Текст книги "Глобус Билла. Третья книга. Бык"

– Злюка, алмаз прозрачный. – Проговорил он с отцовской нежностью.

– Сир Мардук.

Прозвучал над столом голос. Мардук невольно посмотрел на Билла.

Но это говорил Ас. Мардук взглянул, и улыбка его погасла. По всему – по теням в уголках сухого алого рта, по спокойствию белого крутого лба – было видно, что он мигом оживил в своей памяти недавнее оскорбление под названием «Право сильного». Ничего он не забыл и не собирался. Ему нравился молодой командир, ибо и он, как предки Билла, имел сильно развитое чувство красоты внутренней и внешней. Но чувство это вложено в душу тёмную, захламленную, с немытыми окнами. Разумеется, он тотчас угасил злые глаза, не опуская взгляда. Как подобает, он приготовился выслушать, что имеет сказать гость.

Ас встал и выпрямился, как может только выпрямиться высокий и ладный аннунак.

– Чего вам, офицер? – Хмуро спросил Мардук. – Хотите вступиться за сюзерена? Не выйдет.

– Нет, сир, я хотел бы сам купить пастбище.

– Что…

(Билл переглянулся с Шанни.)

– Сир, я выкуплю землю.

– А деньги у тебя есть? Денежки? Ты слышал, сколько я назвал?

Глаза Мардука загорелись – он возбудился и повернул дивную свою голову на столпе шеи, как богомол.

– Я не раздаю Эриду бесплатно… даже чистокровным.

– У меня есть.

Шанни пропела:

– Откуда?

Мардук ответил ей ворчливо:

– Молодая женщина, это нескромный и неуместный вопрос. Запомните, никогда не спрашивайте, откуда у мужчины деньги. Чему вас матери учат.

Шанни заткнулась.

Ас сказал – скромный, стройный и от плеч своих выше прочих:

– И всё же, сир, и вы… господа, я выиграл на скачках.

Билл прищурился и хлопнул себя по лбу – Энкиду всегда в таких случаях жалел, что недостаточно сильно или пугался – не слишком ли сильно, в зависимости от нынешнего состояния отношений с братом.

– Это в тот вечер, когда мы шли по той улице, где золото и серебро… ах, ты. Ты ставку ещё сделал, ну, точно, ну, как же.

Ещё тополя были белые и платаны – эти растительные родственники змей. Вспомнились и они, заплетавшие потолок над улицей.

Ас явно в упор не помнил – ну, отшибло у нибирийца память. Билл сказал себе – ну ты получишь, джон доу доморощенный.

– Ещё та на тебя так смотрела. Ну, та… дивная красавица… что-то просто неописуемое. Я обзавидовался…

Ас вдумчиво и, осмелюсь сказануть, томно взглянул. Скромность, ну, просто сама. Мундир и глаза светятся.

– Что ты сделал?

Билл повторил, радуясь и слегка удивившись – Ас выглядел ошарашенным, и виной тому был не слегка насмешливый взгляд Шанни.

– В общем, та улица. Сладкая жизнь до того, что мне захотелось чего-нибудь, ну, грубого понюхать. Правда, – прощупывая почву, гнул своё Билл, – та женщина… Высший класс…

Наконец, дождался. Шанни (спокойно) спросила:

– В каком смысле?

– Во всех. – Немедленно ответил Билл. Не в его привычках было томить леди.

Ас казался глубоко задумавшимся и даже тронул лоб, и кончики пальцев скользнули по лицу, прикрыв правый глаз.

Мардук не заинтересовался похождениями милашек на Родине и молчал, жуя красивые сухие губы. Ему, несомненно, хотелось продолжить деловой разговор. Молчание и внезапную задумчивость Аса, которая уже привлекла внимание Шанни, он истолковал, как неуверенность, и резко спросил:

– Вы можете доказать свою платежеспособность?

Мардук вернулся к столу и примостился боком не во главе, а сбоку, напротив Аса.

Ас очнулся, сел, куда и делась странная тень. Лицо космопеха закаменело, высветились строгие черты. Он спокойно и уверенно, соблюдая холодную почтительность в интонации, ответил:

– Конечно, сир.

Мардук ещё подождал. Сомнения медленно, но верно оставляли его. По мере того, как он вглядывался в лицо сделавшего неслыханное заявление гостя, его собственное светлело. Впрочем, он старался – честно – производить эти нескромные изыскания понезаметней.

И вот он захлопнул крышку старого сундука:

– Что ж. Я обдумаю, а вы…

Они увидели эту крышку – с острым, как бритва, краем, чуть стёртым от того, что часто со стуком опускалась. Сир Мардук поднялся – как всегда, ровный, с чуть сгорбленными плечами, точно прибинтовал ненужные крылья.

Как всегда, они все попытались привстать, чтобы отдать дань вежливости возрасту и знатности хозяина. Он, как всегда, отверг их дань ударом клюшки по воздуху.

Показал клюшкой в воздух, обвёл ею круг изумительной точности и в центре поставил точку.

– Учитесь, штафирки… И ты, молодая женщина. Если хочешь когда-нибудь выйти замуж.

Ас всё же встал – в знак свершения сделки и ждал, стоя, пока сир Мардук подойдёт к дверям.

Они смотрели на выцветшее золото халата, натянувшегося на согнувшейся в плечах, но всё ещё булатной спине.

Пламя гиганта-свечи полыхало у двери, потянуло давним и далёким из закоулочков дядиного домика морозным сладким смрадом. Мардук твёрдо кликнул доместикуса.

Обернулся, и клок густых волос приделал дядиной тени рог.

– Я сообщу вам… – Уже не так торжественно добавил он.

Видно, патетическая часть окончилась. И уж совсем по-домашнему:

– А денежки готовьте, офицер…

Билл воскликнул:

– Позвольте… если у него и правда есть… – межпланетный жест, – …эти. Так они ведь там?

Палец вверх. На толстом этом и длинном пальце, конечно, крутится золотая и красная родина, обжигая своим телом темноту и выпуская в космос струи дыма из заводских высоток.

– На Нибиру.

Ас кивнул и обратился к Мардуку:

– Чек вас устроит?

Мардук весь улыбнулся:

– Конечно.

Он добавил, уходя:

– Впрочем, мне довольно и вашего слова. Хотя и чек будет нелишним.

Ушёл, и Энкиду полез на стол локтями:

– Кто-нибудь собирается объяснить, как он обналичит чек?

Шанни заметила:

– А меня другое интересует.

Она выразительно нагнулась над столом:

– Меня интересуют мужчины, прыгающие с высоты с чеком в кармане.

Билл согласился:

– Да… меня тоже.

Все посмотрели на него. Он поднял ладонь.

– Не в том смысле.

Наутро вся история казалась выдуманной, поэтому Билл, заприметив дядин выразительный силуэт в конце светлой аллеи, поспешил и догнал. Пошуршав ботинками среди бурых скорчившихся листьев, Билл непринуждённо спросил:

– А вы, дядя, ведь уже этому эридианину важному обещали? Он не обидится?

Мардук искривил рот.

– Вот ещё… буду я продавать землю лулу, когда под рукой качественный породистый нибириец, расово чистый и морально устойчивый…

– Вы, прямо, дядя, будто сватаете его.

– Этим вы уж сами занимайтесь.

– Но как же, дядя, когда тут расово чистых невест раз… и раз.

Мардук посмотрел недовольно.

– Вот ты посмеиваешься над стариком, а когда тебе приспичит, так, небось, оценишь и породу, и расу. Только их не будет.

Он подмигнул.

– Коль ты будешь в другую сторону моргать, то её проморгаешь.

– Дядя, – почесав в рыжей башке, заявил Билл, – у вас такая выразительная речь.

– Всё ты понял. Я смотрю, вы все зеваете, кроме одного. Что ж… она-то ведь тоже одна такая.

Билл захлопал тяжёлыми веками в соломенных ресницах, просто танец глаз «Две бабочки». Мардук только головой покачал с тяжкой, как утюг его подбородка, укоризной.

– Валяй дурочку, валяй. Да… – Он порылся в кармане. – Как вот это понять. Прислали мне из военной тюрьмы, мол, именем правящей династии отпустить троих з/к? это что?

Он показал смятое письмецо с длинной потешной печатью.

– Небось, шалости Шанни? Что? Её проделки? Знает, знает, что ей я отказать не смогу… даже если б эти трое великую революцию готовили.

Он пытливо посмотрел на Билла.

– Ну, так что?

– Дядя, я не в курсе насчёт революции.

Мардук щёлкнул его письмом по кончику носа.

– Спрашиваю, ваши с ней коники?

Билл вспомнил о судьбе лётчиков, которая просматривалась у них теперь одна на троих и пожал плечами.

– Не знаю, дядя, – лениво молвил он. – Не слышал…

Он краем глаза заметил, что Мардук посветлел лицом. Однако, как меня дядя любит. Мне он, пожалуй, революции не простит.

Мардук вытащил из нагрудного кармана, как из сердца, нож и этим сердечным шипом палец себе большой пырнул легонько. Приложил к письму, а письмо к коленке приподнятой весьма ловко – дядя, вероятно, танцор, который ни на что не жалуется.

Приложив печать и хохотнув – эвон, мокрая, как положено – без разговоров ушёл с письмом и бросил в обыкновенный почтовый ящик за поворотом аллеи. Потом дядя задержался и загляделся на что-то.

Билл дождался, чтобы дядя свернул к полям и, дойдя, рассмотрел – да, ящик… потом его взгляд остановился чуть повыше.

– Что это? Или кто это?

Шанни приблизилась, сунув руки в карманы, как прелестнейший из беспризорников. Она вытащила и подняла руку, но пальцы только приласкали воздух возле пушистой капли. Шелест встревоженных её башмачками листьев надолго оставался в воздухе.

– Это дом.

– И когда появится хозяин?

Она обернулась и обвела взглядом пространство.

– Он здесь.

– Но где?

Она терпеливо и, как показалось, без вдохновения рассказала:

– Это птичка. Она вьёт гнёзда, самые удивительные из всех, когда-либо свитых. Посмотри, у этого дома два входа, но истинный только один. Это для того, чтобы обмануть несведущих.

Билл молча восхитился.…

– Здешние забирают опустевшие гнёзда и носят зимой, как рукавички.

Шанни думала о том, что увидела сегодня в окошке своего чудесного маленького замка. Белка в окне изменила свою суть. Она заматерела, и веточки разрослись. В дереве взрослел кто-то непростой, с непонятным нравом.

– На континенте идёт война. – Шанни отвернулась от эридианского дива. Билл увидел её бледное от утреннего холодка лицо. – Потери среди гражданских.

– Как война?

– Ну, как… Обыкновенная война. Две страны воюют в третьей, вроде как не с друг другом. А потери во всех трёх.

– Откуда?…

– От верблюда, Билл.

– Ас, что ли, рацию собрал?

– Нет, то, что я сказала.

Билл ахнул.

– А они откуда?

Шанни завела уклончивую шарманку:

– Туареги, хоть и прогрессивный, но кочевой народ. Сегодня, понимаешь, здесь… в общем, Билл…

Билл вспомнил переулок и строителя в стране с недавней историей свободы.

«Не трону…» ведь сказал. Ах, дядя…

– Сегодня сир Мардук принял Закон о кадровых потерях.

Билл сглотнул и это сообщение. Растерянно обернулся и поискал пушистую рукавичку. Сейчас из неё вылезет обитатель и объяснит Биллу, объяснит…

– Летел с Нибиру один дурак.

Шанни легко согласилась.

– Ага.

Закон о кадровых потерях, если кто не знает – и да благословит Абу-Решит вашу местность, чтобы вам и дальше не знать, – это когда убивают срочный призыв в горячей точке, а рассказывать об этом запрещено: гостайна. А если что – сейчас извольте…

– Кто там? Теперь-то можно спрашивать, коль мы не в безвоздушном пространстве.

Оказывается, это бывший командир постучался так негромко.

Он вошёл и им сразу бросилась в глаза особенность в его облике, которую называют редкоупотребимым словом расхристанность.

– Всё пьёте. – Мрачно молвил Ас.

Энкиду, полулежащий, как на холме, – они собрались в его комнате, – ответил вразумляющее, но без агрессии, как всегда, когда он возражал:

– Почему же. Мы не всё ещё выпили.

Билл слегка рассердился.

– Оттого, что ты так хорош, милый ты мой, вино в этой бутылке не высохнет.

Он, не меняя позиции, потянулся и, взяв с постели Энкиду початую буханку, принялся её резать таким манером, что Ас заинтриговался не на шутку. Билл прижимал хлеб к своей груди и делал расточительные движения ножом, будто решётку пилил.

Может, Билл зарежется? Билл поймал этот нехороший взгляд и сердито разочаровал, помахав оттяпанной горбушкой:

– Не надейся. Хлебца желаешь?

Ас поблагодарил. Билл нежно и шумно обнюхал краюху.

– Эх, отрезанный мы ломоть.

Ас ледяным тоном, предвещавшим остроумие худшего военного толка, срезал (извините):

– Мысль-то глубокая. Ты, Билл, смотри, осторожнее.

– А чего?

– Да ничего. Только когда ты умные вещи говоришь, у тебя вид, как у дурака.

И Ас захохотал свирепым и грубым хохотом. Билл сказал: «Э. Э.»

Маленькую попойку устроили в самый мёртвый час ночи, спустя двадцать один час после того, как узнали о войне. Принёс новость, оказывается, Энкиду. Но война и попойка не были связаны между собой.

Между утренней прогулкой Билла (письмо, гнездо) и сидением на полу в комнате Энкиду они вели себя вполне беспечно…

Теперь, когда Ас купил пастбище, они странным образом почувствовали себя не то, что хозяевами… но, спрятанное глубоко в пучинах мойдодырского подсознания, всплыло, как утопленник, словечко, и словечко это было – ответственность… чёртово пастбище.

И, правда, чёртово – ибо дядя чёрт – первостатейный, натурал-чёрт.

– Ты же нас не прогонишь? – Приставал бесстыжий Билл к новому землевладельцу, делая скорбное плачущее лицо. – Когда мы стареньки все станем? Не выгонишь? Приют дашь? Я тебе обещаю, руки буду вот так, вот так держать… ежли ты вязать пристрастишься.

Он совал уже до неприличия с некоторым вызовом, так что за пределы шутки переходило, лапы свои, испачканные травой, почти в лицо друга. Ас терпел-терпел и, наконец, сделал то, чего, очевидно, добивался Билл – на мгновение, но бесповоротно утратив чувство юмора, кинулся на Билла с кулаками.

Всё это буйство чувств объяснялось неуверенностью их общей в том, что с ними будет. Эта неуверенность до того их объединяла, что тошно делалось. Посмотришь, кому в глаза, и видишь свою собственную неуверенность.

Сир Мардук за ужином сегодня отсутствовал. Он прислал свои извинения, и был настолько деликатен, что прислал их не с доместикусом – а со своим новым управляющим. А чего? вполне интеллигентный с виду человек, ничуть не похожий на рисовых надсмотрщиков, хотя все знали, что он сам нанимает весь персонал. Куда делся прежний, похожий на бандита – неизвестно. Возможно, свершилась Судьба этого лулу.

Надсмотрщик-интеллигент с лёгкой усмешкой отказался, когда Шанни на правах хозяйки пригласила его сесть с ними за стол и удалился, откланявшись.

И хорошо как вышло, а то бы он стал свидетелем драки.

Шанни и Энкиду поспешно повылезали из-за стола. Шанни заорала:

– Иннан! Быстрее!

Иннан, которой отец по-прежнему не позволял портить благородным господам аппетит своим видом, появилась в дверях. Её фантастическая прелесть в окоёме вековых косяков наводила на мысль о жилицах прибрежных тонких деревьев.

Билл скосил глаза и увидел её. Когда он выправил взгляд, оказалось, что серые глаза командира – один с красной жилкой – прямо над ним и дивный нос командирский вот-вот устроит конфигурацию, как при классическом поцелуе.

Ас шипел, не разжимая губ. Билл крепился-крепился, не утерпел – расхохотался визгливо, паскудно, брызнув царской слюною. Энкиду и Иннан считали хором:

– Девять… семь…

Шанни подошла и присела на корточки. Пригнувшись, она любознательно сунулась внутрь конфигурации. Потом отвернулась.

– Ещё сантиметр…

– Покажи. – Потребовала Иннан, прерывая счёт.

Шанни сблизила пальчики, потом опять сунулась к ним, задев тёплыми волосами Билла и Аса.

– Три… – Закончил Энкиду. – Эге, голубчики.

Ас, не видя в упор никого и даже лиц женских, дивных, слегка разрумяненных от возбуждения мужской дракой, встал с Билла, атлетически разогнув и выпрямив стройные ноги и так постоял в позе победителя. Билл, правда, портил впечатление, мерзко хохоча и содрогаясь на полу очень декоративно.

– Ты меня уездил. – Еле выговорил он. – Фу, нехороший.

Шанни возникла рядом с командиром. Она грубо ткнула пальцем ему в лицо. Сотканные из предутренней дрёмы её черты приняли уличное выражение.

– Он покраснел. – Разоблачила она, следуя за попятившимся и ткнувшимся бедром в угол стола Асом. – Смотрите… как мило. Вот здесь и… здесь. У него кровь прилила к коже. Представляете?

– У него ускорился оборот крови. – Подсказала Иннан. – С ним что-то произошло.

Зазвенели чашки на столе.

Билл, лёжа с комфортом, усовестил:

– Те, те. Ты же сервиз сметёшь.

Ас нашёлся. Остановился перед наступающей на него Шанни и опустил руки.

– Я поступил глупо. – Сказал он так, что сразу запорол шутку.

Шанни символически плюнула.

– Ты запорол шутку. – Презрительно констатировала она. – Иди со своим эпидермисом, ты нас не интересуешь.

Иннан не могла успокоиться:

– Всё же мне понравилось, а тебе?

Шанни ответила, что ей тоже. Вспышка куража сошла на нет. Они старались не смотреть друг на друга. Потом разошлись, бормоча оправдания. Навсегда они запомнят, как они разошлись в тот час.

Но Билл остался. Он взгромоздил себя с пола и смотрел, как они покидают комнату. Повернулся к подоконнику, налёг локтями, как сиделец в лавке, и смотрел, как вышел Ас, глядя перед собой, и повернул к югу, к ангарам. Энкиду на крыльце помедлил и сунул руки в карманы, сделавшись похожим на пробуждающийся вулкан.

Девицы, очевидно, шмыгнули в глубь дома к Шанни.

Билл ждал. За окном наискось пролетел сорванный листок – ветер с континента. Если принюхаться, наверное, можно учуять запах первых пожаров.

Дверь открылась. На пороге стоял дядя.

Они дружелюбно рассматривали друг друга, хотя друзьями не были.

Каждый вспоминал их сегодняшнюю встречу, за пару часов до ужина. Билл, как заклятие на него навели, почти весь день бродил в окрестностях, возвращаясь на аллею и отчаянно разглядывая гнездо с двумя выходами и почтовый ящик с узкой щелью, сочувственно ухмылявшейся Биллу.

Запад готовился к закату. Аллея покраснела ничуть не хуже командира, с которым это произойдёт чуть позже. Тяжёлые шаги вкупе с этим корректным лиственным шелестом приготовили Билла к встрече.

– Ты слышишь музыку, Билл? – Поднимая палец и прислушиваясь всем тонким мужественным лицом, а не только острыми ушами, молвил Мардук.

– Не-а…

Тот укоризненно повёл головою.

– Ах, Билл… это музыка Эриду. Её ветра и волн, и больших городов… слышишь, троллейбусные провода закладывают первые ноты панк-рока?

Билл добросовестно вслушался, потом удручённо помолчал и сказал:

– Я, дядя, слышу крики жертв.

Стало тихо. Неизвестно, как отреагировала на слова Билла пресловутая музыка, но сир Мардук молчал.

– Я их всегда слышу. И всё громче. Иногда они заглушают беседу, которую я веду с друзьями. Они, дядя, не просто кричат. Они зовут. Билл! Билл! Как тебе не стыдно! Иди к нам!

Мардук заботливо подхватил:

– Что ж. Это у тебя вырождение сказывается. Ты из старого знатного рода, Билл. Такое с нами бывает…

– Мне, дядя, рука приснилась.

Мардук криво улыбнулся.

– Рука? Белая женская?

– Страшная, дядя, рука. Вцепилась эта рука в решётку ржавую с той стороны. И я сунул туда свою…

– Опрометчиво, Билл.

– О, нет, дядя… я испытал такую радость, когда руки наши встретились. Будто для этого я жил. И знаешь, что?

– Билл, не знаю… и поспешу напомнить, что ты можешь оставить это при себе.

– Отчего же? Решётка сломалась… она ведь ржавая была… она осыпалась… и я проснулся. Думаю, тебе, дядя, не понравился мой сон. Я тебе скажу, почему. Будет уничтожена клетка, которую вы созидали на протяжении тысяч лет. Которая вам представлялась незыблемой. Которую вы укрепляли. Имя этой клетки ложь… вы её создали понемножку из всякой мелочи – из денег и ещё других денег, за которые вы отбирали у нас землю и небо, из казней и газетной магии. И, конечно, вы орошали её кровью. А теперь, дядя, ты думаешь, ты не ответишь?

Мардук повернулся прямой спиной.

– Разумеется, Билл, – бросил он за чуть сгорбленное плечо, – я воздержусь. Ибо в тебе говорит усталость. Ты немножко нездоров, мой дорогой мальчик. Вы все устали… я не обижаюсь на тебя и…

– Не ответишь своей жизнью и своей кровью, дядя? За могилы? За череп, который был полной чашей мысли и чувства? А теперь свален с тысячью других в яму?

Мардук вздохнул и передёрнул плечами.

– Ответишь. – Сказал Билл. – Ты ответишь.

Мардук бешено обернулся и бросился к нему, огромный, и запылал глазами.

– Ты сам, Билл… почему бы тебе не ответить?

Билл встретил его взгляд. И улыбнулся почти идиотической улыбкой.

– Я, дядя, греха на себе не имею. Ибо рождён от женщины, ни разу не солгавшей, не помыслившей дурно. Я сломаю решётку и не…

Билл произнёс грубое слово и, увидев, как широко раскрыл красивые июльские глаза монарх Эриду, захохотал развязным мужским распутным хохотом, захлёбываясь и взвизгивая, срываясь на самые низкие ноты.

Мардук метнулся от него и издали показал ему, молча, остроугольный белый кулак. Билл проводил его диким косящим глазом, как диковинная вставшая свечкой лошадь. Всхрапнув, он прекратил свой злодейский смех, и давясь остатками своей вспышки, пережёвывая огонь на зубах, рявкнул:

– Заметь, дядя!

Тот не в силах противиться жгучей власти этой нелепой рыжей и драной чрезмерной фигуры, вновь покорно обернулся. Силуэт Билла сначала был чёрен, но солнце обогнуло облако и Билл высветился. Запылала его голова во вздыбленных прядях красного цвета.

– Я смеялся последним! – Заорал Билл. – Ибо ты, как я слышу, не в силах выдавить из себя смех. Я пересмеял тебя.

Мардук справился с собой – он был сильный и старый бог. Он пошёл прочь и прошептал:

– Пересмешник…

Что думал Билл после этой встречи? Произнёсший такие ретивые и необдуманные слова? Такое странное и почти неосуществимое обещание? Обетование?

Что случилось с ними? Кто такие? Эти четверо, выскользнувшие в призрачном шарике из-под гнёта Прави и проделавшие лёгкий путь сквозь чёрную Явь, освещённую лишь редкими огненными глазами солнц? Плясали рога пламени…

И вот теперь, в жёлтом и зелёном мире, куда они не стремились, на что они надеялись? Ибо на что можно надеяться в мире несуществующем? Где сама власть меняет свою природу так ловко, что ни один вирус не сравнится с ней?

Остались они четверо на земле, достойной, как и всякое живое существо самого малого, ведь лишь жизни хочет жизнь.