Текст книги "В поисках настоящего"

«Как эта девушка могла попасть сюда и откуда она вообще взялась?!» – оставалось загадкой. На мгновение Алану померещилась, что девушка могла родиться из этого идеально гладкого белого камня, на самом деле оказавшимся огромным коконом. Она родилась, чтобы мгновенно замерзнуть под натиском воинственного мира.

Сразу же отвергнув мысль уйти отсюда, дабы не наживать себе проблем, Алан медленно, боясь напугать, начал приближаться к ней. Под ногами хрустнул камень и девушка вздрогнув подняла голову, уставившись заплаканным лицом на мальчика. Он лишь застыл на месте, не зная, как поступить.

Девушка в красном платье обтерла лицо ладонями и сказала:

– Уай ис вис стоун уорм? – ее голос, как и она сама сильно дрожали.

– Ай донт ноу… – медленно проговорил он. – Ит вос олвэйс… аз ай рэмэмбэ майсэлф.

– Ит’с стрэйндж…[1]1
  – Way is this stone warm? (Почему этот камень теплый?)
  – I don’t know… It was always… as I remember myself (Я не знаю… Так было всегда… сколько я себя помню.)
  – It’s strange… (Это странно…)


[Закрыть] – протянула она блеклым голосом, и вновь заняла прежнюю позу, уткнувшись лбом в колени.

Алан окончательно растерялся, думая как поступить. Решил подойти ближе.

– Вам холодно? – продолжил он по-английски.

– А ты как думаешь? – пробубнила она, так и не пошевелившись.

Алан тут же снял с себя куртку и накинул ей на плечи. На нем остался свитер, и даже сквозь вязь из толстой нити он чувствовал уколы холодного ветра. Какого́ же тогда было ей?

– Вы из санатория?

Она вновь, с явной неохотой оторвала голову от колен, посмотрела на него:

– Откуда?

– Ну, из санатория для иностранцев?

– Он называется «Красный Замок». Да, я оттуда… – она пристально глядела в глаза мальчика, будто стараясь разглядеть в них, что он вообще от нее хочет.

– Так может вам лучше вернуться обратно?

– Может и лучше… – казалось до нее с трудом доходит смысл происходящего.

– Тогда я помогу! – предложил Алан, но девушка в красном лишь пожала плечами, мол, «как тебе угодно».

Алан расшнуровал свои тяжелые ботинки, снял их, чтобы надеть на ее босые ноги. Кое-где у нее на ступнях виднелись свежие порезы – судя по всему оставленные камнями при подъеме сюда. Девушка исступленно, или скорее даже безразлично наблюдала за тем, как неизвестный парень, словно на безвольную куклу, пытается натянуть на нее свою обувь – поднял ногу, просунул в ботинок, зашнуровал. Справившись с одним, то же самое повторил со вторым ботинком.

Помог ей подняться. Девушка оторвалась от камня с трудом, нехотя, словно вместе с теплотой древний алтарь питал ее тело жизнью. Застегнув на девушке куртку и взяв под руку, мальчик повел ее к «Красному Замку».

За всю дорогу она сказала лишь одну фразу:

– Н-да… Не рассчитала с погодой… – чтобы затем вновь замолчать.

Приближаясь к санаторию, Алан пытался придумать, как можно сообщить находящимся внутри людям о своей замерзшей находке. Ведь чтобы связаться с кем-нибудь из «Красного Замка», для начала нужно как-то проникнуть на территорию, преодолев огромный кирпичный забор. Но его беспокойство оказалось напрасным, лишь только приблизившись к запретному для местных жителей месту, огромные ворота отъехали в сторону, и прямо перед Аланом возникла группа людей, несколько из которых кинулись им навстречу.

Мальчик испугался, опасаясь, как бы его не обвинили в случившемся, но не кидать же беззащитную иностранку прямо на землю. Все обошлось…

Подбежавшие мужчины, словно пустую сумку, подхватили девушку, и унесли ее внутрь. Все, казалось, вообще не замечали Алана, перебрасываясь короткими фразами.

– Куртку придержи…

– Давай живо ее к врачу…

Среди деловитой суеты, Алан чувствовал себя бестелесным призраком, которого и вовсе не существует.

Мужчины поднесли девушку к остальным людям, а было их человек десять – те сразу же окружили ее. Теперь за мельтешением спин он мог разглядеть лишь кусочек красного платья, да рыжую прядь. Все о чем-то оживленно переговариваясь, но о чем именно Алан разобрать не мог – голоса смешивались в единый галдеж. Помимо английского, явно звучали и другие языки.

Мальчик стоял, дожидаясь дальнейшей развязки, не решаясь приблизиться к забору, а о том, чтобы уйти, вообще не могло быть и речи – на девушке все еще оставались его куртка и башмаки. Объяснить родителям, куда на самом деле подевались вещи, было все равно, что подписать себе смертный приговор. Особенно после сегодняшнего инцидента с отцом. Так что кроме как ждать, ничего не оставалось.

Сердце Алан вновь екнуло, когда спустя минуту вся орава встревоженных чужаков вместе со спасенной девушкой спешно стали двигаться к большому зданию в глубине территории. Страх остаться разутым подкреплял холод – ноги и тело успели окончательно замерзнуть. Но его опасениям не суждено было сбыться. От общей группы, маленькой белой точкой отделился человек. Добравшись до ворот, прежде чем выйти, он зачем-то внимательно посмотрел по сторонам и только затем махнуть рукой Алану, чтобы тот подошел ближе.

Алан приблизился к высокому худощавому человеку, одетому в нелепую белую шубу и такого же цвета шапку-ушанку. Когда мальчик остановился метрах в трех от человека, тот спросил на ломаном русском, с сильным акцентом:

– Тебя как зовут?

– Ала́н, – послушно ответил мальчик.

Мужчина почему-то сразу заулыбался, и сделал жест руками, расставив их широко в стороны, будто собирался обниматься:

– Удъэвитэлно-о! Мой луший друг дэства тожэ звался А́лан. Просто-о удъэвитэлно-о!

Алан ничего не ответил, даже не зная как реагировать на слова незнакомца. Он вообще сейчас плохо соображал, зная лишь, что хочет забрать свои вещи да поскорее оказаться дома, уплетать мамины пироги.

– Пойдэм сэмной, – спокойно проговорил мужчина, и развернувшись на сто восемьдесят градусов направился в ту же сторону, куда унесли девушку, видимо даже не сомневаясь, что мальчик последует за ним.

Хотя тело трясло то ли от холода, то ли от неведомого доселе смешения чувств страха, любопытства и волнения, Алан не задумываясь, пошел вслед мужчине в ушанке.

Заходя в большие ворота, трудно было не заметить множество направленных в разные стороны видеокамер. Теперь стало очевидным, как внутри узнали об их приближении. И правда, Алан только сейчас вспомнил, как слышал от кого-то со школы, что ближе чем на тридцать метров к санаторию не подойти – сразу откуда не возьмись появляется когда один, когда несколько охранников, и прогоняют любопытных «оборванцев» на нужное расстояние.

Лишь стоило шагнуть внутрь, как ворота сами начали закрываться. Справа виднелся небольшой домик. «Видимо охрана», – решил Алан.

Мужчина шел впереди, и Алан мог беспрепятственно рассматривать внутреннее устройство этого загадочного места. Большая территория покрыта короткой травой, тропинки из разноцветных кирпичиков огорожены ухоженными кустарниками и множеством деревьев с вплетенными в ветви лампами фонарных столбов – искусно созданная роща для неспешных прогулок. Везде расставлены пустующие лавочки, виднеются какие-то постройки типа беседок, есть зона с гимнастическими снарядами, качели. Весь огромный двор завален громоздкими безделушками «для красоты»: арками, странными скульптурами, да кружевными урнами. Кажется, что все разбросано и нагромождено абы как, но если не смотреть вкрадчиво, стараясь понять и оценить, а просто гулять, наслаждаясь наичистейшим горным воздухом, то вдруг оказывается, что все здесь гармонично дополняет друг друга. До этого момента Алан никогда в жизни не видел подобной красоты, даже и не подозревая, что Рай на земле можно создать руками искусного дизайнера.

Будто почувствовав его восхищение, идущий впереди мужчина не останавливаясь обернулся и, мимолетно глянув на Алана, спросил:

– Нръавицца? – чтобы не дождавшись ответа опять уставиться вперед.

Алан не знал, нужно отвечать или нет. Но на всякий случай негромко сказал, что здесь очень безмятежно.

– А я-а управлаю всэй этай кръасатой, – похвастался мужчина в ушанке. На это уже Алан решил промолчать…

В «Красный Замок» они вошли через центральный вход. «Управляющий всей этой красотой» больше не оборачивался, ведя мальчика по лестницам и коридорам. Алан начал думать, что мужчина и вовсе забыл про него и теперь просто шел по своим делам.

Чего-то особенного из убранства коридоров, залов и переходов, которыми они бесконечно долго брели, Алан не запомнил. Раньше он часто, валяясь в своей кровати, задавал себе вопрос – каково внутри санатория? Он думал, что большие комнаты заставлены дивной резной мебелью, везде висят цветные гобелены и полотна, статуи и вазы с цветами украшают будни иностранцев. Так оно и оказалось. Пока мальчик шел за управляющим, его путь сопровождало нагромождение каких-то (наверняка ужасно дорогих и изысканных) предметов интерьера, ярких обоев, занавесок, тюлей и другой мишуры – слившейся в единый комок бессвязных образов. Мечтая, он свято верил – если судьба вдруг окажется к нему столь милосердна, что позволит побывать внутри этого здания, то наверняка каждый шаг здесь будут сопровождать поразительные мгновения жизни наивысшего общества. Сейчас же, непонятно почему, Алану до обидного было все равно – он просто шел вслед за провожатым…

Задумавшись о своем, и даже особо не глядя по сторонам, он чуть не налетел на шедшего впереди человека, когда тот неожиданно остановился. Мужчина обернулся, посмотрев на Алана так, словно не ожидал его здесь увидеть.

«Ты еще здесь?» – показалось вот-вот должен спросить хозяин «Красного Замка», но вместо этого он сказал, все так же на русском, жутким акцентом ломая до неузнаваемости знакомые с детства слова:

– Пака нэ рэши-им чьто, да ка-ак, поси-ди, пододжди, оукей? А йа пака подума-аю, чьто дэлат будэм.

Алан не понял, где ему посидеть и чего собственно ждать. Ответы нашлись сами.

За спиной мужчины обнаружилась большая дверь. Распахнув ее, он открыл обзор на огромный, заставленный столами и стульями зал.

– Скоро-о оу-бэд, п-этому скоро-о сида будэт много-о людэй. Вибэри стоул гдэ-нибуд в углъ-у и жди-и мэна. Как виясну всо, приду-у зэтабой. Даффай… – сказал он, помогая Алану «впихнуться» внутрь.

Просторный зал очень напоминал весеннюю поляну, только вместо цветов ее усыпали круглые столики, красующиеся белоснежными скатертями. Пока что кроме небольших вазочек с тремя розами – красной, белой и желтой – на столах ничего не было и о приближающемся обеде ничто не свидетельствовало.

«Уже время обеда! А сколько именно?» – Алан автоматически поднял левую руку и закатал рукав, желая глянуть на часы. Движение получилось таким естественным, будто он всю жизнь с самого рождения носил эти часы, периодически поглядывая на них. Но, как и раньше механизм работал неисправно, отматывая время вспять. На циферблате дней красовалась «тройка».

Алан наугад прошел к одному из столиков, и уселся за него. Только сейчас он почувствовал, как дрожит от пережитого тело. Ему вдруг захотелось оказаться в своей кровати под толстым ватным одеялом, накрыться с головой и лежать в темноте, ни о чем особо не думая. Но этого не будет. В действительности, больше похожей на сказку, он сидит в месте, которое мог видеть разве что в телевизоре и своих мечтах, исступленно уставившись на три ярких цвета.

«Розы… А я ведь никогда их в живую не видел. Хотя и много рисовал, представляя их запах именно таким…» – Алан неожиданно осознал, что пока шел сюда, боялся глядеть по сторонам… и до сих пор боится, будто увиденное навсегда перевернет его тихий мир, и обратной дороги уже не будет. Огромное напряжение, ощущающееся во всем теле, говорило о страхе раз и навсегда влюбиться в царящие здесь лоск и достаток, тем самым поселив в сердце неутолимое желание чего-то большего…

Приложив усилие, он заставил себя оторвать взгляд от стола и осмотреться – не просто провести глазами слева на право, а действительно тщательно отшлифовать взглядом художника каждую делать – разбирая увиденное на отдельные образы, подробно разглядывая их, и вновь соединяя в единое целое. Мир вокруг мгновенно преобразился, и скука отступила, будто и не было ее секунду назад.

Огромная люстра еле заметно подрагивала хрустальными сережками, что радугой перемигивались в свете ламп. Зал оказался идеально круглым, а посреди него возвышался небольшой помост – сцена с черным роялем. Алан сидел у стены – прямо над ним нависал, единым козырьком огибая весь зал, балкон с также расположенными на нем столиками. Во всем – от обоев до перил – преобладали кремовые тона под слоновую кость.

Возле столика, за которым он сидел, на стене крепилась хрустальная бра в том же стиле, что и большая люстра. Почему-то Алану показалось, что человек создавший образ этого места любил свое дело, и эту любовь сумел вложить в свое детище.

Продолжая оглядываться, прямо за своей спиной Алан наткнулся на картину. Из-за бессилия люстры в достаточной мере осветить пространство под балконом, он не мог толком разглядеть изображение на картине. Пришлось встать и зажечь светильник. Свет мгновенно выхватил из темноты рисунок – искусно выполненную карандашную графику. На ней был изображен парень в непромокаемом комбинезоне с капюшоном. Обеими руками он опирался на сложенный зонт, словно на трость, и явно кого-то ждал. Вокруг истерил ливень, а парень стоял себе спокойно, погруженный в собственные мысли, совершенно не обращая внимания на буйство стихии.

Мальчик не мог не восхититься художником, искусно владеющим техникой карандашного рисунка. Он пока что и мечтать не мог рисовать так, чтобы казалось, будто картина вот-вот должна ожить. Рисунок подписан большими красивыми буквами «D.А.».

– Наверное, тоже иностранец… – подумал вслух мальчик.

В нескольких метрах от этой картины Алан заметил еще один обрамляющий картину прямоугольник, висевший на стене. Другой рисунок был исполнен пастелью и тоже имел имя «D.А.».

Оглядевшись, Алан заметил, что по периметру всей стены между бра развешаны прямоугольники картин. Он начал зажигать один светильник за другим, желая не упустить ни малейшей черточки на работах мастера. Алану казалось, что он вечность может рассматривать эти рисунки, и лишь мечтать о создании подобных чудес. Перебираясь от картины к картине, мальчик даже и не заметил, как перед ним возникла уже зажженная лампа и тот самый парень с зонтиком. Оказывается, он уже успел обойти большой зал по кругу… Хотел было расстроиться, но не успел – его отвлекли.

Спасенная им девушка сидела рядом за столиком, неотрывно на него глядя. Ее тело согревал теплый серый свитер с длинным воротником, похожий на те, что вязали из овечьей шерсти в деревне. Рыжие, явно только что вымытые волосы, спрятаны в воротник (словно они тоже могли продрогнуть и теперь надеялись согреться). Перед ней на столе лежал его куртка.

– Судя по всему, картины тебе понравились? – то ли спросила, то ли констатировала она факт, подчеркивая свой безупречный английский.

– Очень… – признался Алан продолжая стоять.

Девушка перевела взгляд на рисунок с парнем, недолго осматривала его, затем вновь на Алана, будто хотела найти в них сходство.

– А в остальном как тебе «Красный Замок»?

Алан пожал плечами:

– Я толком-то ничего и не рассмотрел…

Она хмыкнула и показала ему на стул, стоящий напротив.

– Я с тобой согласна – нагромоздили всего, взгляд теряется – ничего запомнить нельзя.

– Угу… – кивнул Алан, продолжая стоять.

– Да сядь ты уже… Мне же неудобно на тебя снизу вверх смотреть.

Алан нерешительно уселся напротив нее и опять уставился на розы. Откуда-то появилось такое ощущение, как если бы ему выбили почву из под ног и теперь приходилось долго падать.

– Откуда ты так хорошо знаешь английский? – спросила девушка. Может быть Алану показалось, а может и в самом деле, она старалась как можно четче и правильнее выговаривать слова, словно хотела показать идеальность своего произношения.

– У нас почти все дети в деревне могут… – посмотрев на девушку, Алан увидел на ее лице искреннее удивление, поэтому поспешил объяснить, – В нашей деревенской школе очень хороший учитель иностранного языка. Даже полным бестолочам способен объяснить что да как. А мне в добавок и языки легко даются… Вот.

Она смотрела на него внимательно, пристально, словно пыталась уловить в его словах скрытый смысл. Но затем ее выражение лица изменилось – видимо, она что-то решила для себя.

– Удивительно! – улыбнулась она. – Если честно, то я всегда думала, что здесь обитают настоящие дикари и варвары, уж точно не владеющие несколькими языками. Тебя как зовут, варвар?

Алану почему-то понравилось то, как она к нему обратилась.

– Ала́н…

– А́лан? – проговорила она его имя на английский лад, сделав ударение на первую «а». – И имя у тебя наше? Здорово!

– Нет-нет… – замотал он головой. – А-ла́н – ударение на вторую «а». Это не ваше имя. Аланами звались мои предки жившие здесь столетиями. У нас это одно из самых популярных имен. Что-то вроде Джона для англичан.

Она несколько раз попыталась произнести знакомое имя на новый лад, но привычка брала свое и каждый раз она запиналась. В конце концов, плюнув на безнадежное имя, девушка попросила разрешения называть как ей удобнее.

– А́лан, так А́лан. Мне так тоже нравится, – согласился он.

– А меня Мари зовут. Мари Уилсон. Будем знакомы.

Алан видел, что она старается быть приветливой и милой, и у нее это хорошо получалось, но Мари это явно давалось не так легко.

– Послушай… – начал он. – Я просто помог тебе добраться сюда. Не знаю, правда, зачем тебе нужно было совершать этот глупый поступок, это твое дело… Я сделал, что сделал – и не надо пересиливать себя, чтобы отблагодарить меня своей хорошестью. Все в порядке… Мне от тебя ничего не нужно.

Девушка застыла, как если бы какие-то слова примерзли к ее губам и теперь она ищет их внутри себя, в то время, когда они снаружи. Мари медленно выдохнула, и разом вся обмякла, лишившись сил. Опершись головой о спинку стула, она стала смотреть в пустой потолок. Алан молчал, рассматривая розы.

– Спасибо… – почти, что шепотом проговорила она через какое-то время, так и не пошевелившись. – Дважды спасибо… За то, что сюда притащил меня, почти замерзшую дуру. И еще за то, что ничего не требуешь. Я так устала – наверняка еще бы чуть-чуть и опять натворила бы делов. Спасибо.

Алан лишь кивнул, никогда толком не умея принимать благодарность и похвалу.

Позади что-то громыхнуло. Он обернулся – в зал входили парни в одинаковых белых пиджаках и черных рубашках. Все как один несли в руках подносы с посудой.

– Ты голоден? – спросила Мари.

Прислушавшись к себе, Алан понял, что безумно хочет есть!

– …Хотя зачем я спрашиваю?! Составившись мне компанию. Сегодня должна быть местная кухня. Интересно, что вы тут едите…

Официанты выполняли свою работу стремительно и умело. За считанные минуты они обеспечили посудой и столовыми принадлежностями все столы, включая тот, за которым сидели они, и уже орудовали на балконе.

Мальчику было удивительно и странно, неловко и даже жутковато просто сидеть, когда перед ним суетится несколько человек. Видимо он даже изменился в лице, потому что Мари спросила:

– Что, непривычно, когда о тебе заботятся?

Он кивнул:

– Да… Чувствую себя не в своей тарелке.

– Я тоже не сразу привыкла, когда другие ухаживают за мной, и даже долгое время этого избегала. Но потом поняла, если хочу быть богатой, мне надо научиться допускать в своей жизни атрибуты богатства, иначе ничего не выйдет.

– Почему? – Алан не совсем понял, что она имела в виду.

– Потому что быть богатым – это не значит пользоваться самым лучшим, как все думают, а в первую очередь это значит иметь возможность тратить время исключительно на те занятия, на которые ты хочешь его тратить. Не хочу готовить – иду в ресторан; не хочу учиться водить – нанимаю шофера. Понимаешь? А для этого нужно принять и понять, что позволить заботиться о себе это не излишек, а норма. Пока ты будешь здесь себя неуютно чувствовать, ты не сможешь этим пользоваться.

– И что, ты стала богатой, только лишь когда это поняла?

– Отчасти… – кивнула Мари.

В зал уже начали заходить люди и неспешно занимать столики. Мужчины и женщины, кто в красивых вечерних платьях и костюмах, а кто в самой обычной одежде без излишеств, а кое-кто даже в спортивных вещах… Маленькие и большие, худые и толстые, разных национальностей и рас.

Мальчику казалось, что он попал в сказочную страну, и наверняка пялился сейчас на чернокожих так же, как пялился бы на эльфов или гоблинов, встреть он их случайно где-нибудь в горах.

– Не так откровенно… – засмеялась девушка. – А то точно, как дикарь.

Алан перевел взгляд на нее, но как не старался, глаза сами периодически съезжали по направлению к огромному шарообразному мужчине с черной, как смоль кожей, сидевшему в паре столиков от них. Негр носил короткий бобрик седых волос, от чего смотрелся еще удивительнее.

Чтобы увлечь себя чем-нибудь другим, Алан начал осматривать внимательнее саму Мари. Ведь раньше у него не было такой возможности. На вид ей лет двадцать пять (хотя он плохо разбирался в возрасте европейцев). Среди огненно-рыжих волос проскальзывали светлые пряди. Конопатая. Чуть курносая. От глаз исходит сияние, как если бы улыбка исходила изнутри. О красоте судить сложно, но ее внешность Алана сильно притягивала. Хотя это могло быть и простое любопытство.

– Так ты богатая? – решил Алан продолжить начатую тему – уж что-что, а молчать он не собирался, желая как можно больше узнать о закрытой от него жизни. «Когда еще подвернется такой шанс?»

– Если ты в плане денег, тогда да, я – богата. Но сама предпочитаю называть себя свободной…

– «Свободной»? Причем тут свобода? – у Алана буквально слюни текли от предвкушения необычных знаний. Он вдруг точно понял, как ему не хватало всегда таких вот «не бытовых» бесед.

– Очень даже причем! Не знаю для кого как, а лично для меня свобода – это возможность воплотить любую свою идею в жизнь. Именно для этого нужны деньги, а не для «шмоточничества», которое я призираю. Не смотри на меня недоуменно. Столкнешься с этим в любом городе. Не знаю, как у тебя в деревне… уверена, что по-другому… а у нас в Лондоне дела так и обстоят. Ты понял, что я имею ввиду?

Алан пожал плечами:

– Кажется да. Если я, например, захочу открыть картинную галерею, то не смогу это сделать, потому что у меня нет средств. И именно в этом моя свобода и ограничена.

– Именно! Ты беден ровно настолько, сколького не можешь создать. Вот так… Многие имея миллионы остаются нищими, потому что тратят себя не на то.

Они замолчали. То ли раздумывая, кто над сказанным, кто над услышанным, то ли потому что принесли еду – два пышущих с жару пирога, овечий сыр, сосуд с козьим молоком, сметану с чесноком и острым зеленым перцем, а еще вареную баранину и киндзу.

Даже от запаха вареного мяса его затошнило, в голове всплыли картины расправы над барашком, а на руках будто снова возникла липкая краснота.

Справившись с собой, Алан взял кусок пирога и начал без особого энтузиазма жевать – голод куда-то делся, как и не было. Из центра зала со сцены полилась приятная, спокойная музыка. Джентльмен в смокинге сидя за роялем нежно перебирал клавиши.

– Покажешь, как правильно ваши блюда есть? – попросила Мари.

– А как их есть… просто мясо лучше с ткемале или вот с этим соусом – цахтон. Пироги вместо хлеба… Сыр очень соленый, поэтому он нарезается тоненькими кусочками и побольше зелени бери… Ага и вместе их… Ну как?

Она тщательно пережевывала еду с таким видом, будто дегустировала редкое вино…

– Еда варваров… но обалденно вкусно! А ты чего не ешь?

Алан сжевал лишь кусок пирога и немного сыра. Больше в него не лезло.

– Не хочется. Спасибо.

Ему было намного интереснее оглядываться по сторонам. Смотреть на одежды и лица чужаков, на их поведение. Он впитывал окружающую обстановку, стараясь запомнить все ощущения, что способен уловить. В голове ощущалась дымка, мешающая трезво мыслить, но от которой по телу расползалась приятная истома. От чего-то, без особой причины, было просто хорошо. Алан вдруг обратил внимание, что чувствует себя здесь непринужденно и легко – так, как даже дома не мог позволить себе чувствовать. Каждый здесь сам по себе, и одновременно со всеми. Ему хотелось быть здесь своим… и у него это получалось.

– Мне здесь нравиться, – вдруг сказал он зачем-то Мари.

Она улыбнулась:

– Повелся на лоск? Понимаю…

– Дело не в богатстве, – замотал он головой. – Просто здесь я чувствую себя собой. Мне скорее нравиться царящая в зале атмосфера признания непохожести людей. Или мне кажется?

Мари сделала глоток из стакана.

– Нет, тебе не кажется. Это большой плюс, когда каждый думает о себе, но в то же время поступает, учитывая присутствие других.

Немного подумав, Алан согласился, что именно это для него и важно.

– А у тебя разве не так? Разве нет такой… свободы? – спросила Мари.

Алан даже засмеялся. Только смех этот больше схож с плачем, чем с весельем:

– Что ты! Когда каждый норовит влезть в жизнь другого, и научить его как надо правильно. Когда из-за статуса «старший-младший» вообще никаким образом не учитываются желания последних. Когда никого не волнует, чем ты хочешь заниматься… О какой свободе может идти речь?!

– Н-да… неприятно, – лишь протягивает она, чувствуя, что затронула больной вопрос.

– Да, здесь красиво. Но я восхищаюсь не столько красотой, сколько свободой от дурацких, давно устаревших традиций… тому, что здесь никто никому не указ! Каждый занят собственной жизнью. Манит меня не богатство, как ты можешь подумать. Ведь я уверен, что и в семьях богатых, наверняка, могут диктовать другому условия, плюя на чувства и желания…

Кода Алан перестал говорить, зло уткнувшись в тарелку, Мари, видимо желая подбодрить «дикаря», сказала:

– Я уверена твой мир не так плох…

На что мальчик лишь хмыкнул, стараясь скрыть подступивший к горлу ком:

– Что ты знаешь о моем мире? – тяжелый вздох сам вырвался на свободу. – Понимаешь… мне каждый день приходиться смотреть как мать, словно живой труп передвигается по дому, исполняя свои обязанности. Ее взгляд с каждым годом все больше блекнет и скоро, наверное, совсем погаснет. Она живет ради меня. И кажется, что если не станет меня, то она тоже исчезнет. Но я так не хочу! Хочу, чтобы она была счастлива и жила для себя! Такая вот «свобода» в моем мире.

– А отец? – спросила девушка.

– А что отец?! Он живет словно в анабиозе, полусне – без эмоций, постоянно чем-то недоволен, ворчит и злится, обвиняя всех вокруг. Лишь уткнувшись в телевизор, он перестает брызгать на нас своим разочарованием в жизни. Я часто спрашиваю себя, в действительности ли у меня есть отец, или это просто бесплатное приложение к телевизору в форме человека.

Родители даже не общаются. Она просто готовит ему, а он просто что-то делает по дому. Зачем они друг другу вообще нужны? И самое ужасное, что я тоже иду к этому. Мне кажется, такой уклад жизни, который я ненавижу, выложен предо мной каменной тропой, и свернуть с нее мне не позволят. Или я живу как они, или… не живу никак.

– Почему? Неужели нет других вариантов?

Алан не сдержавшись, вновь ухмыльнулся зная, что она не поймет:

– А какие варианты могут быть еще? Путь может быть только один…

– Ты ошибаешься! – Мари резко встала. – Пойдем.

И она пошла к центру зала. Взбудораженные громкими возгласами соседи по столикам, с интересом наблюдали за процессией. Алан чувствовал себя ужасно неловко, ловя на себе любопытные взгляды.

– Постой, Мари…

Но она даже не обернулась. Подойдя к небольшому круглому возвышению, служащему сценой для рояля, Мари сказала что-то играющему на нем человеку. Говорила она на ухо и поэтому Алан не знал, что происходит. Он стоял, не решаясь подняться на парапет.

Мужчина в смокинге встал и, спустившись с помоста в зал, сел на один из ближних стульев.

Мари заняла место за роялем.

– Выборов безграничное множество… Просто ты видишь лишь один, – сказала она, а затем коснулась клавиш.

За обедом люди тихо вели беседы, создавая легкий галдеж. Сейчас же, лишь стоило инструменту издать первые звуки, на зал опустилась абсолютная тишина. Казалось люди перестали дышать, лишь бы не спугнуть чудо, что вот-вот должно появиться на свет… и появилось.

Когда Мари начала играть, Алан почувствовал, как его тело стало тяжелым, все сильнее приклоняясь к земле, пока окончательно не расползлось по полу… Осталась стоять лишь оголенная душа. Вслед за мелодией она становилась все невесомее, пока не растворилась в воздухе. На миг мальчик престал существовать, чтобы вновь возродиться абсолютно чистым, озаренным ярким сиянием звучащей мелодии.

Он не слышал музыку. Уши бы просто не смогли впустить внутрь столь чистое создание. Музыка уже зарождалась внутри него…

Когда неожиданно дивные звуки оборвались, Алан вместе с ними рухнул на землю, с еще большей силой вновь ощутив и тяжесть своего тела, и грубость, несовершенство собственных чувств, неспособных в полной мере принять дар небес.

Еще секунда и зал наполнился благодарным громом аплодисментов.

– Мисс Уилсон, вы чудо! Спасибо мисс Уилсон! Здорово… – кричали отовсюду. Но она никак не реагировала на поведение зала, а посмотрев на Алана, кивнула ему. Но Алан не мог ответить, и вовсе перестав управлять обременительной ношей, зовущейся телом. Тогда она взяла его за руку и повела обратно к их столу. Мальчик послушно плелся следом. На протяжении всего пути ей не переставали говорить что-то одобрительно-восхищенное.

Когда они уселись, и внимание к ним прошло, Мари спокойно начала рассказывать:

– Далеко отсюда есть огромный город туманов, и я в нем живу – Лондон. Там я родилась и выросла. Отец и мать держали небольшой магазинчик-ломбард. В этом плане они были людьми немного сумасшедшими, и работу свою любили, обменивая безделушки на деньги. Как сейчас помню, наш дом на окраине вечно заваленный какими-то диковинными, странными штуковинами, которые мне казались необычайно красивыми из-за своей непонятности. В доме всегда пахло вековой пылью. До сих пор обожаю этот запах. Я бы не сказала, что у нас была крепкая, дружная семья. Скорее родители были сами по себе… без меня. Когда мне исполнилось двенадцать, они исчезли…

– Как это «исчезли»?

– Просто исчезли. Для меня это до сих пор остается загадкой. Полицейские причислили их к сбежавшим сектантам – это наши соседи, считающие родителей не от мира сего, решили за них что и как. Я-то на самом деле знаю, ни в какой секте они не состояли.

– Так, а куда они делись?

Мари грустно покачала головой:

– Если бы я знала… Этот вопрос не дает мне покоя до сих пор, хотя сколько уже времени прошло. Я не верю, что родители бросили меня, ведь они были не такими людьми, кто бросает и предает. Ушли на работу, обратно не вернулись… В ломбарде замок был закрыт изнутри. То есть они вошли, а выйти не могли. Есть вход, а выхода нет. Полицейский сказал, что это фокус такой. Типа они перед уходом мистики решили побольше сделать – думаю таким образом полиция оправдывает непонимание сути исчезновения моих родителей. Что с ними произошло, я не знаю. Да и не это главное.