Текст книги "Глобус Билла. Третья книга. Бык"

Холод их был явствен, и сварившийся, влажный Билл уловил на своём лице прикосновение металла.

Лоб высокий, – не спрятан ли под натянутой тканью платка шлем? – оставался в жару светло-смуглым и сухим. Переносица высокая, как мост между дружественными городами.

Туарег склонил голову – состоялся изысканный поклон военного и вельможи. Затем, увидев, как неловко и спешно – только Ас сумел соблюсти достоинство неторопливости – они ответили на его приветствие, как жалки и мокры они, туарег счёл необходимым уравняться с гостями.

Величественно воздев руку – холёную, белую, в длинном узком рукаве, – туарег отстегнул свою маску, точно сбросил одежду, уверенный в своём совершенстве. Ткань упала, открыв лицо мужчины удивительной точности черт. В нём не было немоты и скованности от того, что его прятали от света. Но нетороватым на мимику оно, и правда, сделалось задолго до того, как родился этот эридианец.

Нос, излучина уст и подбородок соединялись повелительной линией – глубокая ложбинка над верхней губой чувственно темнела, кожа выглядела крепкой и нежной. Несмотря на сугубую мужественность черт казалось, что сроду здесь волоска не произрастало.

Две маски – солдата и монаха – скрывали суть, намёком проступавшую сквозь глаза. В рисунке хищных крыльев носа и чуть тонковатых губ эволюция закодировала нераспознанную тайну.

Энкиду рассматривал ткань одежды – от неё исходило ощущение свежести. Сама материя, составленная из нескольких невесомых слоёв, надо полагать, вообще не пропускала песка, которым переполнились рубахи, рты и волосы экипажа Глобуса.

И сейчас туарег, подобный мужественному цветку шпажника, наелся песка ради уважения к гостям.

Билл спешно сказал, шепелявя:

– Не надо из-за нас-то…

И подавился… издав птичий звук.

Туарег с лёгким недоумением посмотрел на него. Ас протянул ему бинокль. Туарег принял прибор и взглянул.

– Неплохая линза. – Сказал он.

Произношение поразило их. Это был нибирийский, но до того чистый, что напоминал манеру произносить тексты в храмах. Педантичное выговаривание концов слов вызывало в памяти урок родной литературы.

– Увеличение недурное, искажение предметов из-за преломления небольшое. Очень неплохо.

Он обратился с этими словами к своему соотечественнику, подошедшему к ним. Тот из-под своего забрала ответил, поклонившись в сторону гостей. Губы шевелились под маской, которую он не снял. Он тотчас отошёл.

Первый их знакомец протянул бинокль Асу. Ас сделал жест… Туарег, усмехаясь, спросил:

– Дар? В знак чистых намерений? Спасибо…

Сделавшись проще, он сморщил свой величественный нос.

– Что бы такое преподнести богам… уж конечно, огненная вода их не интересует. Я хотел сказать, молоко…

Нарочито скромную шутку приняли с удовольствием и плохо скрытым облегчением.

Билл обрёл голос, указывая большим пальцем на командира:

– У него тоже есть огненная вода там наверху, в его волшебных покоях.

Туарег посмотрел на Билла неопределенно и рассмеялся, что-то прикидывая про себя.

Энкиду посмотрел за плечо Билла. Туарег тоже туда смотрел. В мареве появились две фантастически прелестные картинки, если не считать того, что они заметно страдали от жары.

Туарег улыбнулся уже по-свойски.

– Вам, небось, нужно откопать вашу машину? Ту, что села в дюнах…

Ас слабенько сглотнул.

– Насчёт платы…

– Не беспокойтесь… – Проговорил туарег своим изысканным манером. – А впрочем, вы поговорите с кем-нибудь из Прямых Потомков… полагаю, они не упустят шанс показать либо свою власть, либо благородство.

И он недобро рассмеялся, показывая белые, отлакированные песком зубы. Неподвижный взгляд его синих глаз кого-то напоминал Биллу… пока он не вспомнил один из портретов в Гостиной. Весьма красивый мужчина с монашеским, но не ханжеским выражением лица, будто также запечатанного в мундир, как и его великолепный стройный торс.

У портрета точь-в-точь так стыли морозными полыньями две синих прорези глаз. У Шанни глаза похожи, подумал он и, обернувшись, пошарил окрест взглядом. Он вздрогнул от удивления – Шанни говорила о чём-то тихо и вдумчиво с маленькой длинноногой нимфой, насмешливо обошедшейся сегодня утром с Биллом.

Девицы нашли общий язык. Иннан обернулась, убирая со лба чёрную, крылышком воронёнка, прядь. Билл не увидел на таком расстоянии, но вспомнил, какой озноб подарило ему сочетание тёмных крупных глаз и белой кожи.

Билл, на которого туарег посматривал с вежливой насмешкой, кхекнув, заговорил с академической интонацией:

– Я бы хотел узнать обо всяких местных традициях. Вот, к примеру, важнейший в жизни всякого мужчины момент, э…

Туарег выслушал и без улыбки ответил:

– Нет, право сделать известное предложение принадлежит не мне.

– А как?

Тот взял по пути с колышка кружку, зачерпнул из катившего мимо колодца и взмахнул, причём, не вылил.

– Вам, сир, выплёскивают воду в лицо. Если ты не утёрся, значит, тебе дорога каждая капля.

Сам он воду не плеснул, а вылил, догнав телегу, в колодец.

За его спиной вырос громадный четвероногий лебедь. Теперь было видно, как значительно это животное с надменным и грустным выражением.

– А эти, они кто?

Туарег произнёс какое-то слово.

– Люди? – Переспросил Билл.

Туарег отринул предположение головой, и повторил.

– Очень красивы. Внушают уважение. – Опять не расслышав, пролепетал Билл.

– Не дай Абу-Решит, – серьёзно молвил туарег, – нам столько трудиться. Загнёмся.

Туарег снял с верёвки, натянутой через пустыню и протянул девушкам покрывала, дабы их нежная красота не пострадала, как он добавил.

Ас хмыкнул.

– А наша нежная красота?

Ухмыльнулся и туарег.

– Перебьётесь. – Пошутил он, и грубость в его устах прозвучала убедительно, как филологическое упражнение или признание в любви.

Билл стоял, расставив ноги.

– Держишь планету? – Спросила Шанни. – Пока здесь вы трое, она, конечно, не ускользнёт с орбиты. Вы трое вечно топырите конечности так, будто это последняя возможность унаследовать всё.

Билл сердито поднял верхнюю губу и посопел.

– Ваши с Асом шуточки надоели мне. И ты, сама нежность, поцелуй Абу-Решита, полдневная роза грешной Нибиру, я думал, ты-то хоть милосердна, а не только умна. Но тщетно.

Все трое взбудоражились оттого, что Шанни появилась вместе с новой знакомкой. Билл на правах старого друга представил ей Аса и Энкиду. Командир посмотрел с огромным и сдержанным интересом.

Энкиду довольно равнодушно уронил:

– Энк.

Шанни закуталась тотчас, а Иннан небрежно волокла накидку по жёлтому песку. Энкиду поднял покрывало, стряхнул и накинул Иннан на плечи с таким отстранённым видом, что Ас и Билл, никогда бы не осмелившиеся на такую вольность, даже принахмурились. Иннан восприняла такое ухаживание тоже без малейшего чувства, даже спасибо не сказала.

Ас шепнул – кто бы мог подумать – растерянно:

– Ну и ну.

– Что ещё?

Ас развёл руками.

– Красавица… слов, знаешь, нет. Будто из книги или кино, ей-Абу-Решит.

Билл почему-то надулся.

– Я первый заметил, что она красавица, первый заметил!

Шанни услышала и со стрёмным блеском глаз-зубов уколола:

– Детка, они ссорятся из-за тебя.

Иннан ответила в тон:

– Что ты делала в таких случаях?

– Отправляла мыть посуду.

Билл испугался и оглянувшись, елейно прошептал:

– Как прекрасны эти лики красоты, комр. Ветерок и цветущее деревце.

Но тут вдалеке прошла одна из женщин-туарегов, и Билл осёкся. И он, и Ас мигом позабыли об основных стихиях. По волнам песка парус скользил, и корабль оживал, и обретал под парусом очертания. Страшно взволновала тонкая горящая золотом прядь из-под белого покрывала, натянутого на лбу.

Поступь слонихи – легче паутинки, светлые волосы, наверное, и длинные ресницы, чьи тени издалека видны на розовой бледной коже. Ну, это уж блажь, конечно… издалека – ресницы?

Шаг лучше танца, следы в песке исчезают тотчас, походка запоминается, как текст хорошей, более того – вечной песни.

Шанни и Иннан, которая, по-видимому, бывала тут не раз, замолчали. Обе девушки с тонкой усмешкой – две девушки, одна усмешка – следили отнюдь не за жительницами города.

Потомки многочисленных детей некоего синеглазого военного господина были занятым народом. Туарег, терпеливо выполнявший роль гида для незваных просителей, извинившись, отлучился.

Заодно Энкиду куда-то делся. Правда, этот сразу появился с новым и таким же терпеливым туарегом.

На окраине города, где начиналась неприручённая пустыня возвышалось изваяние. Билл указал:

– Красивая штука. Это вы статуи первопредков делаете?

Другой туарег улыбнулся и тонкими пальцами пониже спустил свой занавес. Твёрдый подбородок, бархатный от тончайшей пыли, выказывал тщательную приверженность такому достижению цивилизации, как бритьё.

– Ну, да… да.

– Можно поближе?

Спросив, Билл тут же чесанул в избранном направлении, но увидел, что Иннан быстро посмотрела на него, и остановился. Энкиду извинился за него взглядом и поспешил следом, чувствуя волнение, как перед появлением тигра среди леса на Заповедных Территориях.

Завеса песка таяла по мере приближения. Статуя изображала сидящую богиню. Поставив локоть на колено, окутанная тканью, она была так хороша, что захватывало дух. Лица не видно, но поза и то, как касалась ткань её рук и головы, изобличало несомненную и поразительную гармонию. Энкиду замедлил шаг и воздух застыл.

Статуя шевельнулась, распрямилась и поднялась навстречу братьям женщина в одеянии, казавшемся монументальным и невесомым.

Не она шла, а Эриду катилась под её ногами. Билл затоптался на месте, проваливаясь в песок. Женщина приблизилась походкой, напомнившей Биллу движение дюн. Что она напомнила Энкиду, не было и не стало известно.

Она шла, тем не менее, к Энкиду. Энкиду перевёл дух. Она была одного роста с ним. Нечасто егерю… никогда егерю не доводилось видеть такой высокой и сильной.

Теперь они стояли друг против друга. Её лицо было закрыто выцветшей тканью под самые глаза, полускрытые длинными опущенными ресницами цвета позолоченной соломы.

Она медленно подняла ресницы и оказалась глаза в глаза с Энкиду. Не синь… голубизна небесной изнанки, никогда не выцветающей, наполняла их.

Она отодвинула вниз покрывало и совершенно правильное, даже ужасное правильностью лицо, открылось ему.

Посмотрев, она сказала:

– Бебиана.

Он понял, что она представилась. Пошла прочь той же дюнной походкой, так что Энкиду пришлось произнести своё имя вслед.

Шанни издалека сказала уравновешенно:

– Задавила бы его эта громадина.

Ас сдержанно согласился:

– Да… средний рост тут…

Шанни так посмотрела, что он заткнулся.

Хрупкость Шанни и утончённость Иннан не гасили их красоту рядом со слонихами, госпожами пустыни – но в них появлялось что-то игрушечное. Девочек можно было залистнуть в книжке сказок. Правда, тут же начать отыскивать страницу и умиляться нежности художника.

Энкиду стоял с озадаченным видом. Шанни сказала Иннан:

– Они тут изрядно запылились.

– Статуи не пылятся. – Со смешочком ответила новая приятельница.

Спустя некоторое время Билл (напившийся молока вместе с девицами) и Ас (Энкиду исчез) вместе с туарегами смотрели, как лебеди вытаскивают из дюны шатун. Сначала машина напоминала колпачок от авторучки. Ас сказал:

– Н-да. Надо же было так посадить машину.

Билл рассердился, но почему-то огрызаться не стал. Был сама кротость. Да и Ас критику оборвал. Лебеди, постанывая, но с обманчивой лёгкостью выудили из дюны в осыпающихся ручейках песка шатун. Машина выглядела навивной и неуклюжей. Ас повернулся к туарегу и пожал ему руку.

(Энкиду появился только поздно вечером.)

Когда шатун ёрзал на грунтовке возле старых штолен, чтобы подпрыгнуть к Глобусу, появились двое патрульных.

Билл, уже полезший в нутро машины, остановился. Посланы ли они были с какой-то целью, или проявили инициативу, понять невозможно даже проницательному Асу.

Ящероватый увидел, что Билл смотрит, толкнул приятеля. Тот смутился и тоненько закудахтал. Но ящероватый смело подошёл, маленький и гибкий, он тонул в зимней шинели. Сделав движение, вроде как «обрез на плечо!» – он нервно облизнулся чёрненьким языком и произнёс своим обрывистым шипящим голоском:

– Сир, дозвольте обратиться.

Билл глянул с мольбой на Аса, но тот скрылся в корабле. Билл проблеял:

– Конечно, дружище. Но я не так умён, как… остальные боги. Я у них типа простой.

Ящерка склонил голову к погону и вдумался. У Билла создалось впечатление, что мысль патрульного глубока и настойчива, и ввинчивается в песок биллова пустословия. Биллу сделалось совестно, и он пробормотал:

– Я слушаю вас очень внимательно.

– Что значит, сир – Супротив Супостата?

Билл в полном отупении повторил услышанное.

– Что это значит?

– Да, сир.

Ящерка ждал. Билл с подозрением вгляделся и устыдился – патрульный и не думал ёрничать. Билл подавил желание спросить, откуда он взял, собственно…

С трудом подбирая слова и чувствуя, как мелок и жалок его язык, Билл кое-как выполнил просьбу. Ящерка слушал тщательно, потом поблагодарил внятно и с достоинством. Повернулся и снова глянул, вывернув голову над плечом:

– Сир, моя благодарность вам очень, очень благодарная.

Он ушёл, прихватив товарища, который ничего не понял, более интересуясь шатуном.

В машине было душно и песочно. Ас выворачивал штурвал, чтобы очистить его от песчинок.

– Ну, как, просветитель?

Глобус вынырнул из облака, одичавший и чумазый. Он долго не давался, как намыленный. Когда разошёлся БЗ, Билл понял, что ему неловко смотреть по сторонам. Часть собственной жизни, спрятанная на корабле, отвергала его.

Пока выравнивали и перепрятывали Глобус в небе, кое-что обнаружили. Билл, толкнув Аса, постучал в окно Балкончика.

Собрали вещи.

Ас вспомнил, что Шанни попросила:

– И возьмите с комода фотографию в рамке.

– Там же ничего не рассмотреть?

Тем не менее, Ас зашёл в её комнату.

Одиннадцать ночи, две единицы, двойка, качели. Покачивался согнутой иголочкой месяц. Как вышло, что луна истлела так скоро?

Звёзд, впрочем, было до чёрта. Билл телепался у дороги, беспокоясь. Свидание ему, несомненно, назначили. …Зачем?

Белые столбы возле школы отсюда казались парой костей… месяц, каков бы он ни был, при последнем вздохе, а светил, стервец… про месяц так можно, это про луну выражаться нельзя.

Выглядело так, будто вот-вот нечто выйдет из-за колонны, и Билл увидит чьи-то блестящие глаза. Черкануло по небу чёрное, и так отчётлив был силуэт, что Билл глазам своим отказался верить.

Нет, это не штамп – отказался.

Только пробормотал что-то и тут же взвизгнул постыдным голосом. Вперёд него легла на свет тоненькая тень.

Тень была, как свет, и даже со страху Билл это увидел.

Потом за плечом его рассмеялись.

Он обернулся. Иннан сорвала листок с куста.

Минуя тревожившие Билла дюны, они вышли на пустошь. Подглядывал за ними океан. А что скажешь? До ужаса синий и, кажется, что кто-то с большими рогами вынырнет и вся вода дыбом встанет.

Иннан подняла руку и указала:

– Вот ваша звезда, сир.

Билл сперва смутился, что придётся с ходу врать барышне, что он увидел какую-то там звезду. Иннан вытащила листок и, сложив его, откусила кусочек. Протянула Биллу. Потом она развернула Билла в нужном направлении и поднесла листок с дырочкой к его глазам.

Биллу врать не пришлось. Он увидел собирающуюся упасть каплевидную гигантскую белую звезду. Она испускала голубые лучи, которые расползлись по свитку неба.

– Ваше высочество.

– А?

Она усмехнулась и откликнувшийся Билл растерялся.

– Я не про тебя, я про звезду. Её называют «ваше высочество».

– Да-а?

Острая реплика обидела Билла.

– Её возраст… думали, она молода. Но когда пригляделись…

– Ой… ой. Вот так всегда.

– Оказалось, что ей гораздо больше. Её называют – Сапфиром Вселенной. Она поднялась, когда вы, ваше высочество, изволили родиться. Там дальше галактика Леану. Она маленькая.

– Его высочество сегодня не один. – Сказал Билл и почувствовал, что Иннан холодно на него глянула.

Билл указал на светящийся предмет, который летел на восток, и, останавливался, чтобы повернуть на запад. Это был блик Глобуса.

Билл загляделся, и у него повело голову.

Час спустя Иннан навестила Шанни. Они с удовольствием разговаривали. Иннан прервала какую-то остроумную реплику относительно поведения предметов в пространстве и указала на стол, где стояла лампа-дракон:

– Откуда… я не знала, что у отца есть моё фото. Я никогда его не видела.

Шанни кивнула…

– Ты и не могла.

6. Некто по имени Передышка

На третий день гостевания в семейной резиденции хозяин позвал Билла, сказав, что покажет ему, как наследнику, кое-что. Билл беспрекословно потащился за Мардуком, тем паче воззвать к кому-нибудь было никак – все разошлись после завтрака. Просто рассеялись по дому. Вообще экипаж Глобуса за последние сутки сделался до ужаса занятым.

Билл выходит, один был бездельник. У него, правда, назрело дельце… он, собственно, собирался вернуться в свою комнату.

Напрасно предположив, что дядя приведёт его в холостяцкую башню, где он рассказал им историю нибирийского ветеринара, Билл удивился. Сир Мардук провёл его мимо железной дверцы, пошутив по поводу умывающихся драконариев и подтвердив предположение Энкиду насчёт пыльцы – Билл нервно сглотнул, – завернул за половинку беседки.

Билл мельком глянул на майорчики, ещё ярче и свежее расцветшие сегодня, и почувствовал, как на ходу ветка деревца трогает его за плечо.

Среди пышной и мокрой от росы травы, на четырёх высоких ногах стоял свайный домик. Билл не сразу понял, что это такое. Домик явно принесён сюда и кое-как вкопан в землю, а под один из столбов совсем, как под ножку расшатанного стола, подложены камни.

Лесенка к этому скворечнику не выглядела устойчивой, но Билл без вопросов положил руку на перекладину. Мардук остановил наследника.

– Ты познакомился с моей дочкой? – Небрежно спросил он. – Бедное существо. Но я её люблю, и тебя прошу любить и жаловать. Извини, она всего лишь лулу… но я привязан к этому ребёнку.

– Ваша…

– Да, я приютил этот комочек жизни, когда она в корзиночке для шитья умещалась. Да, она там и лежала, кстати. Этот писк… тепло… крохотные ноготки. Я тогда не подумал про чистоту крови. Теперь каюсь, конечно. От вас вот прячу. Стыдно…

– Отчего же, дядя? Вы забыли, что я сам…

Мардук бросил бешеный взгляд, Билл замолк. Потом всё же решился:

– Небезупречен.

Мардук вздохнул.

– Спасибо тебе, конечно, за демократизм. Поверь, мысль, что благородные господа будут сталкиваться с этой дщерью Эриду… а ведь с другой стороны, что сделано, то сделано. Не подобает мне оправдываться… к тому же, бедное существо ни в чём не виновато. Тебе было очень неприятно, Билл?

Билл вгляделся. Мардук… неужели не шутит?

– Но, дядя, – очень осторожно подступился он, – молодая леди… она… очень, видите ли, красива и…с виду она, совершенно как чистокровная нибирийка…

Мардук напряжённо смотрел на него.

– Кроме этих волос, конечно, а…

Мардук вдруг заключил его в объятия – именно выражаясь вот так по старомодному. Билл скосил глаза на мощные дядины лапы.

– Спасибо тебе, – с чувством выдохнул Мардук.

Он выпустил Билла.

– Слава Абу-Решиту. Уж не знаю, по доброте ли душевной ты говоришь… но у меня камень с души. Я-то извёлся…

Билл помотал головой – ему сделалось не по себе.

– Дядя, – твёрдо сказал он, – вы забыли, что я из страны, которую на треть составляют… люди.

Мардук отмахнулся.

– У вас там содом и гоморра.

Билл подумал и вкрадчиво заметил:

– Знаете, дядя… я прошёл проверку?

Мардук нахмурился. Билл пояснил, отступая:

– Когда знакомишься с отцом очень красивой девочки… вам устраивают проверку…

Мардук смотрел так, будто ушам не верит, потом выругался, отступил, оглянулся и одним движением кисти выломав перекладину, запустил в Билла. Беззвучно и одним ртом расхохотался:

– Ах, ты стервец.

Он утёр под глазом – или то была роса?

– Вот теперь я верю, что ты искренен. Для тебя это убогое создание – достойная вздохов девица… что ж. Я рад. Честно скажу, моя привязанность к ней так сильна, что я по-настоящему страдал при мысли, что вы будете брезговать моей крошкой.

Он подумал.

– Что же, Билл. Коли так… если…

Он скрутил что-то в воздухе. Билл кивнул, играя перекладиной, попробовал вставить её на место.

– Дядя, поверьте, я столько раз это слышал. Зря я вам сказал, что думаю. Надо было…

Мардук погрозил ему.

– Хороша?

Билл выгнул губы, поставил ногу на перекладину (предшествующую выломанной, поэтому получилось довольно высоко) и поставив локоть на колено, водрузил на кулак подбородок.

– Что мне до лулу, дядя?

Мардук показал ему вверх на прикрытую неплотно дверь домика, снова погрозил и, разжав пальцы, помахал. Потом пошёл по травке, и показалось Биллу, что стебли её дрожат в ритме его шага.

Билл взгромоздился на лестницу и почувствовал, что она на редкость крепкая и запросто способна не подломиться под царскими ножками. Дверца выпускала навстречу поднимающемуся Биллу прохладные тени, но на покрытых паутиной трещин стёклах веселилось солнышко.

Не гнулись перекладины, и с опаской взбиравшийся оценил дядину руку. Если и скрипела лестница, то тихонько шептавшиеся деревья мешали расслышать предупреждение. На порожке Билл оглянулся, и коленки дрогнули.

Он был над рощей, и кроны деревьев отсюда сделались поляной. Обманчивая, она приглашала Билла сделать шаг. Но тут затесался обогнувший угол дома западный ветер, тронул листву и…

Такой яркий свет скользнул и такая густая тень там внизу, что у Билла сердце заколотилось, как бывает у кота, подобравшегося к прекрасной птице, которая суетится у ручейка.

Счастье застило ему глаза прозрачной на свету ладонью. Он вздохнул, потянулся носом за ветром и едва устоял.

В избушке Билла встретили сначала узенькие сенцы. Здесь пахло вовсе не запустением. Домовитый дух позаботился, чтобы не выветрилось гнездо до возвращения хозяина.

Или это сам хозяин навещал потешный дом, смахивающий на лабаз от медведей? Солома, слежавшаяся в углах, показывала среди серых золотые нити. Предмет знакомый высунул свою пустую головку.

Билл подождал, чтобы глаза привыкли к заполошной смене света, и встал на колено. Пошебуршившись, добыл из соломы и рассмотрел бутылку. Она была похожа на ту, которую они выбросили из Глобуса. Все бутылки похожи.

Билл с этой глубокой мыслью встал и заглянул из прихожей в комнатушку. Заклеенное ёлочкой окно плохо пропускало солнце. Комната была разорена, как если бы кто в спешке собирался и хотя вещи были дороги ему, прощаться времени не оставалось.

Картонная почерневшая коробка с надписью Не Смотреть. Билл поставил бутылку в большой таз для умывания, и приоткрыл – коробка наполовину полна старинными дисками с записанными на круговые бороздки кинофильмами.

Старый разбитый Мегамир, с заткнутой в подтекающее озеро синергетического вещества семейной фотой, давно ничего не искал и не показывал. При виде вошедшего синергия не встряхнулась и не зашевелилась, так много впечатлений скопилось под её верхним слоем, затвердев кристаллом.

Телепалось что-то, как бабочка за немытым стеклом, и наплывало на фотографию, выполненную древним изысканным способом с помощью ручного аппарата, лицо… и выражение его самое подвижное.

Билл, внезапно ощутив неприятное чувство жути, отвернулся, хотя в чертах этого лица не было ничего отталкивающего, а даже напротив… но отвернулся.

На опрокинутом навзничь книжном стеллаже валялась пара домиком вставших книг. Любознательный Билл перешагнул трещину в полу и поднял одну из книг. Название приводить не стоит, посвящена строительству плотин. Другая – с обложкой, которая не понравилась Биллу – наполовину нибирийское лицо, наполовину морда леану.

Билл уронил книгу с чувством отвращения в кончиках пальцев и, ретируясь в угол, услышал скрип. Но дверь была прикрыта. Он наступил на большое выгнутое бычье седло. Рядом валялся бычий боевой шлем с прорезью на лбу для рога.

Взяв под мышку единорожье седлышко, Билл отодвинул матрац, служивший хозяину кроватью. Сел на пол спиной к ложу и, почувствовав что-то твёрдое, заёрзал. Закинул руку за спину и под матрацем пошарил.

Взглянув на пистолет, он сразу отбросил его. Чуть позже сообразил, каков он дурак – а ежли бы старина оказался заряжен? Получил бы пульку из машины времени.

Из дула выпала записка.

«Воспользуйся раз в жизни», – прочёл Билл одну из двух строчек тонким почерком. Вторая была именем, которое ничего не сказало Биллу. Зато, через запятую – слово, ему известное. Хотя начертание букв слегка отличалось от общепринятого, сомневаться, как пишется слово «брат», не приходилось.

Билл, отложив седло, разгладил записку на одном из своих широких, как столик для белочки, колен. Глазел на послание, а мысли неизвестно, где шастали. Увенчалось глазение тем, что Билл поднялся и принялся за незаконченное хозяином комнаты занятие: отшвырнул стеллаж, поставил к стене матрац и даже вытащил из стены наполовину кем-то выдвинутую печку.

Угадал! Из развороченного месива стены выпала обгорелая табличка, так называемая электронная книга.

Билл такой никогда не пользовался. Или погружался в густоту текста сквозь Мегамир, где фразы обступали его, как вампиры, а буквы проникали в кровь сильным лекарством. Ну, или брал бумажную книгу, чтобы буквы не забыть.

Но он видал такую вот, как эта. На Нибиру испокон веков принято сохранять устаревшие технологии. Разве мы мещане? Мы же культурные мыслящие существа. Ну, и – на всякий пожарный.

После хрестоматийной истории с механическими часами, которые продолжали тикать в подводной лодке под ледником, считалось хорошим тоном хранить дома твёрдый Мегамир (превосходное изобретение людей вскоре после изобретения их самих нибирийцами) или приёмник с клавишами, производства Северной Нибирии времён краткой независимости материка.

Электронная книжка – ну, вроде – имелась у Шанни. Билл подглядел во время полёта, как Шанни что-то помечает на полях.

Билл решил зарядить молчащую книгу от Мегамира. Старик обрадовался, заплескался, но книжка промолчала, с бледным пустым личиком – бездыханная.

Билл сообразил, что здесь необходима замечательная эрзац-энергия: электричество. Впрочем, тот, кто спрятал книжечку, позаботился и об этой исторической минуте. Хвостик, свисавший сбоку, оказался зарядным устройством. Билл поискал глазами, нащупал пятачок в стене за полками. Вспомнил, что один из столбов дома опутан проводами.

Сунув «пальчики» в стену, подождал. На побитом и запорошенном экране появился Знак Терпения. Потом проступили буквы. Билл провёл рукавом по стеклу и сбил текст. Пока он восстанавливал нужный кегль, его глаза сами успели прочитать многое из того, что он, возможно, решил бы вообще не читать.

…мне больно говорить о том, что произошло с богами.

Война утром началась и к вечеру разрушила семь тысяч лет.

…огонь, вода, земля и ветер перепутаны и восстали.

Деревья высохли, металлы расплавились. Здесь будут расти только камни. – Написал кто-то.

Мелькнул вложенный рисунок.

Билл проводил его взглядом и вытащил из кармана свёрнутый манускрипт из бутылки. Почерк быстрый и умный, сёдла и за спиной колчаны.

Старое и вытертое по краям письмо он знал наизусть и сейчас только шевелил крупными и дважды вздрогнувшими губами:

«Моя драгоценная, моя любимая, моя милая жена. Мы, по всей видимости, и даже скорей всего, умрём уже сегодня.

Бери детей и внука в охапку своими тонкими ручками и отправляйся туда, куда мы решили. Я целую твои туфельки и благословляю. Не забудь домашних животных, в том числе, своих подруг.

Всё полетело к чертям только сегодня утром, хотя вчера уже мне всё было ясно, а ведь мы-то с тобой знаем, какой тугодум тебе достался в любовники.

А. делает всё, что может, а может он не так много. Впрочем, это не его вина. Территория заблокирована на всех стихиях. Старый пират по-прежнему хорош и надеется на свой опыт службы в космопехоте. Что с него возьмёшь. Я бы больше надеялся на его опыт революционера и террориста, но он исполнен благородства от сапог до шляпы гражданского образца.

Мы здесь в некотором роде в окружении – суровый пейзаж и прекрасные мужи с пистолетами. …Надеюсь, что я произвёл на тебя впечатление.

Что касается Н., то я ничего пока не знаю. Я надеюсь.

Брат не даёт о себе знать, зато он даёт о себе знать кое-кому. Как природный аристократ, он много не говорит, и несомненно, его синие глаза наполняются круглыми невыкатившимися слезами, когда он бомбит формирования врага.

Его семейство ведёт себя по всем правилам приличия. Он-то сумел выдрессировать своих женщин, в отличие от одного рыжего парня.

Но ты ведь ничего не имеешь против этого рыжего парня?

Я выберусь отсюда, когда будет возможность, и соединюсь с вами в указанном месте. Не учи попугая антиправительственным лозунгам на тот маловозможный случай, если мы выживем и будем скитаться по джунглям вокруг стены концлагеря.

С того утра на берегу океана я всегда, каждую минуту и все прочие ускользающие измерения был счастлив, как только может быть аннунак.

Хотя и не забуду тех язвительных словечек, которые я тогда услышал.

Весь извёлся, я же такой копошливый и вымылся в луже. Взял потихоньку зубную щётку у А. Во всём есть что-то хорошее, и я могу посчитаться с чистоплюем А. за то, что он тогда бегал по тому же берегу с намерением перехватить тебя.

Золотце, беги и не жди меня НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ.

Чёрт подери, жена, я выгляжу сейчас очень привлекательно. (Увидел своё отражение в начищенном боку танка.)

Пы Сы. Не говори А., если увидишь его раньше меня, что я назвал его старым.

Пы Сы. Если всё закончится хорошо, я всё-таки убью А.

Твой тупой мстительный Э.»

Вернувшись в Большой Дом, Билл заметался. Он перерыл в своей комнате рюкзак, захваченный из Глобуса, и зачем-то ящик письменного стола. Стол шатался, и Билл вспомнил подпёртый домик, покинутый им.

Подержав то в правой руке, то в левой растерянно всякие ненужные и неизвестно зачем сунутые в спасённый туарегами шатун мелочи, Билл с самым решительным видом вышел в коридор. Как пройти в личные апартаменты леди Шанни, он не очень соображал, но, к счастью, она попалась ему навстречу.

Через руку у неё был перекинут ворох платьев, и это обнадёжило Билла. Указывая на тряпки, он промолвил не совсем внятно:

– А вот мне как раз надо… мне бы переодеться во что-то старое.

– Тебе мини или макси?

Билл безумно поглядел на то, как Шанни щепоткой приподняла какое-то платьице, которое не надевала в полёте, – кстати, очень миленькое, – и сумбурно растолковал свою потребность.

Поскольку Шанни продолжала смотреть вопросительно, из последних мыслительных сил пояснил, размахивая руками – обеими:

– Мне бы побывать кой-где. А куда делись вещи, которые мы привезли?

Выяснив, что её одежда в порядке, а в качестве кастеляна она не помнит, когда нанималась, он только сейчас заметил, что Шанни вымыла голову и влажные полупросохшие волосы слишком темны, а иные пряди просто слепят золотом.