Текст книги "Глобус Билла. Третья книга. Бык"

Обещанное представление должно состояться через час на поляне, которую было не узнать.

В узенькой маловатой для троих увесистых актёров гримёрке горели две яркие настольные лампы, и в углу прожектор, найденный Асом в дядином ангаре. Светло, как на поляне в летний полдень.

– О, ты принёс жертву на алтарь Белой Богини. – Билл, сворачивая тетрадку руликом, бесцеремонно оглядывал Аса.

Тот с щегольским недоумением ответил: «штэ?», и его высочество сторожко провёл себя тыльной стороной ладони по щеке.

– А.

Командир отвернулся. Под наброшенной на плечи простынёй его лопатки сдвинулись, как у хищника. Он увидел в зеркальце своё тщательно выбритое лицо. Бородка, действительно, была уничтожена, и острый подбородок Аса протестующе вздёрнулся.

Чтобы скрыть от себя своё смущение, Ас решил протащить в зубах Билла.

– Текст помнишь?

– Э… – Отмахнулся Билл, садясь на ящик с кусками непригодившихся декораций, расставляя колени и покачивая тетрадку на колене, уютном, как доска садовых качелек, показал. – Нельзя дважды войти в один текст.

Энкиду, поправляя на плечиках наряд Аса, напомнил:

– У него-то и текста нет.

– Тем более. – Придирался Ас, открывая склянку с пудрой и с тягостным отвращением разглядывая белое сладкое месиво.

Он порылся в коробке, которую им принёс гримёр после их многочисленных уверений, что они справятся сами. С чуточку обиженным лицом гримёр всё же быстро и точно, повторяя по два раза на ломаном нибирийском с приятным акцентом, провёл им обзор приспособлений и тайн театральных.

Повертев в пальцах выдавленный тюбик с чёрной краской для волос, Билл на мгновение задумался. Пытался соединить вместе две ускользающие из рук детали целого. Потом вздохнул и швырнул тюбик в коробку.

– У тебя вместе с бородкой пропало чувство юмора и лёгкость мировоззрения.

– Ну, знаете, – обернулся Ас, держа на отлёте сложный инструмент для прикрасы, – чтоб никакой отсебятины.

Билл развернулся. Качельки накренились.

Ас, подводя глаза и ругаясь сдержанно – про себя, артикулируя губами, улучил момент:

– Надо сделать всё, как написано и баста. Ох…

– Будь здоров.

– И не вздумай так сидеть, когда сыграешь и спустишься в зал. Зрители должны смотреть на сцену.

– Как? А… ох, ты Господи. Никто никому ничего не должен, вот что. – Возмутился Билл, разглядывая себя. – Так во все времена сидят мужчины с щедрым темпераментом.

– Воспитанность ценится во все времена, Билл.

– Занудство. – Бушевал Билл. – Нет, вот ты, вот ты – скажи… что я делаю не так?

– Тьфу на тебя. Я в глаз угодил этим… – повертел – …прибором.

– Ты вот так сделай… – Посоветовал Энкиду.

– Как? – Недовольно моргая атакованным глазом, заинтересовался Ас.

Энкиду показал. Ас попробовал, не обращая внимания на глупый смех Билла.

– Действительно, легче. – Признался он, отодвигая зеркальце и приближая с глядящим на него оком в чёрном ободке. – В чём тут штука?

– Нейрофизиология. Такая мимика помогает фокусировке на той части мозга, которая отвечает за подведение глаз.

– Надо будет, – округляя рот и моргая глазом, проговорил Ас и закончил невнятно.

Билл переспросил. Энкиду перевёл:

– Он говорит, надо при стрельбе попробовать… может, это улучшит результат.

Билл почтительно согласился, что опыт следует обогащать.

– Э.

Ас огрызнулся:

– Ну, что ещё?

Билл повторил жест Аса. Тот как-то смутился. Билл безжалостно учил:

– Ты на сцене так не сделай.

Ас пристыженно кивнул. И тут же поморщился.

– Тьфу… жмёт. Как это они…

– Век живи, век, понимаешь, учись этому делу.

Ас был не из тех рефлексирующих нибирийских интеллигентов, у которых всё из рук валится при упоминании того, как «наши танки вошли в столицу Северной Нибирии в таком-то году». Всё-таки военный, им комплекс вины не положен – промахиваться будут. Он запомнил нравоучение и, хотя по лицу его, люксово выбритому, ничего не прочтёшь, ясно было, что ошибки он не повторит.

– Ну, что, – оборачиваясь и строго глядя, сказал он, – красивая женщина?

Оба показали большие пальцы. Билл хотел что-то добавить, но улыбающийся Энкиду с силой всадил ему локоть в бок, и Билл закашлялся. Рушить хрупкое равновесие внутреннего мира командира не стоило. И следующая его реплика это подтвердила.

– Ну, сволочи, так и будете пялиться?

Энкиду сразу отошёл.

– В самом деле, мне текст повторить надо.

Он потянул взглядом Билла за собой, но тот, как вкопанный, стыл на месте. Энкиду обернулся.

Ас, понимая, что обращать внимание на окружающих – роль загубить, спокойно снял с плеч простыню и сбросил халат.

С накрашенным набелённым лицом, головой в чёрной сетке, подбоченившись, он оглядел корзины с волшебным реквизитом.

– Тэк… чулочки, чулочки.

Окостеневший от зрелища Билл еле выговорил:

– Ты… ноги… ишь, гладенький.

Энкиду согласился:

– В самом деле, красиво.

Ас высокомерно спросил:

– Ты думаешь? По правде, я старался.

Энкиду осторожно шепнул:

– А руки?

Ас вздрогнул, вытянув перед собой длинные с напрягающимися узлами мышц светлокожие руки.

– Чёрт, забыл. – Упавшим голосом.

Он сразу сделался им мил с его смущением по поводу нечаянного прокола. Бессовестный Билл решил исчерпать тему до дна и заворковал:

– Ну вот, всё испортишь. Дядя обидится. Действительно, чёрт, а не девица. – Билл сунул руку в карман. – Бери нож и… Вот тебе, вот он – и быстрей, давай.

Ас заполошно схватил бритву. Энкиду укоризненно вступился:

– Он же порежется. У нас масса времени. И вообще, если он не будет подкатывать рукава…

Ас его не слышал. Яростно сжав губы, он вскинул нож, и свет покрыл лезвие. Энкиду затаил дыхание. Билл, дыша в затылок, полез с пальцем:

– И вот тут. Давай я…

– Э! – Отмахнулся. – Не лапай. Куда лезешь?

Энкиду напомнил:

– Не забывай, что у него в руке.

– Да, эта девушка опасна.

Свет на лезвии бритвы опять сыграл зайчиком по единственной неосвещённой стене. Ас, тем не менее, последовал совету Билла.

– Хватит, наверно… у тебя вырез докуда? – Деликатный Энкиду обернулся к платью, приготовленному на плечиках.

– Тут вообще нету выреза. Вы забыли, я играю чистую деву.

– Тю. – Изумился бесстыдник Билл. – А зачем тогда?

– Для полноты образа. – Объяснил Энкиду. – Он из тех актёров, которые должны ощущать себя целиком очищенными от житейского праха.

– Ну и ну.

Энкиду рассердился:

– Не дёргай его. Не ровён час… пустит себе кровь. Дядя Мардук волноваться будет, решит, это жертвоприношение.

Билл согласился:

– В самом деле.

Ас обернулся с надменным выражением.

– Успокойтесь, дуэньи.

Передёрнул бритву в пальцах, пустив свет на лезвие. От острия туфельки до подбородка он был сама уверенность.

– Я могу бриться хоть стеклом от звездолёта. Мне ничего не сделается.

Билл собирался что-то сказать, Ас поспешно снова обернулся и показал ему бритву.

– И не надейся. Если хочешь это увидеть, сначала заплати.

Билл вытаращился.

– Да-а?

На лице застыло выражение непристойной алчности зрителя-обывателя, ожидающего, когда акробат выпустит лонжу.

Ас обратился к Энкиду:

– Ишь, напрягся. Надо звездолёты сира Мардука пересчитать.

– Сколько?

Ас мрачно бросил:

– Цыганочку на стене столицы и фонтан.

Билл обиделся, разочарование вытянуло его большое щедрое лицо.

– Где ж я тебе тут фонтан возьму.

– Где хочешь. А ты чего?

Отнёсся он к Энкиду, который странно смотрел на лезвие.

– Ты не многовато от дядюшкиного генома перехватил? Кровь товарища увидеть хочешь?

Энкиду опомнился и виновато сделал отмашку ладонью.

– Не. – Он смутился. – Завидки взяли. Стыдно сказать… У меня, мужики, кожа нежная. Как начну… это… драить… так непременно… во славу пьющих не вино, окроплю помещение.

Билл сразу заинтересовался. Ас, бросив сначала сомневающийся взгляд, потом вроде сочувствующий, снова занялся своим делом и, правда, с неистовой небрежностью и прекрасным результатом. А свет им занялся вплотную, рисуя вкрадчиво лучшую иллюстрацию для анатомического атласа.

Билл присвистнул и заметил:

– Так вот, кто вечно пятна Кентерберийские в ванной на Глобусе оставлял. А мне неловко спросить. Может, у кого носиком, это, от перегрузок. Все полотенца обкровянил. – Пожурил он развёдшего руками Энкиду.

Оба, ожидая, когда нож остановится в своей волнующе опасной работе, заткнулись.

Ас отбросил нож, поставив мускулистую ногу на ящик из-под пива. Невысокий широкий каблук крепко воткнулся в дерево. Ас подтянул чулок размеренным и помпезным движением.

Строгое лицо с чуть чрезмерным подбородком казалось совсем чужим. Закатив глаза от напряжения, Ас надел парик, поправил и снял.

Сел на ящик и насвистывая, принялся вытягивать и распрямлять пряди. Поднял глаза на Билла.

– Ты говорил, у тебя в роду был театральный парикмейстер?

Билл охотно подтвердил, выхватил парик и под настороженным взглядом Аса принялся вносить изменения,

– Вот… так… так. – Приговаривал он. – Ты что? – Заорал.

Ас, подкинув парик, с мрачной удовлетворённостью заметил:

– Да… странная штука генетика.

– Несёт сладострастье всё его тело. – Молвил Энкиду. – Это я где-то слышал… – Пояснил он. – Кто-то кому-то говорил… кажется.

Билл сказал:

– Ох. Ох. Сколько неопределённых местоимений, прямо из нибирийского разговорника для спецслужб.

– Тебе удивительно, – Ас бешено обдёргивал парик, – что кто-то… где-то… соблюдает нормы поведения и не треплется?

Билл поднял и опустил плечи.

– Чего это? Я бы не отказался, чтобы мне так говорил кто-то три раза в день. Осторожнее, ты же его в куски разорвёшь.

В дверь просунулась маленькая голова в огромной заёмной фуражке – патрульный, тот, что без костяной ноги. Кривой голосок:

– Страшно извиняюсь, у вас всё в порядке? Сир Мардук велел спросить, не угодно ли чего?

Его плоское личико, с наискось посаженными глазами, излучало благоговение. Наткнувшись взглядом на Аса, личико прянуло и смылось.

За дверью товарищ чешуеголового прокудахтал:

– Видел новых богов?

Слабенький голос что-то ответил. Послышались шаги, обыкновенные плюхающие и в пару другие – с цокотком.

В гримёрной стало тихенько. Ас, не глядя ни в одном из возможных направлений, миловался с париком:

– Он посвятил спектакль кому-то. Я видел афишу.

Билл вздрогнул.

– Ну, да. Да.

– Странно, что это имя лулу. Он же их ненавидит.

– Не всех… кстати, это историческая личность.

– А именно?

– Это его брат.

Для парика дело обернулось худо. Ас быстро поднял голову.

Оба молчали, потом Билл, понимая, что хранить это молчание значит дразнить Аса, неохотно промямлил:

– Я видел, когда сплавал кое-куда. Видел охранный знак над могилой… и надпись.

– Куда ты сплавал?

– Неважно.

В дверях стоял Мардук. Его широкая в плечах, чуть согбенная фигура сегодня была особенно выразительна. Он сам это понимал и с иронией предоставил присутствующим себя оглядеть.

– Старый бог напялил лучший наряд. А вы, мальчики, неглиже… не обращайте на меня внимание.

Его перевязь и складки плаща поверх костюма-тройки притягивали взгляд.

– К вам направляется Иннан. Хотел предупредить, чтобы она не застала вас врасплох. Про что вы говорили? – Небрежно спросил он, поднимая с пола тетрадку с текстом для командира.

– Про этикет. Как нож держать, когда бреешься. – Защебетал Билл.

– Про могилу Ноя.

Эти слова упали на свету. Мардук не дрогнул. Протянул тетрадку Асу. Подумал.

– Верно… верно. Великий человек. И мне родня. Вы знали? – Обратился он к Асу и вышел.

– А хорошо Древние сочиняли. – Сразу сказал Билл.

Он выгнул губы.

– Весомо. Так и видишь в голове то, что записано в папирусе.

Билл отодвинул тетрадку и громко, отчётливо произнёс без выражения: «Люди, львы, орлы и…»

Он замолчал, и так как другие также предавались этому занятию, молчание протянулось по сценическим меркам очень долго.

– А ты, Энкиду… тебя не переодеть? такая женщина в девках останется.

В дверь постучали. Голос Иннан сказал:

– Вы долго? Можно посмотреть?

Билл завопил:

– Щаз! Потерпи. Мы без… В смысле, Ас бреется.

Иннан рассмеялась под дверью.

– Через пять минут. С ножом аккуратнее.

Послышались её удаляющиеся шаги. Билл выждал, выглянул, сказал кому-то «Окуна матата», и, вернувшись, кивнул.

– Никого, кроме этих милых ребяток. Так, ну, а теперь займёмся душкой Биллом.

– Ты что это… – Спросил Ас с некоторой растерянностью, глядя на то, что проделывает Билл.

Билл, выпутываясь из одежды, заявил:

– Я не собираюсь губить свою роль из соображений ложной стыдливости.

– Причём тут твои штаны и роль… – Рассердился Ас и, добавив тихо «Тьфу», занялся своим тряпьём.

– Мой костюм должен сидеть, как можно, лучше… поэтому я сброшу всё и натяну всю эту ветошь, которая без меня не имеет ни формы, ни содержания.

Говоря это, Билл вертел и мял отменный сценический костюм из наилучшей тонкой, как паутина ткани.

Ас отвернулся. Энкиду трясся от мелкого смеха.

Ас заметил, не поворачиваясь и поспешно вдевая руки в подаваемое Энкиду белое платье:

– Немного стыдливости это вовсе не дурной тон для мужчины. Терпеть не могу солдафонства… тем паче у штафирок.

Энкиду заметил, отряхивая плечи командира щёточкой:

– Братец считает себя совершенством, и он прав вообще-то.

– Что за вздор. Там в зале женщины и к некоторым актёрам посетительниц допустили, я видел …ты уверен, что костюм должен сидеть так уж… плотно?

– Думаешь, меня освищут?

– Не знаю… а только…

– Перестань зудеть. – Бросил Билл и, обдергиваясь, потребовал:

– Ну? Взгляни. Взгляни, взгляни, не бойся. Я уже их надел.

Ас мельком глянул. Его голова в туго натянутой сетке и лицо с подведёнными чёрными глазами были будто нарисованы на белой стене.

– Ну?

– Сидит плотно. – Сухо согласился Ас.

Билл покрутился перед зеркалом.

– Билл, ты ощипываешься, как ворона. – Энкиду отошёл, пряча щёточку.

Сам он был на зависть хорош в свободном одеянии древнего лучника. Скорбная красота благородного лика странно сочеталась со звериной мощью рук и стана, истовые нежные глаза на мгновение заставляли забыть о вылепленной богом войны тяжело вооружённой мышцами высокой шее.

– И тебе бы не мешало сбросить лишнее. – Наставлял Билл в напрягшийся военный затылок Аса.

Тот сделал предостерегающий жест – отсохни. Билл сник, пожав плечами, и отошёл, ворча:

– Хочешь, как лучше… вот и учи их, как подчеркнуть свои прелести… вы же актёры, ребята! Ваша задача – радовать зрителей.

Ас мрачно засопел, борясь с париком. Он высоко поднял его, примериваясь, потом передал Энкиду и присел.

– Есть разные жанры, Билл. Тебе не кажется, что чистая, как лёд, классическая мистерия, пережившая тысячелетия – не повод… натягивать костюм так, чтобы твои зрители… отвлекались от прекрасного текста?

– Гм. Ежли пьеса так хороша, она выдержит всё.

Ас не отставал. Похоже, он оседлал любимую кобылу.

– Там каждое слово что-нибудь значит, а в совокупности с другими составляет древнее заклинание добра и света. Глупо лезть со своими штанами в тот момент, когда зрители мечтают о царстве истины и надеются на вечную жизнь.

Билл захихикал. Ас, которому Энкиду с величайшей осторожностью и почтительностью водрузил парик на голову, пытался пристроить его поубедительней, вертел и натягивал так и сяк, закатывая густо накрашенные глаза.

– Что? – Огрызнулся Ас, раскладывая по широким плечам и пытаясь замаскировать их излишне щедрый разворот длинными светлыми и прямыми прядями.

Он посмотрел на Энкиду, приподнимая двумя пальцами и показывая ему прядь.

– Может, лучше бы чёрный цвет?

– В смысле, не сочтут ли они это за нетолерантность? – Влез Билл.

Ас с презрением отвернулся и подчёркнуто обратился к Энкиду:

– А?

Тот покачал задумчиво мечом на бедре и подтянул колчан.

– Не думаю…

Билл приревновал и напомнил о себе:

– И вообще… хватит меня разглядывать. Главное – слова, которые я произнесу.

Ас взъелся – парик припекал, и он был не уверен в стойкости туши:

– Тогда зачем лезешь со своими особенностями?

Билл не любил, когда его ловили на отсутствии логики. Он рассердился и приуныл. Отвернулся, сел.

– Отвяжитесь от меня.

Тень легла сразу на всех, на комнату и ящик, до этого так яростно скрипевший, умолк. Энкиду сделал знак глазами, и Ас осёкся. В конце-то концов, к чему… это всего лишь игра, забава.

Он замолчал, и, спустя минуту, понял, что сделал правильно. Билл, поглядев на преображённых дорогих друзей, пришёл в самое радостное, самое светлое расположение своего непостоянного духа.

Ас не утерпел:

– Ты вообще-то свою роль выучил? Кроме шуток?

Билл оглядел его с ног до головы в белокурых прямых прядях, сквозь которые светили холодные серые глаза, подведённые чёрным.

– Выучил… выучил.

Ас спокойно выдержал наглый взгляд.

– Советую на женщин так не смотреть, Билл.

– А что может произойти?

Ас медленно закатал рукава на безупречных теперь руках.

– Долго объяснять. Но если желаешь, я тебе покажу… и тебе не придётся больше так смотреть.

Билл прищурился.

– Причёску испортишь.

Ас заскрежетал зубами так громко, что Энкиду быстро встал между ними – величественной девой озера и атлетом в топографически точно сидящем шутовском трико.

– Командир, не забывайте, кого он играет.

Ас прислушался и грубо усмехнулся.

– Считаешь, он репетирует?

Энкиду кивнул:

– Он вошёл в роль, командир.

Оба внимательно разглядели Билла, криво улыбнувшегося в ответ.

– Раскусили меня, комедианты. – Молвил трюкач страшным чужим голосом.

Глух и низок голос Энкиду, но существо, возвышающееся перед ними с белым оскалом алого рта и красноватым блеском в прищуренных глазах, говорило, как из колодца.

– Я не Билл. Я Другой.

– Ну, конечно. Ты тот, кто не смог победить деву озера.

Существо зарычало.

– Я… не смог?

Ас взял тетрадку и помахал перед носом чудовища.

– Никакой отсебятины. И ты никаких слов не произносишь.

Билл сходу зачастил обычным манером, хватая тетрадь:

– Но он ведь приходит… разве, – нет? Раз приходит, значит – говорит… хоть что-нибудь.

– Эта часть манускрипта утрачена. – Вступил в разговор обладатель единственной реплики. – Предположительно, Автор дописал её, но не обнародовал.

– Но ведь есть текст!

– Это апокрифы. – Отрезала Дева Озера, опять подсучивая мешающие ей рукава на мускулистых руках, с которых была сведена даже тень растительности. – Мы не можем использовать их. …Билл, ты должен понять, что мы не имеем права вставить хоть одно лишнее слово.

Энкиду мягко добавил:

– Поэтому ты только мелькнёшь в кустах.

Билл заворчал:

– Вот так всегда. Только мелькнёшь и вали в кусты… за кулисы. Вечно мне не дают вставить словечко…

– Никаких словечек. – Бубнил Ас. – Какие ещё…

– Пойми ты, Зло лишь являет свой лик, но права слова не имеет… так решили Древние.

– Ни за что не поверю, что Они отказались бы от такого эффектного приёма… право голоса есть у всех.

Энкиду посоветовал:

– Ты это с дядей обсуди.

Билл завздыхал:

– Хорошо… где мои рога?

Он завертелся и увидел, что Энкиду протягивает ему искомую деталь. Билл присмотрелся:

– А вот у тебя до чёрта слов.

– Не так уж много.

– А ты уверен, что летописцы древности одевались вот так?

Энкиду оглядел свой костюм.

– Это было так давно, Билл. Кто знает, как они одевались. Скальды были воинами… почему нет?

Он тронул ремень на груди, и меч шевельнулся. Ас пригляделся к чёрной гибкой фигуре Билла. Тот сразу принялся прихорашиваться.

– Что тебе ещё не нравится?

– Может, ему держать в руке что-нибудь? Какой-нибудь предмет, напоминающий о вечности?

Поскольку Ас обратился к Энкиду, тот вынужден был задуматься.

– Банку с актёрской рыбой, что ли.

Билл прислушался к шумам изнутри, потом понял, что его обсуждают.

– Что? О нет. У меня очень выразительные руки. Я умею…

Раздался звук гонга, взволновавший до того, что у троих шалопаев сердца заколотились быстрее. Голос распорядителя развратно молвил в шторах:

– Господа… готовность минутная.

– Ну, вперёд… граждане актёры. – Шепнул, дрожа от полузабытой, некогда знакомой радости, Билл.

И на самом выходе его повело. Он вспомнил видение возле обрыва: он стоял там, и жар полдневной звезды накрыл его голову, рождая слабость и ужас.

В этот момент тяжёлый затылок братца двигался перед ним, и Энкиду, повинуясь вцепившейся в его плечо руке, удивлённо обернулся.

– Ты что, Билл, нашел, когда дурака…

Он вгляделся.

– Ты… в порядке?

Билл силой успокоил себя и загнал видение в самый глубокий ящик из-под пива. Прикосновение к тёплой живой плоти, к доброй руке брата изгнало кошмар.

– Страх подмостков. – Сказал он, разжимая пальцы и насильственно улыбаясь. Он успокоительно улыбнулся Энкиду, с тревогой смотревшего на великолепного духа зла.

– Я всё помню. Ни слова не скажу. Я не испорчу игру, брат.

Энкиду кивнул. После исчезновения Билла мистерия будет прервана и сыграют вторую часть на житейскую тему. Билл сможет лишь любоваться из кустов, как его товарищи-комедианты обменяются несколькими репликами.

Экипаж Глобуса и крепостные дяди Мардука рассядутся в определённом порядке, а потом по очереди разойдутся для следующей сцены.

Чернота вокруг театра была наполнена волнующими знаками осени – запахом листьев и громким сопровождением сверчков. Помост, выглядевший до того небрежно, что чувствовался тонкий художественный умысел, сиял всей своей некрашеной поверхностью. Вокруг театра расставлены военные прожекторы, поэтому зрители, рассаженные в кустах, могли насладиться подробностями костюмов и гримировки. Только Биллу в этом смысле не подвезло. Его стройное чёрное тело мелькнёт в тени, а набелённого лица и всклокоченных рыжих волос небрежно коснётся свет. Вот так всегда.

Огромное зеркало, которое установили на специальных козлах среди травы, служило озером. Настоящее озеро, небольшое в зарослях сочной октябрьской осоки, тоже посверкивало вдалеке. Небо, отделённое потолком искусственного освещения, просвечивалось тусклыми звёздами сквозь быстро летящие облака. Забракованная луна беспечно купалась в волнах теплого воздушного потока, нахлынувшего с юго-запада, как напоминание о страстях середины лета. Другая крупная жёлтая луна на верёвке покачивалась в нужном месте, отражаясь в зеркале. Сначала Ас собрался сфабриковать необходимый атрибут с помощью кое-каких штучек из того же ангара в виде сгустка синергии, но почему-то отказался от такого реализма. Эта луна тоже была хорошая.

Шанни, проводившая острым взглядом выход своих, завертелась на месте и затихла, когда поняла, что Мардук заметил её беспокойство. Она, и правда, взволновалась. Иннан, сидевшая слева от Мардука, перегнулась за отцовским плечом.

– А Энкиду ты видела? Вот потеха. Он же без штанов.

– Цыть. – Негромко повелел Мардук.

Иннан закатила глаза, совсем как Билл, и нервная Шанни не смогла удержаться – глупо засмеялась.

Мардук вопреки настояниям охраны наотрез отказался занять маленькую ложу в густой тени, из которой сцена была видна превосходно – с точки зрения офицера драконариев.

Так Мардук и сказал:

– Друг, на кой ляд мне нужны благородные господа с Нибиру в столь преувеличенном виде? Я хочу спектакль посмотреть, а не любоваться на ихние носы и прочие нужности.

Офицер – коренастый черноглазый, весь свитый из крепких, как корни дерева, мускулов, – похоже не уловил легчайшей иронии, которую позволил себе патрон. Выразить недовольство преторианец, естественно, себе не позволил, но во всей его повадке, когда он сопровождал драгоценных зрителей – господина и двух молодых дам – на плебейские зрительские места в третьем ряду, чувствовалось неодобрение этой затеи.

Единственное, что он посмел сделать, причём не докладываясь господину – отобрать зрителей для первых двух рядов. За господским рядом, разумеется, он посадил своих драконариев, одетых в гражданское. Спрашиваться у сира Мардука опять же не стал – в конце концов, кто тут начальник охраны? Каждый делает своё дело на этой земле. Сир Мардук – своё. А начальник охраны – понимаешь, сам знает, кого, куда и как сажать. И так пришлось выполнять работу в трудных условиях, учитывая пожелания босса… Попросту скажем, про себя, конечно – дядька вовсе сбрендил. К тому же, тащит с собою двух девиц… объекты всегда тяжёлые. Мало было молоденькой госпожи Иннан, за которой углядеть – отряда не хватит, ей-Абу-Решит. Так теперь ещё эта благородная дама, неизвестно кем приходящаяся патрону. Штучка себе на уме. Единственно, что хорошо – волосья светлые, далеко увидать можно.

Между прочим, барышня и заходит очень даже далеко. Но это уж не его дело.

Офицер устроил подопечных с максимальным удобством, то есть так, что они и учуять не могли, что вокруг них одна охрана, как морской простор.

Прочие зрители – неподдельные – были рассажены на боковых рядах. В основном, это были дружки сира Мардука из тех, что мотаются на чёрных машинках. Офицер их недолюбливал – сир Мардук уж больно к ним привязан… что ему стоит сформировать из них какое-нибудь особенное подразделение? Какие-нибудь Кожаные Куртки, не к ночи будь подумано.

Сидели и фермеры, нарочно завезённые с юга полуострова, говорившие на своём диалекте – драконарии с трудом их понимали. Из них многие служили надсмотрщиками на рисовых полях. Кое-кого из трудяг тоже привели. Один из них высокий чёрный возвышался от плеч над всеми. Офицер припомнил, как, проходя мимо залётных господ, услышал их возбуждённый разговор. Рыжий господин гневался и от волнения сыпал словами как, простите, горохом. Из его восклицаний офицер понял, что чёрные рабы на полях сира Мардука якобы происходят из древнейшего и славнейшего из всех благородных родов Нибиру.

– Те, кто основал первую династию…

Больше он ничего не услышал, так как егозливая молодая дамочка – белокурая, – толкнула рыжего в бок. Тот замолчал, а офицер, надменно отдав честь, прошёл мимо с бесстрастным лицом.

Но историю, в которую верилось с трудом, запомнил. Сейчас он вглядывался в раба, невольно отмечая то, что подтверждало легенду – кто наблюдателен, тот справедлив.

Но глазеть без толку – роскошь для начальника охраны чрезмерная. Он отвернулся, пристрельно оглядев скрытую за деревьями казарму. Сегодня она опустела, актеры отправились смотреть, как играют их товарищи вместе со знатными любителями.

Вот они, возле озера, сидят и стоят… ну да, это объект домашний, это вам не бандиты.

Пистолеты он с бандитов собрал, в тайне от сира Мардука, запретившего такие меры. Сам же сир хорохорится, потому что побаивается, что его может высмеять тот задумчивый то ли родственник его, то ли свойственник, чья походка напоминала офицеру повадку раз виденного в лесу полосатого страшного зверя.

Хорошо, что один господин из залётных – настоящий военный господин – понял охранника с полуслова. Разумеется, офицер не слишком откровенничал с ним – опять же нечего нарушать правила, подозревать-то приходится всех. И будем откровенны – в первую очередь, именно этих с Нибиру.

Тем не менее, он почти пожаловался на то, что старик очумел – не позволяет даже оружие отобрать и запретил оцеплять сцену.

Ас немедленно всё переменил, приказав ссылаться на него. Самолично велел джентльменам удачи выложить – и не только пушки, но и перья. Только с решением сира Мардука устроиться в опасном месте он ничего поделать не мог.

Когда Билл отыграл своё Посещение и шмыгнул в третий ряд, наступая на ноги терпеливым и выносливым зрителям, сплошь крепышам, сидящим ровнёхонько, Мардук зашипел на него.

– Неуважение, понимаешь. Керосинку людям в нос тыкать, это что? Веселей давай.

Билл бухнулся на свободное место рядышком с Шанни, и тотчас принялся откидываться могучим торсом на спинку, чтобы перемигнуться с Иннан-старушкой. Мардук опять заворчал.

– Билл… веретено собачье.

Весь ряд, и впрямь, закачался. Шанни захихикала. Иннан не пожелала принять участие в семейных шушуканьях, так как всецело погрузилась в происходящее на сцене. Собственно, ради чего и весь сыр-бор.

Мардук заметил, что дочь следит за сценой внимательно и шикнул на Билла.

– Мешаешь смотреть.

Он в первый раз вот так публично проявил внимание к дочери, и даже Билл устыдился.

Тем не менее, дядя не смог утерпеть и, тоже откинувшись на спинку, свистящим шепотком обратился к Биллу, имея в виду актёров-профессионалов:

– Вот полукровки, а ничего… стараются. У вас на Родине как? Происхождение в цене?

– У нас, дядя, ценится смешанное. Чтобы от плохого и хорошего. Чтоб так на так выходило.

Мардук слушал.

– Умник ты.

Шанни сердито сказала:

– Ш.

Мардук пристыжено замолчал. Терпели до антракта, когда к ним присоединился, поправляя на смуглом бедре меч, довольный собою Энкиду.

– Мог бы мороженки прикупить. – Высказался ревнивый Билл и толкнул брата. – Ну… убери вот это, торчит.

По эту сторону пруда воздвиглись столбы света, сдвинулись и таким занавесом перекрыли сцену. Явно идейка Аса, всё же использовавшего технические возможности Эриду.

– Хорошо сыграл. – Похвалил Мардук.

Билл продолжал:

– Ну, оно, конечно, полного равновесия не достичь. Вот как мы Родину-то покидали, там один объявился честный. На стенах стал писать Слово Правды. Так я забыл папе посоветовать, чтобы его вместо того, чтобы в землю вкапывать, лучше бы в ступе истолкли на цели фармацевтики. Вроде как посыпки в еду, чтоб совсем честность не изничтожилась. И промышленность аптечную поддержать.

Энкиду, усаживаясь, добавил:

– Можно также и женщинам в питьё добавлять, которые задумываются о продлении своего рода. Чтобы дети посмелее рождались.

Он принёс с собою дух сцены, и его обычное земляное спокойствие осеняли далёкие зарницы.

Билл воскликнул:

– Вот! Как я не подумал. Верно. Я бы и сам пил… хоть не женщина. Для храбрости.

Он подмигнул.

– Чувствую, вам не по нутру этот мир. – Заметил Мардук. – Всё-то вы бунтуете.

Энкиду молча посмотрел на сира Мардука, и обычное спокойствие снова овладело его лицом.

Простить Творца можно только, если он Моцарт. Не в силах совладать с собой, хочет сочинять музыку – это выше и больше, чем он сам.

Тогда – да.

В противном случае, нет. Если ты создаёшь кукольный театр с куклами-уродами только для того, чтобы их попрекать за вставленные в них грехи и несчастья, это уж такое извращение, что страшно даже думать.

Зачем, ради всего доброго и светлого, такой эксперимент?

…Но я надеюсь, что он – Моцарт. Что он гений и не в силах противостоять своей музыке. Тогда – я всё Ему прощаю. Нет такой силы, чтобы воспротивиться желанию слышать музыку и записывать её. Это мы – Его нотные значки – знаем. Прыгая по расчерченным линиям, я не сержусь за весь этот бедлам.

От всего сердца прощаю Тебя, Боже.

– Шанни?

– Ничего.

Она отвернулась. Энкиду о чём-то задумался так глубоко, что некоторое время в упор смотрел на неё. Билл оживлённо болтал с Иннан.

Шанни заглянула вниз на сцену.

Ас не пришёл к ним. Ему неловко в женском платье, сообразила она. С этой мыслью и улыбочка тронула пёрышки бровей, приподняла уголок рта.

Билл думает, что собирает картинку по кусочку – вчера страничка заката, потом ещё какие-то белые обрывки под кустом роз… это явно написано на его обширном лице. Реплика или блик света, невысказанная мысль или камушек… и вот-вот всё сложится вместе.