Текст книги "Семья Звонаревых"

Солопов ещё раз внимательно прочитал листовку, аккуратно её спрятал и решил в ближайшие дни ознакомить с ней своих единомышленников-солдат.

– Скоро засветает. Пора будить артельщика. Пока чай согреет – уже и побудка будет, – сказал он после короткого раздумья и поднялся от костра.

А солдаты, молча глядя на костёр, продолжали каждый по-своему обдумывать услышанное.

17

Первое, что увидел Кремнёв на батарее, выйдя утром из своей палатки, была длинная вереница обнажённых по пояс солдат, которые по очереди подходили к Звонарёвой. Она внимательно осматривала каждого из них, разглядывала бельё и делала какие-то замечания почтительно слушавшему Павленко.

– Это что? – удивлённо спросил капитан у своего денщика.

– Дохтурша осмотр делает, нет ли вшей или каких заразных больных.

– Я нашла Ваших людей, Александр Владимирович, в полном порядке – все здоровы, хорошо кормлены, чисты и опрятны. Нет чесоточных. Приятно на них смотреть, – вместо приветствия проговорила она.

– Разрешите узнать, почему, собственно, Вас заинтересовало здоровье людей моей батареи?

– Надо знать, нет ли вблизи перевязочного пункта очагов инфекционных заболеваний, – пояснила Варя. – Позвольте мне теперь осмотреть людей на передках.

Польщённый похвалой, капитан не замедлил согласиться и пошёл вместе с ней. Осмотрев ездовых, яшичных и коноводов, Варя и здесь не нашла ничего подозрительного.

Простившись с Кремневым, Варя вместе с Павленко направилась к батарее Борейко. Несмотря на ранний час, работа там шла полным ходом. Сам капитан руководил установкой своих огромных пушек. При помощи высоких домкратов тела орудий укладывались на лафеты, затем пушки маскировались сверху ветками и зелёной листвой. Борейко, чуть прихрамывая, ходил возле орудий. При дневном свете ясно выступали многочисленные шрамы на его лице, голове и шее. Движение левой руки тоже было явно затруднено.

– Где это так сильно изранили капитана? – спросил прапорщик.

– Давно, ещё в японскую кампанию, при осаде Порт-Артура, – сообщила Варя.

– Нога, что ль побаливает? – подошла она к капитану.

– Всю ночь дергало, должно быть, к перемене погоды, – отозвался Борейко, пожимая руку Варе. – Ваш драгоценный Серёжа осматривает автомашины, там и Вася.

Варя с Павленко пошли дальше.

Прибывшие ночью автомобили были тщательно укрыты под деревьями на опушке леса; даже привязной аэростат и газгольдеры вместе с походным парусиновым эллингом скрывались среди высоких вековых дубов.

– Большие, однако, они мастера маскироваться. Кто бы мог подумать, что здесь расположиться целая двенадцатидюймовая батарея! – восхитился прапорщик.

– Борейко толковый и опытный командир, но с начальством плохо ладит, и ему не дают хода, – сказала Варя. – По существу, он давно должен был бы командовать дивизионом, если не бригадой, а его держат командиром батареи. Ну, вот и мой грозный муж и повелитель. Здравствуй, Сережёнька, – ласково приветствовала она своего супруга.

Звонарёв, окружённый солдатами, с испачканными в масле руками, обходил одну за другой машины, заглядывал в моторы, пробовал покрышки. Заметив жену, он расплылся в улыбке.

– Приложи к моим губам твою лапку, Варенька, а то я грязен, как чёрт, – ласково сказал он жене и нежно поцеловал её руку.

Поговорив с мужем, Варя пошла с Павленко вдоль опушки леса. Через несколько шагов она наткнулась на мотоциклистов, которые усердно чистили и перебирали свои машины. К ней подошёл Блохин и глубоким, чуть глуховатым баском поздоровался.

– Здравствуйте, Филипп Иванович! – крепко тряхнула его руку Варя. Покажите-ка мне Ваши новые машины.

– Вот американские, развивают скорость до шестидесяти вёрст в час, показал Блохин.

Варя присела на землю и стала внимательно разглядывать машину, слушая пояснения солдата.

– Что хорошенького привезли нам из Питера, Варвара Васильевна? тихонько спросил Блохин у докторши.

– Привет Вам от Ивана Герасимовича. Продолжайте и дальше вести Вашу работу, но только осторожно, а то много товарищей за последнее время попалось и отправлено кто на фронт в штрафные роты, а кто в ссылку в Сибирь! Есть литература из Питера и из Москвы. Зайдите вечером, передам. Как у Вас здесь дела?

– В батарее совсем хорошо. уже с десяток человек постоянно читают и беседуют со мной на всякие политические темы – всё больше о земле, есть кое-кто и в лёгких батареях. А вот в пехоте плохо: народ малограмотный, в бога веруют, царя чтут. Разговаривать можно с большой лишь осторожностью, – в свою очередь сообщил Звонарёвой Блохин. – Связь-то с Иваном Герасимовичем как держать?

– Пока через меня, Филипп Иванович. Муженёк и Борейко Вам не мешают в работе? – справилась Звонарёва.

– Капитан только просят быть осмотрительней. Дюже строго теперь с нашим братом поступают. Подпоручик Зуев ещё молодые и без надобности свою революционность показать хотят. Вы его, Варвара Васильевна, малость к рукам приберите, чтобы он не рисковал зазря, – вполголоса предупреждал Блохин.

– Приберу его к рукам. Молод, горяч и пока неопытен, – проговорила Звонарёва. – Филипп Иванович, мне можно прокатиться? – указала на мотоцикл Звонарёва.

– Почему нельзя! Разве капитан заругают, так нам не впервой. Покричит и успокоиться. Сейчас выведу мотоцикл на ровное место.

Звонарёва деловито повязала косынку на голове, достала из кармана автомобильные очки и, заведя мотор, легко прыгнула в седло. Проделав несколько поворотов около опушки, она весело крикнула:

– Опля! – и стремительно понеслась по лесной дороге. Ветром у неё сорвало с головы косынку, растрепавшиеся волосы развевались кудрявой гривкой, но она продолжала лететь на предельной скорости, низко склонив голову к рулю. Через минуту мотоцикл казался уже маленькой точкой на горизонте.

– Блохин, кто это умчался на машине? – неожиданно подошёл Звонарёв.

– Варвара Васильевна. Хотели попробовать новый мотоцикл.

– Напрасно дал. Не справится с незнакомой машиной, поломает её и разобьётся сама.

– Никак нет, они ловкие, хорошо умеют ездить.

Треск мотоцикла раздался с противоположной стороны, и через минуту Звонарёва на всём ходу остановила машину около мужа.

– Чудесно прокатилась, прекрасная машина! – восхищённо проговорила она, слезая с мотоцикла. – Надо будет приобрести себе такой мотоцикл.

От быстрой езды её лицо раскраснелось, возбуждённые глаза ярко блестели. От неё так и веяло молодостью, здоровьем и энергией.

– Ты расшибешься когда-нибудь, если будешь носиться, как угорелая.

– Что же мне, миленький делать, коль я совсем схожу с ума от света, тепла, воздуха, простора? Знаешь, я начинаю подумывать, не поступить ли мне в лётную школу. Летать, надо думать, ещё приятнее!

– Час от часу не легче! – послышался сзади голос Борейко. – Мало Вам мотоцикла, так Вы и впрямь хотите лететь на шабаш на Лысую гору. Сидели бы Вы, Варенька, себе в Питере, не знали бы заботы. Что Вам делать на передовой?

– Чинить после драки таких забияк, как Вы, – не осталась в долгу Звонарёва. – Подберите, пожалуйста, мою косынку, – обернулась она к Павленко. – Я у Вас осмотрю солдат. Вы ведь не возражаете? – обратилась она снова к капитану.

– Смотрите, коль Вам это доставляет удовольствие.

Когда солдаты были выстроены, Звонарёва начала осмотр и сразу же наткнулась на вшивых и чесоточных.

– Полюбуйтесь на Ваших грязнуль, Борис Дмитриевич! Немедленно устройте им баню, прикажите сменить бельё. Через день я снова побываю у Вас, – объявила она, окончив осмотр.

Капитан был явно смущён и заверил её, что немедленно всё будет исправлено. Подхватив затем под руку мужа, Звонарёва велела ему вести себя на кухню. И здесь она сделала несколько замечаний относительно грязи и мусора.

– вели, Серёжа, немедленно убрать всё это. – И, кивнув на прощание Борейко, пошла обратно.

Вскоре она встретила Павленко, который почтительно подал ей косынку.

– Вы, кажется, приударяете за Ирой? – неожиданно спросила она прапорщика.

– Не совсем… Мы, конечно, друзья… – запинался от смущения Павленко.

– …Но я никаких серьёзных намерений не имею, да? – закончила Звонарёва. – Так и запишем и сообщим Ире. Головы девушкам кружить Вы все мастера!

– Вы меня не так поняли. Я готов… Но надо, конечно, подождать конца войны. Вы только, пожалуйста, ничего не говорите Ирочке.

– Испугались, трусишка! А ещё геройствовать в бою собираетесь. Так и быть – помолчу! – смилостивилась Варя.

Подходя к палатке Кремнёва, они встретили сильно загорелого молодого артиллерийского капитана Бояровского, прихрамывающего на левую ногу. Он предупредительно пропустил вперёд Варю и пожал руку вытянувшемуся перед ним прапорщику.

– Кто эта интересная дама? – тихо спросил Бояровский.

Прапорщик объяснил и предупредил:

– Не любит ухаживаний.

– Никогда не поверю, чтобы существовали такие женщины, – ответил капитан и вошёл в палатку.

– Здравствуй, Александр Васильевич. Моя батарея стала несколько правее и сзади твоей, – сообщил он Кремнёву. – Бояровский, – представился он затем Варе.

– Где расположена Ваша батарея? Я завтра же произведу у Вас медицинский осмотр, – объявила оторопевшему капитану Звонарёва.

– У нас имеются в бригаде два врача, которые и следят за санитарным состоянием батареи, – возразил было Бояровский.

– Мне некогда их разыскивать, а с утра мы уже развернём перевязочный пункт, и я должна знать, нет ли у Вас инфекционных заболеваний.

– Попал, брат, в медицинский переплёт. Рекомендую сдаваться без сопротивления, – улыбнулся Кремнёв.

– Я всегда рад видеть Вас, мадам, у себя, – поспешил расшаркаться Бояровский.

– Я не мадам, а врач, и посещу Вас не как гостья, а по делу. Прошу Вас к семи часам построить людей. – и Звонарёва вышла из палатки.

Вскоре подошли командиры мортирной и тяжёлой батарей. Уже по дороге к Кремнёву Варя успела и повидать их и договориться с ними об осмотре солдат. Оба командира были в восторге от её решительности и энергии.

– Таких бы врачей нам побольше. Чистоты и порядка сразу бы прибавилось.

Через четверть часа к кремнёвской палатке подошёл Борейко вместе со Звонарёвым и Зуевым.

– Теперь все в сборе, не хватает только командира Кузнецкого полка, за которым стоят все наши батареи. Я думаю, мы должны с ним сообща обсудить все вопросы, связанные с предстоящими боями, – предложил Борейко.

Это предложение встретило всеобщее одобрение. За полковником отправили Павленко и в ожидании его занялись чаепитием. В центре всех разговоров было предстоящее наступление и участие в нём двенадцатидюймовой батареи Борейко. Таких орудий ещё никто из присутствующих не видел, и офицеры просили после совещания подробно ознакомить их с материальной частью и техническим оборудованием батареи, на что Борейко охотно согласился.

С приходом полковника Хоменко должно было начаться совещание. Но едва полковник подошёл, Борейко оглушительно рявкнул: «Смирно, господа офицеры»! – и подошёл было, чтобы отдать строевой рапорт. Вдруг Хоменко радостно бросился обнимать капитана:

– Борису Дмитриевичу! Вы ли это? Опять нас с Вами свела судьба! Помните Восточную Пруссию в августе четырнадцатого года, под Бишоуфсбугом это было. И теперь увиделись вновь, чему я несказанно рад.

– В первый раз Вы, Михаил Игнатьевич, были капитаном и командовали ротой, а сейчас Вы уже полковник, командир полка. Если, бог даст, встретимся ещё через год, Вы наверняка будете генералом и командиром дивизии, – весело ответил Борейко.

– Хай ему грец, генеральству! Не люблю я этих чинов, – насупился Хоменко. – Одного уважаю – нашего командующего, генерала Брусилова. И потому верю, что это наступление будет удачным. Не зря прольётся кровь.

– За это я Вас так и уважаю, дорогой Михаил Игнатьевич, – потряс руку полковника Борейко.

– Ну, давайте заседать, хотя я страшно не люблю эти занятия, пригласил Хоменко офицеров в палатку.

Борейко, как старший, коротко сообщил о расположении артиллерии на участке 408-го полка, наметил задания для каждой тяжёлой и лёгкой батареи и попросил полковника высказаться по этому поводу.

Хоменко, поглаживая свои длинные запорожские усы, неторопливо изложил, как и в чём должна помочь артиллерия его полку в предстоящем наступлении. После небольшого обмена мнениями всё было окончательно выяснено.

– Лёгкие батареи пробивают по два прохода в проволоке в местах, указанных полковником Хоменко. Гаубичная и тяжёлая батареи громят первую и вторую линии окопов и лёгкие батареи противника. Я из своих двенадцатидюймовок разбиваю наиболее прочные опорные пункты, уничтожаю тяжёлые батареи немцев, – резюмировал Борейко. – Эх, нам бы сюда ещё хотя бы парочку дальнобойных пушек Виккерса или шнейдеровских шестидюймовок для обстрела по дальним тылам противника! Тогда ни один немец не ушёл бы отсюда.

– Поговорю со штабом дивизии, попрошу генерала Микулина помочь нам в этом, – пообещал Хоменко.

– Да вот он, никак, сам! Лёгок на помине, – проговорил Кремнёв, показывая на трёх всадников, широкой рысью направлявшихся к позиции кремнёвской батареи, и поспешил навстречу начальству.

Высокого роста, не по годам стройный, генерал наскоро выслушал рапорт Кремнёва и вместе с ним обошёл батарею, громко здороваясь с солдатами. Затем он направился к палатке, около которой стояли офицеры. Хоменко доложил Микулину о совещании и ознакомил его с принятыми решениями. Генерал быстро разобрался во всём.

– Господа, Вам следует помнить, что на нашу восьмую армию возлагается задача – прорыв полосы укреплений противника и переход в наступление в общем направлении на Луцк – Ковель, – пояснил Микулин. Командующий фронтом генерал Брусилов придаёт особо важное значение именно участку сто второй дивизии, которую он считает ударной. Мы должны приложить все усилия, чтобы оправдать это доверие. Поэтому я думаю, что Ваша просьба о дальнобойных орудиях будет уважена и Вам придадут хотя бы две дальнобойные пушки. Общее руководство артиллерийским огнём поручаю командиру двенадцатидюймовой батареи, на которую возлагаются наиболее сложные задачи. Теперь прошу Вас, капитан, показать мне Ваши чудовищные пушки, – обернулся Микулин к Борейко и вышел из палатки.

Когда генерал с офицерами подошёл к месту стоянки тяжёлых орудий, последние ещё только устанавливались под руководством Звонарёва. Солдаты поднимали тела орудий и укладывали их на лафеты, после чего начиналась сборка всей системы.

– Для того, чтобы собрать и отрегулировать такую пушку, необходимо располагать весьма солидными познаниями в области техники, – заметил Микулин.

– Поручик Звонарёв по образованию инженер-механик, а подпоручик Зуев – студент четвёртого курса технологического института, – доложил Борейко.

– А капитан Борейко прошёл курс офицерской артиллерийской школы, добавил Звонарёв.

Борейко и Звонарёв подробно ознакомили генерала и остальных офицеров с устройством своих гаубиц и их баллистическими свойствами.

– Все расположенные перед нами немецкие железобетонные опорные пункты легко и быстро будут разрушены моими пушечками, – любовно похлопал капитан гаубицу.

Это сообщение привело Хоменко в полный восторг.

– О, це дило дуже гано буде! Побьёмо мы нимцив начисто, не правда ли, сынку? – обернулся он к Кремнёву.

– Правда, правда, батько.

Заглянув затем на кухню, Микулин остался очень доволен царившей здесь чистотой и вкусно приготовленной пищей. Тепло поблагодарив Борейко, он уехал.

– Теперь я должен договориться с Вами, господа, об условных сигналах для обозначения времени начала артиллерийского огня. Три часа будут обозначаться треножником, четыре – столом, пять – пятистенком, шесть шестигранником, семь – семисвечником. Получив такую телефонограмму, Вы должны подготовить батареи к указанному сроку, – предупредил офицеров Хоменко.

– Мне приказано открывать огонь позднее всех, – заметил Кремнёв. Чуть ли не в двенадцать часов дня.

– Тогда Вам сообщат… не подберу нужного слова с цифрой «двенадцать», – задумался Хоменко.

– Двенадцатипёрстная кишка, – подсказала подошедшая Варя.

Все засмеялись.

– Вы уж тут как тут! – с комическим ужасом проговорил Борейко.

– Да, дорогой! К Вам влечёт меня неведомая сила, – шутливо сказала она.

Офицеры с весёлыми улыбками следили за этой дружеской перебранкой. Все направились к домику лесника.

У меня есть предложение о моральной подготовке войск к предстоящим боям, – проговорил Борейко. – Ещё Наполеон говорил, что моральный фактор к техническому относится, как три к одному. Едва ли это соотношение сильно изменилось и в настоящее время.

– Я поручил офицерам разъяснить всем солдатам важность предстоящего наступления и сказать, что в случае успеха может быть закончена в этом году, – сообщил Борейко.

– Говорить с солдатами, конечно, нужно, но это, по-моему, не всё. Надо, чтобы солдат повеселился перед боем. Веселье придаёт русскому человеку храбрость. Скучный солдат всегда труслив. Вы, Михаил Игнатьевич, прикажите сегодня вечером поиграть полковому оркестру что-либо весёленькое, плясовое, а я у себя устрою песни, игры и пляски, – продолжал развивать свою мысль Борейко.

– В своей батарее я это обязательно проведу, – горячо присоединился Кремнёв.

– Устроим, значит, общими силами полка и артиллеристов вокально-музыкально-танцевальный вечер, – согласился Хоменко.

– Я Вас, Михаил Игнатьевич, приглашаю станцевать со мной гопака, обернулась Варя к Хоменко.

– Дуже старый я для цьего дила, моя кохана! Вы б узяли себе в пару моего сынка, – указал полковник на Кремнёва.

– Его ждёт не дождётся Таня Ветрова, да и стара я для него. Тряхнем, что ли, с Вами стариной, Боря? – обратилась Звонарёва к Борейко, приветливо взглянув на него.

– Разве Вы давно знакомы? – удивился Хоменко.

– С времён обороны Порт-Артура. Я его ещё девчонкой перевязывала, этого лихого вояку. Да и не раз мы вместе отплясывали гопака на Залитерной батарее и Электрическом Утёсе в минуты затишья.

– Сколько же Вам лет, доню моя?

– Много, Михаил Игнатьевич, скоро тридцать стукнет, – вздохнула Звонарёва.

– Больше двадцати пяти не дал бы я Вам.

У домика лесника офицеры распрощались.

Из палатки, расположенной рядом со сторожкой, вышел Сологубенко. Прищурив глаза, он смотрел на залитый солнцем лес, на белоствольные, с трепещущими нежными листьями берёзы.

– Варвара Васильевна, разрешите по старой дружбе нарисовать Вас здесь, прямо в лесу. Вы – живое воплощение женской красоты. В моём воображении Вы сливаетесь с извечной красотой природы, – сказал художник, широким жестом руки показывая вокруг.

– Терпеть не могу позировать. Уж очень это скучно. Рисуйте лучше моего муженька, он может сидеть на одном месте хоть целый день.

– Садитесь, Сергей Владимирович, сделаю набросок с Вас, – предложил Сологубенко и вынес с палатки складное кресло.

Звонарёв молча повиновался, поудобнее уселся в кресло.

– Сиди смирно и сделай весёлое лицо, а то ты совсем сонный. Ну, улыбнись, Сережёнька! – как ребёнка, уговаривала мужа Звонарёва.

Сеанс продолжался около получаса, и всё это время Варя теребила мужа, который меланхолически отбивался от своей неугомонной супруге. Борейко вместе с Кремневым наблюдали за ними из палатки.

– Оригинальная пара, – вполголоса заметил Кремнёв. – Он – воплощение невозмутимости и спокойствия, а она – живая, как ртуть.

– Противоположности, говорят, сходятся! Они понравились друг другу с первого взгляда, и вот уже двенадцать лет не могут жить один без другого, – отозвался капитан.

Борейко не стал дожидаться Звонарёва и поднялся.

– Пойдём-ка, Вася, до дому, – обратился он к Зуеву, который в стороне оживлённо беседовал с сестрой милосердия Ириной.

Подпоручик вытянулся и, распростившись с сестрой, последовал за Борейко.

– Прикажите принести мне пробную порцию, – распорядился капитан, когда они подошли к тяжёлой батарее и направились в свою палатку.

Там Борейко достал из походного чемодана фляжку, отвинтил крышку, наполнил её до краёв, наполнил её до краёв и с видимым удовольствием выпил, закусив корочкой хлеба.

– Дозвольте зайти, Ваше благородие, – спросили снаружи.

– Заходи, заходи, – узнал голос Блохина Борейко.

Солдат вошёл и тотчас потянул воздух носом.

– Что, царской слезой попахивает? – спросил капитан.

– Больно приятный запах у царских слёз? Почаще бы плакал царь-батюшка, всё народу жилось бы веселей.

– Ты ведь знаешь, что с начала войны царь запретил водку и даже сам её пить перестал.

– Мы-то с Вами, вашскобродие, чай, не цари, нам и выпить можно, бойко ответил солдат. Тоски да печали меньше было бы…

– Борейко громко захохотал.

– Язык у тебя, Филя, без костей. Ничего не поделаешь, придётся и тебе поднести, – налил капитан ещё чарку вина.

– Покорнейше благодарю. Дай бог здоровья Вам, супруге Вашей Ольге Семёновне и Славке, – торжественно проговорил солдат и, осушив чарку, вытер губы.

– Знаешь, – протянул капитан кусок хлеба. – И никому ни полслова. Ясно?

– Не извольте беспокоиться. Махорки пожую, она весь царский дух мигом отобьёт.

Попробовав затем принесённый артельщиком солдатский обед, капитан прилёг подремать.