Текст книги "Очередной конец света (сборник)"

Рукописи не горят

Это длится не дольше минуты. Запах. Другой. Через шестьдесят секунд ты уже этого не замечаешь. Только помнишь: когда ты первый раз вдохнул воздух новой планеты, то понял – здесь все иначе.

Ни я, ни Элли – не принадлежим к чудакам, которые предпочитают летать по планетам, где дышать можно ограниченное количество раз и каждый из этих раз с помощью приборов. Последний мой визит на планету, мало подходящую для жизни, состоялся благодаря милой шутке моих друзей по колледжу, подменивших билет. Я тогда сильно удивлялся – для чего нужен скафандр человеку, собирающемуся вот-вот оказаться на золотых песках Априлци. Загар я получил. Специфический такой – не затронутыми солнцем остались губы, нос и глаза. Дыхательная маска и очки спасли меня от ожогов по всему лицу. Мне советовали не снимать шлем, но я должен был убедиться, что я на Тартаре. Секунд пять я вдыхал чудесный запах сероводорода, этого оказалось достаточно, чтобы потом еще неделю ухаживать за обожженной кожей. Труднее всего было убедить Элли, что по своей воле я просто не мог поменять Априлци, где меня ждала она, на Тартар, где меня ждали ожоги второй степени.

Сейчас я стоял на трапе «Феи», только что приземлившейся на космодроме Мессе, и вдыхал запах планеты, на которой не был никогда. Пытался почувствовать разницу. У меня было время – Элли как обычно не торопилась. Еще бы – если она неправильно подберет гардероб, местные жители всю оставшуюся жизнь будут питать себя иллюзиями, что они отстали от имперской моды всего на пятилетку, а не на пару веков.

Впрочем, вряд ли мы увидим местных жителей. Потому что были не совсем на Мессе, мы были на ярмарочном острове, посредине которого возвышался Павильон – место, где проводится каждая вторая ярмарка из тех, о которых говорят. Если вы случайно попали сюда и в этот момент не проводится одна из ярмарок – ничего страшного, просто переночуйте в местной гостинице. Утром вы узнаете, что сегодня день открытия одной из них.

По местным меркам, нам достался номер не хороший, а лучший из лучших, пятидесятый этаж, роскошный вид на Павильон. Есть номера еще роскошнее, но для частных лиц такие апартаменты недоступны. В следующий раз, когда кто-то из нас будет президентом чего-нибудь крупного или хотя бы министром, мы тоже сможем себе позволить что-то из двух комнат, а то и с ванной.

Зато наш номер был с балконом. Вдвоем на нем было не поместиться, но важно было не это – сам факт его наличия говорил о том, что администрация отеля не пошла, а практически побежала нам навстречу.

В номере было все, вплоть до какой-то штуковины с девятью кнопками, крепящейся на витом проводе, предназначение которой так и осталось для меня загадкой.

Главным в номере была шикарная двухспальная кровать, не вставая с которой можно дотянуться до всего, что понадобится в этой жизни. Между дверьми в номер и кроватью было сантиметров тридцать, и это было единственное место в номере, где можно постоять на полу. Фактически, если бы мне удалось скатиться с кровати, это означало бы, что либо я падаю с пятидесятого этажа, либо лежу в коридоре. Туалет, душевая кабина присутствовали в прикроватной нише, и попасть туда было легко – просто встав с кровати в нужную сторону.

Я знал обо всем этом заранее, но действительность всегда жестче. Теперь я уже был не так уверен в своей правоте, когда, посмотрев на расценки, отказался от того, чтобы забронировать два отдельных номера. Кроме цены, меня смутила высота потолка в одноместных застенках. Вероятно, если человек живет один, то ему и вставать не надо, я вот не умею принимать душ сидя, но если бы оказался в таком номере – пришлось бы научиться. Где-то метр пятьдесят. Я вырос слишком длинным для того, чтобы чувствовать себя комфортно, когда потолок постоянно напоминает тебе, что у тебя лишних двадцать пять сантиметров тела, причем большая часть из них приходится на голову. В номерах на двоих – потолок на целых десять сантиметров выше. И это чувствуется гораздо сильнее, чем, например, разница между тремя метрами и тремя с половиной.

Мы прилетели на Мессе из-за книг. Завтра здесь начиналась книжная ярмарка, на которой Элли решила себе прикупить томик-другой. Есть куда более простые и понятные способы потратить небольшое состояние, но – у богатых свои причуды, Элли собирает книги. Дома у неё настоящая библиотека, то есть не привычный файловый архив, а книги – из бумаги, кожи, пластика и текстиля. Томов сто. Это у них общее с отцом хобби, тот, правда, пытается собирать энциклопедии. Я одну видел – если есть книги, предназначенные для того, чтобы визуально показать, как тяжело быть умным, то это одна из них. Смотришь на толстенный том – один из тридцати двух – и поневоле закрадывается мощное желание прожить эту жизнь безграмотным и счастливым человеком.

Элли собирает сказки. Старается найти что-нибудь про фей, но не брезгует ведьмами, колдуньями и прочей нечистью женского пола. Обязательно с картинками. На этой выставке заявлено три экземпляра, которые по всем параметрам просто обязаны стать частью ее коллекции, и Элли уже предвкушает борьбу.

Дело в том, что моя девушка не одна такая – собирателей книг довольно много, и есть одна вещь, которая убеждает в том, что они не чудаки, а жесткие прагматики. За последние сто лет книги ни разу не падали в цене и каждый год становятся только дороже. Завтра на выставке особый день, не просто открытие – завтра аукцион десятилетия, на котором книги, очень дорогие, будут продаваться еще дороже. Зато на аукцион привозят все самое лучшее, чего на обычных ярмарках не найти.

Аукцион десятилетия – это не потому, что лучший, а потому, что единственный в своем роде. Раз в десять лет уже который век на Мессе проводится этот аукцион. Если ты собираешь книги и ни разу на нем не был – жизнь прожита зря.

Утро получилось ударным. В прямом смысле. Я попытался встать. Как оказалось, потолок был не согласен с этим моим скромным желанием. Уже снова лежа, я вспомнил, где мы и почему не нужно выпрямляться во весь рост.

От гостиницы до ярмарки идти недолго, и всю дорогу я наслаждался расстоянием до неба. Элли было проще. Её рост чуть меньше метра шестидесяти, и её неудобства носили чисто психологическое свойство. Ну, то есть хотела бы попрыгать в номере – а никак.

На Мессе всегда ветер, если повезет – только ветер. Огромный океан этой планеты редко где глубже полутора метров, и в переводе его длинное мелодичное название Дорогороим означало понятно откуда взявшееся – лужа. Снизу лужа, сверху небо, которое готово к дождю всегда. Надо было побыстрее проскочить эту зябкость, чтобы нырнуть в огромный Павильон.

Для тех, кто прилетел на Мессе, именно Павильон и был Мессе. Для коренных жителей планеты это было единственное место с приличным климатом и приличными деньгами. Некоторым даже удавалось заработать достаточно, чтобы помахать родной планете ручкой.

Павильон – это просто огромный шатер, который накрывает почти целиком ярмарочный остров. Даже космодром находится в нем. А вот гостиницы – нет. В Павильоне аренда дороже, поэтому от гостиницы до Павильона надо идти, надеясь, что ветер не снесет тебя в лужу. Можно ехать. Бесплатно. От каждой гостиницы ходит шаттл на ярмарку, но лучше пешком. Шаттлы у гостиниц общие, и поехать в Павильон означает для начала объехать все уголки ярмарочного острова, забирая всех желающих, и только после этого отправиться к цели. Мне как-то проще пешком. И Элли тоже. Мы совпадаем редко, но это как раз тот нечастый случай.

Еще один повод идти пешком – это досмотр. Долгий кропотливый обыск, без которого в Павильон не попасть. Мессе славится тем, что за всю историю проведения ярмарок здесь не было совершено ни одного серьезного преступления. Чтобы эта слава продолжалась, любой посетитель подвергается пыткам вдумчивого личного досмотра. Причем, так как большинство прибывает на шаттлах, то кроме пытки досмотром им еще предстоит пытка ожиданием досмотра, а вот те, кто приходят пешком, заходят отдельно, их мало, им хорошо, если только может быть хорошо человеку, которого изо всех сил пытаются вывернуть наизнанку.

Так я себя чувствовал давным-давно, когда у меня забрали все гражданское, выдали форменное и побрили наголо. Понимаешь, что ничего критического не случилось, но где-то внутри твердо уверен, что в ходе операции забрали что-то важное, какую-то часть тебя, без которой по-прежнему уже ничего не будет.

Из соседней досмотровой кабины вышла Элли, ей было весело. Вероятно, мы совпадаем еще меньше, чем я думал.

В главный зал мы попали вовремя, то есть опоздали, но прибыли раньше VIPов, а значит, поспели как раз к открытию.

У огромной сцены сгрудились журналисты, уже начали расталкивать толпу телохранители губернатора Мессе. Для сотрудников охраны первого лица ярмарка закончится минут через пятнадцать, когда захлопнется дверца губернаторского лимузина и рванут с места мигалки, возвращаясь в резиденцию.

Пока еще все в напряжении. Словно боятся спугнуть. Не каждая ярмарка удостаивается появления губернатора – особы некоронованной, но вряд ли кто ей об этом осмелится напомнить.

Наконец-то – шуршит платье от кутюр, прическа мягко покачивается, кажется живя отдельной от своей владелицы жизнью, туфли идут в жестком ритме, те, кто за ней, против воли идут строем, не хватает только команды: «Песню запевай!»

Элли могла выходить из яхты, не раздумывая о наряде, все равно ей было не дотянутся до высот госпожи губернатора Мессе. Элли занималась проблемой, чего бы сегодня натянуть на себя, в перерывах между всем остальным, глядя на госпожу губернатора, думалось, что она была губернатором в перерывах между подбором гардероба.

Рекордеры почтительно фиксировали перемещение губернатора в истории.

Директор выставки с капельками пота на лбу засеменил к важной веревочке – дернешь, взлетит вверх занавес, откроет… что они там приготовили?

Натянуты торжественные улыбки, руки вот-вот ударят друг о друга в имитации хлопка: слишком изнежены, слишком равнодушны, чтобы ударить всерьез. Чтобы извлечь звук.

Занавес не взлетел – мягко воспарил, открывая семерых мужчин, которые встречали губернатора. Они были не похожи друг на друга настолько, что казалось, кто-то специально их выбирал по принципу – смотрите, какие они бывают разные!

Я бы догадался сам, но Элли решила не напрягать мой мозг:

– Книжники.

Я мог добавить еще кое-что – очень богатые и очень влиятельные. Это чувствовалось и в том, как они стояли, все вместе и каждый по отдельности, и в самом их статусе. Чтобы заниматься книгами, надо сначала скопить изрядный капитал, а уж потом робко стучаться в этот клуб. Эта семерка владела не сотней и не тысячью книг, половина всех книг, покупающихся и продающихся на рынке, прошла через их руки. Антиквары высочайшей пробы, владельцы библиотек и целых книжных складов.

Императорская библиотека насчитывала больше пяти тысяч томов, для любого из них это был всего лишь лакомый кусок, который они могли бы купить, не задумываясь.

Вероятно, им пришлось здорово поработать над тем, чтобы сейчас выглядеть именно так – белые, пушистые, богатые и абсолютно ни в чем не замаранные перед законом. По слухам, в богатой биографии семерых заклятых друзей было все – и пиратство, и наркотики, и работорговля. Но все это в прошлом, все это до того, как моя девушка шепнула мне восторженно: «Книжники!»

Занавес облаком растаял где-то под куполом зала, навстречу ему спускался огромный фолиант размером с небольшой дом, он спускался куда-то за спины семерки. Обложку фолианта красной кожи украшал номер выставки и флаги планет участников.

Было немного страшновато. Когда такое большое спускается – как-то не по себе, лучше бы оно уже висело, а еще лучше вовсе не поднималось на высоту, лежало бы где-нибудь тихонько и лежало.

Все произошло слишком быстро.

Ладони уже встретились друг с другом, шорох прокатился по павильону, и улыбки все еще не покинули лиц. Фолиант плавно сошел с траектории и вошел в сцену со звуком, который на несколько секунд заставил присутствующих пожалеть о том, что они не родились глухими.

Высокий, абсолютно лысый мужчина в строгом деловом костюме, один из семерки, остался где-то там, в месте – источнике звука. Остальные шестеро так и стояли, все еще не понимая, что произошло.

Дорогие кожаные туфли остались стоять рядом. Носки немного в стороны. У высокого лысого книжника был хороший вкус.

Директор выставки закричал. Тоненько и почти неслышно.

Телохранители губернатора среагировала быстрее всех. Только смыкание толпы где-то справа у служебного выхода подсказывало – госпожа губернатор покинула ярмарку.

Через час, когда врачи уже увезли труп, меня потянуло к сцене. Хотелось проверить, не привиделось ли мне то, на что другие не обратили внимания. Когда все смотрели вверх, на фолиант, чуть в стороне, сверху вниз, кружась в воздухе, падал красный лист, почти незаметный на фоне громадины.

Маленький мужичок из полиции в очках подозрительно легко согласился пропустить на место происшествия. Лист оказался на месте – в паре метров от фолианта, глубоко зарывшегося в сцену. Всего-то – лист цветного пластика. Красный. На нем черным – цифра. Семерка.

– Это что-то значит?

Первый раз встречаю таких деликатных полицейских.

– Наверное. Подождем следующей цифры.

Ярмарку не закрыли. Все убрали, все увезли, и человек, только что пришедший на ярмарку, мог догадаться о случившемся разве что по журналистам, не расходившимся с пустого и чистого места трагедии.

Элли повезло. Небольшой рост имеет преимущество не только в местных гостиницах. Она видела только процесс падения реквизита и не видела результат. Вообще, женская психология – вещь не столько странная, сколько совершенно отличающаяся от того, что о ней принято думать. Редкая женщина способна упасть в обморок, мужчины падают чаще, но как-то незаметнее. Элли в безмятежном настроении окунулась в ярмарочную суету, а я остался коротать время с майором Маниным. Он оказался не настолько деликатным, как мне показалось.

В подозреваемые я зачислен не был. Майору очень хотелось, но происшествие, как ни крути, больше чем на несчастный случай не тянуло. Майору хотелось с кем-то общаться, и он выбрал меня. Кто-то же должен был стать свидетелем того, как имя Манин движется к вечности. Первый труп на выставках Мессе, не удивлюсь, если они теперь будут отмечать этот день ежегодно.

Я ему понравился, а номер на красном пластике раздражал. Меня тоже. Очень хотелось думать, что смерть книжника и кусок пластика не связаны.

На балконе, опоясывавшем весь Павильон, находился небольшой кабинет майора Манина, где, кроме самого майора, ничто не напоминало о полиции. Мягкие кресла, огромный старинный, совершенно не офисный стол, если бы не бронированная дверь и не реликтовый коммуникатор с гербом Мессы, можно было смело помечтать о том, что вот-вот в комнату зайдет старый друг и предложит распить что-нибудь достойное.

В руке майора был одноразовый стаканчик, в котором было, вероятно, что-то жидкое и точно невкусное. Мне он напитков не предлагал, возможно, это было проявлением гуманности.

– Вы знали жертву?

– А вы?

Наконец-то господин полицейский начал вызывать те чувства, которые должен. Раздражение накатило волной, и удобного кресла уже было мало, чтобы она отступила.

– Я прилетел сегодня, я впервые на книжной ярмарке и впервые видел не только погибшего, я всех на вашей планете вижу впервые. Тем более, насколько я понимаю, речь идет о несчастном случае. Вы в чем-то меня подозреваете?

– Нет. Просто вы странно реагируете…

– И в чем эта странность заключается?

– Спокойно… слишком спокойно.

Майор не успел договорить. Высокий женский вскрик, как спусковой крючок, потянул за собой целую лавину звуков. С балкона было не видно, что произошло, только головы, которые поворачивались, искали, пытались понять, откуда крик, пытались решить – бежать на крик или убегать от него.

– Пойдемте?

Отчего бы не пойти. Хотелось побежать, хотелось изо всех сил верить, что то, что сейчас увижу, не имеет никакого отношения к Элли.

На этот раз врачи появились еще быстрее. Обошлось без обрушения тяжелых предметов, один из книжников – невысокий вихрастый мужчина, лежал у стенда, прилег, будто так захотелось выспаться, что не выдержал и заснул прямо так – на мягком покрытии, подложив руку под голову.

Медики двигались с той неспешностью, которая появляется, когда от твоих действий уже ничего не зависит.

Мы сделали это одновременно. Не надо было искать, надо было просто знать, что этот предмет здесь. Красный прямоугольник лежал в полуметре от тела. Как-то очень потянуло на корабль. И не важно, какая цифра нарисована, важно то, что где-то лежит список, и две фамилии в нем вычеркнуты.

Оказывается, майор умел размножаться делением. Рядом с ним образовались двое человекообразных в форме. Еще один неприятно материализовался у меня за спиной, причем так близко, что это раздражало на физическом уровне. Все похожие друг на друга и немного похожие на людей. Их выдавали глаза. Наверное, при приеме на службу у них забрали собственные и выдали служебные, похожие на тусклые стальные пуговицы. Все эти подчиненные были для чего-то нужны, например, сделать своего начальника умнее, быстрее и круче. Ну разве что круче. Майор шагнул мимо тела, ему не хватило миллиметра, чтобы наступить.

Полицейского интересовал лист пластмассы. Естественно, он его держал так, что было не рассмотреть номер. Наконец майор наигрался и развернул лист. Вероятно, в школе будущий следователь усиленно посещал театральный кружок. Надо было видеть выражение лица, вероятно, примерно так смотрелся великий Дворкин, когда первый звездолет с его двигателем вернулся из полета в подпространство – «вы сомневались, а я знал!».

Жирная черная единица украшала лист.

– Единичка, – майор смотрел на меня, будто вместо с цифрой нашел мои собственноручные признания в убийстве книжников.

– Вам везет.

– В чем?

– Есть шанс, что будет только семь убийств, и два уже состоялись.

На этот раз о несчастном случае говорить было неловко.

Я долго выбирал профессию. То есть не то чтобы сидел задумчиво на завалинке и перебирал возможности. Просто довелось заниматься много чем, и как-то я старался выбрать тот вид деятельности, где можно не разговаривать с идиотами. И в последнее время это мне почти удавалось. Это, конечно, несколько ударяло по кошельку, зато делало жизнь значительно комфортнее. Вероятно, перерыв в общении с умственно отсталыми был довольно большим. Майор не столько злил, сколько забавлял. Если бы не две смерти и ожидание еще пяти.

Полиция Мессе переживала свой звездный час. Когда еще на ярмарке кого-то убьют? Майор принялся за книжников. Вызывая к себе по одному выживших, он пытался ошарашить их вопросом:

– Ну, вы же конкуренты?

И пристально смотрел в глаза. Такой странный взгляд настороженного хорька – убежать или укусить?

Я понемногу уже начал привыкать к роли предмета интерьера. У меня никто ни о чем не спрашивал и ничего не просил – сиди себе в кабинете и помалкивай. Только не уходи. Элли было веселее – она хаотично передвигалась по ярмарке в поисках книг, изредка связываясь со мной.

– Майор, знаете, сколько погибшие мне должны? На моем месте вы бы пылинки с них сдували. Я понятен? Одного расплющило, а что с еще одним?

– Судя по симптомам – отравление. Скорее всего, контактный яд…

Попавший под майора книжник был мужчиной в возрасте и, кажется, на полицейского реагировал не как на личность, а как на такое особенное, не самое удобное устройство по получению информации. Книжник задумался.

– Наверное, что-то в типографской краске. Или что-то нанесенное на бумагу.

– Почему вы так думаете?

– Ну, это же очевидно. Тот, кто решил нас мочить, пытается это делать, как бы это сказать, – книжник, внимательно рассматривал два красных листа, лежащих на столе у майора, – в рамках жанра. Три признака – убить книжника, убить его с помощью чего-то, что имеет отношение к книгам, и подбросить красный лист с номером. Поэтому если яд, то, скорее всего, он был нанесен на страницы книги.

Уверенность книжника раздражала.

– Простите, а вы Лафофор, тот самый?

– Тот самый.

– Тиснение «Л» на корешках и форзацах книг – в честь вашей фамилии?

– Все верно.

– И поэтому вы так уверены в себе? Яд мог быть нанесен куда угодно и когда угодно.

– Безусловно. Я не детектив и не специалист по ядам. Но, согласитесь, было бы странно, если бы на книжной ярмарке убивали как-то иначе. Это против правил.

– Правил?

– Правил. И теперь примерно восемьдесят процентов за то, что я не следующий. Один из пяти – это неплохо. Пойдемте в кафе, надеюсь, тут можно где-нибудь съесть чего-нибудь горячего?

Кафе отыскалось на широкой балюстраде, опоясывающей Павильон. Внизу копошились читатели, коллекционеры, те, кто думали, что они коллекционеры, множество любителей купить что угодно дешево, и все они вместе ждали аукциона. Так ждут поезда, так встречают пароходы.

Лафофор заказал суп. Майор как-то ловко умудрился за счет книжника получить первое, второе и третье, я удовлетворился чашкой кофе. За свой счет.

– Вы сможете нас защитить? – поинтересовался книжник.

– Попробуем.

Было довольно трудно понять, о чем говорит майор – о блюде, до которого он еще не дошел, или о пятерых оставшихся в живых. Казалось, я мог просто выпить кофе и уйти. Если не оборачиваться и не видеть двоих полицейских у дверей кафе.

– Майор, – Лафофор отставил суп в сторону, – «попробуем» – это не совсем тот ответ, который хочется услышать от стража порядка.

– Вы можете улететь.

– И надеяться на то, что на каждом из кораблей нас не ждет по куску красной пластмассы с номером?

– Это ваш выбор.

– Я пока с вами посижу. И потом, знаете, этот аукцион… Некоторые из моих коллег, кто помладше естественно, ради того, чтобы поучаствовать в этом аукционе, отдали бы многое. Все-таки – событие десятилетия.

Майор не успел доесть, он как раз потянулся за десертом, когда его коммуникатор требовательно запищал. Майор Манин старался изо всех сил – молча выслушал и как ни в чем не бывало вернулся к еде.

– Теперь мои шансы один к четырем, – прокомментировал Лофофор. – Майор, прекратите нас держать за идиотов, имейте уважение к почти что покойникам. Кстати, вас, молодой человек, я не знаю, вы ведь не из наших. Не из книжников? И, кажется, не из полицейских. Вы тут зачем?

Сам факт, что меня заподозрили в том, что я книжник, уже радовал. Зачем я тут?

– Майор, я пойду?

– К сожалению, нет, вы еще нужны.

Манин был напряжен, его коммуникатор не выключался, и на этот раз он точно слушал не доклад. С таким лицом выслушивают приказы.

– Господин Лафофор, вас проведут ко мне в офис, а нам с господином Марком нужно поговорить.

Лафофор сидел, не хотел никуда проводиться.

Майор сдался:

– Погиб еще один ваш коллега. Его удавили.

– Вероятно, переплетная нить.

– Именно так.

– И есть номер.

– Второй.

– Господин майор, я удалюсь в ваш офис, но одна просьба: скоро открытие аукциона. Распорядитесь о дополнительной охране, это может несколько удлинить среднюю продолжительность жизни книжников. Нас уже не так много осталось.

– Я распоряжусь.

Полицейский ждал, пока мы окажемся достаточно далеко от Лафофора. Не знаю, что такое важное можно было сказать, чтобы это ни в коем случае не доносилось до ушей книжников. Пока майор молчал, Элли мне позвонила и радостно сообщила, что аукцион вот-вот начнется, шансов никаких, поскольку на этот раз слишком много любителей, слишком мало коллекционеров, и, как это бывает часто, у любителей куда больше денег.

– Вы Марк и только что говорили с Элли. Элли, чей отец – господин Шагат.

– Да. Все так.

– По-видимому, господин Шагат занимает высокое положение при дворе, раз мне только что звонили из приемной наместника Императора на Мессе с распоряжением привлечь к расследованию вас. Вы знакомы с Императором?

– Нет. Точнее… Как-то говорили. Около минуты. Удаленно.

– Понятно. – Майор понимающе вздохнул, будто взаимоотношения подданных с Императором были его постоянной головной болью. – Наместник просил передать, что привлечение вас – это личное распоряжение Императора.

* * *

Я знал, что отец у Элли крут. Но одно дело сталкиваться с косвенным подтверждением его связей и положения. И совсем другое – получить личный приказ Императора. Я был не уверен, что мысль о том, что Император в принципе не забыл о моем существовании, не будет мешать мне спокойно спать. Полномочный представитель Императора – этот титул присваивается пожизненно, и, как только майор копнет мое личное дело, он увидит там фиолетовый маркер, означающий то, что между мною и имперской канцелярией существует связь. На самом деле все было просто, однажды мне в голову пришла мысль, и я набрался глупости и смелости поделиться ею с Императором. Тот решил, что я сам и должен опробовать эту мысль в деле. Чтобы все было официально, я получил титул. На этом история заканчивалась. Точнее, я думал, что заканчивается, и вот – личное распоряжение.

Секунду назад я был случайным свидетелем, сейчас я уже обязан раскрыть дело какого-то помешанного на книгах маньяка. Интересно, а что будет, если я не справлюсь. Майору – без разницы, максимум, что может с ним случиться, это перевод из Павильона в любое другое место планеты. Император… Больше меня напрягало наличие в схеме отца Элли. Меньше всего на свете мне хотелось бы подвести его.

В этой Вселенной не так уж много безнадежных вещей. Проблема в том, что они встречаются довольно часто. К примеру, пока еще никто не изобрел способа предотвратить заказное убийство. Вопрос упирается исключительно в деньги. Если их достаточно, киллер рано или поздно доберется до жертвы.

У меня задачка была еще хуже. Потому что в случае с наемником хотя бы можно вычислить, кому это выгодно. А кому может быть выгодно убивать по какому-то неведомому порядку всех крупнейших книжников?

Майор с ходу выдвинул версию, действительно, кто может быть заинтересован в убийстве главных игроков – тот, кто хочет занять их место.

Наверное, в этом есть логика. Только непонятно, почему это надо делать на глазах у публики, дополнительно рискуя, подкидывая номера, чтобы что? Чтобы собрать всю полицию Мессе и побыстрее попасться? И это не учитывая тот факт, что ярмарочный Павильон сам по себе является одним из самых охраняемых мест, и здесь любое убийство, по определению, превращается почти в искусство.

Мне нужен был Лафофор. И схема выставки. С последним проблем не возникло, а вот книжника мне уже не удалось достать, наступало время аукциона, и четверо все еще живых предпочли быть там.

Зал аукционов – сердце Павильона. Пять ярусов для ста девяносто четырех лож, каждая на десять человек, по размерам и удобствам – гораздо лучше нашего гостиничного номера. Императорская ложа – традиционно пустовала, в истории Мессе факт посещения сюзереном зафиксирован не был, но ложа была в свое время построена и ждала своего звездного часа. Галерея – на шестом ярусе. Оттуда можно только смотреть, но это нисколько не уменьшило количество энтузиастов, набившихся на самую верхотуру. Хочется надеяться, что в порыве энтузиазма никто не упадет в партер.

Партер в зале аукционов специфический. Это худшие места, и трудно понять, кому пришло в голову пускать тех, у кого нет денег даже для галерки, поближе к сцене. Партер тоже только смотрит. И болеет, отчаянно поддерживая приглянувшихся аукционеров.

Наши места были забронированы как раз на пятом ярусе. Оттуда все хорошо видно, почти так же хорошо, как и с галереи, только далеко. Как оказалось, поднимались мы на пятый ярус зря. Там нас уже ждали с приглашением в ложу, находящуюся несколько ниже и билеты в которую стоят несколько дороже. Если в ближайшие сто лет я не буду ничего есть, пить и тратить на жилье, но продолжу работать так же – как раз накоплю.

Лафофор приглашал нас к себе. Элли была в восторге.

Ложа книжника больше напоминала капитанский мостик корабля, то есть на мостике я себя чувствовал увереннее, вероятно, звездная навигация – дело куда более простое и понятное.

Лафофор удовлетворенно хмыкнул, глядя на одну из бесчисленных, непрестанно меняющихся диаграмм, и обернулся ко мне:

– Вы знаете, Марк, это прозвучит глупо, но я был готов, что не буду номером один. Но то, что я даже не номер два, – это как-то неправильно.

– Вы про номера убитых?

– Про них.

* * *

Вначале не было ничего интересного, кроме бесплатных напитков в дорогой посуде и закуски, которая посуды не требовала. Шел торг по мелочам. Лафофор и другие книжники в борьбу не вступали. Пока им было неинтересно. Элли умудрилась прикупить набор открыток какой-то отдаленной звездной системы. На каждой из открыток была изображена женская особь. Элли решила, что они ведьмы. Я поверил. Для нормальных женщин у них было слишком много трофеев, висящих на поясе. Трофеи представляли собой черепа мужских обитателей этой же системы. Не знаю, может, тамошние мужчины ходят с аналогичным количеством женских голов, главное, что Элли осталась довольна покупкой.

Чуть ли не в каждой ложе отсвечивали ребята со стальными пуговицами вместо глаз. Майор Манин старался.

Вторым лотом шла библиотека с одной довольно странной планеты Сантос. Как-то мне довелось там побывать. Фактически проездом. Борьбы за библиотеку не получилось. Аукционист разделил библиотеку на четыре лота, и каждый из них практически без борьбы ушел одному из книжников.

То есть борьба была, но исключительно где-то в глубине души жаждавших приобщиться к этим сокровищам. Стоило аукционисту назвать стартовую цену, как все стихало, лот уходил одному из книжников.

Аукционы на Мессе проходят по одним и тем же правилам, вне зависимости от того, чем торгуют. Тот, кто их придумывал, был человеком с большим чувством юмора. Больших денег было мало, чтобы выиграть аукцион. Каждый лот подразумевал только три попытки для каждого торгующегося, и, будь у тебя хоть вся казна Империи вместо кошелька, четвертой попытки тебе никто не даст. Это только кажется, что правило мало что меняет. Меняет. Надо только понимать простую зависимость – чем богаче человек, тем труднее он расстается с деньгами.

После продажи библиотеки аукционист взял паузу. Шла подготовка к главному лоту.

Я решил прогуляться. Мне все казалось, что я зритель, попавший на представление фокусника, чье искусство во многом заключается в том, чтобы смотрели именно туда, куда показывает он. Я, майор и даже господин Лафофор послушно крутили головами, пока убийца делал свое дело, оставаясь невидимым, выбирая время, место и способ.