Текст книги "Чернокнижник"

Глава 11

Татьяна Александровна Соколова, как и большинство девушек своего времени, шла по жизни по давно проторённому маршруту, не стараясь сойти с него, чтобы посмотреть: а что там, за пределами этого маршрута? А для чего? Зачем заглядывать туда, где может случиться всё, что угодно? Однажды она уже не послушала своих родителей, и вместо того, чтобы в отпуск ехать к Чёрному морю и подставлять своё тело под ласковые лучи южного солнца, сходила в РОНО и взяла направление в пионерский лагерь в качестве вожатой. Отпуск, проведённый среди детей и своих сверстников, так понравился ей, что на следующий год она даже слушать не хотела родителей, которые настоятельно рекомендовали ей опять ехать на юг и убивать свой отпуск среди уже немолодых людей за преферансом. Как жаль, что она не послушалась их тогда! Как жаль, что ветреность и беспечность взяли верх над мудростью и осторожностью. То, что произошло с молодой учительницей, превзошло самые мрачные и пессимистичные мысли. И даже сегодня, по прошествии многих лет, она не могла вспоминать про это без содрогания. Директор школы, дай Бог ему здоровья на тысячу лет, буквально вытащил молодую девушку из петли, в которую та уже готова была засунуть свою голову. Жених, которому она всё рассказала, при самом хорошем раскладе, должен был бросить свою невесту, плюнув в её сторону. Но Таня твёрдо решила тогда рассказать всю правду. Рассказать, а там будь, что будет. И чудо произошло: жених не прогнал, не плюнул в её сторону, а понял и простил. Вопреки всем неприятностям, Таня удачно вышла замуж, сменив фамилию Бахметьева на фамилию Соколова. Время постепенно заглаживало рубцы, оставленные в душе трагедией, и Таня вычеркнула бы из памяти всё, что с ней произошло, если бы Господь не распорядился по-другому. Будто напоминанием о беспечности, будто наказанием за непослушание родителям и своеволие, Таня после той кошмарной ночи получила недуг, который не позволял вычеркнуть из памяти ненавистные события. Тогда, когда хмель лишил её сознания, девушку спрятали в кустах от проснувшихся детей. Никто даже не заметил, что она пролежала несколько часов в холодной ключевой воде. Сегодня эта, казалось бы, незначительная деталь, полностью лишила её возможности стать матерью. Куда только не обращалась бедная женщина, какие только процедуры не выполняла – всё напрасно: забеременев, она шесть месяцев проводила в жутких мучениях, после чего они заканчивались выкидышем.

– Это всё за мои грехи, – говорила она сама себе.

В свободное от работы время, когда муж задерживался на работе, Татьяна Александровна украдкой ходила в церковь и молила Бога, чтобы он простил её, чтобы отменил то невыносимое наказание, которое возложил на неё за падение. Она сквозь слёзы смотрела на иконы, но те смотрели куда-то сквозь неё с лицами, лишёнными хотя бы какого-то участия.

– Молись, дочка, и проси! Бог добр, он поможет, – говорили набожные бабульки и приводили для убедительности такие истории, перед которыми неприятности молодой женщины казались детскими шалостями.

И Татьяна Александровна молилась, молилась самозабвенно, страстно, рискуя, в случае, если её кто-нибудь увидит, потерять работу.

Однажды, придя из храма домой, она, лишённая сил, рухнула на диван, даже не раздевшись. Пролежав так минут пятнадцать, Татьяна Александровна услышала звук открывающегося замка.

– Саша, это ты? – крикнула она.

– Я. Освободился сегодня пораньше, – услышала она голос мужа.

Через минуту муж вошёл в гостиную и остановился у дивана.

– Что с тобой? – спросил он. – Ты здорова?

– Просто устала, – сказала Татьяна Александровна, не поднимая головы.

– Ты опять беременна?

– Нет. Просто устала.

– Отдыхай. Хочешь, я накормлю тебя?

Таня ничего не ответила. Она просто улыбнулась своему мужу так, что ему всё стало понятно без всяких слов.

Через несколько минут из кухни донеслись звуки кастрюль, тарелок и чашек. Ещё через несколько минут в гостиную тонким невидимым ручейком стали втекать запахи разогреваемого борща.

Татьяна Александровна лениво встала с дивана, пошла в прихожую, разделась и пошла в ванную мыться.

– Кушать подано! – услышала она голос мужа.

– Господи, что бы я без тебя делала? – сказала Таня, войдя на кухню.

Она села на своё место и с улыбкой стала наблюдать, как муж разливает борщ по тарелкам.

– Чем от тебя так пахнет? – спросил муж.

– Свечами и ладаном.

– Ты была в церкви?

– Я уже давно туда хожу.

Александр сразу догадался о причине, которая заставила его жену посещать это заведение.

– Ты думаешь, это поможет?

– Ну должен же быть хоть какой-то выход.

– А может быть подумать об усыновлении…

– Саша, давай не будем сегодня об этом. Мне так плохо!

– Хорошо. Давай сменим тему разговора.

Несколько минут супруги кушали в полной тишине, наконец, Александр прервал молчание.

– Ты не слышала о таком писателе – Чернокнижник?

– Конечно, слышала. Этот мальчик учился у меня. Теперь он уже не мальчик, а очень уважаемый человек.

– Он и в школе писал?

– Что ты! Никто даже не мог предположить, что он станет писателем. В школе он был обыкновенным троечником.

– Значит, его дар раскрылся позже?

Лицо Татьяны Александровны исказилось в горькой ухмылке.

– Его дар раскрылся на моих глазах, – сказала она. – Я бы даже сказала, что именно я стала тем объектом, который раскрыл этот дар.

– Интересно. Очень интересно. Ты никогда мне этого не рассказывала.

– Я рассказывала тебе это, Саша. Помнишь историю, которая произошла со мной в лагере?

Муж молча кивнул головой.

– Эту историю первым рассказал Чернокнижник. Тогда даже он не знал о своём даре. Мальчик просто решил пошутить и написал сочинение на тему: «Как я провёл лето». Если бы он знал, что Господь наделил его способностью заглядывать в прошлое и будущее, разве бы он сделал это?

– У тебя были неприятности?

– Огромные.

– Он написал, что это была ты?

– Нет, он не указал ни моей фамилии, ни названия лагеря, но почему-то все сразу догадались, что это была я.

– После этого он стал писать?

– Да, он написал роман «Трупопровод», и оказался за границей.

– Ты читала его?

– Нет. Это невозможно. Во-первых, у нас его не публикуют, а во-вторых, у меня с этим автором связаны очень тяжёлые воспоминания. Я не только читать, я говорить о нём не могу. Для меня это слишком тяжело.

– Извини, Танечка, я не знал, что это тяжело. Давай переменим тему.

Супруги снова замолчали, но другой темы на ум не приходило.

– А почему ты вдруг вспомнил о нём? – спросила Татьяна Александровна.

– У нас на работе все зачитываются его книгой.

– Он стал публиковаться у нас?

– Выходит, так.

– И что же это за книга? «Трупопровод»?

– Ну, нет, этого наши не опубликуют никогда.

Татьяна Александровна с явным любопытством посмотрела на мужа.

– Лагерный роман, – сказал он.

– Всё таки не удержался – написал.

– Что написал?

– Лагерный роман – это фраза из его сочинения.

– Если хочешь, я могу принести эту книгу.

– Боже упаси. Я даже слышать об этом не хочу.

– А теперь и я.

– Что и ты?

– Теперь и я не хочу слышать ни об этой книге, ни об этом писателе. Это чудовищно – обнародовать такие интимные вещи.

То, что неприемлемо для одного, очень приятно и привлекательно для другого. Посудите сами: да разве есть на свете что-либо приятней, нежели порыться в чужом грязном белье? А интимные стороны жизни людей? Они ведь только называются интимными, а попробуйте оторвать от замочной скважины созерцателя, наблюдающего за этими интимными сценами? За уши не оттянешь! Этим сценам человеческой жизни даже название придумали сладкое и приятное – клубничка.

Что может быть приятней, чем почитать на ночь глядя такую клубничку! Сердце заходится в груди и замирает дыхание. Да что там, сердце! А ниже? Короче, все органы готовы к активному образу жизни. Придёт жена или муж, ляжет рядом, тут, ясное дело, не до прозы жизни – сразу приступаешь к поэзии. Стало быть, в качестве укрепления семейных отношений лучшего средства и не сыскать. А коли ночь прошла великолепно, то и утро задалось. Идёшь на работу, и все-то тебе улыбаются, и ты улыбаешься всем. А тут в прямой связи и производительность труда находится, коли настроение у всех хорошее. Если уж мы коснулись вопросов экономики, то лозунг «догнать и перегнать Америку» никак без неё обойтись не может. А это уже политика – дело нешуточное. Так что, как ни крути, а клубничка в литературе занимала, занимает и будет занимать самое первое место. Я бы даже в партию принимал, исходя из одного только показателя: читаешь клубничку – милости просим вас в КПСС, давайте вместе коммунизм строить, не читаешь – и на пушечный выстрел не подходи – не наш человек, не советский. И, хотя партийные руководители всячески осуждали клубничку, сами, распустив слюни, зачитывали подобные книги до дыр.

Уж кто позволил опубликовать «Лагерный роман», по какому такому знакомству, за какие деньги – неизвестно, но книжка вышла и сразу же нашла своего читателя.

В конструкторском бюро, где работал муж Татьяны Александровны, книжка была особенно популярна среди молодых мужчин. Женщины, конечно, тоже читали её, но они считали плохим тоном говорить о таких вещах вслух. Правда, трудно себе представить женщину, которую можно было заставить молчать тогда, когда той хотелось высказаться. Вероятно, именно для такого случая в конструкторском бюро была предусмотрена женская курилка. Туда приходили даже те дамы, которые не курили. Здесь можно было посплетничать, узнать последние новости или просто почесать языком без мужских вездесущих ушей.

– Ты читала «Лагерный роман»? – спрашивала молодая особа свою подружку, затягиваясь ароматной сигаретой.

– Я давно хочу, только не могу найти. Ты дашь мне почитать?

– Ты четвёртая в очереди будешь.

– А вы знаете, что у нашего ведущего жену зовут также, как и главную героиню. Тоже Татьяна Александровна. Только в романе она Бахметьева, а у него Соколова.

– Так ведь её девичья фамилия – Бахметьева!

– Да ну!

– Бывают же такие совпадения?!

– А вдруг это совсем и не совпадение! – предположил кто-то.

– А что же тогда? Она же у него учительница.

– И в романе учительница.

– В романе можно себя так вести, а у нас нельзя. Если бы в нашей советской школе такая нашлась, то её моментально бы выгнали с волчьим билетом, а она работает до сих пор.

– Девочки, всё равно, это так интересно! – восторженно прозвучал чей-то тоненький голосок.

– Тебе-то что может быть интересно? Детскому саду такие вещи слушать не полагается, – оборвал прокуренный голос девочку, которая, конечно, не была из детского сада, но со школьницей её спутать было можно совершенно спокойно.

– Я уже замужем! – обиженно ответила она.

– Слышь, ты, замужняя, смотри, языком сильно не трепли, а то ведущий укоротит тебе премию и даже не посмотрит, что замужняя.

Вне курилки женщины не говорили на эту тему, но проходя мимо ведущего конструктора, не могли устоять, чтобы не заглянуть ему в глаза и не рассмеяться.

Ведущий конструктор оглядывал себя, но ничего смешного не находил. Зайдя в туалет, он вставал около зеркала и пытался посмотреть, что у него сзади.

– Послушай, Андрей, – обратился он к вошедшему сотруднику, – у меня сзади ничего нет?

– А что у тебя должно быть сзади? – не понял сотрудник.

– Вот я и хочу разобраться. Девицы посмотрят мне в лицо и смеются.

– Так ведь, дуры!

– Ты думаешь?

– Тут и думать нечего. Счастливый ты, Саня. На тебя девки смотрят и улыбаются, а на меня взглянут, и так морду вытянут, будто змею только что проглотили.

Что касается РОНО, то тут и в мыслях не было не только смеяться, но и просто улыбнуться. Произведение, в котором советские педагоги предстают в образе развратниц, рассматривалось как враждебное, ставящее перед собой целью опорочить не только всю систему советского образования, но и весь существующий строй. Руководители РОНО незамедлительно поставили бы вопрос перед соответствующими органами, если бы не одно деликатное обстоятельство. Дело в том, что в РОНО помнили о злополучном сочинении. Более того, все знали, что этим сочинением занималась милиция, в результате чего были уволены двое учителей. Уволены тихо, по собственному желанию, чтобы своими поступками не компрометировать столь солидное учреждение. А коль скоро это так, то действовать необходимо осторожно: а вдруг факты, изложенные в романе, действительно имели место быть. Любой здравомыслящий человек на месте руководителя РОНО, прежде чем принять какое-либо решение, сто раз проверит и перепроверит столь деликатную информацию. Но весь казус и заключался в том, что проверять было нечего. Злополучного сочинения не было в РОНО. У руководителя учреждения, который в то время занимал должность заместителя, и непосредственно участвовал во всей этой истории, тоже ничего узнать было невозможно, потому как снят с работы он был в результате такой гнусной интриги, что не только разговаривать с нынешними руководителями, но и пройтись с ними по одной стороне улицы он отказался бы даже под страхом смерти. Сам писатель, по данным РОНО, находился за границей, то есть, был абсолютно недоступен. Милиционер был уволен после этого дела по состоянию здоровья. Оставалась Татьяна Александровна Бахметьева (главная героиня романа), она действительно до сих пор работала в школе учителем литературы. Но не круглая же она дура, чтобы давать показания, компрометирующие её саму.

Может быть, она дура круглая, а может и квадратная, но у руководства РОНО другого выхода не было: проверять компромат против Татьяны Александровны надо было с помощью самой Татьяны Александровны.

Как известно, среди оснований, на базе которых возбуждаются уголовные дела, есть и информация, содержащаяся в средствах массовой информации. Прокуратура, как орган, надзирающий за соблюдением законности в стране, была просто обязана проверить информацию, содержащуюся в книге, и в случае подтверждения принять меры уголовного преследования к преступникам, растлевающим пионеров и комсомольцев. Инструментов для выполнения этой святой задачи в государстве развитого социализма, слава богу, было предостаточно.

В приведённом выше инструментальном ансамбле явно не хватает дирижера. И, хотя читатель не знает, кто будет руководить этим ансамблем, но наверняка догадывается, куда клонит автор.

Хочу сразу разочаровать читателя. Ваш покорный слуга никуда не клонит, так как он вообще не занимается такими грязными делишками. На это есть другие деятели, которые даже псевдоним себе выбрали соответствующий – «Чернокнижник».

Глава 12

Катя уже битый час сидела в редакции газеты и старалась объяснить корреспонденту, что ей надо. Она не была писательницей и, вероятно, поэтому плохо умела выражать свои мысли, потому что её собеседник с измождённым лицом, покрытым крупными каплями пота, умоляюще смотрел на девушку и в который уже раз задавал один и тот же вопрос:

– А мы-то здесь при чём?!

– Ну а кто же, если ни вы? Я же вам книгу принесла!

– Вы понимаете, мы газета, а не книжный магазин.

– В этой книге описаны реальные события.

– Я поздравляю вас, но у нас газета.

– Раве вас не интересуют реальные события?

– Интересуют, но при чём тут книга? Идите в магазин и продавайте свою книгу там.

– Кто же её купит?

– Как, кто? Читатели.

– Как же читатели её могут купить, если о ней никто ничего не знает?

– Устраивайте читательские конференции.

– А ваша газета на что?

– Обождите, я, кажется, начинаю догадываться. Вы хотите, чтобы мы вашу книгу пропиарили?

– Пропи… что?

– Пропиарили, – повторил корреспондент. – Раскрутили, значит.

– Зачем крутить нашу книгу?

– Никто её крутить не собирается. Это так говорят. Короче, сделать так, чтобы о ней все знали.

– Слава богу, наконец-то дошло! – облегчённо вздохнула Катя.

– Может быть, и слава богу, но мы этим не занимаемся.

– То есть, как это, не занимаетесь? А кто занимается?

– Этим у нас никто не занимается.

– Вот те раз! Термины, значит, есть: пропарить, покрутить, а дела нет? Где же тогда занимаются?

– Пропиарить, а не пропарить. Эти термины к нам из-за границы пришли, вот там и занимаются.

– За границей нам не надо. Нас там пока не публикуют. Нам здесь надо.

Корреспондент вытащил из кармана платок и вытер вспотевшее лицо. Сотрудники, которые находились в комнате, сначала с интересом наблюдали за странной посетительницей, но потом им надоели её бестолковые речи, и они разошлись кто куда.

– Слава богу, все ушли! – облегчённо вздохнула Катя. – Теперь и поговорить можно.

– Как, опять?! – взмолился корреспондент.

– Не опять, а снова, – сказала Катя.

Девушка ещё раз осмотрелась и, убедившись, что в комнате кроме корреспондента и её никого нет, достала из сумочки пачку ассигнаций и положила её на стол корреспонденту. Пот моментально высох. Мужчина непроизвольно встал. От удивления Катин собеседник не мог выговорить не слова.

– Что это? – наконец выдавил он из себя.

– Деньги. А вы разве их не узнали?

– Уберите немедленно!

– Как бы не так!

Катя достала из сумочки вторую пачку и положила её рядом с первой.

Взгляд корреспондента почему-то прилип к этим пачкам. Он хотел посмотреть на Катю, но никак не мог оторвать взгляда.

– Так делают за границей? – спросила Катя и положила на стол третью пачку. – Это для ваших начальников, чтобы они не мешали вам работать.

Корреспондент сел на своё место, одним движением руки смахнул деньги в ящик письменного стола и преданным взглядом уставился на свою посетительницу.

– Я слушаю вас, – сказал он.

– Понимаете, – начала Катя, – нам нужен скандал.

– Какой скандал?

Катя посмотрела на своего собеседника, как на дурака.

– Какой, какой? Грандиозный.

– Виноват, я уже всё понял, – исправился корреспондент.

– Мне надо, чтобы название этой книги звучало по радио, по телевидению…

– Но у нас же газета!

Катя опять испепелила взглядом своего собеседника.

– Сделаем, даже не сомневайтесь.

Собеседница даже и не думала сомневаться в чём-либо. Но она так долго изображала из себя дуру, пока ждала момента, чтобы остаться наедине с корреспондентом, что ей просто необходимо было реабилитироваться, или, на худой конец, просто выговориться. Корреспондент понял это, поудобнее устроился в своём кресле, и стал терпеливо ждать. Ждать пришлось достаточно долго. Девушка высказала своё не совсем лестное мнение обо всех сотрудниках, которые так долго торчали в комнате и не давали поговорить, а потом вполне приятно отозвалась о корреспонденте, намекнув, что если он и дальше будет таким же понятливым, то не пожалеет об этом. Катя, наверное, говорила бы и дальше, но бестолковые сотрудники снова вернулись на свои места, и оратору пришлось прекратить свою пламенную речь.

– Я надеюсь, мы поняли друг друга? – спросила она.

– В этом нет никакого сомнения.

– Вот моя визитка. Не стесняйтесь, звоните в любое время.

– В любое? – корреспондент сделал слащавую физиономию.

– В любое. Я отвечаю за свои слова.

– А если серьёзно?

Вместо ответа Катя помахала корреспонденту с сотрудниками газеты ручкой и вышла из кабинета.

В приведённых выше событиях не хватает одного звена. Не хватает ведомства, с которого всё и началось. Именно оно придало злополучному сочинению официальный статус, именно оно подняло шум там, где его не было, и именно оно, как ни в чём не бывало, закрыло дело, которое и открывать-то никто не просил. И не приведено это звено здесь потому, что основной задачей этого ведомства является не решение задач, которые возложены на него, а отпихивание от себя этих задач всеми возможными и невозможными способами.

Попробуйте прийти в милицию и подать дежурному заявление. Первое, что он сделает, это объяснит, что никаких заявлений подавать вам не надо. Он направит вас к оперативнику, который внимательно выслушает вас. Посочувствовав вам, он объяснит, что во всём случившемся виноваты вы сами, и что помочь себе сможете только вы. Поэтому вам следует идти домой и поскорей забыть о случившемся. И только после того, как вы начнёте ругаться, и из ваших уст вырвутся слова: «Я буду жаловаться в прокуратуру!», оперативник с недовольной гримасой вытащит из стола чистый лист бумаги и предложит вам написать заявление. Однако это ещё не значит, что милиция начнёт искать преступника. Первое, что она начнёт искать, так это основания для закрытия только что открытого дела.

Другое дело – прокуратура. Они ничего не отпихивают от себя. А зачем? Ведь им не надо будет искать преступника – дал команду милиционерам, вот и всё. А если команда поступила из прокуратуры, милиции ничего не остаётся, как защищать законные интересы граждан, то есть, выполнять те обязанности, которые на них и возложены.

Начальник следственного отдела (уже четвёртый за последние семь лет) проводил совещание со своими сотрудниками. Распекая своих «бездельников», он так увлёкся, что совсем забыл про время. Стоит отметить, что распекать их было совсем не надо, ибо сотрудники и так изо всех сил отбивались от уголовных дел, как только могли, и закрывали их при малейшей возможности, но порядок есть порядок. Если сотрудников не распекать, то для чего же тогда на службу ходить? Сегодня я начальник, значит, я их распекаю, завтра они будут начальниками – они распекать начнут. Так положено. Это чтобы порядок был. Чтобы служба мёдом не казалась. Начальник хотел ещё раз обложить своих сотрудников крепким словом, но, взглянув на часы, осёкся. Ему самому надо было ехать в управление на совещание, где генералы будут вытирать об него ноги. Не потому, что он плохо работает, не потому, что произошло что-то из ряда вон выходящее, а потому, что так положено, такой порядок, чтобы служба мёдом не казалась.

– Одним словом, плохо работаете, товарищи, – заключил он.

Начальник взял со стола книжку, к которой был подколот какой-то листок и потряс ей в воздухе.

– Вот ещё на нашу голову свалилось! Кто у нас читать любит? Какой-то Чернокнижник. Надо проверить, соответствует ли написанное действительности.

– Чернокнижник? Так ведь мы проверяли, – раздался удивлённый голос сотрудника.

– Когда?

– А это ещё до вас было. Проверял этого Чернокнижника Андрей Андреевич, а Вихарев закрыл это дело.

– А где у нас сейчас Андрей Андреевич?

– У него после этого дела что-то с мозгами стряслось, и его уволили.

– Ну тебе то, Семёнов, нечего бояться. Твоей голове только кариес страшен. Так что бери этот материал и проверяй.

Семёнов, пожалев, что ляпнул языком, взял злополучную книжку у полковника. На этом совещание было закончено.

Первым желанием Семёнова было закрыть дело. Якобы проверил и ничего не нашёл. Информация проверена, но она не имеет никакого отношения к действительности. Однако следователь вспомнил, что с этим делом уже так поступали, и оно всё равно всплыло на поверхность. Семёнов взял из архива дело о похищении ребёнка, изучил его и отправился в РОНО. Следователь решил сначала действовать так, как и его предшественник.

В просторном и уютном кабинете следователь сидел и смотрел на заведующего РОНО, которого то кидало в холодный пот, то пунцовая краска заливала всё лицо. К моменту прихода милиционера начальник уже разобрался в этом непростом деле и, что называется, владел вопросом. Им руководило два чувства: с одной стороны, надо было любыми путями спасать честь мундира, а с другой, если пришли органы, то всё равно докопаются, хоть скрывай от них, хоть нет. Был и ещё очень деликатный аргумент: в управлении по образованию до сих пор не улеглись слухи о том, как нынешний начальник РОНО оговорил своего предшественника и занял его место. Если сейчас информации, которую вытягивал из него следователь, будет дан ход, то разговоры о якобы невинном и несправедливо смещённым начальнике РОНО тут же прекратятся. И чем страшнее, чем грязнее будет информация, тем прочнее будут позиции его – нынешнего начальника районного отдела народного образования.

Будто прочитав мысли начальника, следователь спросил:

– Да что вы так переживаете? В то время начальником был совсем другой человек. Вам за него отвечать не придется.

Этот аргумент оказался той каплей, которая сдвинула с места нерешительного начальника. Он принял решение и спокойно посмотрел на следователя.

– Начнём с самого начала, – сказал следователь. – Вы отправляли в пионерский лагерь Бахметьеву Татьяну Александровну?

– Я её туда не отправлял.

– Хорошо, зададим вопрос по-другому: РОНО посылал Бахметьеву Татьяну Александровну в пионерский лагерь «Буревестник»?

– Да, два раза, – сказал начальник.

– Факты, описанные в книге «Лагерный роман», имели место быть?

– Я не читаю таких книг.

– Хорошо, зададим вопрос по-другому. У вас в лагере вожатые занимались развратом несовершеннолетних?

– У нас – нет.

– Я имел в виду не вас, а лагерь «Буревестник».

– В Буревестнике – да.

– Какие меры принял РОНО к виновникам этого преступления?

– Троим учителям было предложено уволиться по собственному желанию.

– Только и всего?! – не смог сдержать своего удивления следователь.

– Я в то время не…

– Я знаю, знаю. Просто удивляет, что столь солидное учреждение вместо того, чтобы ходатайствовать о возбуждении уголовного дела на преступников, предлагает им уволиться по собственному желанию.

– Я сам этого не понимаю. Скажу более: преступников было четверо, а предложено было уволиться только троим.

– Почему четверо? В романе было только двое: это Лена и Татьяна Александровна Бахметьева.

– Я же вам сказал, что таких книг не читаю. Откуда я знаю, почему автор решил вместо четверых показать двоих? На самом деле, их было четверо.

– Но вы же сказали, что троим было предложено уволиться по собственному желанию! Выходит, что один человек работает учителем до сих пор?

– Да. Это Соколова Татьяна Александровна.

– Но как вы её могли оставить?

– Не я, а…

– Нет уж, теперь именно вы, милостивый государь! Что было с вашим предшественником, то было. Но теперь вы на этом посту и защита нравственности детей на вашей совести.

– А от уголовных элементов – на вашей.

«Этому чиновнику палец в рот не клади», – отметил следователь про себя.

– Я, собственно говоря, именно с этой целью и беседую с вами, – отбил атаку противника следователь.

– Вот когда вы осудите преступницу, тогда у нас будут основания уволить её, – снова пошёл в атаку начальник.

– Вы работы Владимира Ильича Ленина хорошо изучали? – спросил милиционер.

Начальник РОНО изменился в лице. К игре на этом поле он явно был не готов. Как коммунист, начальник районного отдела народного образования был просто обязан знать работы вождя чуть ли не наизусть, но также как и все советские люди, он никогда не читал их. Исключение составляли те случаи, когда ему приходилось готовиться к докладам для проведения политинформаций. Однако это было в молодости. Занимая такой солидный пост, начальник уже давно не заглядывал в труды основоположников марксизма-ленинизма, в результате чего в голове вообще ничего не осталось, кроме лозунгов, развешанных, где только можно. Однако признаться в этом означало то же самое, что и подписать себе смертный приговор.

– Ну и вопросики у вас! – сказал он, вытирая внезапно выступивший пот.

– Бюрократ тем и опасен, что формально он прав! – процитировал милиционер вождя, не уточнив при этом, где именно и в каком контексте Ленин говорил эту фразу.

Борьба двух интеллектуалов была закончена. Победу одержал представитель социалистической законности.