Текст книги "Чернокнижник"

Глава 17

Катя просмотрела плёнку, которую принесли Шурик и Юрик и довольно потёрла руки.

– Великолепный материал! – похвалила она. – Значит, послезавтра?

– Теперь уже завтра, – уточнил Шурик.

– Ну вот, материала у вас более чем достаточно. Остаётся всё, что вы засняли переложить на бумагу. А послезавтра снова на съёмку.

– Послезавтра ничего интересного не будет. Повторится то, что мы уже видели.

– Не скажите! Послезавтра будет самое интересное: они принесут рукописи. Он предаёт свою жену, а она – своего мужа.

– Это банально, – засомневался Юрик.

– Твой Чехов с Достоевским никому не нужны. Все почему-то предпочитают именно эту пошлую банальность.

– Я просто хотел сказать… – попытался исправить свою ошибку Юрик.

– Ты хотел сказать, что вы с Шуриком всего лишь исполнители, а заказчики платят за то, что нужно им. К тому же, заказчики рассчитывают на ваш талант. Добавьте перца в этот материал, сделайте так, чтобы у читателя слюнки потекли.

Может быть, те способы, которыми Шурик и Юрик добывали свой материал, и не самые чистые, может быть, следовало отказаться и дальше с гордо поднятой головой прозябать в нищете, но что бы это изменило? Народ снова полюбил бы Чехова или Достоевского? Как бы не так! Современному народу как воздух нужна порнография, наркотики, убийства и предательство. Истинный заказчик – это народ, а не чиновники из политбюро. И именно народу служили молодые писатели, а в прошлом комсомольские активисты, Шурик и Юрик.

Возвращаясь со следующего свидания домой, Вера еле себя сдерживала, чтобы не заглянуть в рукопись, которая была у неё в сумочке. В своём воображении она уже видела, как её муж, а стало быть и она, взойдёт на вершину материального благополучия. Она почему-то вспомнила Катерину, которая посоветовала через постель выведывать у конкурента планы и таким образом всегда опережать его. Как она поначалу возмущалась из-за этого предложения! Как негодовала! А теперь она мило улыбалась, вспоминая время, которое провела со Славой. За всю семейную жизнь она не испытывала ничего подобного. Муж есть муж. Для него интимная близость скорее обязанность, чем любовь. Каждый день одно и то же. Никакой фантазии, никакого праздника. А со Славой? Вера закрыла глаза и стала вспоминать чудесные мгновения, которые, к сожалению, так быстро закончились. Однако в раю невозможно находиться вечно. Стоило ей закрыть глаза и предаться чудесным воспоминаниям, как что-то жёсткое больно толкнуло её в спину. Вера открыла глаза и увидела пьяного и грязного мужика, который нёс лестницу и размахивал ей так, будто собирался снести этим оружием всё. Женщина хотела возмутиться, но мужик опередил её.

– Что глаза закрыла, дура? – он испепелил Веру гневным взглядом и обложил таким отборным матом, что та ещё долго стояла, будто парализованная.

Этот мужик почему-то так испортил настроение, что Вере самой захотелось обматерить кого-нибудь.

Когда она зашла в квартиру, муж сидел и что-то строчил.

– Ну что, принесла? – спросил он, даже не подняв головы.

Вере почему-то стало обидно. «Неужели он не понимает, что мне пришлось заплатить за рукописи? Он не такой дурак. Всё он понимает, только думать об этом не хочет», – подумала она. Её рука потянулась за рукописью к сумке.

– Сделай что-нибудь поесть, – приказал муж.

– Ты бы хоть посмотрел на меня. Я всё-таки женщина.

– Неужели ты не видишь, что я занят? Мужчина, женщина… Какая разница? Вот ляжем спать, тогда и вспомним об этом.

– Да ты, поди, и забыл уже, какая я в кровати. – Вера с тоской посмотрела на мужа.

Её взгляд упал на листы бумаги, что лежали на краю стола.

– Можно мне почитать?

– Вера, ну не мешай! Иди на кухню, сделай что-нибудь пожрать, а то в животе уже бурлит от голода.

Рука, которая уже почти вытащила рукопись, вдруг опять затолкала её в сумку. Женщина ушла на кухню и вернулась с заплаканными глазами минут через сорок.

– Иди, жри, – сказала она зло. – Я тебе целую кастрюлю макарон наварила.

– И всё?

– А на большее ты не заработал.

– Вера, ну перестань, – стал успокаивать Николай жену. Он собрал со стола листы бумаги и протянул их жене. – Возьми, почитай. Может быть, присоветуешь чего?

Вера забрала листы и ушла в спальню. Понемногу она успокоилась и стала читать творение своего супруга. Дочитав до конца, она почувствовала, что нечто подобное она уже где-то видела. Вера задумалась и вдруг улыбнулась – то, что написал муж, она видела в мыльной опере, которую смотрела год назад. Она вытащила из сумки рукопись Славы и прочитала её. У него было поинтересней, но тоже достаточно скучно.

* * *

В то время, как Вера читала сочинение Ворошилова, тот сидел у Чернокнижника и с замиранием сердца ждал, когда он закончит читать его рукопись.

Пётр перевернул последний листок и отложил рукопись.

– Ну, что я могу сказать? Средненько. Сейчас все магазины такой литературой завалены.

– Что же тебе надо?

– Надо, чтобы читатель не мог оторваться. Надо, чтобы он думал, что сюжеты не выдуманы автором, а взяты из жизни.

– Где же я тебе эту жизнь возьму, если я почти из дома не выхожу?

– Выходишь, выходишь. Помнишь наш вечер встречи? Вот этот сюжет с селёдкой под шубой…

– Да, здорово тогда получилось!

– Вот и вставил бы его.

– Про Кольку написать?

– А почему бы и нет? Кстати, его баба к тебе ходит?

– А ты откуда знаешь?

– Она ведь твой адрес у нас узнала.

– Да?

– Я так полагаю, вы с ней не только чай пьёте?

– Слушай, баба, я тебе скажу, – во! – Слава смачно сжал кулак и выпрямил большой палец. – Что ж мне, порно-роман писать? Меня же Колька потом убьёт.

– Зачем же порно. Пусть тебе Колькина баба расскажет все интимные подробности своей семейной жизни. Читатель такое любит. А Николай про тебя даже ничего не подумает. Он же понимает, что такие подробности никто, кроме него, знать не может. Разве ему известно, что ты тоже пишешь?

– Думаю, что догадывается. Его баба у меня рукописи забирает и копии с них делает. Как она говорит, в качестве гарантии. Правда, не могу никак понять, каких гарантий?

– Вот и отлично! – воскликнул Чернокнижник. – Это и будут твои гарантии. Ей пиши одно, а для меня другое.

Механизм, построенный Чернокнижником и Катериной, начал работать. Пётр получал материал от своих литературных рабов, который необходимо было переработать и на его основе создать что-нибудь феноменальное. Вечером два стратега, обработав всю информацию, садились напротив друг друга и делились своими соображениями относительно будущего романа.

– Понимаешь, система должна быть уравновешена, – говорила Катя. – Жена Семёнова спит с Ворошиловым, который описывает чувства Веры. А чувства самого Семёнова никто не описывает.

– Стало быть, надо, чтобы жена Ворошилова спала с Семёновым, – предложил Пётр. – Правда, она ничего не может описать, так как никогда вообще не писала.

– А это и не надо, – продолжила Катя. – Ты выполнишь за неё эту работу, а информацией снабжать тебя стану я.

– Ты?

– Конечно. Я стану её подругой, от которой не будет никаких секретов.

– Что же для этого надо сделать?

– Деньги. Я предложу ей деньги. Насколько я понимаю, у неё двое детей и мама?

– И муж, – уточнил Пётр.

– Муж не в счёт. Я сделаю так, что её фактическим мужем станет Семёнов.

– В таком случае, система замкнётся: с каждым днём пропасть между нашими героями будет расти всё больше и больше, противоречия будут нарастать всё острее и острее, а следовательно, и материал друг на друга они станут приносить нам быстрее и быстрее.

– А интимную сторону нам предоставят Шурик и Юрик.

– Всё отлично придумано, – похвалил Чернокнижник. – Хватит ли денег на гонорары этой четвёрке?

– До гонораров ещё дожить надо, – задумчиво сказала Катя.

– Кому дожить, нам?

– У нас никаких противоречий нет, – успокоила его Катя, – им, разумеется.

Николай закончил свою главу гораздо раньше, чем ему было положено. Он принёс рукопись Петру и ждал приговора товарища. Однако Сапожников, прочитав сочинение, вовсе не пришёл в восторг.

– Я же тебя просил, – отчитывал его товарищ, как школяра. – История должна быть жизненной, то есть, взята из конкретной жизни.

– Неужели, то, что я написал, не похоже на конкретную жизнь?

– Похоже, но не более того. А надо, чтобы она была взята из жизни: чтобы события были действительными, а не вымышленными, и чтобы герои были действительными с настоящими именами и фамилиями.

– Может быть, тебе надо, чтобы одним из героев был я? – разозлился Николай.

Однако Пётр не только не заметил обидных ноток в голосе товарища, а даже ухватился за эту мысль.

– Отлично! Я не ошибся в тебе! Такого действительно никто ещё не писал. Вспомни, выдающиеся учёные прежде, чем явить своё открытие миру, проверяли его на себе. Ты будешь первый писатель, который не просто опишет свою жизнь, а специально окунётся в жизнь иную, чтобы явить её читателю.

– Да, но моя жизнь ограничена определёнными обязанностями…

Собеседник не дал закончить Николаю.

– О чём ты говоришь?! Это научный эксперимент. К этому и надо относиться, как к научному эксперименту.

Николай вдруг почувствовал себя учёным, первооткрывателем. Он – один из первых, а лучше, самый первый бросит себя в жерло истины, он пожертвует собой, чтобы эту истину познали люди. Николаю даже показалось, что у него сзади стали расти крылья, но такая сладкая и величественная картина вдруг исчезла, стоило только подумать о том, что для того, чтобы самому попасть в сложную жизненную ситуацию, эту ситуацию вначале надо найти. Пётр как будто прочёл его мысли.

– Я помогу тебе, – сказал он. – Моя Катя познакомит тебя одной дамой, которая просто утопит тебя в острых сюжетах: успевай только записывать.

Разговор, который начался так неприятно, закончился неожиданно успешно. Николай не пришёл, а прилетел домой на крыльях удачи. Жена, которая вертелась перед зеркалом, когда муж вернулся домой, бросила на него пренебрежительный взгляд и, скрывая улыбку, сказала:

– Я сегодня, чтобы не мешать тебе, задержусь у подружки.

В последнее время, Вера стала всё больше и больше раздражать Николая. Он не мог понять, чем именно, но пропасть между ними росла всё больше и больше.

– Да хоть вообще не приходи, – ответил Коля жене.

– Договорились, – тут же ответила она. – Приду утром.

Она чмокнула мужа тем поцелуем, коим обычно провожают в последний путь родственника, которого при жизни терпеть не могли, помахала ручкой и убежала.

Катя сидела в кафе и слушала грустный рассказ Наташи Ворошиловой о своей трудной и несправедливой судьбе.

– … у мамы были скоплены деньги на всякий пожарный случай, так он их все промотал, – жаловалась Наташа. – Она-то думала, что ему по работе надо, а он…

– А он употребил их в своё удовольствие.

Наташа горько кивнула головой.

– Как теперь жить? Ума не приложу!

– А я помогу вам.

– Вы мне? – не поверила своим ушам Наташа.

– Он ведь принёс моему мужу рукопись. Не всю, конечно, но на аванс он заработал. Так вот, я ему этот аванс урежу вдвое. Вторая половина по праву принадлежит вам.

Катя вытащила из сумочки деньги и передала их Наташе. Та чуть не лишилась рассудка от удивления.

– Так много?!

– Это только половина. Вторую половину я отдам ему.

Наташа быстро убрала деньги и воровато осмотрелась по сторонам.

– А если он узнает? – шёпотом спросила она собеседницу.

– А если мы ему об этом ничего не скажем? – улыбнулась Катя.

– Но ведь Пётр может сказать.

– Пётр занимается только литературой. Он сам не знает, что и кому положено.

Катя дружески посмотрела на Наташу и хитро улыбнулась.

– Это будет наш маленький женский секрет.

Трудно сказать, чем являются деньги в человеческих отношениях, в одних случаях они разбивают эти отношения на мелкие осколки, а в других, наоборот, способны склеить мелкие осколки в крепкие отношения. В нашем случае они создали отношения новые, крепкие и надёжные.

Совсем недавно две девушки совсем не знали друг друга, а сейчас сидят и посвящают друг друга в самые сокровенные тайны. Правда, если внимательно послушать их беседу, то можно понять, что посвящает в свои тайны только одна, а вторая больше слушает, чем говорит. Но разве это важно? Главное, что есть человек, который выслушает, что наболело, и не только выслушает, но и пожалеет, и не только пожалеет, но и поможет. А это дорогого стоит.

– …я ведь молодая женщина, а он, как мужчина, совсем не интересуется мной, – жаловалась Наташа своей новой знакомой.

– И, тем не менее, у вас двое детей?

– Ой, когда это было? Дети появились, а отношения закончились.

– Значит, отношения всё-таки были?

– Если корпоративную вечеринку можно назвать отношениями, то тогда, наверное, были.

– Зачем же надо было выходить замуж?

– А дети? Кто их кормить будет?

– А сейчас он их кормит?

– Как бы не так. Сейчас кроме детей приходится кормить и его. Видно, наша доля такая женская: несколько минут наслаждения, а потом всю жизнь расхлёбывай эту кашу.

– А ты возьми, и измени эту долю.

– Как?

– Да так же, как он это делает. Неужели ты думаешь, что кроме него на свете нет мужчин?

– Нет, я так не могу. Если бы я не была замужем, тогда…

– А он где сейчас, как ты думаешь?

– По бабам ходит, мамины деньги проматывает. Я же чувствую, что от него духами пахнет.

– Он мамины транжирит, а у тебя теперь его деньги есть. А вдруг твой новый мужчина будет совсем другим, а вдруг с ним не только ты, но и твои дети будут в достатке?

Наташа задумалась. А действительно, кто придумал, что мужчинам можно делать что угодно, а женщинам нельзя ничего? Почему он может получать удовольствие, а она должна только носки его вонючие стирать? Из-за детей? Так он этих детей и объедает.

Видимо, то, что думала Наташа, было написано на её лице, потому что собеседница продолжила их вслух.

– Лично я совершенно свободна от этих средневековых комплексов. И, как видишь, живу совсем неплохо.

Наташа хотела спросить Катю, есть ли у неё дети, но почему-то не решилась.

– У меня завтра встреча с одним очень интересным мужчиной, если хочешь, приходи.

– А что я там буду делать?

– То, что женщины делают с мужчинами.

– Втроём? – испугалась Наташа.

– Нет, это тебе ещё рано. Мы посидим немного втроём, а потом я найду причину, чтобы уйти. Кстати, этот мужчина тоже писатель.

– А вдруг он знает моего Вячеслава?

– Надеюсь, у тебя хватит ума не говорить ему про своего мужа?

* * *

Поначалу Наташе было неудобно в незнакомой ей компании. Она то и дело смотрела на часы и ждала, когда эта встреча закончится. Но постепенно вино, которого было в изобилии, сделало своё дело, и скованность куда-то ушла. Наташу даже увлекла тема разговора: молодой человек с упоением рассказывал о героях-врачах, которые, прежде чем лечить людей, испытывали свои новые препараты на себе. Она не принимала участия в разговоре, а только слушала, но сюжеты, рассказываемые собеседниками, взятые ими из книг и кинофильмов, увлекали её всё больше и больше, и наконец поглотили симпатичную девушку окончательно. Наташа даже не заметила, как её знакомая встала из-за стола, посмотрела на часы, забеспокоилась, что-то сказала молодому человеку и исчезла. Она не заметила, как она и молодой человек перекочевали из-за стола на диван, как их тела уже ничто не разделяло, и как рука молодого человека легла туда, где дозволялось находиться только руке мужа. Наташа хотела возмутиться, но рука сама, почувствовав, что перешла запретную черту, поспешила убраться.

– Взять хотя бы супругов Кюри, – продолжал молодой человек так, будто его рука и не переходила границы дозволенного.

– А при чём тут Кюри? Они не знали, что их опыты вредны для здоровья.

– Ты думаешь, что если бы они знали о радиации, то прекратили бы опыты?

Наташа молчала. Но её запинка вовсе не была обусловлена супругами Кюри. Она вспоминала, когда они с её собеседником перешли на «ты».

– Разве мы с вами пили на брудершафт? – спросила она.

– Отличный тост! – воскликнул собеседник. – Как же я это раньше не предложил?

Он встал с дивана и наполнил фужеры.

– Пить надо обязательно до дна, – предупредил молодой человек.

Наташа не успела не только что-то сказать, а даже подумать, как Николай поднёс бокал к её губам, причём так, что ей обязательно надо было отпить, иначе её нарядное и единственное платье было бы залито вином и испорчено. Когда угроза платью миновала, Наташа хотела отодвинуть фужер, но не тут-то было.

– До дна, до дна, – настаивал кавалер.

Наташа исполнила его требование и чуть не выронила фужер из рук. Кавалер поймал фужер и поставил на стол. Однако поддержки требовал не только фужер. Ноги дамы подкосились, и если бы не Николай, она оказалась бы на полу в совсем неприглядном виде.

– А теперь надо трижды поцеловаться. Это не я придумал, так положено.

Николай подхватил девушку и уложил на диван. Что касается рук, то всякие границы для них перестали существовать, чем они и воспользовались незамедлительно.

* * *

Юрику и Шурику казалось, что тяжелее их работы не существует. И, в известном смысле, это было действительно так. Необходимо было не только заснять материал, но и самим не обнаружить себя, что сделать было исключительно тяжело, ибо стоны от созерцания сами собой вырывались из груди.

– Зачем нам эти камеры? – ворчал Шурик, – неужели мы не способны на бумаге изложить всё, что видели?

– На бумаге каждый дурак может, – возражал ему приятель. – А как тебя можно проверить?

– Меня проверять не надо. Я и без всего этого, – Шурик показал рукой на камеру, – могу написать.

– Таких писак, как ты, хоть пруд пруди! Ясно сказано, что издательство интересует материал, максимально приближенный к реальным событиям. Вот поэтому они и хотят нас проверить.

– Слушай, а когда они нам аванс выдадут? – вдруг спросил Шурик. – Судя по тому, как эти кувыркаются, – он опять показал на камеру, – им уже заплатили.

– Просто так никто ничего платить не будет. Надо хотя бы что-то написать.

– Ты хочешь сказать, что они написали?

– Конечно, – уверенно сказал Юрик. – Ты же видишь, как они оттягиваются.

– Юрка, а давай разделимся, – предложил Шурик. – Я буду писать про Ворошилова, а ты про Семёнова.

– Отлично! Таким образом, мы увеличим свою производительность труда вдвое.

* * *

Просмотрев скопленный материал, стратеги разложили на столе «карту боевых действий» и потёрли руки от удовольствия.

– А ты боялся, что у тебя сюжетов не хватит, – радовалась Катя.

– Теперь их девать некуда.

– Девать их есть куда. Давай составим схему. Расположим сюжеты так, чтобы они составили цепь и пришли к логическому концу.

Пачки бумаги, которые заключали в себе отдельный сюжет, стали кочевать по столу, образуя причудливый хоровод. Наконец каждая пачка заняла своё место. Катя взяла фломастер и прямо на скатерти провела стрелки от одной стопке к другой.

– Зачем ты скатерть испортила? – удивился Чернокнижник.

– Эта скатерть прославит нас!

Пётр посмотрел на стол. Его внимание привлекли несколько коробочек с плёнкой от кинокамеры.

– А это не пригодилось? – спросил он Катю.

– А это самая главная деталь в нашем деле.

– Не понял, – удивился Чернокнижник.

– Всё поймёшь в конце, – зло улыбнулась Катя.

Глава 18

После того, как известие о распаде Союза Советских Социалистических Республик потрясло мир, полковника отправили в отставку. Напрасно он доказывал своим начальникам, что они сами не верили той информации, которую тот поставлял. Нужно было найти стрелочника, и он был найден. Полковник оказался в ненужное время и в ненужном месте. Мишель, который целиком и полностью зависел от полковника, тоже остался не у дел. Только Пётр, окунувшись в свой, никому не ведомый, мир ничего не видел и ничего не слышал.

Однажды Мишель, разговаривая с Петром, завёл разговор о книге.

– Почему ты не спрашиваешь меня, где твоя книга?

– Я даже не думал об этом. Гонорары платят исправно, следовательно, и с книгой всё в порядке.

Лицо Петра вдруг стало серьёзным. Кто-то неведомый вытащил его из виртуального мира.

– А что с моей книгой? – испуганно спросил он.

– Никакого издательства нет. После «Трупопровода» твоя деятельность, как писателя, закончилась.

– Что ты такое говоришь, Мишель? А как же гонорары? Куда же ты тогда относил рукописи?

– Ты слышал, что в твоей стране за каждым иностранцем, приезжающим из чуждой страны, КГБ ведёт наблюдение?

Пётр кивнул головой.

– Это нормальная практика. Так поступают не только у вас.

– Значит, всё это время ты следил за мной? – Пётр разочарованно посмотрел на своего собеседника. – А я считал тебя своим другом.

– Я действительно твой друг, только стал им не сразу.

– Стал другом, и в тоже время следил.

– Не следил я за тобой. Я просто показывал твои рукописи своему начальнику. Здесь в Европе все боятся Россию, не верят ей. Разве ты не служил бы своей стране?

Пётр слушал Мишеля, а сам думал про Россию. Неужели он предал её? Неужели можно было вредить Родине из-за каких-то тупых партийных выскочек? Он должен был предвидеть, что его способностями воспользуются в первую очередь спецслужбы.

– Значит, уйдя от одного КГБ, я попал в другое? Выходит, мои способности нужны вам только для получения информации?

– Информация была, но ей никто не воспользовался.

– То есть, как?

– Меня и моего начальника выгнали из конторы.

– За что?

– За то, что я утаил от них информацию о распаде СССР.

– Ничего не понимаю, – затряс головой Пётр, – ты только что сказал, что передавал спецслужбам мою информацию.

– Передавал, только ей никто не поверил. Что касается распада СССР, то мой шеф – полковник не стал передавать её, боялся, что над ним смеяться будут.

– Не поверили, стало быть?

– Не поверили, – ответил Мишель.

Лицо Петра слегка прояснилось. Уголки губ, опущенные до сих пор вниз, выпрямились и стали подниматься наверх. Он заулыбался и вскоре хохот потряс комнату. Мишель даже испугался, что завёл этот неприятный разговор. Неужели то, что он сказал, было способно задеть психику ранимого писателя? Он с ужасом посмотрел на своего товарища и схватился за голову.

– Значит, не поверили? – продолжал смеяться Пётр. – Так мне и в России не поверили. Они же выгнали меня за клевету на государственный строй. Выгнали, потому что не поверили!

– В это трудно поверить, – сказал Мишель.

Смех прекратился. Улыбка слетела с лица Петра. Он посмотрел на Мишеля и серьёзно сказал:

– Можешь передавать мою информацию куда хочешь, ей всё равно никто не поверит.

– Почему? – таинственно спросил Мишель.

– Потому что это пророчество, – сказал Пётр. – Пророк может заглянуть в будущее, но никто не в состоянии изменить его. Стало быть, поверить пророку может только тот, кто не в состоянии что-либо изменить. Ты веришь мне? – серьёзно спросил Пётр Мишеля.

Тот молча кивнул головой.

– А твой полковник?

Мишель опять кивнул головой.

– Вот поэтому вас выдворили так же, как и меня. Благодарите бога, что только из конторы, а не из страны. Кстати, а где теперь твой полковник?

– Мы с ним в последнее время немного злоупотреблять начали, – Мишель щёлкнул указательным пальцем себе по горлу, – а тут такой стресс… Вот никак не остановится. Он сейчас в русском ресторане. Там напиться до беспамятства не считается зазорным.

– В русском ресторане? Это в котором должен быть я?

– Ты нобелевский лауреат, у тебя деньги есть, а у него, кроме военной пенсии – ничего. Правда, у меня и того нет.

– Всё равно, он не выйдет из запоя, – серьёзно сказал Пётр. – Это случится только в одном случае: если он найдёт хорошую работу.

– Где же её найти?

– А её и искать не надо.

Теперь лицо Мишеля прояснилось, теперь складки его губ, смотрящие вниз, потянулись кверху.

– Действительно, – воскликнул он, – почему бы нам не организовать издательство? Деньги у нас есть, связей у полковника хватает, а что касается автора, то такого ни у кого нет.

Однако лицо Мишеля вновь стало серьёзным. Он посмотрел на Петра заискивающим взглядом и спросил:

– А ты поверишь нам после того, что произошло?

– Это вы должны верить мне, а я знаю наверняка.

Обычно, когда человек слышит фразу «он бросил пить», на лице невольно появляется недоверчивая улыбка. Действительно, кому из нас приходилось видеть человека, который бросил пить и не прикасался к этой гадости? И какую бы мы рекламу не слышали, какие бы заверения не давали бы врачи, мы знаем наверняка одно: в самом лучшем случае, страдающий этим недугом продержится год или два, чтобы снова сорваться в так называемый «штопор». Правда, есть средство, которое даёт очень неплохие результаты – это работа. Человек так должен увлечься ей, так уйти в неё, что тот мир, в котором он находился недавно, просто перестанет для него существовать со всеми привычками, как полезными, так и вредными.

Полковник, получив предложение от своего недавнего подчинённого организовать и возглавить новое издательство, так уцепился за него, что не только забыл про русский ресторан, но даже про то, что совсем недавно был грозным и всемогущем полковником правительственной спецслужбы. Грозные тучи невостребованности недолго скрывали от него голубое небо удачи. Он снова был в строю и не только в строю, но и командиром этого строя.

Только однажды, после удачно заключённого контракта, отдыхая с Мишелем в баре, он спросил:

– Не понимаю, а почему руководителем вы избрали меня? Деньги вложены в основном его, первые книги будут изданы тоже его…

– Он писатель, – попытался объяснить Мишель. – Его мир далёк от того, в котором живём мы. Для него главное, чтобы никто не мешал ему писать.

Полковник постарался понять, что ему сказали, но не смог.

– А ты? – спросил он Мишеля.

– Я хороший ведомый, а ты хороший ведущий. Не может же наше издательство издавать только одного писателя. Я буду главным редактором.

То, что сказал Мишель в конце, полковник понял плохо, зато, когда услышал слова «ведущий» и «ведомый», сразу почувствовал себя в своей тарелке. Пахнуло чем-то родным, военным. Будто его не уволили, а перевели служить в авиацию.

С военной настойчивостью полковник запустил сложный механизм издательства. Сотрудники делали своё дело с военной чёткостью. Настал момент, когда на расчётный счёт издательства стали поступать деньги.

Полковник любил гулять по улицам Парижа и заходить в книжные магазины. Он искал глазами пока ещё единственную книгу своего издательства, и, найдя, долго любовался ей. Единственное, что было ему непонятно, так это то, что книга всегда находилась в разделе фантастики. Он спрашивал продавцов, почему именно там было определено для неё место, но те вежливо улыбались, но ничего не меняли. Водился один грешок за полковником: он не любил читать художественную литературу. Ему было скучно. Другое дело, литература служебная – там всё понятно. А художественная? Зачем читать то, чего никогда не было? Самой толковой книгой для полковника был устав, но судьба развернулась так, что он вынужден был заниматься художественной литературой. Для того, чтобы хоть как-то ликвидировать этот изъян, он взял книгу Сапожникова и стал не столько читать её, сколько изучать.

* * *

…Перед тем, как начать дело большое, а точнее сказать, эпохальное, необходимо собраться с силами. А где же можно собраться, как не в Форосе? Тёплое море, президентские апартаменты, а самое главное, нет этих противных физиономий президента РСФСР и Украины. Эти два деятеля в последнее время измотали все нервы: если Украина придиралась практически к каждому пункту Союзного договора, то президент РСФСР не упускал ни одного случая, чтобы не облить грязью своего бывшего партийного товарища. Если, конечно, быть объективным, то причина для этого была. Во времена, когда президент РСФСР был первым секретарём Московской партийной организации, никто иной, как генсек выгнал его с этой высокой должности. А что прикажете делать? Когда практически всю верхушку московской партийной организации выгнали и на освободившиеся места первый секретарь посадил своих людей, в политбюро никто слова не сказал: так все делают. После того, как первый секретарь выгнал тех, кого сам же и посадил, в политбюро стали переглядываться. Уволенные партийные работники стали писать жалобы и впервые на Старой площади прозвучало слово «бульдозер». Эта строительная машина почему-то очень полюбилась политбюро: во времена Хрущёва громче всех партийных съездов прозвучало выражение «Бульдозерная выставка», тогда бульдозеры были использованы, чтобы сравнять с землёй чуждое социалистическому государству буржуазное искусство (если, конечно, слово искусство можно применить к этой мазне). Сейчас «бульдозеру» придавалось иное значение. Имелось в виду, что первый секретарь московского городского комитета партии, как тогда, при Хрущёве, пытается сравнять с землёй то, что ему не нравится, а именно, партийные кадры. Тогда в политбюро не стали обострять обстановку. Но, когда партийные кадры были заменены в третий раз, политбюро было вынуждено вмешаться. «Боря, ты неправ!» – прозвучало как приговор, и бывший первый секретарь московского городского комитета партии был назначен на унизительную должность министра строительства. Следует отметить, что не расстрелян, не замурован в набережную Беломоро-Балтийского канала, не распят на кресте, не сожжён на костре, а назначен министром. И вот вам благодарность – вместо «спасибо» одни плевки и критиканство. В старые добрые времена нашли бы, чем заткнуть рот такому говоруну, но в стране объявлена гласность и плюрализм. Один президент объявил, а второй ловко этим стал пользоваться. Ловко, потому что для русского человека нет ничего лучше, как пожалеть обиженного или юродивого. Обиженный в сознании людей олицетворяет все обиды народа, все его невзгоды. Всем кажется, что если поддержать мученика, то и тот в свою очередь не забудет свой такой же измученный и оскорблённый народ. А народ и вправду измученный и оскорбленный. То его красный террор уничтожал, то белый, то в лагерях его гноили, то фашисты убивали, не успели голову поднять, а тут гонка вооружений, будь она неладна. А вот он, наш герой, – скромный, как мы все. Лечится в простой районной поликлинике, а не у Чазова. Из первых секретарей недавно выгнали, значит не по вкусу им пришёлся, стало быть, наш человек. А тут слух пошёл, что КГБ охотиться за ним стал. Хотели убить, но не получилось, так на железнодорожных путях и нашли его, еле спасли. Нет, для России не сыскать лучше президента. А то, что они с союзным президентом грызутся, как собаки, так это их дело.

Всё это ерунда: нравится президент кому-нибудь или нет – им руководят государственные интересы, а не личные. Самое главное, что текст Союзного договора согласован. Отдохнуть немного в Форосе, вернуться в Ново-Огарёво и 22 августа подписать. Вот и всё.

Полковник закрыл книгу и вытер со лба пот. «Почему же они не поверили? Ведь именно так и было!» Читать дальше было неинтересно. Зачем, если известно, чем закончилась эта история? А ведь он не сидит просто так, что-то пишет. Полковник посмотрел на часы, оделся и вышел из дома.