Текст книги "Очередной конец света (сборник)"

Хранитель

Артем выбирал свою любовь, раскладывая пасьянс. Думал о пиковой даме, выпала бубновая. Артем не расстроился, просто немного странно, он всегда был уверен в будущей брюнетке.

В стене что-то стучало, скрипело. Мама думала, что это домовой, и ставила ему блюдечко с молоком. Стук не прекращался. Молоко с непредсказуемой периодичностью исчезало.

За стеной родители. У них школа закончилась институтом, институт – работой, диссертацией, темой для разговоров и удовлетворенным взглядом от того, что все именно так. Где-то в начале института у родителей родился он, у которого все иначе.

У Артема случилась любовь. Не подразумевая свадьбы, роддома, стремительного знакомства и молниеносной ненависти родственников каждой из сторон.

Любовь случилась и дальше не текла. Уже все было сказано, доказано руками, губами и, наконец, всем телом… где-то в процессе наступил сбой – то ли тело сделало что-то не то, то ли просто очередь Артема прошла, и вот-вот должна была прийти очередь другого.

Артем снова разложил пасьянс и выбрал новую масть, и снова протянулся ритуал, который иногда, и вправду, любовь. На этот раз все-таки пика.

Наверное, было в нем что-то неправильное, что-то в крови, что-то в том, как мышцы тянулись на сухожилиях, потому что все снова оказалось не так, только на этот раз хуже в два раза. Две недолюбви, два одиночества в одном теле.

Правильно было раскладывать пасьянс за пасьянсом, выбирать новую масть, время от времени возвращаться другом, приятелем, с цветком и бутылкой (улыбкой) и брать то, на что право уже завоевано. Ему было мало права приехать и взять, и колода лежала, забытая в ящике стола. Артем ждал невозможного – права её – избранной – невозможности без него. Хотел стать незаменимой аминокислотой, единственным глотком, вдохом, выдохом, стучащим комком мяса, без которого никак.

Два звонка в две масти. Чтобы на том конце провода опрокинули его одиночество, чтобы оно разбилось, чтобы ни секунды не ждать…

Его одиночество из титана, из металлокерамики с алмазным напылением – не разрезать, не разбить. Вежливое «привет», вежливое «пока». Телефонный провод – тоненький, чтобы без случайностей – лезвием поперек. Теперь – долгое молчание. Потому что никто не удивляется, когда нет звонков. Время мобильных, не отрезаемых ножницами соединений еще не наступило, все как на ниточках, на проводах разной длины.

Шестеренки задвигались, зацепился выступ за выемку, не остановить. Артем оделся, долго вязал шнурки, вдруг остановят – не дождался, ушел. Взял с собой только нож, потому что нужно было еще одну вещь поперек.

Вышел из дома, напоследок потянулся взглядом до родного этажа, родители за стеной так и остались на какой-то своей ежевечерней ноте, с удовлетворенным взглядом. Выпал из двора. Рядом – мост через канал, под мостом только тень, свет фонарей – не достанет, заполз в тень, стал её частью. Швейцарский перочинный нож надежным холодом в ладони. Уже не остановить.

Нельзя позвонить, нельзя перерезать провод, нельзя уйти и ничего не сделать. Нельзя разбить одиночество, не пройдя путь до конца..

Резал на ощупь, трогал: течет – не течет? Так и не понимая, удалось или нет, то ли потерял сознание, то ли заснул.

Дама пик и дама бубен приехали с разрывом в лифт. Брюнетка уже поднималась, блондинка жала на кнопку внизу. Артем на всякий случай перерезал и провод звонка дверного. Так бы и простояли, если бы герой не забыл закрыть дверь.

Не обошлись без милиции. Друзья и знакомые были стянуты на местности со скоростью, доступной лишь в лучших спецчастях и только на учениях. Милиция наслаждалась действиями гражданских и разговаривала по рации.

Район был поделен на квадраты и прочесывался сначала вдоль, потом поперек. Блондинка застыла в коме на кухне и пила воду из-под крана из немытой чашки, забыв о том, что уже давно помещает внутрь себя только экологически чистое. Брюнетка пошла прямо к мосту, держа в руках два фонарика и напоминая самой себе машину со светящимися фарами.

Брюнетка увидела именно то, чего боялась. На руках у Артема, там, где вены. Тогда мало кто знал, что вены нужно резать не поперек, а вдоль, но ему почти удалось. Под конец от усердия он просто раскромсал себе руки. Ей казалось, что нужно как следует вымыть запястья, ей казалось, что это просто грязь.

Скорую вызвали, и было трудно, но удалось избежать психушки. Одиночество отбило атаку и теперь перешло в контрнаступление. По капле в реанимации. Дома, в комнате, лежало толстым слоем на подоконнике и столе, скапливалось на подушке, пылью плавало в воздухе. Не пугалось друзей, страха родителей и телефонных звонков. Бесстрашное, набирало силы неделями.

Через месяц Артем натянул рукава свитера до костяшек пальцев. Свитер выбрал толстый, не глядя на градусник, чтобы не просвечивалась белизна бинтов. Осень все еще не расправила крылья – только хрустящие листья, только рой школьников, наводнивших город. Артем нашел свою даму пик и свою даму бубен в кафе, где они бывали почти каждый вечер, где сидели и сейчас. Он не знал, что сказать, и не знал, что услышит, но не увидеться с ними было слишком трудно.

Брюнетка была вдвоем с каким-то высоким, бледным, молчаливым, а блондинка вот-вот должна была перестать быть одна, Артем знал этот её взгляд на часы. Кто-то опаздывал.

Одиночество, летящее за ним через весь город, опустившееся вместе с ним в метро и поднявшееся по ступенькам в кафе, вдруг задрожало и отступило в сумрак гардероба. Артем перестал слышать. Видел, как брюнетка отворачивает рукав свитера и смотрит на бинты, как её рот открывается, как вздрагивают тоненькие волоски на верхней губе, видел взгляд блондинки мимо, тот, кто опаздывал, – пришел.

Артем всегда знал, что любовь идет от него к ним, он чувствовал это направление. Сейчас ему вдруг стало этого достаточно, вдруг стало все равно, что у его дам есть кто-то еще. Он любил этих женщин, и в этой любви от них не зависело ничего.

Одиночество бросилось в последнюю атаку на Артема, перелетело через стойку, ударило в спину – он устоял. Прозрачными снежинками, обессиленное, таяло за его спиной.

Артем встал, чтобы его место за столиком досталось другому. Брюнетка все еще смотрела на него, но он знал, через секунду она начнет его забывать.

Забудут все. Родители, друзья, женщины. Его фотографию не найдут в школьном альбоме, прореха затянется другими.

Бинты соскользнули с запястий, Артем снял и выбросил свитер, расстегнул рубаху и развернул крылья.

Только одно направление движения, направление его любви. Забытый, он никогда не оставит их, навсегда останется в одном взмахе крыла. Теперь все будет правильно. Он дотянется до каждого, кто дорог. И не потребует ничего в ответ. Ангелу-хранителю достаточно одного направления.

Иногда, когда никого нет в родительской квартире, он прилетает, чтобы поговорить с домовым. Иногда Артем берет его с собой – полетать. После – доливает в мисочку домового еще молока.

Красная Армия

Есть… могучий секрет у крепкой Красной Армии.

И когда бы вы ни напали, не будет вам победы.

Аркадий Гайдар

Все, что ему нужно было, – остановиться. Перестать что-то слышать, куда-то идти, что-то отвечать. Ему нужны были тетрадь и карандаш и чтобы никто не трогал. Инженер Сомов мечтал. Максим Иванович Сомов уже два года как перестал быть инженером. Тягловый скот, пушечное мясо, караульный и вестовой – кто угодно, но не инженер. А ведь он мог бы изменить все, если бы только ему дали хотя бы один день. Хотя бы час.

Иногда ему казалось, что они отступают не год и не два, а всю его жизнь, копают окопы, укрепляют огневые точки, чтобы снова отступать, снова копать. У него гнили ноги. Сомов надеялся, что, как только он сможет опять носить нормальную обувь и станет ходить по нормальным дорогам, а не по колено в холодной грязи – все пройдет. Он разматывал портянки, и ему становилось страшно. Это были не его ноги. Кого-то чужого, грязного и больного. Его огрубевшие руки теперь быстро уставали, когда он все-таки находил время для карандаша и тетради.

Сегодня может все решиться. Если он сможет попасть к генералу, он его убедит.

* * *

Костику повезло. Он заметил этот блик, уже собираясь повернуть назад. Сейчас он стоял в полуметре от сказочного богатства, боясь поверить собственным глазам. Стеллажи, забитые жестяными банками, тянулись вглубь подземелья настолько, насколько хватало света фонаря. А главное, здесь было холодно, Костик продрог и впервые в жизни был рад этому. Неважно, что именно было на полках – гречневая каша, пшенка или, если уж совсем повезло – тушенка. Все это в таком холоде не должно было испортиться, пусть даже лежат эти припасы здесь уже больше ста лет. Не зря он спускался в бетонный колодец, не зря чуть не сорвался, когда пусть и ржавые, но с виду такие надежные ступени провалились метров за десять до конца лаза. Теперь еды хватит на долгие годы. Надо только все сделать правильно.

Он аккуратно завернул в пластиковый мешок десяток банок с разных стеллажей. Банки были покрыты какой-то смазкой, но счищать ее он не стал. Дед решит, может, и смазка пойдет в дело. Тщательно оттер руки – чтобы не скользили – выбираться будет трудно.

В самом конце дальнего стеллажа Костик обнаружил еще одну полезную вещь – ножи в странных пластиковых футлярах. Один бросил в рюкзак, второй приладил на пояс. Нож был тяжелым, баланс плохой, метать такой Костик бы не рискнул. Но в руке лежал ладно. С учетом телосложения парня смотрелся нож как маленький меч.

Теперь пора было уходить. Конечно, из склада должен был быть другой выход. С подъемниками и огромными воротами, через которые могли въезжать целые колонны грузовиков. Скорее всего, он обрушился в первую ночь Нашествия. Иначе здесь было бы так же пусто, как в десятках других мест. Вся его жизнь, казалось, состояла из поиска мест, которые по какому-то чудесному случаю должны были оказаться не пустыми. Такое случалось настолько редко, что даже сейчас он до конца не верил, что чудо случилось.

Банки, несмотря на то что Костик их завернул, постукивали друг о друга – особым сытым звуком тары, заполненной едой. Наверное, поэтому он услышал моллюска слишком поздно.

В последнее время таких становилось все больше – одиноких пришельцев, забирающихся все дальше от колоний на своих раковинах, несущих их в нескольких метрах над землей.

Им было нечего бояться.

В первые часы нашествия моллюски вывели из строя всю электронику. Замерли истребители и штурмовики, сбились с курса подводные лодки и авианосцы. Спутники орбитальных группировок в одно мгновение превратились в одну большую свалку, подвешенную за сотни километров от покоренной планеты.

Ни связи, ни компьютеров – боевая техника работала плохо. К тому же у пришельцев было защитное поле. Хватило бы только его. Тысячи ракет, миллионы пуль оказались таким же хламом, как и вышедшая из строя электроника. Каждый пришелец был неуязвим. Уже на следующий день после первого удара моллюски могли спокойно работать, не обращая внимания на умирающую цивилизацию.

С оставшейся техникой землян пришельцы разбирались не торопясь. Основательно. Не уцелел ни один завод, ни одна электростанция, было сожжено все. Разумные жители Земли моллюсков интересовали своеобразно, в качестве носителей белков, жиров и углеводов. Контакт с внеземной цивилизацией, наконец, состоялся. Было несколько неожиданно, что пришельцы, кажется, этого контакта почти не заметили. Через неделю после первого дня Нашествия они даже прекратили воевать. Они прибыли собрать урожай. Когда они закончат, планета превратится в пустыню – где-то песчаную, где-то каменную, а где-то водную.

Костику было пятнадцать, и после смерти отца он оставался единственным еще на что-то способным в семье. Если с ним что-то случится, остальные просто умрут. Они все равно умрут – с ним или без него. Вокруг пустыня. Грибы просто не успевали расти достаточно быстро, а всю живность в округе, судя по всему, он уже распугал. Его находка – это просто сдвинутые стрелки будильника. Костику и его семье удача подарила еще один месяц жизни.

Костик застыл у самой крышки люка. Щелчки, которые не спутать ни с чем, – звук работающей раковины. То ближе, то дальше. Высунешься – и одно из щупалец пришельца развернется, вопьется в кожу, и даже не крикнешь. Костик видел, как это бывает. Человек, разом обмякнув, валится на землю, а ловчие щупальца подтаскивают тело к раковине. Так погиб его отец. Дед расстрелял магазин – бесполезно. Пули вязли в защитном поле, осыпаясь бесполезным свинцовым горохом.

Моллюски пренебрегли дедом. Вероятно, это были разведчики, которым нужны были лишь образцы.

В ту же ночь семья собрала свой скарб и ушла еще дальше в пустыню. За разведчиками придут и сборщики.

Костик уже два раза чуть было не отпустил поручни. Переступать ногами он не решался – металл характерно трещал и выдал бы его сразу. Моллюски слышали очень хорошо, как для Костика – слишком. Так он и висел – то ли в засаде, то ли в ловушке. Если он в ближайшие пару минут не выберется из лаза, он просто свалится вниз и ему будет уже все равно, услышит его моллюск или нет.

Щелчки становились все громче. Пришелец уже не кружил, он двигался прямо к лазу, не убежать. Вариантов особо не было. Подождать, пока моллюск не вскроет лаз и не доберется до него, или выбраться наружу самому. Костик выбрал последнее. Уперся в крышку люка и бросил все свое тщедушное тело вверх и вперед.

Ему снова повезло. Он все сделал вовремя. Люк не просто открылся, тяжелая крышка сбросила моллюска с раковины. Тот подлетел слишком близко к источнику звука, который он все никак не мог идентифицировать. Костик выпал на онемевших ногах и оказался практически на туше моллюска.

У него не было времени испугаться, не было времени вспомнить о том, как застревали пули в защитном поле пришельца. В руках Кости был нож, и он сделал то, для чего этот нож и был создан, – нанес, один за другим, целую серию колющих ударов, моллюск ответил – щупальца впились в его кожу, и Костик потерял сознание еще до того, как упал.

Когда парень пришел в себя, то обнаружил, что лежит на чем-то мягком и мокром. Все тело ныло, но он был цел, а его враг был убит. Убит обычным ножом. То, что не могли сделать ракеты и пули, бомбы и гранаты, сделал обычный кусок нержавеющей стали – штык-нож АКМ/АК74. Производства Ижевского оружейного завода, СССР.

Если бы землян не оставалось так мало, если бы они не были так слабы… То, что сейчас сделал и понял Костик, имело бы значение. Слишком поздно. Он вспомнил, как пришельцы сбили звено КА-25. Он был совсем маленьким, но запомнил на всю жизнь, как два серо-зеленых чудища наполнили своим стрекотом, кажется, весь мир, как заговорили пулеметы и каждый выпустил по две ракеты. Все зря. Они атаковали такого же одинокого моллюска. Тот спокойно дождался, когда они подлетят поближе, после чего сделал всего два выстрела из своего энергетического ружья.

Потом тайком от родителей они мотались глянуть на погибшего моллюска. Его не смогли достать ни ракеты, ни пули. Винт от вертолета аккуратно разрезал его пополам. Почему тогда никто не обратил на это внимания?

Первые несколько метров в сторону дома он прополз. Все ждал щелчков раковин. Надоело ждать, надоело бояться. Встал, вернулся к моллюску. Так близко он пришельцев не видел никогда. Того, убитого вертолетным винтом, толком рассмотреть не удалось – ночью много не увидишь.

Больше всего враг был похож на огромную сырую куриную печень. Блюдо это было нечастое, потому Костик его запомнил хорошо, только вместо крови в местах порезов сочилась какая-то белесая жидкость. Маслянистое туловище вытекло из раковины, все еще цепляясь за нее одним из щупалец. Раковина вибрировала в метре от земли, Костик легко забрался в аппарат, зато, чтобы отцепить щупальце, пришлось постараться. Освободившись, раковина тут же поднялась в воздух еще на два метра и застыла, будто приклеилась к невидимой стенке. Внутри не оказалось ничего похожего на пульт управления. То ли моллюски управляли раковинами как-то уж совсем по-своему, либо Костик чего-то не заметил. Но было в транспорте пришельца кое-что важнее. Моллюски предпочитали атаковать щупальцами – как бы врукопашную, но, если отпор был велик, пускали в дело ружья. По крайней мере больше всего эти два вложенных друг в друга цилиндра с шершавыми стенками были похожи на ствол ружья. Костик прицелился в тушу моллюска и осторожно вложил палец в углубление, опоясывающее внешний цилиндр. Казалось, моллюск ожил – выстрел заставил щупальца пришельца дернуться, чтобы через несколько секунд снова затихнуть. Белая жидкость понемногу растекалась вокруг туши пришельца. Костику пришлось прыгнуть, чтобы не попасть в нее.

Вооруженный, с полным вещмешком, Костик двинулся к дому. Ему хотелось верить, что худшее в этой жизни с ним уже случилось.

Все молчали, пока дед вскрывал банки. В одной оказалась гречневая каша с мясом. В другой – что-то напоминающее паштет. В третьей – тушенка.

Все молчали, все ждали, когда дед скажет Слово. Костик, как и каждый в небольшой семье, знал его на память, не все понимал, но верил. Казалось, вот замолчит дед и все сбудется, не хватало какой-то малости, может, говорить надо было чуть раньше или чуть позже, может, дольше помолчать, а может, все дело в том, что младшенькая заерзала не ко времени.

«…Три дня не пил, три ночи не спал, три коня загнал. Узнала Красная Армия про нашу беду. Затрубили трубачи во все сигнальные трубы, забили барабанщики во все громкие барабаны. Развернули знаменосцы боевые знамена. Мчится и скачет на помощь вся Красная Армия. Только бы нам до завтрашней ночи продержаться…»

В любой другой день Костик уже бы спал в своем углу землянки. Иногда ему снилась Красная Армия – бесстрашные всадники на огромных конях – летят стальной лавиной, и ничто не может их остановить.

Не сегодня.

Дед как обычно устроился у входа в землянку, ночью быстро холодало, но ему все было нипочем.

– Говори, что надумал. – Дед не обернулся. Костик устроился рядом, также взял в рот соломинку, начал не сразу:

– Почему они не приходят?

– Значит, мы что-то неправильно делаем.

– Разве у нас есть выбор?

– Может быть, он был, и мы ошиблись.

– И Красная Армия никогда не придет?

Костик положил на колени вещмешок, вытянул ружье, положил перед дедом.

– У нас есть запас еды и оружие, такого шанса больше может не быть.

Дед рассматривал трофей, не касаясь.

– Работает?

– Все как папа говорил. Направить на цель и нажать.

– Ну да, все просто. Особенно если цель в этот момент ждет, когда ты будешь направлять и нажимать. Только ты ведь уже все решил?

– Сегодня ночью я сделаю три ходки, и у вас будет еда. Следующей ночью мы уйдем отсюда, потому что моллюски будут искать убийцу. Еще через ночь я отправлюсь в место, где стоит дом из красного кирпича, и башни, и звезды на каждой из них. И позову Красную Армию. И она придет.

– А если не придет?

– Значит, я сделал все, что мог. Даже отец не мог бы требовать от меня большего.

Дед мог его остановить. Хватило бы молчания. Но он ответил:

– Пусть все будет так. Только уйдем мы сегодня. Сейчас. На зимнюю стоянку.

* * *

Сомов уже не надеялся, что его рапорт кто-нибудь когда-нибудь рассмотрит. Поэтому сейчас он делал то, чему его так настойчиво учили эти два года, то, в чем он был теперь настоящим специалистом. Он полз по-пластунски. Он уже давно привык не думать о том, во что превратится его одежда, Сомов прижал голову к земле и двигался к палатке генерала сантиметр за сантиметром. Только когда его рука уткнулась в полог, он сообразил, что на месте. Осталось сделать задуманное. Максим Иванович встал, одернул гимнастерку и попытался шагнуть ко входу в палатку. В следующую секунду он снова был на земле, только на этот раз его руки были выкручены, но даже эту боль он чувствовал недолго, удар прикладом разом оборвал его мучения.

* * *

Когда отец еще был жив, Костик в первый и последний раз видел чужих. Двое мужчин и женщина заночевали с ними. За час до рассвета Костик проснулся от звуков яростного шепота. На улице спорили отец и один из чужаков.

Никогда он не видел отца таким, руки глубоко в карманах, но сжаты в кулаки. На месте чужаков он бы сейчас быстро попрощался и ушел. Законы гостеприимства иногда заканчиваются в самый неожиданный момент.

Костик уже хотел вернуться на свое место, когда, наконец, разобрал, о чем речь.

– И где же твоя Красная Армия?

Шепот не сделал интонацию гостя менее ехидной.

– Она придет.

– Как бы не было поздно.

Отец внезапно успокоился. Заговорил, уже не таясь:

– Три дня и три ночи. Столько должно было пройти. Самое большее. Что-то пошло не так. Вероятно, дело в первом ударе пришельцев, который вырубил всю электронику. Система не сработала. Если бы могли добраться до Кремля… Все можно исправить. И услышат пришельцы, «как шагает по тайным ходам их неминучая гибель»…

– Ты уверен, что у этих тварей есть уши?

Больше Костик ничего не услышал. Отец с чужаком снова перешли на шепот, уже не яростный. Утром гостей не было. Спустя годы, уже после гибели отца, Костик понял, почему тот перестал шептать. Отец не спорил с чужаками, он говорил с сыном.

Прежде чем семья собралась, Костик успел сделать три ходки. Этого должно было хватить до его возвращения. Труп моллюска так и оставался лежать у лаза. Значит, у них еще было время, и была надежда.

Они вместе дошли до развалин ТЭЦ. Когда две его старшие сестры с детьми отошли достаточно далеко, дед передал ему много раз сложенный лист глянцевой бумаги, вложенный в пластиковый карман. Даже если бы Костик умел читать, он наверняка с трудом разобрал бы надпись – «Атлас и карта автомобильных дорог Москвы». Зато он хорошо разбирался в схемах. Все было просто – ему нужно было попасть в самый центр огромной паутины больших и малых дорог.

Костик много раз представлял себе это место, иногда ему казалось, что он даже бывал там сотни раз – на площади, из которой росли вверх и вширь огромное прекрасное здание из красного кирпича, высокие башни, и на каждой – Красная Звезда. Этого не было в Слове. Но так когда-то рассказывал отец. Это казалось правильным – там, где Красные Звезды, там должен быть и секрет Красной Армии. Что-то, что пошло не так, что-то, что можно исправить. Ведь достаточно просто позвать.

Было не трудно идти, было трудно считывать карту – за десятки лет, прошедшие с ее создания, дороги где-то исчезли, а где-то лишь угадывались под слоем песка. К тому же Костик никогда не забывал о моллюсках. Рано или поздно они должны были появиться, и он всегда передвигался от убежища к убежищу. Один раз ему даже пришлось буквально закопаться в песок, когда раковины вылетели из-за дюн, а до присмотренного дома оставалось слишком много пространства.

По счастью, пришельцы были не слишком хорошими ищейками. Они были мастерами уничтожения.

На исходе третьего дня Костик добрался до холма, с которого было очень удобно наблюдать. Если он ничего не напутал, то сейчас он должен был смотреть на конечный пункт своего маршрута. Пункт выглядел не особо – никакого намека на здание из красного кирпича. Ни кирпича, ни башен, ни звезд.

* * *

Очнулся Сомов в подвале. В эти дни они окапывались у какой-то деревушки, и дом старосты использовался в качестве комендатуры, а подземная его часть в качестве тюрьмы. Максим Иванович прислушался к себе и с удивлением понял, что наконец-то он получил то, что хотел. Здесь он сможет сосредоточиться. Сомов стянул сапоги и вытащил из-за пазухи тетрадь и карандаш. Расстреливали обычно на рассвете, судя по свету в окне, у него есть почти весь день и вся ночь, он обязательно успеет.

* * *

Костик не был бы собой, если бы не проверил все. Потом еще раз и еще раз. Это было то место. Вероятно, впервые в жизни он был на грани того, чтобы перестать верить в Слово, в то, что наступит день и по тайным туннелям придет Красная Армия.

Моллюски могли вообще ничего не делать. Рано или поздно он перестанет находить запасы, дожди в последние месяцы шли все реже, и скоро проблемой будет уже не еда, а вода. Еще год или два, пусть даже десять – они умрут, и не останется никого. Даже пришельцев. Они закончат сбор своего урожая и уйдут. Останется только соленая вода, камень и песок.

– Загораешь, парень?

Костик действовал автоматически, несмотря на то что шансов уйти от атаки не было никаких. Костик перекатился вправо, одновременно спустился вниз по склону. Когда он оказался снова на ногах, то был в трех метрах от того места, где находился, и с ножом в руке.

– Мне повезло, что ты испугался. Мог и сразу убить.

На склоне холма стоял старик. Мужчина был точно не младше деда, но этот – пропитание добывал себе сам. Было в нем какое-то спокойствие. Костик совершенно точно знал, когда незнакомец с ним заговорил, он стоял точно так же. Просто спокойно подождал, пока парень проделает свои кувырки.

– Я не слышал, как вы подошли.

– Ну да, я же не моллюск, чтобы щелкать.

– Щелкают их раковины.

– Так может говорить лишь человек, который умудрился услышать моллюска отдельно от корзины. И такой человек не должен бояться старика.

– Я не боюсь. Просто я вас не знаю.

– Ты, мальчик, вообще мало кого знаешь. И тебе нечего делать тут, но ты здесь, и у тебя в руке штык-нож. Зачем ты здесь?

Крекеры, чай, джем. Было вкусно. Вход в убежище старика был в нескольких метрах от вершины холма, на котором они встретились. Внутри оказалась маленькая круглая комната, стены из кирпича, посредине – то ли люк, то ли заплатка из куска металла с зеленоватым отливом.

Незнакомец все подливал, подкладывал и молчал. И как-то странно, то ли от сладкого горячего чая, то ли от джема – никогда не пробованного – заговорил Костик. Про Красную Армию и про Дом, в котором есть башни и звезды. Про отца и про единственный разряд, которого может хватить, чтобы все исправить. Наверное, никогда в жизни Костик столько не говорил и в какой-то момент на половине фразы заснул. Утром его ждала гречневая каша и странный горький напиток почти черного цвета…

Заговорил незнакомец, лишь когда они снова оказались на вершине холма.

– Если бы у тебя было много времени и хорошая лопата, то где-то в трех метрах под нами ты бы наткнулся на огромную красную звезду. Мы с тобой сейчас сидим над Никольской башней. Одной из башен Кремля. Теперь здесь только тонны песка. Карта не подвела, еще лет пятнадцать назад здесь можно было увидеть и красный кирпич, и башни, и звезды.

– И ваш дом…

– Да, мой дом – это одна из комнат башни. Мне повезло, во время одного из ураганов ветер обнажил ее, и я получил кров.

– Тот кусок металла?

– Прикрывает лестницу на нижние этажи. Ты можешь попасть в Кремль, но ты не увидишь ни одной звезды. Я туда спускался один раз, потом закрыл вход. Не люблю крыс, а их достаточно в кремлевских подвалах. Но ты вооружен и ничего не боишься, ведь так?

* * *

Максим Иванович все сделал, в конечном счете ему нужно было просто записать то, что давно уже сидело в голове. Сейчас он просто лежал на соломе, подвал не становится тюрьмой только из-за того, что в нем кого-то закрыли. Сомову было хорошо и покойно. За последние два года это были лучшие минуты его жизни.

До рассвета еще оставалось несколько часов, когда на лестнице раздался звук шагов. Для конвоя людей было слишком много. Когда глаза инженера привыкли к свету, он понял, что к нему пожаловал сам генерал. Адъютант уже успел вытащить у ничего не понимающего Сомова тетрадку. Максим Иванович попытался вытянуться по стойке смирно – босиком, без ремня… у кадрового военного он мог вызвать только отвращение.

Генерал просматривал записи недолго.

– Вы тут описываете некую машинерию, которая якобы может открыть нам способ переместиться в любое место.

– Ваше превосходительство, не совсем так…

– Плевать. Говорите без сослагательного наклонения. Иначе к чему был этот ваш рейд к моей палатке? Это может сработать?

– Так точно.

– Если у вас получится, это может изменить все. Адъютант! – Молодой человек, с усиками настолько правильной формы, что они казались нарисованными, светился от готовности выполнить приказ. – Пусть инженер получит все, что ему требуется. – Генерал уже был на лестнице, но вернулся. И Сомов только сейчас увидел, насколько тот устал. Степень изношенности, при которой не странно, если генерал упадет и уже не встанет. – Максим Иванович, сделайте вашу машину, перебросьте нас в Москву…

– Генерал, я могу гарантировать либо время, либо место.

– Максим Иванович, нам нужна Москва, сделайте это для меня.

* * *

Крыс не было. Было еле слышное – эхо песчаного моря – тысячи песчинок падали-падали, катились, просачивались в щели. Пройдет еще несколько лет, и сюда уже будет не попасть.

Костик пробирался по подземному ярусу, ориентировался просто – на каждом из перекрестков выбирал тот коридор, который был шире. В конце концов он дошел до места, где до сих пор работали лампы. За все эти годы не кончилось топливо в древнем дизель– генераторе, не заклинила, не отказала ни одна деталь.

Несколько раз он попадал в тупики и поворачивал обратно, пока, наконец, не попал в зал, из которого идти дальше было некуда.

В зале сходилось четыре коридора, на простенке, который был ближе к нему, висел огромный герб – на красном полотнище – золотые серп и молот, а над ними пятиконечная звезда. Рядом в стеклянном коробе стояло красное знамя. Он пришел.

Может быть, его отец нашел бы способ. Может быть, если бы не этот тусклый свет, он бы сам все понял. Все это время ему казалось, что достаточно просто позвать…

Костик вытянулся у красного флага. Здесь, в сердце Кремля, посредине разрушенной страны, он был последним бойцом Красной Армии.

Песчинки усеяли пол зала, они копились тут десятилетиями, но сейчас их становилось все больше, они струились из щелей в потолке. Что-то происходило наверху, и это что-то не могло закончиться ничем хорошим.

Костик все так же стоял у знамени, когда трещины в перекрытиях становились все шире, когда бетонные глыбы одна за другой падали в зал, а за ними обрушивались волны песка.

Песчинки все прибывали, заполняли зал, но постепенно прилив утихал. Когда песочное море дошло Костику чуть выше колен, в глаза ему ударило солнце. И было невозможно не услышать характерные щелчки. Моллюски все-таки его достали. Они вскрыли подземный ярус, как сам он открывал консервные банки с тушенкой.

Моллюски редко так упорно преследовали людей. Вероятно, смерть пришельца была особым случаем. Быть может, дело было в похищенном им ружье. Возможно, именно оно и привело моллюсков точно к цели.

Щелчки раковин слились в непрерывный гул, их было несколько десятков – много, и они были рядом. Костик этого не знал, но весь контингент пришельцев на Земле насчитывал чуть больше сотни особей.