Текст книги "Формула бессмертия. На пути к неизбежному"

Мне было тогда восемь лет. Моя мать умерла два года назад, и я проводил наиболее адские годы моей жизни, циркулируя среди сестер моей матери, которые служили исполняющими долг заместителей матери и заботились обо мне пару месяцев каждая. У каждой из моих теток была большая семья, и безразлично, как заботливы или покровительственны были тетки ко мне, – со мной соперничали двадцать два родственника примерно моего возраста. Их бессердечность бывала иногда действительно странной. Я чувствовал тогда, что меня окружали враги, и в последующие мучительные годы я ушел в отчаянную и грязную войну. Наконец, посредством способов, которые я все еще не знаю до сего дня, я добился успеха в покорении всех моих двоюродных родственников. Я действительно стал победителем. Я не имел больше соперников, которые имели бы значение. Однако я уже не мог остановить мою войну, которая распространилась и на школьную почву.

Классы сельской школы, куда я ходил, были смешанными, первый и третий классы были разделены только расстоянием между партами. Это там я встретил маленького мальчика с плоским носом, которого дразнили прозвищем “пуговичный нос”. Он был первоклассник. Я выбрал его случайно, без специального намерения. Я дразнил его. Но он, казалось, любил меня, несмотря на все, что я делал ему. Он привык следовать за мной повсюду и даже хранил тайну, что я был ответственен за упавшую классную доску, которая поставила в тупик директора. Однажды я нарочно опрокинул стоявшую тяжелую классную доску; она упала на него; парта, за которой он сидел, смягчила удар, но все же удар сломал ему ключицу. Он упал. Я помог ему встать и увидел боль и испуг в его глазах, когда он смотрел на меня и держался за меня. Психологический удар при виде его боли и искалеченной руки был больше, чем я мог вынести.

Годами я боролся против моих родственников, и я победил; я покорил своих врагов; я был сильным – ровно до того момента, когда вид кричащего маленького мальчика с носом-пуговкой разрушил все мои победы. Прямо там, в тот миг я оставил все битвы и победы. Любым путем, на какой я был способен, я решил не воевать когда-либо снова. Я подумал, что ему, может быть, отрежут руку, и я обещал себе изо всех сил, что если маленький мальчик вылечится, я никогда больше не буду победителем. Я отдал свои победы ему.

Дон Хуан открыл гноящуюся рану в моей жизни. Я чувствовал головокружение и был потрясен. Воспоминание об этом маленьком курносом мальчике, чье имя было Хоакин, вызвало во мне такую боль, что я заплакал. Этот маленький Хоакин не имел денег, чтобы пойти к врачу, и его рука так и срослась неправильно. И все, что я мог отдать ему взамен, – это мои детские победы.

– Будь спокоен, чудак, – повелительно сказал дон Хуан. – Ты отдал ему достаточно. Твои победы были сильными, и они были твоими. Ты отдал сполна. Теперь ты должен изменить свое обещание».

И таких катарсисов с выворачиванием души дон Хуан проделал с Карлосом множество. Оклемавшись, дождавшись, пока затихнет буря эмоций, Кастанеда начал анализировать этот эпизод и задался тем же вопросом, который мучает и вас: откуда старик узнал об этом мальчике, если о нем с трудом вспомнил сам Кастанеда?

Видимо, оттуда же, откуда Жанна узнала про кольцо…

Разумеется, антрополог спросил индейца, откуда тот узнал о мальчике. Но ответ получил точно такой же, какой ваш покорный слуга от Жанны: «Я просто увидел его…»

Надо сказать, эпизод с мальчиком поразил Кастанеду не чрезмерно. Потому что ранее про подобные штуки он уже слышал. Делом в том, что Кастанеда был лично знаком со знаменитым американским психотерапевтом Тимоти Лири, который проводил эксперименты с мощным галлюциногеном под названием ЛСД (диэтиламид лизергиновой кислоты). И, кстати, Кастанеда отметил по поводу Лири то, что и я отметил касательно всех своих знакомых, практиковавших эксперименты над сознанием и длительные медитативные практики, – сдвиг по фазе. В одном из интервью Кастанеда, смеясь, сказал: «Я только недавно говорил с Тимоти Лири. Он тронулся… Он не в состоянии сконцентрироваться на чем-либо…»

Так вот, в то время многие психологи с увлечением проводили эксперименты с психоделиками (пока их не запретили) и пришли к удивительным результатам. Тот же Лири, пораженный воздействием этих веществ на сознание, писал, что с помощью ЛСД «за четыре часа больше узнал о работе человеческого разума, чем за пятнадцать лет профессиональной практики». Экспериментировал с ЛСД и другой американский психолог, чешского происхождения, основатель трансперсональной психологии Станислав Гроф. Тимоти Лири после запрета ЛСД своих экспериментов не прекратил, отчего поимел большие проблемы с властями и даже получил срок. А Станислав Гроф оказался хитрее: он нашел естественный заменитель ЛСД – так называемое холотропное дыхание (длительная гипервентиляция легких, сильно меняющая кислородно-углекислотный и биохимический балансы в крови и тканях тела). Холотропное дыханиие погружало человека в транс не хуже наркотика. Но дышать ФБР запретить не могло.

И с ЛСД, и с холотропом Гроф занимался так называемой регрессией. В состоянии транса, в который испытуемый проваливался после принятия ЛСД или холотропного дыхания, он под руководством ведущего погружался все дальше и дальше в собственное прошлое – в детство, младенчество, в утробу матери, а затем, после некоего черного провала оказывался «в прошлых жизнях». И начинал рассказывать истории об этих жизнях, которые врачом трактовались как причины его современных недугов. Например, в прошлой жизни вас задушили, поэтому у вас во время сильного волнения перехватывает дыхание и болит горло. Теперь, когда вы это поняли, ваша проблема снята, идите домой, деньги внесите в кассу… Однако по ходу исследований основоположник этого метода лечения психологических и психосоматических расстройств столкнулся с поразившими его вещами.

Например, испытуемый оказывается в «прошлой жизни» египтянином. И начинает описывать такие детали мумификации трупов, такие тонкости похоронных церемоний (включая форму и назначение амулетов, цвет разных похоронных причиндалов), знать которые он просто не мог. Один из пациентов Грофа под воздействием ЛСД описал даже длину и ширину бинтов, в которые заворачивали мумию, а также форму и назначение канопов – особых кувшинов с крышками в виде голов животных, куда складывали внутренности покойника. В один каноп клали кишки и желудок, в другой – сердце и легкие, в третий – печень… Знать этого он не мог, не будучи египтологом.

Другая испытуемая вообразила себя первобытной рептилией. Она грелась на солнышке у озера, как вдруг углядела самца своего вида. На голове самца были цветные пятна, при виде которых самка испытала сильное половое возбуждение. Эти пятна ее безумно привлекали!.. Гроф потом не поленился и проконсультировался у знакомого палеонтолога с целью выяснить, не могло ли за этим видением стоять что-то реальное. Палеонтолог ответил, что никто не наблюдал в природе динозавров и особенности их полового поведения неизвестны, но… Рептилии меняются мало, а у современных рептилий ярко окрашенные участки на голове действительно играют роль сигнализаторов для привлечения полового партнера.

Гроф задумался. Как все это можно объяснить? Первая версия: люди когда-то прочитали про египтян или рептилий, прочно забыли, а во время транса забытое всплыло. Однако ни личности испытуемых, ни характер их профессии не позволяли предполагать столь странное специализированное чтение. Версия вторая: неужели существует какая-то генетическая память, которая передается с генами из поколения в поколение? Но и эта версия рухнула после одного из опытов.

Была у Грофа такая пациентка – Рената. Ее перекинуло в Прагу XVII века. Тогда страна потеряла независимость и подпала под влияние Габсбургов. Чтобы окончательно подавить всякое сопротивление, Габсбурги захватили двадцать семь самых именитых чешских семей и казнили их на площади в Праге. Рассказывая о происходящем, Рената подробно описывала не только мелочи тогдашнего быта – оружие, кухонную утварь, детали одежды, но и тонкости взаимоотношений в королевской семье. При этом историком она не только не была, но и вообще этой наукой никогда не увлекалась. Причем, что любопытно, Ренату, которая представляла себя тогдашним аристократом – одним из двадцати семи арестованных, – казнили вместе с прочими. И она всю процедуру казни, включая агонию, подробно пережила. Сама Рената решила, что все эти переживания относятся к жизни ее предков, а иначе с чего бы ее туда занесло?

Поначалу Гроф, как нормальный западный человек, пытался толковать эти видения в понятийном аппарате психологии – «как символическую маску ее детских переживаний». Но ему самому все это казалось притянутым за уши. В общем, вопрос так и повис в воздухе, постепенно уйдя из поля внимания.

А через несколько лет, когда Гроф уже переехал в США, он получил от Ренаты письмо. Она писала: «Уважаемый доктор Гроф, вы, вероятно, подумаете, что я совсем сошла с ума…» А дальше рассказала, что встретилась недавно со своим отцом, которого не видела с момента их развода с матерью. Отец познакомил свою повзрослевшую дочь со своим хобби; оказалось, он увлекается генеалогией и проследил историю своей семьи на несколько веков назад. Каково же было удивление Ренаты, когда она узнала, что ее прямым предком является один из тех двадцати семи аристократов, казненных Габсбургами на пражской площади!

Так что же – генетическая память? Нет, конечно! Никакой генетической памяти не существует, гены всего лишь кодируют белки, из которых строится организм, и ничего более. Даже если бы генетическая память существовала, как в мозг Ренаты могли бы передаться переживания казни ее предка? Ведь предок после этого умер, а не пошел размножаться, передавая гены.

Вывод, который сделал Гроф: «Необычное совпадение переживаний Ренаты с результатами независимых генеалогических изысканий ее отца создает довольно трудную проблему интерпретации этого клинического наблюдения в рамках традиционно принятых парадигм».

Многие увлеченные восточными учениями граждане радостно потирают руки, полагая, будто подобные случаи свидетельствуют о существовании реинкарнации, то есть переселении душ. Тоже нет! Вот вам еще один пример из Грофа, который полностью опровергает теорию реинкарнации.

Была среди испытуемых Грофа его коллега-психолог по имени Надя. После приема ЛСД под чутким руководством Грофа ее забросило в прошлое. Но не в далекое прошлое, а в начало XX века. Вот ее собственное описание этого переживания: «К моему величайшему удивлению, мое самосознание неожиданно изменилось. Я стала моей матерью в возрасте трех или четырех лет; должно быть, это было в 1902 году. На мне накрахмаленное аляповатое платье до щиколоток. Я испытываю тревогу и одиночество, глаза мои широко раскрыты, как у испуганного животного. Я закрываю рот рукой, болезненно осознавая, что только что случилось нечто ужасное. Я сказала что-то очень плохое, меня отругали, и кто-то грубо шлепнул меня по губам. Из моего укрытия мне видна сцена с множеством родственников – теть и дядь, сидящих на крыльце дома в одежде, характерной для того времени. Все заняты разговорами, забыв обо мне. Я чувствую, что совершила оплошность, и потрясена требованиями взрослых: быть хорошей, прилично вести себя, правильно говорить и не быть грязнулей – кажется совершенно невозможно удовлетворить всему этому списку. Я чувствую себя отверженной, пристыженной и виноватой».

После сеанса Надя пошла к матери и спросила, был ли у нее в детстве похожий случай? (Совсем как Иван из предыдущей главы, который после клинической смерти спрашивал у мамы, была ли у них на комоде стеклянная птичка и тарелки с каемочкой.) И мать подтвердила: да такой случай был, это произвело на нее тогда сильное впечатление. Далее Надя описала матери крыльцо дома со ступеньками, одежды той поры, спросила, был ли на ней крахмальный белый фартучек. И мать все подтвердила.

Ну и при чем тут переселение душ? Или вы будете утверждать, что душа мамы раздвоилась и перешла в тело дочери? Мы можем говорить только о том, что если эти случаи – правда, информация откуда-то берется, а значит, где-то хранится. А вовсе не о прыжках некоей «души» из тела в тело.

Ломая над всем этим голову, Гроф пришел к неутешительному (для науки) выводу: «Исследователь трансперсональных явлений, наблюдаемых во время ЛСД-сеансов, должен быть готов ко многим поразительным наблюдениям и совпадениям, которые могут оказаться серьезной проверкой существующих научных положений и вызвать сомнения относительно ценности некоторых общепризнанных точек зрения». Собственно говоря, само существование в «большой психологии» островка трансперсональной психологии, основателем которой стал Станислав Гроф, уже о многом говорит. Одно ее название чего стоит – трансперсональная! Недаром часть психологов отказывается считать эту область наукой. Скажем, Американская психологическая ассоциация трансперсональную психологию наукой не признает. И я их понимаю – это бомба даже не под традиционную психологию, а под все здание западной науки…

Короче говоря, о чем-то подобном антрополог Кастанеда слышал. Потому если и удивился «мальчикам кровавым» в глазах старого шамана, то не сильно. Старик порой выдавал подобного рода штуки. Однажды, например, Кастанеда попросил у него совета в безнадежной ситуации – знакомая антрополога умирала от рака в какой-то американской клинике. Кастанеда спросил, можно ли ее как-то спасти. Можно, ответил старик, но для этого она должна уйти от жаления себя и заняться делом – целиком сосредоточиться на спасении. Поскольку она все равно умирает и заниматься ей ничем не нужно, пусть каждую минуту она борется с болезнью. А зримым воплощением этой борьбы будет движение. «Вот такое движение рукой», – и старик сделал вид, будто открывал дверь, толкая ее от себя. Но есть только одна закавыка – одна должна поверить в действенность этого способа. В себя поверить.

Мы уже знаем про этот эффект. Знал о нем и дон Хуан. Однажды Кастанеда рассказал старику о своем умершем друге, который писал Карлосу нервные письма с просьбой встретиться, чтобы разделить с ним его последнее научное путешествие. Кастанеда так и не нашел времени не только для встречи и совместной экспедиции, но даже и для того, чтобы просто ответить на письмо, потому что ему было лень. А потом он узнал, что его друг умер. Кастанеде резко поплохело. Он вспомнил, что друг ведь рассказывал ему о своей неизлечимой болезни! Просто Кастанеда постарался побыстрее стереть из памяти этот факт, и теперь его дико мучила совесть. Он поделился мерзостью своей души с доном Хуаном. И тот ответил: «Не будь ты столь поглощен собственной персоной и своими проблемами, ты бы знал, что это его последнее путешествие. Ты бы заметил, что он закрывает свои счета, встречается с людьми, которые помогали ему, и прощается с ними».

От этих слов Кастанеде стало еще хуже. Он упрекнул старика, что прибыл к нему не за горькими словами, а за каким-нибудь целительным магическим средством от своих душевных мук. Но что индеец ответил: «Ты хочешь слишком многого. Следующее, что ты попросишь, – это будет некое магическое снадобье, способное удалить все, что раздражает тебя, без всяких усилий с твоей стороны, если не считать тех усилий, которые ты затратишь на то, чтобы проглотить эти пилюли. Чем хуже вкус, тем сильнее эффект, – вот девиз европейцев. Ты хочешь результатов: одна порция зелья – и ты исцелен».

Мудрый старик был прав: горькое плацебо лечит лучше сладкого. А дорогое лекарство – лучше дешевого…

Вот с таким интересным человеком судьба свела американского антрополога Карлоса Кастанеду. Что же, кроме очистительных слез, промывающих душу, заставляло американца год за годом наматывать на кардан сотни миль, приезжать в Мексику, спать в хижине старика на составленных старых ящиках, используя вместо матраса стопку джутовых мешков, переносить всевозможные тяготы и рисковать жизнью? Может быть, наркотики, которыми дедушка пичкал студента? Как я уже говорил, для многих имя Кастанеды прочно ассоциируется с растительными психоделиками, и разорвать эту связь, установившуюся в общественном сознании, чрезвычайно трудно – общественное мнение весьма ригидно. Между тем наркотики, которые фигурируют только в самом начале кастанедовского пути (на протяжении первых пары-тройки книг), были нужны только для одной цели – чтобы растормозить мозг и приучить его к тому состоянию, какое и было целью обучения, – к трансу. В дальнейшем они уже не использовались, поскольку Кастанеда научился довольно легко проваливаться в состояние транса под руководством индуктора: его мозг привык к таким режимам работы. Защита была взломана химией. Но взломать ее можно по-разному. Старик говорил антропологу, что способность к трансу есть у каждого человека: она «остается на заднем плане в продолжение всей нашей жизни, если только не выводится вперед благодаря специальной тренировке или случайной травме…» Или клинической смерти, добавлю я.

По большому счету, ничего иного, кроме подробных описаний переживаний в состояниях транса, а также теории этих состояний с точки зрения «параллельной науки», в книгах Кастанеды и нет. Потому как транс был главным инструментом постижения и изменения мира для той древней цивилизации, отголоском которой являлся дон Хуан.

He единственным отголоском! Было бы странно, если бы от всей той традиции тонким кончиком остался один бедный дон Хуан, который – вот везенье-то! – наткнулся на американского антрополога и передал ему перед смертью все свои знания. Нет, чудес не бывает. Старик был такой не один.

К своему удивлению, Карлос Кастанеда узнал, что цепочки людей знания тянутся с глубокой древности, по ним и происходит трансляция. Дон Хуан мог отследить прошлое своей цепочки на двадцать семь поколений назад, и таких линий было множество. Традиция передачи знаний была изустной и занимала годы… Первое, что приходит в голову европейцу, когда он слышит про такое, это схема «учитель-ученик». Однако на самом деле схема гораздо сложнее, и сложность эта связана с чрезвычайно замысловатой системой взглядов на мир древних толтеков.

Одно звено в цепочке поколений, транслирующее знания, – это вовсе не отдельный человек, бывший поначалу учеником, а потом ставший учителем. Звено в цепи трансляции – это группа людей, состоящая из нескольких человек, подбираемых по определенным внутренним характеристикам. Они дополняют друг друга, как кусочки пазла. Эти кусочки, только вместе и только правильно пристыкованные друг к другу, могут составить целостную картинку – звено в цепи поколений.

Задача такого собранного звена – выбрать из окружающей жизни подходящие молодые кандидатуры, обучить их, составить их них «слётанное» звено, то есть сплавить в одно целое и отпустить. На некоторое время после обучения звено распадается и разбредается по жизни, чтобы потом в один прекрасный момент собраться и заняться формированием следующего звена. Зачем это делается? Затем, что за трансляцию полагаются некие «бонусы», о которых позже.

Западная наука для познания мира и пополнения научного корпуса тоже ищет людей подходящего психотипа – склонных к абстрактному мышлению, талантливых, интересующихся данным направлением и т. д. Индейская «наука» занимается тем же самым, только требования к кандидатам там другие: ищутся некие стандартные психотипы, дополняющие друг друга до единой конструкции. По сути, учителя старого звена выплавляют из группы учеников новый цельный организм. Они «отшелушивают» их личную историю, которая мешает стыковке, и начинают многолетний процесс «притачивания» и сплавления нескольких бывших личностей (лишенных уже многих внешних личностных черт) в один надличностный, «трансперсональный» организм. На выходе получается единое существо с единой задачей. Сложно?

Сложность такой системы трансляции знаний и обеспечила ее живучесть.

Кастанеда до некоторого времени не представлял, что попался, как птичка в силки, и является уже не свободным индивидом западного общества, а всего лишь частью чуждой конструкции – деталью нового звена, которое формировало прежнее звено «магов» себе на смену.

Какие же знания транслируют маги из поколения в поколение и с какой целью? А также чего добились владеющие древними знаниями в области преобразования природы?

Поскольку изложить в одной главе все двенадцать томов древнего учения я не могу, придется начать с некоего постулата. Он совершенно неочевиден и звучит так: помимо привычного нам способа постижения мира – через органы чувств в качестве посредников – возможно и непосредственное миропостижение – сразу сознанием. Это возможно, потому что мир един, а не разделен, как полагает европейская парадигма, на собственно мир и сознание, его постигающее. А если так, если разницы между миром и сознанием никакой нет (она иллюзорная), значит, непосредственное познание, осознание мира возможно, а органы чувств – это не датчики, как мы себе представляем, а фильтры. Пользуясь которыми, мы обуживаем, искажаем, редактируем, цензурируем мир. А не познаем во всей полноте.

Приборы и аппаратура западных ученых – лишь продолжение и расширение их органов чувств и служат той же роли – фильтрации реальности, то есть искажению восприятия, неполноте восприятия. Иными словами, мы строим внутри себя некий особый искаженный мир, который воспринимаем как нормальный, поскольку другого не знаем.

Наши органы чувств – те же приборы, только сформированные самой природой, чтобы отделить, выделить нас из этой природы. И таким образом обусловить само наше чувственное существование. Вся природа, вся Вселенная целиком все о себе «знает». А поскольку мы выделены в часть мира своей фильтрацией, то в этой части и происходит отражение целикового мира – как в капле. Искаженное, разумеется, – как в той же капле.

Если попытаться перестать быть каплей, если «растянуться» сознанием до всего мира, ты его постигнешь. По сути, став им. Единственное, что сдерживает это «растягивание», – тело.

Но коли уж сознание может осознавать мир через «приборы» органов чувств, которые являются частью материального мира, почему оно не может осознавать мир целиком? Примем, что оно может это сделать, и начнем работать в этом направлении, экспериментируя не с миром, но с сознанием. Это путь познания толтеков.

Для того чтобы научиться охватывать мир расширенным сознанием, нужно научиться сознание расширять. Правда, потом, когда оно вновь сузится до нормального состояния, мы все или почти все забудем, ибо познанный расширенным сознанием мир в сознании обычном не поместится. Но что-нибудь да остается…

А что такое расширенное сознание? Мы знаем: это транс. Со своей трансовой логикой, которая далеко завела «параллельных ученых»… Слова «транс» они не использовали, измененные состояния сознания толтеки называли по-другому. У них было для этого множество терминов – «левостороннее осознание», «второе внимание», «нагваль», «повышенное осознание», «пересечение параллельных линий», «другие миры», «трещина между мирами», «сдвиг точки сборки». Это все синонимы слова «транс», просто применяемые в разных условиях. Примерно как «беляк» и «русак» по отношению к «зайцу».

Мы сейчас знаем, что трансовых состояний множество, а толтеки знали это, возможно, даже лучше нас. Кастанеда, например, говорит о разных «уровнях осознания», на которые дон Хуан смещал его сознание – в зависимости от поставленной задачи. Самого общего понятия «транс» толтеки, как я уже сказал, не имели, но у них было множество его синонимов – по той же причине, по которой в языке чукчей нет слова «снег», а есть более сорока разных слов, обозначающих разные состояния снега.

Люди в западных университетах учатся несколько лет, чтобы постичь свою специальность. В индейских университетах учились всю жизнь. Или полжизни. Дело это трудоемкое, на удивление нудное и на европейский вкус просто идиотское. Ну как можно годами (годами!) день за днем смотреть на тряпку определенного цвета и размера, повешенную на фоне горного массива, чтобы научиться останавливать «внутренний диалог», или, что то же самое, постичь практику «неделания»? О внутреннем диалоге и неделании я скажу чуть позже, а сейчас пару слов о «научном инструментарии» этой параллельной цивилизации.

Понятно, что хотя индейцы и познают мир «чисто сознанием», но сознание все-таки базируется в теле, которое само по себе является неким физическим объектом, то есть своего рода инструментом, и от этого никуда не уйдешь. А раз есть один инструмент, к нему постепенно добавятся и остальные. И действительно, «параллельная наука» древних толтеков создала довольно обширный инструментарий для постижения мира. Причем этот инструментарий радикально отличался от европейского. Если у западной науки инструментами были вольтметры и микроскопы, то у толтеков – странные вещи. Например, особым образом сплетенная веревка с концом, пропитанным каучуком. Или зеркало в рамке, промазанной водонепроницаемой смолой. Или особая корзина-клетка с системой противовесов, в которой можно подвесить человека над землей. В таких корзинах ученики магов висели под потолком или на дереве сутками. Зачем? А вспомните о сенсорной депривации. С той же целью учеников хоронили в особого рода «гробах» и присыпали землей.

Давайте посмотрим, как происходило обучение остановке внутреннего диалога или «неделанию»:

«Для нашего первого неделания Сильвио Мануэль сконструировал деревянную клетку, достаточно большую, чтобы вместить Горду и меня, если мы сядем спиной к спине с прижатыми к груди коленями. Клетка имела решетчатую крышку, чтобы обеспечить приток воздуха. Мы с Гордой должны были забраться внутрь и сидеть в полной темноте и в полном молчании, не засыпая. Он начал с того, что отправлял нас в ящик на короткое время; затем, когда мы привыкли к процедуре, он стал увеличивать время, пока мы не смогли проводить в ней целую ночь, не двигаясь и не засыпая…

Второе неделание состояло в том, что надо было лечь на землю, свернувшись по-собачьи почти в утробную позу, лежа на левом боку и лбом упираясь в сложенные руки. Сильвио Мануэль настаивал, чтобы мы держали глаза закрытыми как можно дольше, открывая их только тогда, когда он командовал нам сменить позу и лечь на правый бок. Он говорил нам, что цель этого неделания состоит в том, чтобы позволить нашему слуху отделиться от зрения. Как и раньше, он постепенно увеличивал продолжительность такого лежания, пока мы не смогли проводить так целую ночь в слуховом бодрствовании.

После этого Сильвио Мануэль был готов перевести нас в другое поле деятельности… Он сказал, что мы должны выполнить третье неделание, свисая с дерева в кожаных корсетах. Так мы сформируем треугольник, основание которого будет на земле, а вершина в воздухе».

Этот треугольник – уже зачатки некоей обобщающей теории, не находите? Теория, или, иначе говоря, описательная система «параллельной науки», которая обобщала накопленные эмпирические знания, позволяла толтекам строить довольно сложные сооружения – например, пирамиды, о которых дон Хуан много рассказывал Кастанеде и другим своим ученикам, не советуя им к этим древним пирамидам подходить близко. Но те не верили в опасность пирамид, как не поверили бы, наверное, древние индейцы предостережениям наших ученых об опасности четвертого блока Чернобыля, поскольку ничего о радиации они не ведали, а почувствовать ее телом просто невозможно.

По дону Хуану, пирамиды были особого рода машинами, «ловушками второго внимания». Напомню, что в понятийном аппарате индейцев «второе внимание» – это транс, а «первое внимание» – обычное, так сказать, бытовое состояние сознания. Так вот, пирамиды, в терминологии дона Хуана, есть «ловушка» или «проводник» ко второму вниманию. А еще он называл их «гигантским неделанием», что, насколько я понимаю, одно и то же. Исходя из синонимического ряда, обозначенного мною несколько выше, я бы еще назвал эти пирамиды «машинами для проникновения в другие миры». Воображаемые, разумеется, миры, с точки зрения европейца. Но вполне реальные в парадигме толтеков, ибо основная разница между европейской наукой и «наукой» толтеков заключается, собственно говоря, в различном трактовании понятия реальности.

Любопытно еще вот что в этой связи. В книге «Предсказание прошлого» я обращал внимание читателя на следующее обстоятельство: и в Южной Америке, и в Северной Африке тысячи лет назад сформировалась весьма странная мода – знатным людям с детства деформировали черепа. Обкладывали голову ребенка особыми досочками, пока косточки мягкие, обвязывали веревками, стягивали… В результате формировался череп весьма причудливой формы – вытянутый наподобие огурца. Есть гипотеза, что это было вызвано не просто требованиями моды, а изменением нейрофизиологии мозга: в причудливо деформированном черепе и мозг имел необычную форму, с деформированными отделами и функциями.

Но помимо деформации, которой, как правило, подвергались черепа знати, в Южной и Центральной Америке была и другая «мода», которая прижилась у незнатных слоев – трепанация черепа. В черепе живого человека высверливалась дырка. Если человек не умирал прямо во время операции, дыра эта постепенно затягивалась костной тканью. И тогда человеку сверлили в башке новую дыру, рядышком. В Америке находят черепа с тремя дырками! Причем масштаб этого ритуального калечения был совершенно чудовищным – в некоторых захоронениях до 60 % черепов со следами трепанации. Дыру диаметром в 3–4 сантиметра высверливали обычно в левой височной кости. Некоторые исследователи полагают, что это делалось для лучшего контакта с богами и духами. А может быть, для удобства оказания на мозг непосредственного воздействия путем надавливания или еще чего-нибудь, бог весть… Я просто хочу обратить ваше внимание на тот факт, что там, где строили пирамиды, там и черепа деформировали. Такая вот была цивилизация…

В своем рассказе о пирамидах дон Хуан обронил одну любопытную фразу – о том, что во время индейских войн пирамиды были разрушены, это случилось еще до Колумба. И разрушили их некие загадочные «воины третьего внимания». Что это еще за «третье внимание» такое? Если в переводе на язык европейцев «первое внимание» есть обычное, обыденное состояние сознания, а «второе внимание» – трансовое состояние, в котором человеку видятся чудеса, то «третье внимание» – штука хитрая! Это то, ради чего вся «параллельная наука» и затевалась, те «бонусы», которые зарабатывает человек, отдав жизнь постижению «магии» и выстраиванию поколенческой цепи «магов».