Текст книги "В поисках настоящего"

– А что же тогда?

– То, что я осталась совсем одна. Родственников у меня не было, а таких друзей у родителей, кто готов удочерить чужого ребенка не оказалось. Естественно, меня направили в приют… Я не буду тебе рассказывать о тех лишениях и трудностях, что пришлось преодолеть в начальный период. Просто скажу – было тяжко. Порой даже напросто не хотелось жить. Я все больше склонялась к мысли, что будущего нет… Существовало лишь прекрасное прошлое до двенадцати лет, отвратительное настоящее, а дальше только пустота… И нет выбора, как у тебя сейчас.

Все изменилось в шестнадцать. Я сидела в туалете приюта и курила. Зашли несколько старших девочек, которым вот-вот стукнет по восемнадцать и они смогут отправиться в большой мир. Я даже вида не подала, что сижу здесь, они тоже меня проигнорировали. Девочки умывались, наводили марафет и непринужденно болтали о будущем. Я сначала не хотела слушать их бредни, но как-то само собой заинтересовалась их разговором. И понимаешь… я услышала, наверное впервые в жизни, я по-настоящему услышала и увидела их разговор как бы со стороны. Они описывали свое будущее, мечтали, рассуждали. Девочки свободно могли делиться сокровенным, потому что, во-первых, знали – я абсолютная одиночка, и никому ничего не скажу, а во-вторых, каждая из них максимум через месяц уедет отсюда и больше никогда меня не встретит.

Я увидела их жизнь, словно свою, потому что большинство их рассуждений очень походили на мои собственные…

– И что же такого они говорили?

– Вроде обычные вещи. О том, что когда станут самостоятельными, устроятся на непыльную высокооплачиваемую работенку, встретят идеальных парней, нарожают им детей, обзаведутся домом и машиной, и будут счастливы… Но при этом во всех их рассуждениях сквозило бесстрашие – они знали, чуть что, им кто-нибудь да поможет. Они научились быть несчастными и знают, как с помощью этого несчастья получать все, что нужно. Использовать несчастье, как инструмент!

В их словах я узнала собственные мысли. Когда потеряла родителей все вокруг начали говорить мне, что я осталась без любви, заботы, тепла… что я обездоленная и лишена чего-то важного, без чего нельзя быть нормальной, а значит счастливой. И меня жалели. Со временем я сама себя научилась жалеть за то, что неполноценна, и не способна добиться чего-то в жизни, стать счастливой.

Вместо того, чтобы давать поддержку и уверенность в собственных возможностях, мне своей помощью оторвали ноги, за место них приделав костыли. Из-за этой жалости мой уровень притязаний понизился до ничтожной отметки.

Сидя на подоконнике, я видела перед собой рабынь, готовых довольствоваться жалкими объедками пиршества жизни. Кое-какая работа, кое-какой муж, кое-какие дети, дом, жизнь, и я сама кое-какая… Нет уж! Я решила, что смогу получить ровно столько, сколько мне нужно.

В первую очередь я спросила себя, кем хочу стать в идеале? Какой жизнью жить? В каком доме? Признание окружающих? Какое дело жизни выбрать? Я начала мечтать, и на бумаге все эти вопросы превратились в прекрасную цель. Затруднение вызвал лишь последний вопрос. Я не знала в чем хочу именно добиться успеха. Что выбрать делом жизни. Немного подумав решила, что уж если чем-то и заниматься, то только тем, что нравится. Поковырявшись в прошлом, я извлекла интерес к музыке и в частности к фортепьяно. До этого я никогда даже клавиши не нажала, но решив, что интерес путь к страстному увлечению и знак верного пути, попросила у спонсоров приюта синтезатор…

Это и был другой выбор, результат которого ты только что слышал и можешь увидеть, оглядевшись кругом. Через день или через два, еще не решила, я уезжаю домой, а оттуда – в мировое турне. Меня ждут лучшие площадки мира… Даже не вериться, что это девочка без родителей, которой никто не давал выбора? Я была рабом, пока не поняла, что никто не имеет права давать или забирать у меня выбор – только я сама разрешаю себе быть кем-то или никем. Тот выбор, который тогда делала я, сейчас предстоит сделать тебе.

– Но ты же оказалась талантливой… – неуверенно протянул Алан.

Она тяжко вздохнула:

– Послушай… Ты можешь сейчас начать находить кучу причин почему у меня получилось что-то, а у тебя не получится. Все эти «но» ты создаешь сам, не решаясь увидеть тысячи выходов. Дверь не одна… И я не поверю, что ты не талантлив. Общаясь с огромным количеством людей, я точно уяснила одно – что не существует бесталанных людей, а есть лишь те, кто не решается отдаться любимому делу, и поэтому занимается не своим. Вот, например, что ты больше всего любишь делать? От чего кайфуешь?

Алану и доли секунды хватило, чтобы понять, о чем речь. Он повернулся к висевшему на стене рисунку. Парень все так же не обращая внимания на жуткий ливень кого-то терпеливо ждал…

– Рисовать, – сказал он совсем тихо. – Но это не зна…

– Стоп! – Мари выставила вперед ладонь. – У меня будет к тебе просьба. Сможешь завтра принести рисунки?

– Не знаю…

– Я просто хочу посмотреть. Правда… А там решай сам, – она нежно улыбнулась. – Ты мне интересен, а это бывает редко. Причем сначала был интересным дикарем, а теперь по-другому… по-настоящему.

Она встала из-за стола:

– Я пойду прилягу. Меня еще знобит и никак не могу согреться. Сам понимаешь, ледяной ветер не способствует хорошему самочувствию. Если решишься показать свои рисунки, приходи завтра к воротам, тебя пропустят.

Подойдя к нему, Мари провела ладонью по волосам, забрав его мысли и унеся их с собой.

Когда Мари ушла, Алан посидел за столом еще какое-то время, наблюдая за людьми, слушая музыку. Он, словно пожирающий корабли водоворот, впитывал царившую здесь атмосферу абсолютной свободы. Время играло странные шутки, то замедляясь, то вновь ускоряя ход. Другой мир… определенно, он посетил другой мир.

Подошел официант, спросил, будет ли гость кофе или чай с десертом. Алан ответил, что будет кофе. Официант спросил, какое.

– А какое есть?

Молодой парень в униформе начал рыться у себя в голове, перебирая хранящиеся там списки:

– Эспрессо, по-турецки, по-мексикански, капучино, латте, мокачино, с коньяком, лавацца, лунго… – умело стал выговаривал он сложные, незнакомые Алану названия, с легкостью ими жонглируя.

– А вам что больше всего нравится? – в конце концов сдался кофейный дилетант.

– Мне?! – искренне удивился парень, казалось только сейчас обратив внимание на Алана ни как на «объект обслуживания», а на странно одетого парня лет шестнадцати. – Что я люблю?

– Да, что вы любите? – а еще Алан умудрился наслаждаться тем, что разговаривает на чужом языке, а его понимают.

– Мне больше всего «Доктор Пеппер» по душе. Правда это совсем не кофе…

– Все равно несите. Спасибо.

Официант кивнул, и направился к другому, еще не обслуженному столику.

Все-таки это был удивительный мир, с которым Алан чувствует искреннюю близость. И дело не в комфорте, статусе, значимости и деньгах, как решила Мари – всех этих вещей Алан в силу своего места и условий жизни попросту не мог толком прочувствовать, а значит и оценить. Если говорить как можно проще, он ощущал удивительное спокойствие и веру в хорошее. Здесь напрочь отсутствовали серые краски, столь полно бушующие в его деревне.

Официант принес заказ. Напиток оказался не просто чудесным, а восхитительным. Вкус странных сочетаний – и не кола, и не вишня… На десерт подали какую-то непонятную субстанцию в стеклянной вазочке на длиной ножке, похожую на творожную пасту. Само по себе это нельзя назвать вкусным, но в сочетании с банкой «Доктора Пеппера» она становилась самым удивительным из всех когда-либо попробованных блюд.

Он подвинул стул, и уселся спиной к залу так, чтобы было удобнее разглядывать понравившуюся ему картину. На ней карандашный парень ну никак не хотел раскрыть зонт, под дождевиком укрываясь от карандашных капель. Прихлебывая из банки, Алан смотрел на рисунок, получая от него огромное наслаждение. Если бы не размашистая надпись художника, распластавшаяся в левом нижнем углу. Прислушайся, Алан наверняка смог бы услышать звуки падающей с неба воды и биение сердца юноши.

Теплой нежностью расплылась по залу музыка, напиток бередил тело, а картина – душу. Время остановилось…

Вспомнив о времени, он бросил взгляд на часы, стараясь увидеть на них движение, но тщетно – вторя ощущениям, минутная стрелка упрямо не желала двигаться…

«Ну вот, и доломались», – подумал Алан, почему-то даже не расстроившись. Больше не боясь оказать чужим, Алан с удовольствием смял из банки «Доктора Пеппера» алюминиевый блинчик.

– Могу я убрать? – спросил тот же самый парень-официант.

Алан вздрогнул от неожиданности – сейчас в его мире хватало места лишь для карандашной графики, фортепьянной музыки, и кока-кольно-вишневого напитка со странным десертом. Мальчик почему-то виновато протянул остатки смятой банки.

– Может быть вы еще что-нибудь хотите? – спросил официант.

Его искренняя вежливость восхищала Алана, и вызывала желание платить тем же.

– Нет-нет, спасибо… Я сыт, – поблагодарил Алан, отдавая парню посуду.

Когда тот уже повернулся чтобы уйти, Алан остановил его вопросом:

– Извините… а вы не знаете, кто нарисовал эту картину?

Парень, проследив за взглядом Алана всмотрелся в рисунок, немного прищурившись, постоял так несколько секунд, а затем, сказав лишь «одну минутку», удалился из зала. Честно говоря, Алан совершенно не понял, что все это значило, но гадать совершенно не хотелось. И он дальше продолжил созерцать (по-другому это состояние не назовешь) висевшее на стене изображение.

«Кого он ждет? Почему так спокоен? Почему не раскроет зонт, чтобы укрыться от дождя? Кто его вообще заставил выйти на улицу в такую погоду?» – вопросы хотелось задавать и задавать. Смотря на картину, они сами всплывали в голове. Красота всегда после себя оставляет больше вопросов, чем ответов. Красота вообще создана, чтобы создавать вопросы, а наука – чтобы на них отвечать.

– Мне кажется, он ждет мать… Пришел на остановку, желая встретить ее. Ведь мама уехала без зонта. Как в мультике про Тоторо… – раздался из-за спины знакомый голос.

– Мистер «управляющий всей этой красотой», – улыбнулся совсем уже осмелевший Алан, поприветствовав «старого знакомого» по-английски. Снежного цвета шапка и шуба остались в другом месте, обнаружив под собой строгий черный костюм.

– Зовите меня Джим… Джим Морли. А ты Алан, правильно?

Алан кивнул. Мужчина на правах хозяина уселся рядом.

– Официант сказал менеджеру, что один из гостей интересуется авторством расположенных в малом зале картин, а так как менеджер ничего об этом не знает, то вопрос адресовали мне. Я удивился, кто заинтересовался работами «Ес-Мастера»…

– Что за «Ес-мастер»? – не понял Алан.

– Я его так называю из-за подписи. Ведь слово «да», звучит по-русски именно как «ДА». Поэтому «Yes-Master». Странная подпись, не находишь? Будто в ней кроется глубокий смысл, который от меня постоянно ускользает. Когда я смотрю на его работы, мне кажется, что художник через них отвечает кому-то на давно поставленный вопрос…

– Так вы не знаете, кто их нарисовал?

Мистер Морли покачал головой:

– Увы. И боюсь никто не знает… Это один из тех случаев, когда картина является воплощением чистого искусства – без вмешательства личности автора.

– То есть?

– Ты сам в живописи хоть немного разбираешься? Ну, там известных мастеров знаешь? Их основные картины?

– Кроме Да Винчи – нет.

Собеседник Алана на секунду замялся, видимо решая, как донести сложную информацию простым языком, затем продолжил.

– Вот, например, из ваших – Казимир Малевич. Знаешь такого? «Черный квадрат»… «Фиолетовый параллелепипед»… Слышал? Хорошо. Лично я считаю его достижения в искусстве сомнительными. Жил был напористый дядька, умеющий влиять на людей и ходить по головам. Выбился в люди… нарисовал картины – вот тебе и великий художник. Понимаешь, в большинстве случаев успеха добивается не само произведение, а личность автора. Редко когда чистый талант сам по себе пробивает дорогу своему хозяину. Чаще как раз наоборот. Именно поэтому гениальные произведения находят своего почитателя только после смерти автора. Это значит его работа, а не его работа имеет ценность. Большинство людей, следуя стадному инстинкту, даже не задумываются о качестве произведения, так как за них уже решили, что человек создавший это – великий мастер. А на самом деле великих мастеров не бывает, бывают великие произведения, которые могут просто висеть на стене и радовать глаз, без всяких авторитетов. Так что если хочешь, чтобы твой труд стал великим, сам стань великим… – засмеялся Джим и встал из-за стола. – Может показаться, что я пришел к тебе исключительно ради чтения «лекции» по искусству, но это не так… Я дал указание, чтобы мне сообщили, когда ты соберешься уходить – хотел лично тебя поблагодарить. – Он на секунду умолк, чтобы затем произнести. – Алан, спасибо тебе огромное за спасение моей гостьи – мисс Уилсон. Если бы она пропала в горах, мне и моему делу настала полная жопа…

– Что вы… – замялся Алан.

– Хочу тебя отблагодарить, правда, не знаю как… – и замолчал, ожидая, что скажет мальчик.

Алан хотел отмахнуться, мол «мне ничего не нужно, у меня все есть», но затем решил, что не стоит отвергать предоставленный судьбой шанс.

– Я… я хотел иногда, хотя бы по выходным приходить сюда и слушать музыку… Уж больно здесь хорошо.

Мистер Морли протяжно кивнул, словно поклонился:

– Спасибо за похвалу. Это лучший отзыв о моей работе из всех когда-либо слышанных. И с удовольствием приглашаю вас, молодой человек, ко мне в гости каждый раз, как вы захотите прийти.

Алан не поверил своим ушам.

– Приходи завтра, – сказал Джим. – У нас к роялю присоединится скрипка. Думаю, тебе понравится. Тем более, что я хочу сделать тебе небольшой подарок. Да и мисс Уилсон явно будет рада твоему приходу.

– Да, мы уже договорились встретиться.

– Вот и отлично! Тогда, до завтра, – и протянул мальчику руку, которую Алан с радостью пожал.

Дорога домой заняла намного больше времени, чем обычно. Пришлось обходить через холм – еще не хватало, чтобы кто-нибудь заметил, как мальчик шел со стороны «Красного Замка». Шел?! Нет… скорее медленно плыл невесомым облаком над землей, парил в воздухе, даже не касаясь ногами каменистой тропы.

Судя по недовольному выражению матери, отец успел побывать дома и рассказать о сыночке и какой из него растет «мужчина». Не сложно догадаться, что мать расстроила больше злость мужа, чем несостоятельность сына.

– Мы вечером в гости, – сказала она. – А тебе лучше денек отцу на глаза не показываться. Посиди в комнате…

Алан даже обрадовался, ведь целый день его никто не будет трогать, и завтра наступит быстрее.

– Кстати, к тебе Алинка заходила. Долго тебя ждала.

– Блин! Как я мог забыть?! Мы же договаривались…

– Вот-вот, – укоризненно покачала она головой. – И она, по-моему, сильно обиделась. Пока мне помогала, даже виду не подала, но я-то чувствую, что расстроилась, дуреха.

– Жалко… – поник Алан.

– Ничего, простит. Когда женщины любят, всегда прощают.

– Мама!

– А что? – как ни в чем не бывало, пожала она плечами.

Закрывшись в комнате, остаток вечера Алан посвятил рисованию. Его как всегда прорывало, только лишь стоило ему коснуться грифелем листа. Правда, в этот раз все было немного по-другому – созданный им небольшой рисунок казался более завершенным и гармоничным нежели обычно… Не просто набор образов, а единое целое. В нем прослеживалась своя история.

Юный художник с удовольствием рассматривал свой рисунок, словно и не он, а кто-то другой завершил его минуту назад – силуэт человека на крыше поезда в одиночестве наблюдал за уходящим поездом… В голове сами возникали десятки вопросов: «Возможно ли такое? Почему фигура одинока? А что он слышит? Ему хорошо или плохо?» – и так без конца.

Сегодня мальчик засыпал по-настоящему счастливым. Угасающий в нем огонек жизни стал разгораться с новой силой. Он думал о «Красном Замке», о свободных людях, живущих в нем… Вспоминал Мари – ее образ блуждал в темноте комнаты. В воображении она сидела рядом и шептала на ухо о том, что он сам способен выбрать свой путь. Затем Мари стала снимать с себя то самое полуразодраное красное платье…

Дикое желание мешало ему уснуть. Алан как мог отгонял от себя «грязные мысли, недостойные чистого образа Мари», но в конце концов сдался, сделал в воображение с ней все, что хотел.

Спустя минуту он спал беспечны сном…

Как он узнал о наступившем утре? Просто снившийся сон был настолько зыбок, что мог раствориться в солнечных лучах от любого постороннего шороха. Поэтому во сне мальчик боялся даже лишний раз шелохнуться, и не дай Боже спугнуть предвкушение чего-то хорошего.

Снившаяся Алану комната была и его, и не его одновременно. Те же стены, тот же стол и шкаф, тот же ковер на полу, только вот смотрелись они не как обычно, а более празднично, что ли. Будто их покрыли слоем блестящего лака, придав лоск. Точно! В маленькой, забитой старьем комнатушке, откуда-то появился такой же оттенок, что тонким драгоценным слоем был рассыпан по всему «Красному Замку»… И сразу дышать стало проще.

Хорошее в этот приятный сон ворвалось чуть позже. Сквозь приоткрытую дверь, шурша красным пышным платьем, прошмыгнула Мари. Чтобы не скрипеть половицами она шла на носочках, и у нее это получалось так, что тело девушки и вовсе не имело веса. В несколько шагов преодолев расстояние до кровати, Мари остановилась над спящим мальчиком, и мило улыбаясь, как могла только она, прошептала: «Алан, просыпайся… Вот соня…». Правда говорила она почему-то по-русски.

Затем она села на краюшек кровати и взяла его за руку. Лицо светилось, а через ладонь к Алану переходило все ее тепло. Затем сон начал меркнуть, пока совсем не растворился в темноте закрытых глаз. Только вот тепло от прикосновения осталось…

Лишь стоило открыть глаза, как улыбающийся лик Мари сменился на хмурое лицо Алины. По выражению ее глаз, можно было решить, что подруга съела что-то очень не вкусное и собирается за это плюнуть на него. Не Мари, а именно Алина зачем-то сидела на кровати, держа его за руку. Алан рывком отдернул руку и сел, по шею закутавшись в одеяло.

Алина часто к нему приходила пока он спал. Однако в отличие от этого раза, она обычно дожидалась пока мальчик проснется, непринужденно болтая о чем-то на кухне с его матерью. Или же если у нее было мало времени, просила чтобы его разбудили.

– Ты чего тут делаешь? – недовольно спросил Алан.

– И тебе доброе утро… – съязвила она.

Он хотел было ответить тем же, но решив, что не стоит, передумал. Алину нельзя причислить к обидчивым, и уж если она надулась, то наверняка есть причина.

– Ты чего сегодня такая бука? Что-то случилось?

– Дурак или прикидываешься?! – она встала и прошла к его столу, на котором лежал новый рисунок – парень все так же наслаждался закатом, восседая на крыше поезда.

Только тут до Алана дошла причина столь странного, совершенно нехарактерного для нее поведения.

– Долго вчера меня ждала?

Подруга ничего не ответила, лишь сидела, отвернувшись к окну, рассматривая его рисунок.

– Извини. Я совершенно забыл.

Она развернулась, и без злости или обиды посмотрела на него. Скорее в ее взгляде было больше всего любопытства.

– Забыл? Это как? Что такого могло заставить забыть тебя о нашей встрече? Ты же всегда ждешь моих рассказов?!

И то правда. Для Алана истории, что она с собой приносила, были сродни чистому воздуху. Они возбуждали его воображение и зарождали внутри безудержное желание творить. Часто выходные для Алана являлись не больше чем символом ее рассказов. Он не представлял свою жизнь без ее странной манеры говорить за героев различными интонациями. Специально для Алана подруга разыгрывала настоящие спектакли одного актера. Хотя с каждым новым разом, что она делилась с ним прочитанной книгой, Алан все больше убеждался – она это делает не столько для друга, сколько для себя самой. Разыгрываемый сюжет помогал ей влезть в шкуру героя, тем самым испытав неведомые доселе чувства. Скорее всего, она от рассказывания историй получала столько же удовольствия, сколько получал Алан в момент услады звуком шуршащего по бумаге грифеля.

Каждый раз когда Алина приходила, чтобы поведать Алану о прочитанном, она выходила в центр его комнаты, клала перед собой очередную книгу, открывала ее на первой странице и, пробежав глазами первые строчки, говорила:

– И так, действия романа происходят в…

Всегда она начинала говорить тихо, робко, но вместе с развитием сюжета, его подруга, Алина, куда-то исчезала, а на ее месте появлялись эмоциональные, яркие герои, обнажающие перед ним шпаги или управляющие космическими кораблями…

Алан искренне восхищался ее умением так пересказывать прочитанное. Он был ярым почитателем ее таланта. А она так же искренне интересовалась созданными иллюстрациями. Если очередная история смогла захватить его, мальчик неизменно рисовал целую серию замечательных рисунков. Друзья свободно раскрывали себя друг перед другом, и это было важно – они скрывали свое творчество от окружающих, ведь оно воплощало в себе юные души… и если не осторожничать, любой мог беспрепятственно их ранить. Мальчик и девочка дружно защищали свои творения от непонимания и насмешек серого мира.

– Я, честно говоря, не представляю, что могло произойти, чтобы у тебя из головы наша встреча вылетела. Ты же неделю напролет пытался из меня выудить о чем я буду рассказывать. Пришельцев встретил? Или на Марсе побывал?

Злость подруги чуть улеглась, и теперь ей можно все рассказать:

– Считай что угадала – почти пришельцы, и почти с красной планеты… Знаешь, как на самом деле санаторий для иностранцев называется?

– Который дальше в горы? – зачем-то спросила Алина, хотя наверняка поняла о чем идет речь.

– Да, тот самый…

– И как?

– «Красный Замок»!

– И причем тут это? – спросила Алина, но тут ее глаза начали округляться, а лицо удивленно вытянулось. Она явно поняла.

Алан самодовольно улыбнулся:

– Вот именно!

– Ты что, там был… внутри?! – недоверчиво сощурилась подруга.

– Не веришь?

– Какая разница, – отмахнулась она. – Я спрашиваю, как ты внутри оказался?

– Это долгая история… – он явно тянул момент триумфа.

– А я пока никуда и не спешу… Сегодня ты побудешь рассказчиком. Давай, начинай! – настаивала Алина.

– Как скажешь, – улыбнулся Алан. – Все началось с того, что вчера в раздевалке спортзала ко мне пристал Сос…

На весь рассказ ушло без малого два часа, но зато в него вошло все – с того момента, как он столкнулся с Цакоем, погоня в Мертвом Городе, находка странных часов, и завершив удивительным красным оазисом. Он смог поведать ей о совершенно другом воздухе, что находиться в стенах санатория; о свободных людях, что могут наслаждаться прекрасной музыкой; о картинах, которыми они любуются.

– Мне до сих пор не вериться, что все это находится так близко к нам. Помнишь, ты как-то рассказывала мне о звездных вратах, через которые можно попасть в параллельный мир? Так вот эти врата существуют. Правда, их хорошо охраняют…

Она слушала внимательно, даже ни разу не шевельнувшись, и не задавая вопросов, хотя обычно старалась выведать как можно больше. Но все изменилось, лишь стоило Алану начать рассказывать не о самом месте, а о Мари. Алина сразу оживилась, расспрашивая со всеми подробностями – от внешности и возраста, до характера и возможных недостатков…

Когда подруга стала спрашивать о непонятных вещах, которых Алан просто не мог знать, он насторожился. Ему начало казаться, что Алинин интерес к Мари чересчур активен для искреннего.

– Но ты тоже сильно не принимай увиденное близко к сердцу, – в конце концов, сказала Алина. – Ты смог увидеть прекрасную, но чужую жизнь. Смог побывать там, где никому из деревни побывать не удалось, и вряд ли удастся. Ты должен поблагодарить судьбу за… хорошую экскурсию, и продолжать жить в реальности. Если ты начнешь сравнивать то, что у тебя есть, с тем, что ты мог бы иметь – будешь несчастен. Поэтому восприми это как мимолетное приключение, и забудь!

Алана аж передернуло от этих слов: «Как можно забыть?! «Мимолетное приключение»? «Прекрасная, но чужая жизнь!? – она не так все поняла. Это я здесь словно на экскурсии. Это здесь ужасная и чужая жизнь!».

– С какой стати мне об этом забывать?! – чуть грубее, чем следовало, спросил он. – Во-первых, хозяин «Красного Замка» разрешил приходить и слушать музыку когда захочу…

– С чего это он так расщедрился? То и близко местным подходить нельзя, то, пожалуйста – «приходи, гостем будешь!», – в ее голосе явно звучало недоверие.

– Не знаю. Наверное за то, что Мари помог…

– А во-вторых?

– Что «во-вторых»? – не понял он.

– Ты сказал «во-первых», значит и второе должно быть.

– Ах, да… А во-вторых, Мари позвала меня сегодня к себе, попросила мои рисунки принести.

– И ты понесешь?!

– А как же! – уверенно сказал Алан, а про себя подумал: «Даже если ноги переломают, на брюхе поползу…».

– Ты же до этого никому не показывал свои рисунки, только мне. А тут какая-то незнакомка объявилась, и ты уже готов несмотря ни на что ей отдать всего себя?

Алан уже открыл рот, чтобы выдать очередную порцию желчи в сторону Алины, но почувствовав, что не все так просто, решил взять тайм аут. Он никогда до этого не видел в Алине столько сарказма, недоверия и злости в адрес людей. Наоборот, он считал ее зачастую слишком мягкой и искренней, а тут такое… С чего бы это она так завелась?

– Алин, я рассказал тебе все без утайки, потому что только с тобой я могу делиться всем зная, что ты на моей стороне – все поймешь, подскажешь, если что…

– И что, я тебе обязана за твою открытость? – огрызнулась она.

– Подожди, дослушай… – Алан глубоко вздохнул и продолжил. – Я с тобой поделился чем-то важным для меня. Рассказал о чуде, хоть и мимолетном, которое вдруг ворвалось в мою жизнь и дало мне почувствовать себя кем-то большим, чем просто куском дерьма, над которым издеваются в школе…

– Ты никогда им не был! – буркнула Алина.

– Неважно как ты меня воспринимаешь – главное кто я для самого себя! В санатории я встретил соратников, которые интересуются тем же что и я, и по-настоящему ценят то, чем я владею, но сам никогда не ценил. Они верят не в меня, а в человека – они дали мне понять, что каждый обладает всеми необходимыми талантами для счастья. Только в тот момент, когда ты должна радоваться за меня и вместе со мной, ты почему-то наоборот злишься и стараешься отобрать у меня только что зародившиеся жалкие крупицы веры в себя. Почему? Я не понимаю…

Алина, все это время молча сидевшая на стуле и глядящая куда-то мимо Алана, наконец-то оторвала тяжелый взгляд чтобы посмотреть ему в глаза.

– Послушай… – она встала и пересела к нему на кровать. Алан явно напрягся, ее близость была обычной, но сегодня почему-то смущала его. – Я понимаю, что этот поход был для тебя чем-то важным и значительным. До сих пор мне никогда не доводилось видеть тебя таким воодушевленным. Но в этом и опасность. Спустись на землю, ты слишком улетел в облака. Э-эй, я здесь… и ты здесь… а они там! У нас разные миры, и дороги тоже разные. Тебе семнадцать. Ты ученик в школе. И даже в город не сможешь уехать, потому что никто из нашей деревни, кроме семьи старосты, не в состоянии содержать детей в городе. Уэйк ап! Проснись! Или ты думаешь, что они, богатые иностранцы, примут тебя в свои ряды с распростертыми объятьями? Ты для них чужак…

– Но там я не чувствовал себя чужаком. В том то и дело! – возразил он.

– Какая разница, что ты чувствовал?! Главное – реалии. Алан, ты же знаешь, я всегда с тобой, но в этот раз, кажется, ты перегнул палку. Мечтай, но делай это с оглядкой на настоящую жизнь.

– Настоящая жизнь там, а не здесь!

– Алан… Здесь люди которые тебя любят, – она подвинулась к нему, и протянула руку, дотронувшись ладонью до щеки. Мальчик оцепенел. – Все в порядке. Все будет хорошо.

– Ты чего, Алин? – если б мог, он вжался бы в стену. Еще ни разу он не видел в ее взгляде любовь. – Прекращай прикалываться!

– Придурок! – выругалась она на него, и выбежала из комнаты.

Ему понадобилось какое-то время, чтобы прийти в чувства.

Алан решил пойти в санаторий часам к трем, как раз после обеда. Во-первых, он успеет примелькаться матери, сделать все дела по дому и, освободившись, со спокойной душой сказать, что идет в гости к Тамику. Алан специально устроил эту псевдо дружбу с ним, чтобы по необходимости оправдывать свои исчезновения походами в гости или совместными прогулками, которых в действительности не было. Маме Тамерлан нравился, поэтому она с удовольствием отпускала сына к нему на длительное время ни о чем не беспокоясь. Но и Тамику за то, что он не отрицал дружбы, а где надо и привирал, приходилось периодически платит скудными вкусностями, что можно купить в магазинчике. Но свобода, хоть и временная, того стоила.

Во-вторых, в «Красном Замке» как раз закончится обед и Мари, скорее всего, будет свободна. Он безумно хотел вернуться туда, но и навязываться – нет уж. Алан и в обычной жизни боялся быть лишним, а что говорить про таких важных людей как Мари и Джим.

Одевшись, он застелил кровать и вышел из комнаты.

– Доброе утро, – поздоровался с привычно шаманящей за плитой матерью.

Вместо приветствия она обернувшись, поцеловала его в щеку, чтобы затем вновь вернуться к своему занятию.

– Что вы уже с Алиной не поделили? Вылетела пулей из комнаты, – мать кинула через плечо лукавый взгляд. – Небось приставал? Но ничего, дело молодое…

Мать засмеялась. Достала тарелку. Положила еду.

– Вот, со вчера осталось. Хотя тебя на празднике и не было… Много твоих одноклассников с родителями пришли. И Тамик тоже…

Алан налил в чашку молока.

– Я с ним сегодня как раз встретиться должен…

– А разве они не едут в соседнюю деревню к швее? У них же свадьба на носу – старшая сестра и так в девках засиделась. Ей уже двадцать два – еще год, и вообще мужа не сможет найти…

– Мы с Тамиком договорились, он не должен ехать, – Алан напрягся, понимая, что может быть разоблачен. – Они ведь и без него справятся с выбором наряда.

– Только ты сначала с тюками сена разберись. Если не сделаешь отец разозлится – и так уже до предела затянули.

– Хорошо… Я ближе к двум пойду, – предупредил он.

– Смотри сам.

До двух время просто безумно тянулось – это было ужасно. Секундная стрелка, что неподвижно замерла на наручных часах, казалось корнями приросла к самому центру сердца и уже оттуда превратила его жизнь в вековые скалы – холодные, громоздкие, неподвластные времени. А он наоборот жаждал поскорее приблизить столь желанный час встречи… с ней.

Пока Алан перетаскал часть соломы в хлев, пока прибрался в комнате, пока сбегал к Тамику предупредить, чтоб тот не высовывался и если что – «прикрыл», пока выбрал лучшие рисунки…