Текст книги "Глобус Билла. Третья книга. Бык"

Отбыв с полянки, где и устроился их стараниями скромный пикник, лётчики проводили своих дам и попили воды из колонки в каком-то дворике. Тут одного из них осенило. Хохоча, он напомнил жениху, что следует. Юноша немедленно протрезвел. Он схватился в первом порыве за то место, где хранил Великую Говорилку, но увы…

– Что? – Сказала Шанни.

Страж развёл руками.

– Увы! – Повторил он значительно.

Говорилки на месте лётчик не отыскал… Постепенно приходя в отчаяние, он сорвал мундир и даже порывался продолжить более харизматичный поиск, но друзья, сначала смеявшиеся, его остановили. Они ощутили, как на них наваливается мрачное состояние духа и не на шутку сочувствовали товарищу. Только один раз пошутив в том смысле, мол, что ни делается, всё к лучшему, друзья более таких глупостей не повторяли.

Они вернулись на полянку, и вот – о ужас, – обнаружили, что здесь работает машина, перекладывающая асфальт… Будучи неисправимыми романтиками, они принялись бегать по обочинам, когда из-под асфальта донёсся звон лётчикова телефона. Да, он был закатан и закатан навсегда под слой свеже пахнущего серого асфальта.

Попытки переговорить с водителем ничего существенного не дали. Билл и Шанни со стражем как раз застали одну из стадий этих переговоров, характеризующуюся нарастанием агрессии со стороны сбитого с толку гибрида.

Главное действующее лицо трагедии, то есть лётчик-жених, к этому моменту уже вступило в стадию, близкую к утрате разумности.

Бил посмотрев, как молодой человек клочьями рвёт свой богатый чуб, хмуро заметил:

– Я бы ему сейчас допуска к полётам не дал.

Шанни шикнула на бестактного Билла и участливо спросила у стражника, чем бы они могли помочь? Стражник, важно кивнув, отправился выполнять поручение и совершенно умно выбрав для разговоров не жениха, обратился к одному из его товарищей. Тот обернулся на стоявших поодаль и, как ни был расстроен тем, что стряслось с его другом, заметно впечатлился. Он повернулся и приложил руку к голове, на которой не было фуражки. Потом толкнул другого, и они оба неторопливо направились к знатным прохожим. По пути они трогательно позаботились друг о друге по части пуговиц, застёжек и пр.

Подойдя, тот из них, что выглядел добродушнее, затеял диалог:

– Мэм… Сир… Такая вот чудасия приключилась. Ну, вы в курсе.

Второй, с чертами изобличавшими заболевание, именуемое сарказмом, с интересом рассматривал Билла. Возможно, он слышал о прилетевших со звёзд первопредках. Ничего в его лице не показывало почтения.

– Похоже, – молвил этот, страдающий, – семейная жизнь нашего фоккера накрылась ржавым самолётом.

Билл рассмеялся, а первый с упрёком посмотрел на них обоих. Саркастичный обратился к Шанни, на сей раз ни малейшего оттенка фамильярности в его тоне не было.

– О вас тут легенды ходят. – Сказал он весело и непринуждённо, как хорошо воспитанный и умеющий вести себя человек. – Этот праздник сегодня в вашу честь, верно? Вы ведь на праздник?

Глядя на недоумённые лица богов, лётчик выгнул губы и мельком посмотрел на добродушного.

– Видал, толстячок, это не из-за них асфальт перекладывают.

Добродушный нахмурился.

– А может, сир Мардук хочет сделать сюрприз своим гостям. А ты сейчас всё распатронил, змеёныш.

Так как Шанни уверила, что они и слыхом не слыхивали ни о чём подобном, лётчики утешились. Шанни заодно в образовавшейся паузе деликатно осведомилась, почему бы пострадавшему не воспользоваться телефоном кого-нибудь из товарищей?

Добродушный на это покачал в замешательстве головою. Билл предположил, что Говорилки строго пронумерованы и, вероятно, это запрещено?

– Отчего же, нет. – Возразил, кажется, слегка задетый толстяк. – Вы уж думаете, у нас тут совсем не как у людей. Просто девушка сразу догадается.

Саркастичный подтвердил и с ухмылкой добавил как-то неопределённо:

– Уж такая пройдоха. Ведьма, одно слово.

Тут же он обратился к Шанни, заметив, что вовсе не все девушки такие.

– Спасибо. – Ответила Шанни.

Билл, чтобы разрядить неловкость, предложил поговорить с водителем черпалки. Вероятно, лётчики на это надеялись, потому что добродушный разулыбался. Билл, напевая про голубой шар, направился к машине, тупо стоявшей посередине дороги. Пройдя мимо поглядевшего на него безумными глазами юноши, Билл сунулся в окошко. Спустя минуту, он хохоча, шёл к ним обратно.

– Ну, господа… – Сказал он. – Всякое я слышал. Но такого, чтобы на незнакомом языке понять дословно, куда вас посылают… это ж чудо, господа. Так было со мною лишь раз… когда я мельком имел беседу с террористом из Северной Нибирии. Да здравствуют языки, нибирийские и человеческие. В общем, он отказался снять асфальт.

Лётчики посмеялись, но выглядели удручёнными.

– Остаётся только одно. Если желаете, я сам вскрою дорогу.

Добродушный на это захохотал уже искренно, но саркастичный не засмеялся и посмотрел с пытливым видом на Шанни, которая тоже ничем не показала, что ей весело.

Саркастичный осторожно молвил, обращаясь к ней:

– Скажите мне, что он пошутил.

Шанни возразила:

– Вовсе нет.

(Добродушный, соображавший медленнее, чем его товарищ, очевидно, он управлял не штурмовиком, а бомбардировщиком, замолчал и вопросительно взглянул на Билла.)

Шанни объяснилась, чувствуя, что это будет нелишним:

– Он вовсе не пошутил. Он это сделает. Единственное, что меня удивило, что он спрашивает вашего разрешения. Видать, проникнулся к вам чувством мужской солидарности перед лицом пройдох и существ магических.

Добродушный что-то забормотал, а саркастичный открыл рот… издалека с дороги донёсся шаркающий звук вытертых колёс и пронзительно заверещал клаксон. Мимо грузовика, ловко извернувшись у обочины, въехала на шоссе маленькая военная машина – жук.

Из неё немедленно выпрыгнул кричащий маленький водитель в чёрных очках и принялся колотить в окошко грузовика. Высунувшиеся оттуда щетинистые усы сразу скрылись обратно и грузовик принялся, сопя, съезжать в сторону. Стражник, скромно телепавшийся во всё время разговора на обочине, полез в грузовик. Очевидно, он был не чужд рассудительности и руководствовался правилом – от греха подальше.

Задира-водитель обернулся и, заметив стоявшую поодаль группку каких-то подозрительных лиц, ретиво кинулся, мелко перебирая сапогами, в сторону возможного нарушения.

– Что тут мне? Кто такие? А ну, паспорта сюда! Сейчас здесь будет его величество, понимаешь! – Орал он.

Его ждал неприятный сюрприз. Лётчики, вытянувшиеся во фрунт, не без ехидства доложили непрозорливому военному чиновнику, кто перед ним. С тщетной надеждой, что всё же он изловил что-то опасное, чинуша долго таращил выпученные глаза на огромного рыжего типа и красивую девицу. Убедившись, что он едва не вляпался, сразу стал приторно любезен с молодыми богами, и рявкнул на лётчиков:

– Что вы тут! Где лётное задание! В часть, сей секунд!

Маленький крикливый чиновник взялся сопровождать гостей, стараясь увести с дороги, и попутно из его смешанных с окриками в адрес грузовика объяснений, Билл и Шанни узнали, что в соседнем большом селе проводится профессиональный праздник.

– День Авиатора? – Влез Билл, желая щегольнуть познаниями.

Крикун опять с пристрастием уставился на него, желая всё же арестовать рыжее высочество. У Билла создалось впечатление, что он нечаянно выболтал государственный секрет.

– Нет. – После многозначительного молчания, изрёк функционер. – День работника лёгкой промышленности. – Проговорил он, почему-то понизив голос.

Лётчики тащились следом, прихватив с собой окончательно потерявшего волю к сопротивлению жениха.

Сир Мардук приглашён на этот праздник по умолчанию, и – о честь! – наш драгоценный внезапно согласился почтить ничтожных сограждан своим присутствием. Потому и асфальт по мере следования венценосной особы поспешили переложить, как нарочно в тот час, когда молодые люди покинули шоссе, оставив оброненный мобильник.

Билл то и дело оглядывался на лётчиков, которых ему почему-то стало очень жалко. Улучив минуту, он сказал саркастичному:

– Ещё время не ушло.

Саркастичный вдруг сделался на ходу совсем другим человеком. Лицо его, белое и тонкое, поникло, и наглая ухмылка сошла с него навеки. Страдающее лицо с высоко поднятыми чёрными бровями взглянуло на Билла, как будто ослепшими чёрными глазами.

– Ушло, брат. – Еле слышно ответил он и, качая головой, как болванчик, отвернулся. Он заботливо поддержал шатающегося жениха.

Билл покусал губы и резко покинув говорящего всё громче чиновника в сапогах, шагнул к офицерам.

– Ах, ребята. Вы ошибаетесь. – Ласково будто говорил с котятами шепнул он.

И крупным шагом пошёл к шоссе, спускаясь со склона. Чиновник изумлённо выключился, сапоги скребли неподатливую кочку. Шанни тревожно посмотрела вслед Биллу.

Внезапно несчастный жених ожил, метнулся и вцепился в локоть Билла, рыдающим басом обращаясь к нему:

– Умоляю… не надо. Спасибо, но не стоит. Прошу вас, друг.

Он понизил голос и, широко открывая заплаканные глаза, еле слышно прохлюпал:

– Я не трус, поверьте. Не презирайте меня. Я хороший офицер, храбрый офицер. Но… не надо.

Шанни оставила закоченевшего чиновника и подойдя, положила руку на другой локоть Билла.

– Не надо. Слышишь? Ты им хуже сделаешь.

Чиновник хотел что-то сказать, но жених обернулся к нему и отчётливо произнёс:

– Пошёл вон, шкура. Я тебе покажу лётное задание. А ну?

Чиновник не сразу сообразил, что стоит последовать указанию доведенного до отчаяния юноши, но сообразив, без единого слова, кинулся вверх по склону оскальзываясь. Билл ободряюще свистнул ему на дорожку.

Некоторое время они молчали. Из села, скрытого низеньким домашним холмом, слышались голоса и пробы микрофона. Наконец, саркастичный выпустил наружу своё самое приветливое лицо.

– Вон оно как. А мы-то думали… – Он похлопал толстяка по плечу. – Что на Нибиру вообще жизни нет.

– На Нибиру жизни нет. – Повторил Билл.

– Нет, мы так думали. Раньше.

Шанни улыбнулась.

– Это можно расценить, как комплимент?

Саркастичный осклабился, но он бы уже никого не обманул своей дерзкой улыбкой:

– Главное, как миледи расценит меня.

Тот, чей телефон звонил из-под земли, слабо улыбнулся своей смелости и, отойдя в сторону, пошутил:

– Я надеюсь, не забудут упомянуть, что в последние минуты я думал о Родине.

– Это само собой. – Успокоил его добродушный.

Из-за горки выкатился какой-то удивительно деловитый человек в тренировочных брюках и, не обращая на компанию ни малейшего внимания, позвал:

– Чтобы ты думал, они уже здесь. Иди же смотри, чтобы потом ты не делал мне упрёков.

Вслед за этим объявлением, из-за волшебного холма мгновенно явилось целое семейство сельчан и принялось рассматривать пришельцев великим множеством зелёных глаз всех возможных оттенков. Одновременно с этим порождением эридианской цветущей земли что-то тёмное пролетело очень быстро и бесшумно над придорожными деревьями и внизу на шоссе отчаянно заревел грузовик, буксующий в провалившемся асфальте. Мимо него с громом и надменными истерическими воплями проехало несколько машин военного образца и за ними длинная белая с чёрными окошками.

Семья сельчан рассматривала пришельцев и изредка обменивалась поучительными репликами относительно цвета, роста и прочих характеристик незнакомки и незнакомца. Шанни показала Биллу взглядом на шоссе, видное отсюда кое-как за камнями и кочками, поросшими жёлтыми цветами.

Билл присмотрелся. Кортеж затих и встал. Белая машина осталась закрытой.

Шанни, решив наладить отношения с коренным населением, выбрала для этого очень красивую молодую женщину, цепко державшую в обеих руках барахтающегося мальчика лет трёх. Оба посмотрели на Шанни выпуклыми изумрудными глазами. Шанни едва успела произнести, кивая на ребёнка:

– Я-то знаю, каково оно с мальчиками.

Тотчас, – она и не договорила, из-за горки, где притихло невидимое село, побежали во множестве военные. Билл видел, что белая машина проехала вперёд, и дверца медленно открывается.

Военные занавесом разошлись, и по дорожке длинно и размашисто шагая, пошёл на них его величество.

Семейную толпу очень профессионально оттеснили, будто и не было ни единого человечка. Дядюшкин военный балет намахал ногами у станка отменное качество.

За пёстрыми мундирчиками дорожной охраны маячил чиновник в сапогах, обруганный молодым лётчиком. Он зорко посматривал в сторону всё ещё подозрительных личностей и переступал с сапога на сапог.

Мардук, широко улыбаясь, подошёл и, обнимая Билла за плечо, а другою рукой прихватывая запястье Шанни для поцелуя, молвил:

– Ну, где группа неопознанных лиц, назвавшихся членами правящей династии?

Извернувшись, любопытная на проявления души человеческой, Шанни глянула из-под локтя Мардука. Она тотчас нашла чиновника, чьё маленькое личико сперва сморщилось, а потом вытянулось. После этих метаморфоз он засуетился в своих явно жавших ему сапогах и канул в толпе, растворился. Шанни напомнила себе, что надо будет вступиться за лётчиков, дабы выродок рода человеческого не отыграл на них свои не понадобившиеся Родине инстинкты. Не забыть.

– Ну, династия… – Шутливо молвил. – Ну, детки.

Издалека какой-то тощий тип имел смелость подать его величеству знак невыразительными глазами и Мардук не осерчал, а спокойно прикрыл крокодильи веки. Шанни показалось, что когда направились за холм в село, Мардук нарочно свернул, чтобы пройти мимо невыразительного типа. Тот говорил с кем-то и громко произнёс:

– Рассмотреть договор насчёт пастбища.

Но тут же выскочили, танцуя, какие-то девицы, каждая обмотана портретом Мардука, и тот смущённо молвил, прикрыв тёплой шершавой ладонью глаза Шанни:

– Эта уж мне верноподданность. Пересаливают, холопы… ты не смотри, пожалуйста.

– Да я-то что, – выныривая из руки дяди, пахнущей табачком, отозвалась Шанни. – Вы радуйтесь, что Билл в другую сторону смотрит.

За горкой открылась небольшая площадка, по которой прогуливались люди. Дядиных произведений было меньше, и они терялись со своими плавниками и тремя, четырьмя глазами среди цветной одежды гармонично сложённых посельчан.

На той стороне под деревьями разместили динамик, а рядом торчал штырь с флагом.

Билл сказал:

– Абу-Решит, мне страшно на это смотреть.

Крикнули из первого ряда:

– Стоять смирно.

Оказывается, эта грубость была выкрикнута, так как начали играть гимн.

На родине Билл слыхал гимн частенько, как всякий нибириец. Уклониться от этого и царский сын не мог.

Гимн Нибиру славился тем, что его несколько раз переписывали… дело было в том, что название планеты менялось, и приходилось вносить поправку в текст. Заодно, как будто менялся и политический строй – но это, уж разумеется, ерунда, это – для дураков.

Гимн Эриду был точь-в-точь нибирийский, только гуще музыка, точно в каше застревала ложка. Музыкальная тяжёлая волна накрыла спускающихся по лестнице нибирийцев. Билл оглянулся на Шанни.

Ухнуло маршем раз-раз! и потемнело в глазах.

Жирный и тяжёлый мужской голос принялся петь о множестве счастливых народов, соединённых чем-то… Билл не расслышал, так как девочки рядом вертели букетами белых цветов в хрустящих кульках из сегодняшней газеты и головами с огромными бантами. Но Билл мог бы на спор заполнить лакуны в тексте, хотя и не считал себя книжником.

Флаг, до этой минуты свисавший, решил, что время пришло и, натурально, подлец, приподнялся, принявшись реять на слабом ветру.

Давай, давай. Вот он накрывает гроб… в гробу – сволочь. Караул с постными лицами игрушечных кретинов поднимает ружья. А вот им покрыт гроб с мальчиком.

Кто он там – юнкер, рядовой.

Король отправил его воевать в Северную Нибирию, сказав ему, что он – мужчина и это его долг перед отечеством. Теперь его отечество – цинк и эта штука, потёкшая декоративными складками.

Вот флаг реет над зданием, на заднем дворе разворачивают лицом к стене, и флаг каждый раз легонько вздрагивает от звуковой волны трёх подряд хлопков.

Поле с массами тел под слоем земли и густой травой, здесь призраков до чёрта, и звёзды не светят. Жизнь каждого осеняла эта тряпка, и всем внушали, что они должны её любить – желательно больше жизни. Но, на самом деле, конечно, любить надо было короля, чтобы он мог править до состояния полного маразма и сдохнуть на троне, кстати, под своим любимым украшением.

Флаг пропитывает землю, и земля цвета флага простирается на четыре стороны света.

Когда-то кто-то поднял в честном бою свою окровавленную рубашку. Красота мужества осеняла поле боя. Бой был выигран, потом появился король и отнял эту рубашку. Она больше не обозначала честности и мужества. Она была присвоена.

Домой когда шли, уже было белое небо с желтизной и чёрные деревья, а замок выглядел нестрашно, как серый кот с большими ушами. Фонарь горел, и двор был частично освещён.

В прихожей сегодня чудесно прибрано, и вкручена, наконец, хорошая незасиженная комарами лампочка. Доместикус шмыгнул туда-сюда, но почему-то не показывался целиком, а возникал только своею тенью, ложившейся им под ноги. Мардук разок поморщился, наступив на эту тень, и Доместикус окончательно слинял.

Ужин сервировали не так торжественно, как всегда, и суп очень порадовал всех без исключения. Все замолчали, так как хорошо проголодались.

Свет уютно поместился среди серебра на скатерти, из которой выветрился легчайший запашок затхлости, а появился новый – длинных застольных бесед и заигранных семейных шуток.

Сегодня ещё пока никто не шутил.

– У вас, дядя, деловые переговоры? – Спросил Билл, напряжённый, как новая электропроводка в старом доме, и то понять можно – серьёзный день вышел.

Он помалкивал и смотрел перед собою карими глазами, изредка смаргивая что-то.

Мардук, прямо, как на схеме темпераментов, являл противоположность Биллу. Он жевал энергично и охотно отвечал на вопросы.

– Да вот видишь ли… – Поднимая на вилке кусок мяса. – Эти местные пристали. Завод поставить желают.

– И что этот завод будет делать?

Мардук небрежно задумался.

– Ниточки… волокна, что ли.

– Лёгкая промышленность? – Билл оживился. – Понимаю.

У Шанни от сердца отлегло.

– Ну, да… в общих чертах. Можно и так сказать.

Мардук чего-то недоговаривал, а при общей внушительности его, и монументальности каждой почти фразы, даже – подвинь мне ту синюю вазочку с вареньем, дорогая… благодарю тебя, дорогая, – эти недоговорённости оставляли впечатление не слишком приятное.

Быть может, они придавали этому слишком много значения.

Ас выпустил на свои чуть тонковатые губы понимающую усмешку.

– Могу побиться об заклад, сир, – сказал он дерзко, по-домашнему, – что эта лёгкая промышленность теснейшим образом связана с тем аэродромом, строительство коего, как я понимаю, началось на юго-востоке… вероятно, формы сшить не из чего для персоналу?

Мардук хмыкнул.

Такой дерзости он мог ожидать скорее от Энкиду, если уж не от шута Билла, регулярно выступавшего с детскими репризами. Но от Аса, который вёл себя идеальным гостем – за одним, надеемся, забытым исключением, – нарушений регламента ждать не приходилось.

Впрочем, Мардук ничуть не рассердился. Он прищурясь, посмотрел на офицера и пробормотал:

– Заклад, говоришь?

Вернулся к обычной громкости:

– Как вы, мальчики, любите выделываться. Не били вас в детстве по пальцам.

Предупредив на сей раз реплику Билла, другим тоном – поспешно:

– Нет, меня тоже не били.

Он быстро посмотрел на Билла, продолжавшего разевать рот.

– Хорошо, Билл. – Со вздохом признал Мардук. – И потому я тоже люблю выделываться.

(Билл утешился. Он любил, когда люди говорили о себе нечто правдивое.)

Мардук облизал ложку и задумался. Билл хотел что-нибудь умное залепить, опередив дядю, но тот очнулся и очень серьёзно попросил Шанни:

– Дорогая, этого варенья им не давай. Они в этом ничего не понимают. Только женщины и старики понимают толк в варенье.

Он привстал и подвинул синюю вазочку к Шанни.

– Богатейшие почвы юга грех использовать под взлёт и посадку. – Проговорил он, в таком ритме, будто продолжал прерванную фразу длинного и неспешного разговора.

Он сел и даже обманчиво старчески повозился в своем кресле, а взгляд по-прежнему остро прищуренных глаз нацелил на Аса.

Тот слушал, только лицом показав, что всё понимает – реплика предназначена ему. Мардук всё же решил уточнить:

– Вы это имели в виду, сударь? Или значки на украденной карте засекреченного объекта вам непонятны?

– Сир, значки, обозначающие наличие полезных ископаемых, мне понятны. Но ваша реплика насчёт воровства…

Ас мирно это сказал, и так же мирно и лениво Мардук его оборвал:

– Что за чушь. Мы тут по-семейному сидим, и ты, я чаю, сударь, не посторонний. Поэтому не изволь трепыхаться. Когда в семье помирает великий и всем надоевший родственник, молодёжь должна с горящими глазами искать, как ему услужить и, ну, конечно, как его отравить.

Мардук замолчал, размышляя и только машинально хлопнул по руке Билла, соблазнившегося всё же синей вазочкой.

– Богаты древесным углем, костями и пищевыми отходами сотен поколений. Не более, но и не менее.

Мардук посмотрел теперь почему-то на Энкиду.

– Боюсь, дети, вас это разочарует – ни прозрачных камушков…

Он снова объединил их взглядом в один круг.

– Ни чёрного молока, способного напоить машины. В сущности, пастбище. Широкое и раздольное. Довольно давно им пользуется небольшой народ.

– Как давно? – Спросил Энкиду.

Мардук помахал ложкой.

– Я сказал, кажется… сотни поколений, точнее можно уточнить в бумажках. Ну, сходите в контору. Народ слегка отличается от жителей окружающих районов. В силу сначала естественных преград природы – там хребет проходил до некоторых событий, а затем уже по причине социальной дистанции. У них генетический набор уже не сходится с прочими, подобными.

И он, бросив ложку, показал согнутыми пальцами, как Энкиду однажды на корабле Глобус:

– Контакты разошлись.

Не обратив внимание на то, что сидевшие в очерченном кругу переглянулись, он опустил руки и продолжил:

– Словом, эта этническая группа оказалась по одну сторону оврага, а их возможные родственники – по другую: так и живут. Пасут своих быков.

Билл нахмурился. Энкиду, как бы не веря ушам, переспросил:

– Это вы про реликтовый вид, сир, изволили упомянуть? Единороги? Их же по головам пересчитать можно?

Билл проворчал:

– Точнее, по рогам.

Шанни весело взглянула, а Мардук притворно сурово нахмурился:

– Так и знал, что меня сейчас станут учить любить природу. Знай же, ты, копатель окопов, что дедушка не будет следовать за модой. Потому что – дедушка. Вот помру, – он постучал кулаком, – будете заботиться о всяких тварях.

Энкиду грубо ответил:

– Тогда уже и не останется, о ком заботиться.

Мардук захихикал и, показывая на Энкиду пальцем, а не ложкой, воскликнул:

– Проняло-то. Вот найди слабое место у этакого силача, а потом знай…

Он сыграл что-то пальцами по скатерти.

– Можно разнообразные музыкальные произведения сочинять.

Он перегнулся через стол.

– Да не трону я твоих единорогов.

– Почему это? – Проворчал Билл.

Мардук сел ровнёхонько.

– Я не трону.

Энкиду чутко уловил направление ветра.

– А кто?

Мардук удовлетворённо кивнул.

– Вот я как раз об этом собрался поговорить. Но меня сбили. Выкупить у меня пастбище собирается одно лицо. Ну, что ты ржёшь?

– Дядя, – кротко объяснил Билл, – вы сделали важное лицо.

Мардук согласился.

– Да, он важен. Богач… влиятелен в местечковой ихней политике. Лулу, конечно, но не без мозгов.

– То есть, достаточно умён, чтобы за свои деньги совершить геноцид и оплатить экологическую катастрофу?

Мардук отвернулся от Энкиду.

– Нечего с тобой разговаривать. Чтобы ты понимал. Он промышленность развивает.

– Лёгкую?

Мардук переключился на Аса.

– Вот догадливый. – Ласково согласился он. – Тысячи рабочих мест и технологический скачок, вот что это значит. Так что, как видите, есть грехи малые и грехи великие. А эти ребята из долины со своими рогатыми друзьями всё равно обречены. Им даже кража невест не поможет. Детки-то не родятся.

Шанни засмеялась.

– Ну, это дело такое. – Сказала эта предательница. – Может, не родятся. А, может, и как ещё родятся.

– Ах ты предательница. – Пожурил её Мардук. Он не рассердился на Шанни.

Энкиду обратился к ней:

– Тебе известно, почему ты можешь говорить, что вздумается за этим столом?

Шанни огрызнулась:

– Потому что сир Мардук хорошо воспитан.

– Потому что он женщин за нибирийцев не считает. Так же, как и ту этническую группу с редкостным геномом.

Мардук стукнул по столу кулаком. Столовый прибор, состоявший из красивых разномастных старых вещиц, разом подпрыгнул и ложечка в чашке задребезжала.

– Ну – хватит. Распустились тут. Что-то я не заметил, чтобы вас ограничивали в свободе слова. Треплетесь языками, как помело в пятницу. Короче, я продаю пастбище.

Он с лёгкой мстительностью обратился к Биллу, занятому переглядами с одной из тех, кого за нибирийцев не считают:

– И тебе не придётся взбираться на деревце, племянничек. С твоей-то комплекцией.

Разоблачение, в иное время немало бы заинтересовавшее компанию, не возымело действия. Ас отобрал у Билла хорошенький сливочник и, обильно наливая себе в чашку, снебрежничал, следя за струйкой:

– Стало быть, космодром будет построен здесь, на востоке.

Мардук подвинул ему ещё и сухарики.

– Это не ваше дело, милый, знать, где что будет построено. Бросьте-ка в чашку… не пожалеете, вкус изумительный.

Мардук внезапно пришёл в хорошее настроение, и массу всего порассказал им о племени, которому, по его выражению, суждено было уйти в небытиё.

Озеро, на берегах которого пасли единорогов – «кстати, Билл, тебе ещё повезло, что встретился с быками, а не с пастухами», – имело эстетичную и очень ценимую народом форму сердца. Они его чистили до самого дна и подкармливали рыбу.

Ни одно поколение не расставалось со старой сказкой о Водяном, живущем на дне озера. Куда девается чудо, когда они спускают озеро, их не беспокоило. Белая Богиня усмотрит убежище для своих детей. Быть может, простодушие жителей предназначало бедную рыбу в дар этому неведомому существу.

Поведал дядя и о странном музыкальном инструменте, называемом – клик, причём звучание его незабываемо и ни на что не похоже. Потом упомянул о растении, которое они культивируют. Оно, дескать, отбивает аппетит.

– Его надо Биллу дать. – Предположил Энкиду, забывший о своём возмущении. – На тот случай, если ему придётся залезть на дерево.

– Жутко смешно. – Отрезал Билл. – Так я не понял, музыкальный инструмент отбивает аппетит или растение?

У народа, жившего на берегу сердечного озера, поразительно быстро менялся язык.

Ас, не принимавший участия в беседе, внезапно откликнулся.

– Да, и у них масса традиций, завязанных на языке. Мне как-то пришлось покупать в лавке, где работал человек из этого племени. Он был в традиционной одежде солдата, как я понял.

Все молчали.

– Так вот, он очень вежлив, даже изысканно. При этом – исключительное чувство собственного достоинства. Он надписывал, куда мне доставить покупки, и говорит – моего отца тоже так зовут. Потом взглянул и улыбнулся. И говорит: «Ты мой отец». Тут же добавил: «Не пугайтесь, сир. Это у нас такие правила. Но для вас просто шутка».

– Хорошо, что шутка. – Зудел Билл. – После общения с их питомцами я не стал бы шутить с ними.

Ас обратился к нему:

– Да, Билл, здесь неприлично брать что-то левой рукой.

– Опять Билл. Что вам сделал Билл, хотел бы я знать?

– Денег хотя бы левой не подавай. Я совершил такую оплошность. Он вежливо попросил меня переложить их в правую руку.

– Безумно, просто безумно интересно. – Всё ещё злился Билл. – Будем иметь ввиду. Я лично на расстояние взрыва гексагена к этой лавке не подойду. Так как я боюсь за свою левую руку. И за всё остальное. Какие у них ещё традиции есть?

– И вы ещё не упомянули, сударь, – придрался Ас, – что у них на озере остров есть, посередине. И на этом острове озеро.

– Остановись, меня укачивает.

– И не подумаю, потому что в этом озере лежит махонький, но совершенно материальный островок.

– Принесите Биллу пакет из Глобуса.

– Они пишут своё имя на всех берегах, и когда волна уничтожит рисунок, считается, что письмо отправлено.

– Кому?

Ас пожал плечом.

– Вышним силам, очевидно. Вот Билл до сих пор пишет письма Деду Морозу.

Билл развалился в кресле и скрестил руки, сунув кулаки под мышки..

– А, ты, небось, сухарь ты этакий, и не удосужился накарябать там своё имя и пожелать на халяву мира во всём мире?

Ас громко вздохнул. Билл разобрал свою сложную позу и принялся чертить по столу. За дверью послышался шорох, высунулось бледное рыльце мажордома и скрылось.

Шанни предупредила:

– Билл, веди себя потише. Его величество сегодня гневался на доместикуса.

Билл горделиво отмахнулся.

– Дядя мне не указ.

– Что ты с ним сделаешь? В пердставление вставишь?

Дядя слушал перепалку с удовольствием и засмеялся:

– Если ты выкупишь у меня пастбище… так и быть. Вставляй в своё представление.

– Вы ж знаете, как с финансами.

– Такие нежности меня не волнуют. – Отозвался Мардук.

Билл жадно спросил:

– А сколько всё же? Если можно – в нибирийской валюте.

Мардук назвал…

– В нибирийской валюте.

Билл присвистнул.

– Дядя, я всего лишь жалкий содержанец из золотой молодежи, да и молодость моя слегка, тово…

Шанни сдержала улыбку.

Билл был так красив… его лицо, которому ветры Эриду надавали пощёчин, до хруста пропеклось, и стрелы мимические у глаз делали его ещё сильней похожим на леану. Когда он сидел на дереве и смотрел вниз, он казался неотъемлемой частью этого дерева и мира.

Ас тоже подавил какой-то звук и щегольски сложил вилку и нож.

Дядя глянул.

– Вот, за что люблю военную косточку. – Он указал ножом на выпрямившегося Аса. – Умеет себя вести, подтянут. Ей-Богу, жаль, что не он мой племянник. А уж до чего прельстителен. Молодая женщина, обратите внимание… его генетика достойна внимания дамы из самой знатной семьи.

Ас стоически предоставил себя в качестве экспоната.

Доместикус снова сунулся, но натолкнулся на взгляд Мардука и затерялся в тени.

Мардук сказал холодно – его настроение изменилось, будто ему чёрный ворон на плечо сел:

– Ну, коли вы неплатежеспособны и только на то годны, молодые люди… нибирийцы, чтобы объедать старика… что ж, я вас оставлю. Почитаю сказки на ночь. Про то, как девочка съела бабушку и свалила на волка.

Он встал притворно тяжело. Косточки в коленях грозно заскрипели.

– Вот, суставы смажу.

Он погрозил.

– Никаких гнусностей при юной леди. Если я увижу по её таинственным синим глазкам, что вы рассказывали анекдоты… Вы скажете мне, красавица моя, если они посмеют?

– Конечно.

– Я знаешь, что с ними за это сделаю?

Шанни кивнула.

– Да, и я захочу это видеть.

Мардук рассмеялся. Настроение его снова улучшилось, ворон улетел.