Текст книги "Стол"

Но была в их отношениях и своя тайна. Молодая особа с берегов Чудского озера обладала роскошной грудью. Когда личные апартаменты паспортного начальника посещали друзья, почти каждый из них уводил его в сторону и шептал: «Ну, старик, поздравляю! Какая у нее великолепная грудь! Кайф! Если надумаешь бросить, перекинь ее мне. Обязан буду!» Кроме того, чиновник милицейского ведомства не раз замечал, как друзья бросали на его наложницу похотливые взгляды. Они так смотрели на нее, что он чрезвычайно переживал, а в глубине души даже ревновал до чертиков. Но ревность тут была не столько любовная, сколько, если можно так выразиться, материальная. Он владел безмятежной провинциалкой, как комфортным предметом. Попытки же других с вожделением поглядывать на его собственность вызывали у него, словно у старого доброго русского помещика, глубокие страсти и переживания. В последние месяцы он стал редко приглашать приятелей и почти перестал ходить со своей дамой в гости. Но Любочка Попышева об этих волнениях содержателя ничего не ведала. Она так же спокойно рассталась с ним, как и встретилась. Без лишних слов и обид. Молоденькая женщина лишь успела бросить: «Пока!» Однако было совсем непонятно, кому адресовалось это «пока»: мужчине, самой себе или времени?

Несколькими днями позже блондинке встретился одинокий стареющий начальник поезда номер шестнадцать Москва – Екатеринбург. В первые месяцы он возил ее по восточному маршруту. Мелкий чиновник железнодорожного ведомства имел веские основания брать ее с собой в дорогу: с одной стороны, боясь потерять, с другой – не рискуя оставлять одну в его обставленной квартирке. Мало ли что могло случиться! Коренной москвич отлично знал: нынешняя российская жизнь богата сюрпризами. Впрочем, позже, видимо, поняв, что рядом с ним безобидное существо, он разрешил ей жить у него. Но тут тоже существовала своя тайна: шестидесятитрехлетний ветеран стальных магистралей так искренне и душевно выкладывался на встречах с молодой дамой, чтобы показать мужскую мощь, что скоро понял: выдыхается! Помирает! Поэтому дозволение дожидаться его дома он дал Попышевой и по скрытым причинам. Чтобы перевести в командировке дух! Мужская утомленность добропорядочного железнодорожника восточного маршрута замечательно сказалась на дальнейшей судьбе молодой женщины с берегов легендарного озера. Поняв, что выдыхается, начальник восточного экспресса стал компенсировать усталость повышенным вниманием к биографии своей содержанки. Он устроил ее на вечернее отделение Института Государственного Управления и помог получить низшую должность в ведомстве, в котором ярко и полезно служил господин Дульчиков. При расставании он вручил девушке пятнадцать тысяч рублей, пустил слезу и нежно попросил не забывать дни совместного проживания. Любаша Попышева чмокнула его в щечку и со словами: «Спасибо за все!» – без какого-либо сожаления съехала с квартирки. Правда, еще недельку она время от времени вздыхала: «Ну и ладно… Да какая разница!» Но потом все забылось.

Через пару месяцев расторопный начальник отдела кадров ведомства на Маросейке, отправляясь на недельный отдых в калужский пансионат фискальных чиновников, взял блондинку с собой. Впрочем, больше встречаться не стал, но помог: пристроил секретарем к Аркадию Львовичу. Когда генерал впервые увидел ее, то сразу понял: сексапильная особа способна вызвать у него полезные для здоровья чувства. Так начался новый этап биографии русской провинциалки: уже около года она тешила мужскую гордость господина Дульчикова.

В тускло освещенных апартаментах продолжались эротические сцены, но никакого эффекта они не давали. Попышева пыталась различными соблазнительными приемами повысить тонус Аркадия Львовича, однако все было напрасно. Генерал уже подумывал встать и забыть эту затею, как вдруг ему в голову пришла неожиданная мысль: «Может, настроение поднимется при виде пачек долларов? Новых, с желтизной? С портретом Джексона? Или фиолетовых купюр евро?» Воодушевленный неожиданной фантазией, столоначальник вскочил с кровати, открыл портфель, вытащил из него три пачки с Джексоном и две – с купюрами евро в упаковочных лентах банка «Аллегро». Он разложил ассигнации в профиль на тумбочке, включил свет, чтобы лучше их видеть, и опять залез под одеяло. «Ну, сейчас, Любка, держись!» – радостно подумал генерал.

«Неужели столько денег он хочет подарить к Новому году? – удивилась блондинка. – Зачем они мне в таком количестве? Смешно! Неужели это за мои старания? Мужчины – странный народ. Да мне-то что?»

В этот момент раздался звонок мобильного телефона. Никто, кроме как из самого близкого окружения, не мог знать этот номер. «Тьфу, совсем не вовремя! По телу уже пошло волнение, а? А тут этот проклятый звонок!» Аркадию Львовичу опять пришлось вскочить с кровати. Он вытащил из кителя «Панасоник» и включил связь. Звонил Петр Петрович Сапега. Он просил приятеля заглянуть к нему на полчасика позже, чтобы вместе пообедать. Аркадий Львович согласился, но предложил встретиться в ресторане. На этом связь закончилась. Столоначальник выключил телефон и опять залег на кровать. «Сейчас все получится. Даже времени достаточно!» – ухмыльнулся он. Молодая особа опять набросилась на чиновника. Она обрушила на него такую эротическую мощь, что, казалось, кровать болтало, как при девятибалльном океаническом шторме или землетрясении. Но результата пока не было.

– Любаш, ты не загораживай мне глаза своей грудью и волосами! Я должен на тумбочку смотреть.

«Он что, решил, что я деньги сопру раньше момента дарения? Вот придумал! Что мне с ними делать?» Любовь Попышева послушно сползла за спину господина Дульчикова. Ее эротическая атака продолжилась с новой силой. Вдруг столоначальник действительно почувствовал некие волны, пробежавшие по телу, и легкое напряжение. «Началось, а?» – обрадовался он. Впрочем, тонус был еще слаб, и никакие старания молодой женщины пока не спасали. «Да что такое, а? Может, этот Кузякин меня заколдовал?» Эта неожиданная мысль сразила его полностью. Бедный генерал даже раскашлялся. «Ну, сволочь! Что же это он со мной сотворил? Да как же так? Как он посмел, а? Жить-то как дальше? А может, попробовать, чтобы убедиться? Чтобы точно знать, что именно меня напрягает? Чтобы не был смешон государственный советник третьего ранга. Светлейший князь Аркадий Дульчиков! Конечно, надо экспериментировать. Впрочем, вдруг, боже мой, а? Да, тут совершенно с ума сойдешь! Зачем гадать? Надо испытать себя! Чего только не приходится делать в этой России! И почему я родился именно здесь, а?»

Столоначальник отстранил усердную молодую женщину, приподнялся на кровати и еле слышно проговорил:

– Дорогая, принеси-ка побыстрее мужской портрет!

– Какой, Львович? Что, президента из вашего кабинета?

«Нет, только не его!» – испугался генерал.

– Что, никого другого нет? Столько к Новому году календарей наносили! Поищи, дорогая, только быстрее.

«Никогда он меня дорогой не называл, – недоуменно подумала Попышева. – Что это с ним? Неужели жениться захотел? Так у него же семья! Да и мне он не нужен. Но зачем ему мужской портрет? Видимо, поклясться желает!» Она встала с дивана и голая направилась в чуланчик, где были складированы новогодние подарки. Найдя календари, блондинка стала перелистывать их. Первый, на котором было мужское лицо, она вытащила из стопки и внесла в апартаменты.

– Вот, Львович, нашла.

– Разверни. Нет ли там членов правительства?

– Вроде нет.

Она раскрыла настенный календарь 2004-го года. На ведомственного генерала смотрело улыбающееся лицо телевизионного шамана Мирона Припозера, известного во многих столичных тусовках под именем Красный Носок.

«Чего это она Мирона принесла? А впрочем, почему бы и нет? А? Голубчик Дульчиков, смелее! Ну и что, что в первый раз? Видишь, он даже улыбается. Гладкое лицо, хитрый взгляд – все тут волнительно! Кто знает, как он на мое здоровье подействует? Вдруг положительно, а? Ведь этот Кузякин меня явно приворотил», – стал размышлять господин Дульчиков.

– Любаш, повесь календарь на стенку. Прямо передо мной. Чтобы я его лицо постоянно видел. Оно должно быть перед моими глазами! А ты за спину ложись. Как прежде! Должно все получиться, а?

Блондинка молча, с легким удивлением – впрочем, мимолетным, – улеглась в постель, и опять началась эротическая буря. Господин Дульчиков всем телом чувствовал атаку сладострастия, а перед его затуманенным взором маячил почти живой Припозер! И выглядел телешаман даже несколько моложе, чем на экране: кожа на шее подтянулась, щеки и лоб избавились от морщин, волосы почернели, плечи сузились. Кажется, он даже что-то пытался говорить – генералу слышались иностранные слова. Но поскольку он никаких чужих языков, кроме нескольких слов из немецкого, не знал, то, естественно, ничего не понял, однако подумал: «Тоже привораживает, что ли, а?»

В этот момент господин Дульчиков по-настоящему почувствовал напряжение. Оно вроде даже усиливалось. Тонус стал подниматься. Белье слегка натянулось. Появилось желание. Оно росло! Казалось, еще минута – и все начнется. Улыбающийся телешаман даже начал куда-то звать Аркадия Львовича. В какую-то соблазнительную заграничную неизвестность. И Любаша Попышева подумала, что необходимо еще чуть-чуть, ну самую малость прибавить жару, чтобы путешествие, наконец, началось. Но тонус хоть и приподнялся, однако никак не достаточно. Планка основательности не была достигнута, чтобы открыть этот важный забег. «Тьфу, чертовщина! Что же это со мной, а? Как это объяснить? Американскую таблетку принял, юная, грудастая девка все тело от пяток до ушей мне расцеловала, на соблазнительные деньги Европы и Америки вдоволь насмотрелся, воочию, прямо перед собой лицезрел телешамана Мирона – а результат нулевой. Что это, а? Как такое может быть, спрашиваю я тебя, голубчик Дульчиков? Взволнованность? Откуда, а? А? Не может быть! Махахорин? Инстинкт ошеломил меня, а? Опасность за свой стол почувствовал? Да, стол! Стол, а? Конечно, стол! Он мешает мне сосредоточиться». В этот момент Аркадий Львович вспомнил, что когда он обнимается и нежничает со столом, тонус всегда поднимается. Что нередко дело доходит до музыки в ушах. «Может, с ним попробовать, а? Посмотреть, что получится? – тут же пронеслось в его голове. – А чего стесняться? Что мне секретарша, тьфу!»

– Любаш, посмотри, кх-кх, среди календарей: есть ли фотография или изображение стола? Если найдешь, приноси сюда. На стену его, рядом с Мироном Припозером!

Тут он посмотрел на часы. До встречи с Сапегой оставалось двадцать минут. «Бог даст, успею, а?»

Женщина с берегов Чудского озера внесла в апартаменты календарь и повесила его на крючок над тумбочкой. Генерал Аркадий Дульчиков с трепетом ждал это волнительное изображение. Когда он увидел перед собой нарисованный неизвестным ему художником стол, то сразу даже подумал: «А не мой ли стол послужил натурой для этого изображения? Уж очень похож, а? Ну, прямо мой, любимый! Доходный! Настоящий генеральский! Ненаглядный! Кто же его писал? Когда, а? Сколько энергии в этом столе! Силы! Какая необыкновенная аура исходит от него! Истинное волнение вызывает эта мощь!» Ту т он почувствовал, как затрещало его белье. Тонус поднялся на должную высоту. Глаза засверкали, повлажнел взгляд, на пятках выступил пот, нёбо пересохло, редкие, слегка подкрашенные волосы вздыбились.

– Любаш, быстрей прыгай в постель, выключай свет, начали! – в каком-то животном нетерпении торопливо бросил он. А про себя подумал: «Теперь экспериментально доказано: отныне суждено мне спать только с моим столом! Но как же это, а?»

Первой из апартаментов вышла Попышева. Ее несколько ироничный взгляд не соответствовал спокойным мыслям. «Скоро уходить, а он заснул. Придется через пару минут будить его, иначе опоздает. А потом раскричится, наговорит обидных слов, – размышляла она. – Впрочем, пробуждение у него всегда тяжелое. Как после большой пьянки. Но сегодня Аркадий Львович показался мне особенно странным. То одно ему, то другое! Неужели все мужики такие? Если деньги начнет предлагать, я откажусь. На что мне такая сумма? Тумбочка завалена. Ну, двадцать долларов, ну, пятьдесят. Но больше никак не возьму. Что, продаюсь я ему? Зачем мне такой хозяин на всю жизнь? Если каждый раз перед постелью он аналогичные сцены устраивать будет, то долго я не выдержу. А как смешно он на телевизионщика смотрел! Глаза, как на диво, вытаращил. Обомлел от изумления. Ну, прямо в него влюбился! Да, так он и выглядел! Впервые такое за мужчиной замечаю. Ну и ладно… Да и какая разница?». Она аккуратно свернула газету, в которой размещалась статья о Х-ком, ответила на служебный звонок, сказав, что столоначальник на совещании, подтянула колготки и подошла к окну на Маросейку. Молодая женщина всмотрелась в толпу людей и подумала: «Все куда-то несутся, торопятся, но куда? Зачем так быстро? Сломя голову! Все равно каждый окажется лишь там, куда бросит его судьба.

Хоть корову дои, хоть грибы в лесах в корзинку складывай, хоть каблуки на столичном асфальте сбивай или за пятерками в зачетку гоняйся. Бегай в поисках жениха, красивого платья, лучшей доли. Все впустую! Если чуду суждено сбыться, то оно явится. Оно найдет тебя в самом неприметном месте. Даже в Гдове!.. Уже, видимо, пора начальника будить. Ох, как похрапывает! Протяжно! С редким кашлем! Но свист-то нашенский. Так мой дед и отец при храпе посвистывали. Детство вспоминается… Сладко ли ему во сне, или он горькие слезы льет? Впрочем, мне-то фиолетово…»

Любовь Попышева медленно поплелась в апартаменты.

Господин Дульчиков спал. Это был дневной сон – короткий и яркий на видения. Картинки перед глазами были такими необыкновенно правдивыми, что он ни при каких обстоятельствах не позволил бы себе считать, что все с ним происходящее является всего лишь сном. Что он находится не в реальной, а в виртуальной жизни. А виделось ему совершенно невероятное: под руку со своим столом, который по каким-то своим причинам генерал стал называть столешницей Дусей, входил он в один из дорогих столичных бутиков на Кутузовском проспекте. Фигурка у Дуси была самая отменная, а вот лица ее он никак не мог разглядеть. Оно пряталось в каких-то исписанных убористым почерком бумагах. Сверкали лишь темные глаза. Их таинственный блеск напоминал генералу почерневшие замочные наличники, которые сияли на ящичках его стола. Господин Дульчиков искал ей вечернее платье. Столешница Дуся была капризным существом. Ей практически ничего не нравилось. Взбалмошная барышня брезгливо перебирала дорогие наряды, как чиновник с кислой физиономией перелистывает скучную почту. Вокруг нее носились консультанты, ее обслуживали менеджеры, модные вещи подносили ей вышколенные, строгие, но всегда с улыбкой на лице продавцы. Каждый наряд стоил от двадцати тысяч долларов! Но когда она слышала такую цену, то просто отказывалась примерять. На вопрос: «Что вам поможет понравиться?» – она вскидывала руку к потолку, давая понять, что согласится лишь на что-то заоблачное. По цене и качеству. Но даже больше по цифрам на ценнике. Ей стали подносить наряды от пятидесяти тысяч долларов – они не вызывали у нее никакого интереса. Стали показывать платья от семидесяти тысяч – она их игнорировала. И только когда ей сказали: «Взгляните, госпожа, это наш самый дорогой костюм. Он стоит сто тысяч долларов!» – она сверкающим мимолетным взглядом осмотрела наряд и небрежно бросила генералу Дульчикову: «Столоначальник, платите! Или вы внесли деньги заранее? Именно так поступают новые русские! Хотя правильнее было бы приобрести весь магазин. С персоналом, коллекцией и зданием. Лишь такая философия может стать привлекательной. Ой, не прощу вам, генерал, если вы этого не сделаете! Если вы не выкупите все магазины Кутузовского проспекта!» После этих ультимативных слов она с совершенно не мебельной, а, скорее, артистической грацией пошла в примерочную кабинку. Ошеломленный Аркадий Львович обомлел: «Как это, а?» – мелькнуло в его оцепенелом сознании. Тут-то все и произошло. Какая-то магия! Как будто штатный волшебник вмешался в эту историю. Из кабинки вышла вовсе не столешница Дуся! Из нее появился молодой мужчина. Он выглядел как вальяжный аристократ. Как новый русский, входящий в женевский ресторан «Бабилон», как стопроцентный кремлевский чиновник на президентском пороге, как победивший игрок мирового рейтинга в казино Монте-Карло. При виде этого красавца господин Дульчиков вначале потупил взор. Нельзя же смотреть на солнце! Но когда тот подошел ближе и яркость спала, Аркадий Львович признал в незнакомце какие-то черты, присущие несколько женской физиономии господина Жаспупина. «Как это, а? – во сне возбужденно вскричал генерал. – Где ты, Дуся?» Он бросился в примерочную кабинку. Но никаких следов столешницы там и в помине не было. Он обернулся: перед ним стоял тот же роскошный тип, лицом напоминающий заместителя министра собственного ведомства. Генералу слышалась его угроза: «Если откажешься работать с Кузякиным, отберем твой замечательный стол!»

Именно в этом месте видений блондинка Попышева легонько толкнула его в плечо.

– Просыпайтесь, Львович! Вам пора на встречу.

– Нет, никогда! Стол я не отдам! Нищим останусь, но не видать ему моего стола! А эту Дуську, сволочь, изменницу, я проучу… – прокричал чиновник фискального ведомства, да так громко и зло, что гдовянка основательно перепугалась.

– Какую, простите, Дуську? – удивленно спросила она.

– Я знаю, о ком говорю. Ну, ты, Любаша, кх-кх, иди. Иди! Я оденусь и побегу по делу. Да, вот еще что. В приемной меня ждут Гусь и Трещалов. Принять их у меня нет, кх-кх, никакого времени. Пусть приходят после обеда. Я выйду через кладовку. Да, пусть Митька караулит меня у выхода. У меня к нему есть небольшой разговор. И еще: если позвонит Подхолюзин, оставь ему мой мобильный номер, а баргузинской команде передай мой приказ возвращаться и закрывать расследование с чистейшим протоколом. Ясно?

Они молча разошлись.

Буквально тут же секретарь опять вбежала в кабинет.

– Аркадий Львович, Гусь плачет! Просит хоть на секунду принять.

«Его рекомендовал Трирогов из Арбитражного суда. Нужный человек этот судебный начальник! Он же ведет дело по приватизации Елатьминского металлургического комбината. А в нем у меня свои интересы, а? – мелькнуло в голове у столоначальника. – Надо послушать. Что у них там?»

– Приглашай, Любашка, господина, кх-кх, Гуся. Но у меня в кабинете плакать не положено. И время ограничено.

В кабинет вошел молодой человек не старше тридцати лет. Высокий, приятной наружности, в модной одежде. В руке у него была изящная лайковая папка.

«Не верю, чтобы этот тип плакал. Видно, Любашке сотню долларов отстегнул, вот она и завыла: “Гусь плачет! Гусь плачет!” Каждый о своем достатке печется! Ничего, Сапега пару минут подождет. Ему еще надо десять тысяч приготовить».

– Так-с, слушаю вас, молодой человек. Чем могу быть полезен?

– Я от господина Трирогова.

– Преотлично известен мне этот симпатичный юрист! Считаю его, кх-кх, своим приятелем. Кланяйтесь ему. Что привело вас к нам?

– Ищу ход в Центробанк. Меня интересует начальник департамента валютного регулирования госпожа Иващенко. Можно говорить открыто?

– Да! А ваш вопрос никак иначе решить нельзя? Она очень тяжелая дама. Прошу изложить суть проблемы коротко. Я ограничен во времени.

– Я имею три птицефабрики в Нечерноземье. У меня доходный бизнес, рабочих мест более тысячи. Договорился купить аналогичное предприятие в Чехии. Чтобы быть ближе к Европе. Никакими кредитами не пользуюсь. Деньги на этот контракт беру из своих оборотных средств. Чешская компания теряет национальное юридическое лицо, становясь филиалом российской фирмы. То есть она перестает платить налог на прибыль в Чехии, а по совокупному балансу начинает платить в России. Государственному бюджету это выгодно, а этой мерзости Иващенко – нет! Что можно сделать, господин Дульчиков? Подписание договора о покупке нельзя затягивать на долгое время. Я уже четыре месяца жду и кормлю чехов байками о непробиваемой российской бюрократии. Но они не хотят терпеть нашу бесхозяйственность. Продажа и покупка фирм – это же свой мировой устоявшийся рынок! Готов платить! Но кому? Иващенко берет деньги лишь от своих знакомых. Есть ли у вас на нее выход?

– Какую сумму вы готовы выложить?

– Три процента от продажной цены. Это сто пятьдесят тысяч долларов.

– Такие деньги, молодой человек, у Иващенко никакого, кх-кх, энтузиазма не вызовут. Это для нее мелочь!

– Да за что этой сволочи вообще платить?! Ведь закон есть! Он должен работать. Пока в России на чиновников в суд нельзя будет подавать, никаких положительных реформ не следует ждать. Сто пятьдесят тысяч мало! За что? Мне легче десятку зеленых университетским или плехановским подкинуть, чтобы ей ноги выломали, печень отбили, зубы в коллекции антропологического музея выставили. На год в больницу прописали!

– Что, есть такие, кх-кх, группировки? Никогда не думал, что студенты этим бизнесом займутся! – наигранно возмутился Аркадий Львович. А сам подумал: «Очень опасный молодой человек. Весьма приятный на вид, но сколько ненависти, злости! Бандюга! Изверг! Однако посланцу Трирогова необходимо помочь. Здесь чужое рублевое дело, а в Елатьме моих несколько миллионов долларов. Хотя этому Гусю самому голову свернуть стоит. Я бы сам десятку дал! И еще бы подкинул! Каков праведник! Небось, кур направо и налево списывает, а? За нал торгует! Говорят, что женщин в чиновники пускать нельзя. Вот, Иващенко – характерный пример. И как она не вычислила этого урода? Он же очень опасен!»

– Вы что, не знаете особенностей своей страны? – усмехнулся господин Гусь. – В России тотальный бизнес. Им занимаются все профессии и сословия. Во все времена суток. Учителя ставят оценки – потроши карманы родителей! Пожарные тушат дома – опустошай бумажник! Милиционеры расследуют преступление – раздавай взятки! Врачи лечат больного – готовь пятизначные гонорары! За прописку, за паспорт, за отсрочку, за право выезда, за регистрацию новорожденного, за развод, за справку, за выписку, за наследство, за место на кладбище – теперь за все надо платить! Нал! Ведь какое сладкое слово: нал! У кого нет шансов заработать нал, тот мечтает! Видит сны. Если власть победит коррупцию, Россия замрет от ужаса! Гробовой страх поселится в душах соотечественников. Что делать? Неужели можно жить без поборов?

– Может быть, может быть! – задумчиво протянул генерал, а сам подумал: «А что тут плохого, а? Именно так суждено строить Россию! Нам другие архитекторы не нужны». – Молодой человек, оставьте, кх-кх, письма в адрес Центрального банка и ваши реквизиты, чтобы не беспокоить господина Трирогова. Я всеми силами, а главное – без каких-либо комиссионных постараюсь помочь вашему законному делу. Теперь тороплюсь, совещание. Удачи вам! Прощайте!

Они расстались.

От офиса до ресторана столоначальник, уже в гражданской одежде, шел со своим водителем Митькой Кондрюшкиным. Дорога заняла минут десять, и все это время чиновник безостановочно говорил, изредка останавливаясь и спрашивая: «Ну, ты, дурень, понял, а?»

Господин Сапега тайно брал уроки у одного известного стилиста. Он мечтал выглядеть аристократом, что весьма актуально в нынешней Москве. Но были у него и другие, скрытые причины. Деньгам, связям, имуществу в столице больше не удивлялись.

От красоток, вьющихся вокруг сильных мира сего, зевали. 2004-й год требовал от московской элиты утонченности манер и стиля. А Петр Петрович шел в ногу со временем. Он давно служил государству, поэтому успел накопить приличный капитал, позволивший воспитать в себе вкус к изысканным блюдам, светским манерам, модным платьям и аристократической чопорности. Впрочем, тут необходимо отметить, что изящество и рафинированность господина Сапеги в образе жизни роднили его с мировым элитным классом. С богачами, чей ежегодный доход превышал десятки миллионов долларов. И сходство это все более усиливалось. Например, столичный чиновник никогда не позволял себе есть мидии, пищу среднего класса. Он предпочитал устрицы, но не всякие, а только из Северной Атлантики, и не без выбора, а лишь номера 00 00. В последнее время он никогда, ни при каких обстоятельствах не притронулся бы к окуню, треске или форели, а выбрал бы дорадо, сибас или раннюю тюрбо, и то не всякую, а лишь восьмимесячную, чтобы в ней было не больше и не меньше трехсот пятидесяти грамм. В обеденный перерыв он пил вино только от трехсот долларов. Такие известные марки, как «О’Батайе», «Клер-Милон», «Лафон-Роше», «Лаффит-Каркасе». За ужином он заказывал вино от тысячи долларов за бутылку. Это были уже мировые бренды: «Гран-Пюи-Лакост», «Пишон-Лонгвиль-Комтесс-де-Лаланд» или «Кос д’Эстурнель». Если же он получал вино в подарок или его угощали, спрашивая, чему он возрадуется, то он называл значительные имена: «Петрюсь», «Лафит-Ротшильд» или «Латур» по пять тысяч долларов за бутылку. Его ногти, покрытые бесцветным лаком, были шедевром профессоров маникюрных дел. Его речь ставилась академиками телевидения. А его искусство молчания шлифовалось хранителями банковских тайн. Одет он был всегда безупречно, из самых дорогих бутиков, от известнейших домов высокой моды. Но была у него и своя национальная особенность: с родственниками он скромничал в затратах. Посещая старушку-мать, живущую на пенсию в тысячу рублей в месяц в обветшалой квартирке, он всегда покупал ей кусок колбасы, пару бутылок кефира и батон хлеба. Но нес не сам: сзади шел с простецкими гостинцами помощник. Купить чего-то другого? Откуда деньги? Зарплата Сапеги до бесстыдства мала! Ужас, какой мизер! Для старых друзей он был стеснен в средствах. Приносил с собой пару бутылок пива, дешевую водку, одно яблоко. Потом совсем перестал встречаться: время на общение жалко тратить, и расход денег совершенно неуместен. Но главное – стеснялся их положения! Столкнувшись с некогда любимой женщиной, ныне влачащей жалкое существование, он проходил мимо. Не замечал! В последние годы у Петра Петровича были две главнейшие привязанности. Первая – стол! Полезные люди. Чисто деловые связи. Наживные дела! Вторая – философия жизни: брать со всех и все! Всегда и везде! Лозунг: «Если он мне, то я ему. Но он должен всегда больше». Стиль поведения – шикерия! Стержень «я» – двуличие! Другой мечты, кроме как стать богатым аристократом, у него не было.

Аркадий Львович вошел в ресторан «Ностальгия». Это был один из лучших ресторанов Покровки. Здесь застольничали известные в столице тусовщики: обилие морепродуктов, богатый выбор французских вин, широкий ассортимент итальянских десертов, отменное европейское обслуживание притягивали сюда богатых клиентов. Господин Сапега уже сидел за столом. Он был без мундира. Худенький, лысый, с острым подбородком, гладко выбритым, бледным лицом, чем-то похожий на графа Петра Александровича Строганова, находившегося при императоре Александре Первом во французском походе. Надо сказать, что господин Сапега выбрал графа как пример для подражания совсем не случайно. Как-то раз один из приятелей рассказал, что давеча был в Новом Иерусалиме и на стене местной галереи видел его, Петра Петровича, портрет, написанный маслом. «Как так?» – спросил тогда изумленный господин Сапега. «Шутка! – признался приятель, увидев полную растерянность собеседника. – То был граф Строганов. Но очень уж на тебя похож, не родственник ли?» После этого случая крупный чиновник фискального ведомства начал изыскивать возможность тайно от всех посетить Новый Иерусалим. Когда он увидел портрет графа, то впервые в жизни был по-настоящему поражен. «Какое необыкновенное сходство! Действительно, не прапрадед ли мой? Может, кто подшутил? Нет, краска, вроде, старая. Рама тоже!» – размышлял он в болезненных сомнениях. Несколько озадаченный, федеральный чиновник подошел к старушке-смотрительнице с вопросом: «Давно ли этот портрет графа Строганова у вас?» – «Сколько себя помню, – ответила ветеран галереи. – А вы, прошу прощения, случаем, не родня графу нашему? Очень уж похожи. Вылитый Петр Александрович!» Этот симпатичный эпизод еще более убедил Петра Петровича закрепить в собственной жизни привлекательную идею аристократической родословной. Он дал поручение своим помощникам искать кровные связи с графским родом Строгановых. Но дальше деда Сапеги, родившегося на Орловщине, некогда Киевской губернии, исследователи никак не смогли продвинуться. По материнской линии поиск заканчивался на Вологодчине, в городке Вельск. Спуститься на колено ниже оказалось невозможным. Архивы затерялись в истории. «Может, какая-нибудь внебрачная ветвь рода Строгановых?» – подумалось ему. И задумал Петр Петрович в своем доме в одинцовских Раздорах для демонстрации родословной портреты развесить: графа Петра Строганова и генерал-лейтенанта фискального ведомства Петра Сапеги. В мундирах, при орденах. «Надо просить лучшего портретиста России такую важную миссию выполнить», – подумал он. Но с Александром Максовым он не был знаком. Ходы к нему были нелегкими: он искал их несколько месяцев. Только участие в его хлопотном деле одного из членов правительства, ответственного за деятельность художников, впрочем, и других творческих личностей федерального уровня, спасло идею. С большим трудом уговорили художника взяться за труд. Но мастер категорически отказался рисовать Строганова с литографии. Пришлось господину Сапеге позировать портретисту и за себя, и за Петра Александровича из свиты императора. Теперь две картины замечательного мастера красовались друг против друга в зале приемов загородного дома фискального столоначальника. И каждый раз при их осмотре гости вскидывали руки со словами: «Боже мой, какое сходство представителей великих родов России! Как будто не прошло двухсот лет!» Такие оценки деловых приятелей радовали слух Петра Петровича. И ему хотелось изысканными манерами доказать свое аристократическое происхождение.

– Уже больше пяти минут жду вас, – недовольно бросил Петр Петрович.

– Прошу прощения! Совещания замучили, – устроился рядом господин Дульчиков.

– Есть что-то новое, важное?

– Много всего. Разрешите доложить?

– Слушаю! – Господин Сапега подозвал официанта, заказал коньяк «Парадиз», раскурил сигару, осмотрел полупустой зал, взглянул на своего коллегу Дульчикова и застыл во внимании.

Аркадий Львович перед началом разговора подвинул по столу ближе к собеседнику конверт и шепотом сказал:

– Прошу принять дружеский новогодний презент!