и командиров из состава частей разгромленных третьей и десятой армий, а также ландверный и два охранных батальона, занятых отловом бродящих по лесам окруженцев и охраной железнодорожного узла. Население Волковыска смешанное, белорусско-польско-еврейское, причем последние составляют не менее трети. При этом я осознаю, что до освобождения этих мест Красной Армией из этих людей доживут только единицы, и в то же время понимаю, что этот факт дойдет до местной иудейской общины только после того, как немцы начнут сгонять всю эту публику в гетто.

И хоть жаль мне ни к чему непричастных местечковых евреев, но отодрать их от родных домов можно только с кровью, а на операцию по насильственной эвакуации у меня нет ни людей, ни времени, ни даже места для временного размещения. Остается надеяться только на то, что если мясорубка мобильной войны закрутится на максимальных оборотах, то германскому командованию станет просто не до решения еврейского вопроса. Таким образом, я отодвинул эту тему в сторону. Те представители местного населения, что захотят уйти вместе с моими людьми после завершения операции, получат возможность это сделать, а остальные останутся, но винить в этом впоследствии им придется только себя.

Таким образом, для захвата и уничтожения железнодорожных станций я задействовал первую бригаду из дивизии Павла Тучкова под командованием подполковника Палицына и саперов капитана Трегубова. Для освобождения лагеря военнопленных – разведывательный батальон капитана Коломийцева, а для ликвидации ландверных и охранных батальонов – сводную офицерскую бригаду полковника Дроздовского, в которую собрались почти все господа офицеры, решившие присоединиться к моей армии в мире восемнадцатого года. Часть эта пока была рыхлая, не обкатанная в боях и не до конца укомплектованная (больше напоминающая усиленный батальон), но все ее бойцы имели длительный окопный опыт и знали, чем настоящая война отличается от самых лучших маневров. Да и неприятель у господ офицеров будет пониженной сортности. Ландвер и охранные части – это не отборные панцергренадеры Гота или Гудериана. На случай если немцы окажут «дроздам» упорное сопротивление, те смогут запросить поддержку «Шершней» третьего эскадрона, прикрывающего с воздуха всю Волковыскую операцию.

Киевский пылесос в мире восемнадцатого года пока еще действует, хоть и ежесуточный приток относительно первоначального сократился раза в три. Я уже задумываюсь о перемещении дивизии Неверовского в Севастополь, чтобы вернуть Черноморский флот под контроль центрального правительства в Петрограде и начать набирать под мои знамена военно-морские контингенты.

Ночью в канун операции я вызвал Дроздовского-старшего на разговор.

– Значит, так, Михаил Гордеевич, – сказал я ему, – кончилось время вашего отдыха. Завтра – первое дело. Противник для начала у вас будет так себе: ваши старые знакомые по прошлой войне из ландвера и охранные части – в самый раз для того, чтобы обкатать вашу бригаду в деле и не понести серьезных потерь. Если супостаты будут сильно упрямиться и не захотят умирать сразу, вызывайте на подмогу «Шершни», они вам помогут. Как это делать, будучи членом единства, вы уже знаете.

– Да, Сергей Сергеевич, знаю, – подтвердил Дроздовский. – Достаточно только мысленно запросить помощи и указать цель, а остальное ваши адские фурии сделают сами. Страшная сила – это ваше Единство. Тут все – будто один человек, и командующий узнает о событиях на поле боя тотчас, как они происходят, и тут же дает свой ответ. Тут, чтобы запросить помощь, не нужно слать посыльных или крутить ручку телефона. Тут каждое изреченное слово и каждая мысль воспринимаются как истина в последней инстанции, потому что между своими тут не врут и даже не лукавят.

– Да, у нас это так, – сказал я и добавил: – И вот еще что. Ни один германец из тех частей, которые вы будете атаковать, не должен пережить того боя – и это все, что я от вас жду. Рядом с вами будут действовать другие части моей армии, но у них свои задачи, а у вас свои. Как только закончите со всеми делами и соберете трофеи, сразу дайте об этом знать и готовьтесь к обратной амбаркации.

– Так значит, Сергей Сергеевич, трофеи брать разрешено? – с легкой иронией спросил Дроздовский.

– Не думаю, что ваши люди будут снимать с убитых германцев мундиры и грязное исподнее, – ответил я, – но вот ничего стреляющего, а также ни одного патрона на поле боя остаться не должно.

Полковник непроизвольно одернул новенькую, лишь слегка обмятую, полевую артанскую униформу и сказал:

– По части трофеев, Сергей Сергеевич, можете не беспокоиться: возьмем ровно то, что надо, и не более. Лучше скажите, почему вы распорядились забрать у моих людей русские винтовки и выдали карабины Маузера?

– А потому, Михаил Гордеевич, – ответил я, – что пулеметы мы вам выдали тоже под германский патрон. Ничего лучшего, чем МГ-34, иначе называемый «Пилой Гитлера», сейчас, пожалуй, в мире и не найти. А если в одной части пулеметы и винтовки под разные патроны, потом не оберешься проблем со снабжением. Да и в ходе серьезного боя отсутствие взаимозаменяемости боеприпасов может выйти вам сильно боком. Так что повоюйте пока с «маузерами», а там посмотрим. Тоже не самая плохая утварь для убийства. А боеприпасами я вас обеспечу. Германские генералы считают, что война должна кормить себя сама, и я тоже решил взять на вооружение этот принцип, только в отношении их собственных и трофейных советских складов. Пусть попробуют уберечь от нас свое добро, и поймут, насколько большими доками мы стали по части трофейного снабжения пока решали свои вопросы в двадцатом веке.

На этом разговор с Дроздовским завершился, и я начал готовиться к своей собственной операции по перехвату отряда майора Здорного. А дальше будет всем сестрам по серьгам: кому бриллиантовым, а кому чугуниевым.

5 июля 1941 года, 05:45 мск, Вильнюс и окрестности

«Каракурт» и два эскадрона «Шершней» появились в небе над бывшей[10]10
  С 1920-го по 1939 год Вильнюс контролировался Польшей, хотя и считался официальной столицей Литовской республики. В 1897 году литовского населения в городе было два процента, а в 1931 году меньше одного процента, а доминировали в городе в 1897 году евреи (40 %), а в 1931 году поляки (66 %).


[Закрыть] литовской столицей внезапно, как июльский снег на голову. Вот не было же ничего – и вот уже сияющие ярче восходящего солнца плазменные шары, оставляя за собой светящиеся следы, чертят небосклон, потом все вокруг засвечивают вспышки разрывов, и земля начинает содрогаться с тяжким гулом. Каждый выстрел из плазменной пушки – как полукилотонный тактический заряд. Впрочем, жители города и работники железной дороги, что оказались в непосредственных окрестностях эпицентра удара, ничего этого не видят и не чувствуют. Они просто испарились, и уже возносятся к небесам вместе с грибовидным огненным облаком. А нечего было двадцать третьего июня устраивать антисоветское восстание, а на следующий день радостно приветствовать вступившие в город германские войска. По подвигу им теперь и награда.

Пока «Каракурт» закладывает вираж, в ожидании, когда масс-конвертор насытит орудийные накопители энергией для следующего залпа по железнодорожной инфраструктуре, в воздухе появляются два эскадрона «Шершней». Первый эскадрон работает по целям в городе: зданию немецкой администрации на территории Нижнего Замка, пункту дислокации айнзацкоманды 9, ратуше и некоторым другим объектам, выявленным при помощи орбитального сканирования; второй же эскадрон в полном составе наваливается на аэродром Парубанек.

Триалинитовые НАРы – это, конечно, не плазменные заряды, но эффект их применения тоже в общем положительный, не идущий ни в какое сравнение с несколькими стокилограммовыми бомбами, которые советская авиация сбросила на аэродром несколькими днями ранее. Чадным пламенем, вознося к небесам столб смоляного дыма, горит бензохранилище, гремят взрывы на складе боеприпасов, где разделенные, земляной обваловкой, хранились штабеля бомб, по большей части лежавшие здесь еще с тех времен, как на Парубанек базировался 54-й[11]11
  54-й бомбардировочный полк на день начала войны имел в своем составе 68 бомбардировщиков Ар-2 (пикирующая модификация СБ) и 7 пикировщиков Пе-2. Как пишут в немецких источниках, 56 самолетов этого полка были обнаружены немецкими войсками на этом аэродроме в нелетнопригодном состоянии.


[Закрыть] бомбардировочный авиаполк ВВС РККА. Пылают и плотно забившиестоянки двухмоторные «мессершмитты» из двадцать шестой эскадры скоростных бомбардировщиков, уже заправленные и снаряженные бомбами для боевого вылета на Лепель-Сенно к месту ожидающегося контрудара советских механизированных корпусов. Потери среди летного и технического персонала эскадры зашкаливали. Зато двадцать седьмая истребительная эскадра (точнее, ее третья группа, включавшая в себя все самолеты соединения, действовавшие на Восточном фронте) избежала этого кошмара, ибо еще вечером предыдущего дня перебазировалась в район Лепеля, поближе к театру боевых действий.

Германское командование оказалось прекрасно осведомлено обо всех планах маршала Тимошенко, ибо еще третьего июля в Лепеле немецкие войска захватили резервный коммутатор ВЧ связи, после чего офицеры Абвера получили прекрасную возможность прослушивать все переговоры командования Западного фронта. Но на этот раз все пошло совсем не так сразу для двух сторон. Прочитав о неудаче Лепельской операции, Сталин, отзывая Тимошенко в Москву, в последний момент отменил его приказ о контрударе, а вот немецкие войска и командование люфтваффе оказались в преглупейшей ситуации, когда удара ждут, а его все нет и нет. И никто теперь не знает, где потом выскочат прячущиеся по лесам русские танки.

В самом Вильнюсе тоже было весело и интересно. То тут, то там над местами пожаров в небо поднимались дымные столбы; ближе к разрушенному вокзалу отдельные очаги сливались в сплошную стену ревущего пламени. После первой атаки «Каракурт» возвращался еще пять раз, до основания уничтожив не только грузопассажирскую станцию в самом Вильнюсе, но и узловые станции к западу и востоку от города: Лентварис и Нова-Вильна. Когда немецкие железнодорожные инженеры смогут попасть к месту ударов, чтобы оценить возможность восстановления инфраструктуры, картина расплавленной в стекло поверхности их ошеломит и устрашит.

5 июля 1941 года, 05:55 мск, Волковыск

События в Волковыске развивались не так брутально, как в Вильнюсе, ибо плазменное оружие предназначалось исключительно для территорий с повально недружественным населением. «Каракурт» с плазменным вооружением мог ударить по Львову и Кенигсбергу, но не по Волковыску, Гродно, Лиде, Минску, Белостоку, Барановичам или Молодечно. Как правило, поблизости от таких железнодорожных узлов имелись лагеря советских военнопленных с многотысячным контингентом, а с ними требовалось работать руками.

В первую очередь, вырвавшись из порталов, «Шершни» стремительно и неудержимо атаковали НАРами зенитное прикрытие обеих станций и в считанные секунды привели его в недееспособное состояние. Основа разведки тогдашней системы ПВО – это звукометрические станции, обнаруживающие приближение вражеских самолетов еще на значительном расстоянии. А если нет звука, то нет и обнаружения, тем более что порталы открылись на минимальном удалении от цели. Не успели германские зенитчики протереть глаза, а в их сторону уже кучно летят реактивные снаряды. Два звена атаковали пассажирскую станцию и два грузовую. Единственное звено в смешанном ударно-полицейском обвесе (магнитоимпульсная пушка в поворотной носовой установке и расфокусированные парализующие излучатели на пилонах) провели шокотерапию лагеря военнопленных, а заодно и казарм ландверного и охранных батальонов, чтобы «дроздам» было легче их работать.

И опять ослабленное депрессионно-парализующее излучение по-разному подействовало на советских пленных и немецких солдат. Первые его даже не заметили, так как фоновые условия существования под ежеминутным страхом немотивированной расправы и гнетом безысходности заставили их внутреннее «я» окостенеть и мобилизоваться, а вот жирненькие и довольные жизнью белокурые бестии послушно завибрировали, стоило их только тронуть медиатором искусственного страха. И тут же над их головами пронеслись тихо свистящие округлые тени, а со стороны железнодорожных станций (пассажирская всего в пятистах-семистах метрах) донесся неистовый грохот и вспыхнули полусферы яростного света, от которых во все стороны расходились видимые невооруженным глазом купола ударных волн. Там большой и сильный зверь влез в посудную лавку и принялся с яростным удовольствием крушить хрупкий фарфор, чтобы разным европейцам больше неповадно было ходить в походы за рабами и поместьями.

Не успели дойче зольданы сморгнуть, а «Шершни» уже совершили неожиданно крутой разворот – и вот уже под звуки рвущихся басовых струн «пиу-пиу-пиу-пиу» к пулеметным вышкам лагеря тянутся пронизанные рубиновым огнем дымные трассы магнитоимпульсных пушек. На головы пленных, подобно скоту лежащих прямо на земле, сыплется всякий мусор, в том числе кровавые клочья, еще мгновение назад бывшие пулеметчиками, а флаеры огневой поддержки уже закладывают ассиметричную «восьмерку», чтобы зайти на лагерь с другого направления. Повторная атака (только уже не с востока на запад, а с севера на юг) – и в прах разлетаются две последние вышки, казарма охраны, домик лагерной администрации, а также главные ворота лагеря вместе с будкой КПП. А на улице Колеёва, куда и выходят эти самые главные ворота, уже слышно рычание моторов БМП, лязг гусениц и звонкий[12]12
  Улица вымощена камнем, а конские копыта подкованы.


[Закрыть] топот конских копыт. Гвардейский разведбат капитана Коломийцева уже на подходе. Лихие амазонки с седел в мах рубят пытающихся сдаться немецких солдат, ибо таких тут в плен не берут. Уцелевшие к тому моменту охранники даже разбежаться никуда не могли, ибо этому мешало двойное проволочное заграждение вокруг лагеря, да и осталось их к тому моменту в живых всего ничего: большая часть осталась под руинами казармы или разлетелась кровавыми брызгами на пулеметных вышках.