Текст книги "Глобус Билла. Третья книга. Бык"

– Это как?

– Они ещё до конца не продумали деталей, но главное, согласитесь, дядюшка – всеобъемлемость и мощь плана.

– Точно. Детальки можно и по ходу дела обдумать.

– Задел уже положен: предполагают, что к каждому нибирийцу прикрепят писателя и тот будет за ним везде-везде как тень… куда нибириец, туда и писатель. И знай себе, строчит…

– Но я слыхал, для писателей важно вдохновение.

– Так они и это обдумали. У них для вдохновения такой счётчик к ноге или к чему прикреплён будет – тикать станет. И ежли писатель обленится, то… сами понимаете, дядя.

– На то я и нибириец, чтоб понимать. А кто придумал? План-то неплохой. Неужели это они сами всё сочинили?

– Говорят, папа им идею подкинул.

– Вот у кого вдохновение, очевидно, без счётчика.

– Ну, как же, дядя… а то ему революцию сделают, мигом. Это считай, хуже счётчика. Сколько он нибирийцев загубил, сколько денег народных украл… у него и выхода нет.

– Да, это стимулирует.

– А в конце каждого рабочего дня нибириец должен своего писателя ужином угостить. По доходам, понятно. Кому пирожок с кефиром, а кого в ресторан поведут, дядя… с медведями, с музыкой.

– Вот это как-то несправедливо.

– Да, аналитики предостерегают, что среди писателей бунты начнутся. Но на этот счёт уже думают о системе вторых писателей.

– Эге. Дай покумекаю. Это те, что за первыми записывать станут?

– Угадали вы, дядя. Но это ещё в разработке.

– Ну, да, ну, да. Дело большое… перегибы-то будут. Ну, кто не ошибается. Я бы твоему папе телеграмму отбил, да Аншар дорогу, понимаешь, перегородил, замкнул.

– Ничего, он и сам знает, что хорошо придумал. А главное, дядя… вообразите – когда за каждым нибирийцем записывать, так это какой романище выйдет? Можно сказать, всем миром писать станем.

– Да, книга тяжёлая будет.

Встали, потому что внезапно поднялся Мардук. Идучи важнёхонько и печатно по следам, оставленным вчерашними машинами, он сказал, пошевелив клюкой оброненную кем-то блестящую копчёную рыбку:

– Воров уважают они очень.

– Это почему?

– Говорят, меня уважают… – Медленно ответил джентльмен.

– Это ж ответственность какова. Так вы, дядя, все карты на руках имеете.

Мардук внезапно взглянул на него, пытаясь прочесть мысли Билла.

– Тузы-то все ваши, выходит.

– А, ты про эти карты. Ты же не играешь.

– Зато уважаю. Это ж голову, говорят, надо иметь, как у трёх профессоров.

Мардук пробормотал:

– Три… Два ангела.

Он опомнился, так как на него смотрел Ас.

– Верно, верно. – Ввинтил клюку в землю, ключом повернул. – Вот компания. Тут тебе и принц крови, тут тебе и актёр.

– У вас актёры есть? Вы упоминали.

Мардук мановением брови указал на машину, которую ночью видел Билл. Ветровое стекло звездою пробито.

– Пошалили, значит, вчера. Ну, я с них спрошу. Однажды, когда одного из этаких субчиков хоронили, а грузовик-то с тельцем мимо тюрьмы шёл, так оттуда крики понеслись, а охрана во фрунт встала у ворот. Вот уважение…

Билл взялся обезьянничать, устроив картинку к дядиному рассказу: расправил плечи и выкатил глаза.

– Крест из пуль одному на памятнике выбили. Мол, в знак бренности бытия.

– Очень изобретательно. – Согласился Ас.

Мардук косо взглянул, мысли его были далеко. Билл вспомнилось чёрненькое существо, которое играло вчера возле машины.

– А одному-то памятник в виде авто поставили. Авто он своё любил очень. Ну, затейники. Ссора вышла у них с общественностью. Рядом с героями войны решили похоронить своего-то артиста.

Отставший Энкиду как раз нагнал их и пробормотал что-то про войну.

– Заранее могилы покупают, чтобы показать, что жизнь их скоротечна. Вот так Эриду встретила вас, дети. Глупыми россказнями старого затворника. Я же что? Я на них смотрю просто.

Поскольку в этот момент он смотрел на Энкиду, то этот холм ходячий счёл нужным вмешаться в разговор.

– У них, верно, какие-то приметы насчёт вечной жизни есть?

– Имеются. – Охотно ответил Мардук. – Любят, чтобы их отпевали, в рай приглашали. Наехали однажды в заповедное место, где доселе только святых хоронили. На всей Эриду знаменитое. Возле храма сто чёрных авто поставили, как быки, когда дитё защищают.

– Что же?

– Так добились… представьте. Среди мощей чудотворных положили бандита.

– А кто отпевал? – Вдруг спросил Ас.

Мардук не сразу откликнулся, Ас повторил.

– Дедушка один благородного вида. Уж вы его не мучайте. Его журналисты мучали. А он говорит – пусть лежит спокойненько.

Он повёл их вниз от замка, но другой дорогой. Показал шатучее здание, от которого осталось три стены.

– Здесь собиралось последнее воинство света, когда дурное дело сделалось. А вообще-то это была школа, видите?

Картинки на стене, в основном, животные Эриду и Нибиру были нарисованы такими яркими красками, что вылиняли совсем несильно.

Отсюда открывалось побережье, плоское и длинное. В голубом плескались лодки, промчалась над облаками прицельная невразумительная тень.

– У вас шатуны на ходу? – Мельком спросил Ас.

Мардук нахмурился.

– Какие шатуны? А… нет, дружок, откуда я вам возьму. Вы же видели в моём театре – сплошь рухлядь… до луны не долетишь без перекладных.

Синее и лиловое небо разделилось, далеко с запада запылало сплющенное сердце. Мардук распрощался с ними.

– К ужину-то чтоб были. Уважьте меня. Я уж к вам привык, будто всегда вы рядом телепались, будто в школу вас водил.

Он зашагал прочь, высокий и красивый, забывая опираться на клюшку.

Ас проводил его едучим взглядом до поворота к мифической школе.

– В созвездии Индейца всё спокойно. – Проговорил он.

Билл вопросительно посмотрел. Но спрашивать тут было нечего. Дядя возненавидел человеческую расу, безудержная любовь к Элейн не сделала того, что можно было бы ожидать. Билл вспомнил, как прозвучало это красивое женское имя вчера ночью, освещённое жёлтым светом. И подложные обманные розы эти…

Как он жил? Бессонная ночь… и так сто тысяч раз.

– Домовой пробежал в лунном столбе.

Билл сильно вздрогнул. Эти ужасные слова произнёс Энкиду.

– Что с тобой? – Почти удивлённо переспросил брат. – Я про нашего хозяина. С кем он до этого разговаривал? Ну, кроме своих шалунов, которых со святыми хоронят?

– Со святыми он вряд ли разговаривал.

Ас отошёл от них, рассматривая лодки. На обратном пути он спросил:

– Билл, что-то произошло ночью, о чём я должен знать?

Билл вяло ответил, что нет, не произошло.

Перед ужином, к которому спустились аккуратно, Мардука вновь обуяла хозяйская приветливость.

– Погреба, – зудел он, – простираются под всем западом, туда не ходите, а впрочем… нет, на запад не ходите. Я когда обустраивал Новый Дом, сам там такое встречал… думал – приснилось. Хорошо, что у семьи полно в заначке этих самых, чтобы ночью далеко не ходить. Да, Билл, я тебе выдам то, что ты просил. Я вчера пошутил просто. Только при Шанни не сметь про это рассуждать. Я вас знаю. Грубости эти ваши.

Как Шанни провела день после спасения шатуна, никто не спрашивал. Просто явилась свежая и до того милая, красивая, что даже Энкиду чуть заинтересовался. Мардук – тот просто расцвёл.

– Наша леди пришла.

Он повернулся к мужчинам и погрозил им.

– И помните – есть кое-что на Эриду и это не для вас. Чур, не пугаться. В обморок не падать.

Фигура в гостиной решила отработать весь закатный свет, и шутки Билла приобретали двусмысленность…

5. Звезда Ваше Высочество

Второе утро на Эриду было раненьким. Билл, ещё в последнем сне глотнул такого воздуха, что его тотчас за руку из сна вывело. Дядины ходики изобразили, как в чудной старой песне «семь сорок». И точно так, как в песне, зелёными глазами на восток глядел сад, когда Билл высунулся на ступени лестнички. Вся природа Эриду ехала, как древний и надёжный паровоз к медленно катящемуся красному очень большому шару.

Тихонько было, даже с сердцем что-то делалось. И нате вам, за спиной дядин голос. Билл, зачарованный тишиной, ненаходчиво и неумно отвечал дяде, пока разом не расклеился, как бумажный цветик.

– Эта леди… Ты увлечён?

Билл стал думать более настойчиво, что отразилось на его лице.

– Всё ты понял. Не делай такое лицо – страшно же.

Билл помедлил.

– Ну, же, Баст. Мужчины нашего рода всегда были необузданны в грохоте своих чувств. Иногда они даже были верны. – Он усмехнулся своими твёрдыми губами, а морщинки у голубых глаз не шевельнулись.

Билл молчал. Потом промолвил:

– Увлечён… Вы о чём?

Возле половинки беседки мелькнула тонкая фигура. Билл неторопливо взглянул в ту сторону и замер. Фигура была женская, лёгкая и неизвестная.

Мардук сел на ступеньку, расставив длинные стройные ноги, и клюкой пошевелил клумбочку.

– Ишь, цветы сами повсходили… майорчики.

Он мельком обернулся, глянул в сторону беседки, и снова – на Билла.

– На востоке с утра цветы чище и нежнее… простенькие…

Ярчайшие корзиночки, действительно, были такие, что глаз не оторвёшь, просто глаз не оторвёшь – до чего выражение глупое да и страшное какое-то, если вдуматься, но лучше ведь не скажешь.

Мардук, рассматривая цветы, продолжал:

– Вы свалились ко мне на голову, четверо. Уж не знаю, какие у вас там новомодные представления, наверное, у вас это считается, как надо – когда леди едет в вагоне, набитом добрыми молодцами.

Билл внезапно удивился.

– Как, дядя, я думал, поколение великих испытаний по мере испытаний отбросило условности.

Мардук искривился.

– Да… это было, если можно так выразиться, поколение моих родителей. Поскольку им довелось по старинке болтаться в невесомости, они, с позволения сказать, перевернули всё с ног на голову. Но потом жизнь вошла в своё русло, берега сделались гранитными, как подобает – ступеньки к набережной, солнце играет на вычищенных ботинках, и – вот вам ручку, даму вперёд. Так какие у вас сложились отношения?

– Ну, как – какие. Пока мы летели, мы все слушались нашего командира. А теперь каждый сам по себе.

Билл помолчал, потом притворно – аж самому противно стало – воскликнул:

– Вы про такие отношения. Ах, ну, дядя, не знаю, что и сказать. Наверное, никакие.

– То есть, ты хочешь уверить меня, что молодая дама не завладела твоим сердцем?

– Эта дама только и знала, что гонять нас, как сидоровых коз. Я сейчас просто наслаждаюсь тем, что посуду не надо мыть.

Мардук нахмурился.

– Отшутился. А вот ещё повеселись, на-ка… тот, кто посадил вас в одну бочку – четырёх хищников разных видов – добра он вам желал?

– Нас никто не сажал, так вышло. Это Судьба.

Мардук не дослушал и, бормоча под нос что-то про горох об стену, – вмонтировался в дом.

Надо признать, что дядюшкины речи неприятно взбаламутили утреннюю душу Билла. От тишины и уголочка не осталось. Поезд с зелёными глазами вкатил в день, тяжёлый и расплывающийся ярко-красный шар побелел, а небо стало обыкновенным, детским.

И в этом взбудораженном состоянии Билл зачем-то спустился к обрывку беседки. Шёл он, опустив рыжую голову, и зачем поднял глаза – неизвестно.

На него смотрела девушка.

Сразу следует сказать – черты её лица и линии фигуры слагались в бесспорную красоту, и эта красота созидалась из множества неправильностей, недостатков и чрезмерностей.

Её кожа была очень белой, волосы слишком чёрными и слишком густыми. Глаза с тёмными радужками великоваты для её лица, насмешливые губы госпожой природой прорисованы уж так тщательно, будто в детской книжке про какую-нибудь волшебную барышню. Она была совсем невысокой, но от пояса вниз, затянутая в джинсы, казалась длиннее, чем позволяла золотая пропорция. Маленькие сандалии прятались в траве.

Ужасная футболка с какими-то надписями, примерно на десять размеров больше, чем нужно, завязана узлом на талии. Билл спешно отвёл взгляд, памятуя, что он же не в музее.

Она не усмехнулась и вообще не сочла нужным защититься жестом, или вот хоть сквасить губки этак, хотя смех, очевидно, был придуман для них именно. Она смотрела на Билла, и он сообразил, что она разглядывает его точно так же, как он её.

Билл пытался найти определение своему состоянию, как будто это было важно. В голове почему-то играла песня про дерево, словом – вздорное состояние.

Он отступил, пробормотав что-то самому непонятное, и показав тыл, ушёл к востоку, утратившему рассветную магию.

Зато он наткнулся на командира, который посмотрел на него подозрительно. Борода подбрита так, что на челюстях два угла на девяносто градусов, пепельные волосы приглажены и влажны, ворот безжалостно застёгнут, чтобы нежное утро не просочилось, подворотничок вытащен на белый сантиметр. Словом – ужас из детского справочника для мальчиков «Книга будущих командиров».

– Ты ему сказал, что мы возьмём шатун, чтобы подняться к Глобусу?

Билл посмотрел на него сквозь туман.

– Ты думаешь, ему следует знать?

– А ты хочешь, чтобы его драконарии подстрелили подозрительный неопознанный объект?

Поэтому после завтрака Билл, понукаемый со стуком опущенным на тарелку ножом крест накрест с вилкою, сказал как можно небрежнее:

– Да, и, дядюшка, нам бы надо наведаться в наши пенаты…

– Ты красно выражаешься, футболист. Это вы про славный ваш кораблик?

– Надо кой-что…

– Да зачем вам? – Благодушно развернулся к замку. – Я вам всё дам. Мой дом и так далее. Полотенца… Сейчас кликну. Доместикус!

Билл остановил.

– Дядя…

Только бы не появился этот наводящий ужас домоправитель.

– У нас там личные вещи. Вот у нашей барышни… шкатулка с драгоценностями.

(Шанни успела смыться без всякого предлога, зато с улыбкой.)

Мардук прислушался, посмотрел внимательно яркими губами.

– Гм? Я бы ей и драгоценности… Алмазную копь, что ли, ей подарить?

– Семейное, дядя. Она дорожит.

Мардук подумал и вздохнул.

– Ну, что ж. Сходите.

– Уж так она убивалась. А мы ей сюрприз сделали бы. Только вы, дядя, не говорите, что мы хотим ей принести.

– Почему?

– Переживать станет. Она щепетильная.

Когда ожидали Энкиду возле вросшего в землю окна, Ас бесплатно съязвил:

– Очень хорошо. Особенно про шкатулку…

Энкиду уточнил, вылезая:

– Про щепетильность лучше.

– Чего это? – Слегка удручился лишённый литературного первенства Ас.

– Утончённей.

Билл мнительно рассматривал их.

– Веселитесь, да?

Он попросил подождать и завернул к себе. За столом он всё пытался подальше отсесть от Шанни – вспомнил, что так и не воспользовался дядиным ведром для обливания. Мелькнуло у него при этом воспоминание об утреннем, на востоке, разговоре.

Билл взошёл к себе на второй этаж. Вспомнил, что куда-то сунул одолженную дядей рубашку, и сразу от порога завернул к шкафу.

– Она-таки здесь.

Голос был незнакомый, и, очевидно, под стать губам. Билл обернулся, радуясь, что не сбросил покровы.

Давешняя черноволосая показывала ему под кровать – там Билл углядел пытающуюся уползти рубашку. Он сказал слабым голосом:

– Спасибки.

И нырнул под кровать.

– Знаешь, так приятно смотреть на красивого аннунака. О, осторожнее… угол!

(Билл ударился там, в глубине.)

– Ну, вот…

Билл увидел рядом стройные щиколотки в джинсе и вылез, чувствуя, что волосы стоят дыбом.

– Приятно познакомиться. – Молвил он. – Билл Баст.

– Меня зовут Иннан.

Она смотрела снизу вверх этими своими чудовищными глазами, и у Билла создалось впервые в жизни ощущение, что он неправомерно велик.

– А те двое?

Билл, радуясь, что может перевести внимание с собственной персоны, поспешно принялся объяснять:

– Белёсый, вроде горы – это мой брат Энкиду, а бородач – командир. В смысле, бывший.

Она спросила про Шанни, но как-то мельком, и вообще, у Билла создалось ощущение, что, хоть она и выслушала вежливо его ответы, ей всё известно.

– Правда, что ты на треть – лулу?

– О, да, и даже больше, чем на треть.

– Я взволнована, дружище. Ничего, что я на ты?

Билл собрался с духом.

– Будь на моём месте командир… тот стройный с бородою… тот упал бы в обморок. Ценит условности. Он аристократ.

– То есть с ним нельзя вот так запросто? А Энкиду?

– С ним, как хочешь – он и не обратит внимания. Прост.

– Тоже аристократ?

Билл замялся.

– Как бы тебе сказать…

– А это правда, что у вас демократия?

Осторожный Билл смутился.

– Смотря, что…

– Можно говорить, что король убийца и грабитель?

– Можно… – Промямлил Билл.

– Если успеешь договорить?

– Я не это хотел…

– Словом, надо выбрать что-то одно?

– Наверное…

– Ты не пробовал, как я вижу?

Билл вздохнул.

– Поскольку ты меня видишь. А тебе хочется, как я вижу, улететь туда?

– Куда? Ах, ну, да. Там же много красивых платьиц.

Билл мял в руках рубашку.

– Я тебя задерживаю? Ты всё время направо поглядываешь.

– Ничуть, то есть…

– Я сказала – направо, Билл. Это в другой стороне.

Она отошла к двери в коридор, выглянула. Вернулась, Билл сразу отвёл взгляд.

– А время ты умеешь определять?

– Что?

Билл ошарашено повернулся к ходикам. Иннан кивнула, приблизилась и обвела пальцем.

– Вот когда эта цифра будет. Запомнил?

– Ну, да… но…

– Возле стоянки туарегов, за теми дюнами, куда ты посадил свою машину так бездарно, Билл. В одиннадцать.

Пока Билл собирал все обидные слова, известные ему, Иннан куда-то делась.

Прошли мимо задремавших патрульных. Тот, что с курьей лапкой, свернулся клубочком под тумбой для песка с полустёртым гербом. Билл вспомнил голубя в нибирийском космопорту. Другой с ящеричьим лицом не спал. Он оперся плоским подбородком на сомкнутые поверх ружья руки в длинноватых рукавах шинели. Мрачно проводил узкими блестящими глазами гостей сира Мардука. Заприметив Аса, машинально как героиня романа, распрямил плечики и сделал попытку отдать честь музейным обрезом.

Ас прогремел:

– Вольно. – И патрульный утешился, долго смотрел вслед.

Билл обернувшись, видел, что он толкает товарища, чтобы рассказать о впечатлениях, показывает ружьём.

– Профессора и рабочие великого поколения оставили интересное наследие. – Интеллигентно прошуршал Ас.

Энкиду прерывисто вздохнул.

– Испоганили природу.

Он прибавил грубое слово, не относящееся к природе.

– Не все были так милы, как Белая Богиня. – Согласился Билл. – Но раз уж всё так, как есть… пусть живут и процветают.

– Что тебе известно о Белой Богине. – Иронически молвил Энкиду.

Билл не ответил, рассматривал брата, как ящерка их самих. Энкиду иногда делался нервен – чисто мышь в стакане. Билл вспомнил, как конюх ловил мышей стаканом.

– На ребро ставил стакан, на монетку. – Решил рассказать он.

Поскольку Асу и Энкиду был неведом ход его мыслей, они переглянулись.

– Смотри, Энкиду захочется, чтобы его поймали таким способом. – Предупредил Ас.

– Сам-то… – Заткнул Энкиду беззлобно.

Он выглядел чистым до последней мысли – с час назад вылупившийся большеглазый крокодильчик.

Они спускались, забрав широкими шагами правее, так что бывшая школа с картинками животных только проехалась за рощей. Миновали они и деревню с её болотным приложением. Билл опять вспомнил увиденное бандитской ночью. Воспоминание оказалось таким явным, будто чертёнок прыгнул ему в голову.

– Чего башкой машешь?

Билл отвечать не пожелал и указал на серые кирпичные котлы, зарытые в землю по уши. Вокруг рос острозубый терновник в слабых розовых цветах. Блуждающие души Эриду таким манером улыбались им.

– Дядя советовал нам не подходить к земляным норам?

Они тотчас подошли. За терновником, наглухо заплетённый знакомым растением, косо обрывался кусок некогда протяжённой неограниченно стены – край обломан зубцами. Выкушен, вот ей-Абу-Решит.

– Лаборатории твоей богини были набиты опасным материалом, Билл. Когда всё произошло, и никто ни за что не отвечал, всё это оказалось доступным.

– Кому?

– Ветру, Билл.

Они обошли стену. Под ногами хрустело что-то вроде хвои, спрессованной слоёным тестом. Билл нагнулся и почерпнул, молча показал – в ладони горсть будто использованных скрепок от степлера.

– Стена была разрушена прямым попаданием. – Ас замахнулся, а потом ласково приложил к стене ладонь.

– Сейчас бы сюда нашу леди, она бы объяснила про строительные материалы.

Ас хмыкнул на бросившего словцо Энкиду. Коснулся среза стены, осыпалось такое же крошево.

– Похоже, здесь пользовались тектоническим оружием. Выглядит как искусственное землетрясение.

– Это же запрещено. – Осторожно поведал умный Билл.

За стеной, как это только на Эриду бывает, сразу открылся другой вид с другим солнцем и воздухом.

Это был не воздух, а ломкое стекло – повеяло осенью. Несколько деревьев приняли вид статуй коричневого оттенка. Даже припахивало невысохшей глиной. Листья отливали тусклым нечищеным золотом.

Руины старых штолен словно кто-то нарисовал на пронзительно синем небе. Дул ознобный ветерок.

– Говорят, сюда прилетала экспедиция Хорсов… строили какие-то заводы.

– Говорят… – Холодным эхом Биллу отозвался Энкиду.

Он не сводил потемневших глаз с чешуйчатых башенок и вывороченных пластов серой земли. Билл пригляделся. Вдалеке за нагромождением сваленных в гигантскую кучу машин он ухватил заполошное движение. Листья отнесло ветром?

– Там кто-то…

Ас срезал текст. Молчание хлопнуло по ушам, как бандит, сведущий в анатомии. За башней прошло что-то на согнутых конечностях. Торс был человеческий, но от пояса скорпион, и хвост загнут.

Это, конечно, показалось, такого быть не может.

– Что за лыжи? – Пробормотал Билл. – Какая-то старая спятившая машина, да?

Ас тронул бороду.

– Пойдём-ка.

Они выбрались из терновника и вернулись на дорогу. Увиденное дружно не обсуждалось. Трое сильных мужчин были мудрее, чем выглядели. Они, конечно, предполагали, что планета может оказаться комнатой парня по имени Синяя Борода, поэтому особо дёргаться как-то глупо.

И не обязательно вслух произносить всё, что промелькнуло в мыслях, этак совсем ипохондриком можно заделаться. Разве это хорошо для нибирийца?

Да и природа вокруг тоже придерживалась такого мнения – она показала им новые пейзажи. По обе стороны побитой в мозаику дороги, через которую пару тысячелетий назад проползал ледник, разыгрывал последние дни эридианский июль.

Миллиардом зеркал развлекали себя высокие светлые деревья, выстроившиеся по обочинам, в пику чёрным и скорбным дуэлянтам, метившим почти все холмы в окрестностях замка.

За деревьями заблестела цепь озёр, дальше лежала плоская равнина. Ни одной человеческой или иной фигуры, в провале света, как электроны в атоме, кружились птицы.

За холмом без предупреждения возник океан. Побережье было на удивление прохладным. Скалы, не спеша выбиравшиеся из воды и простиравшие плащи теней далеко от себя, хранили от жары.

За скалами начиналась пустыня.

Шанни выглянула с крыльца. Никого.

– Спасибо за платье. – Негромко сказала она. – Иннан.

– Тебе оно не слишком идёт.

Во дворике стояла, покусывая травинку, та, которая посмеялась над царским сыном сегодня утром.

– Шанни?

Шанни кивнула.

– Конечно, оно мне коротковато.

Иннан сочувственно вздохнула.

– Этот чудесный оттенок и цвет твоих глаз нечто взаимоисключающее.

Шанни повторила вздох, спускаясь с крылечка.

– Обмен ритуальными грубостями состоялся. Почему отец тебя прячет?

– О, ему стыдно вводить в благородное общество человека.

– Это мы уже слышали. Я имею в виду – по правде?

Иннан подошла поближе и поднялась на ступеньку. Теперь она и Шанни смотрели друг другу в глаза. Маленькие сандалии Иннан выглядели очень уверенно, как майорчики в траве.

– Может, по другой причине, которая имеет вполне реальные основания?

Шанни уверила:

– Их трое, и они совершеннейшие идиоты. Поверь мне. Он, конечно, знает тебе цену и ни на секунду не сомневается, что ты тоже её знаешь.

Иннан выплюнула травинку и облокотилась на готическое перильце, оскаленная резная мордочка у плеча – ну, воплощение хороших манер в застиранной джинсе.

– Он безумно тебя любит?

При этом Шанни подумала, что для принцессы, заточённой в башне, Иннан вполне раскрепощена. Интересно было бы посмотреть, как она укрощала Билла и что предусмотрено ею для прочих подопытных? А что эта белокожая лулу многое предусмотрела – Шанни не сомневалась.

Сама такая же.

Иннан бросила взгляд, сказавший Шанни, что нехитрые мысли собеседницы не тайна для хозяйки.

– Родители обычно любят детей.

– А дяди – племянников.

– Так он из нашего рода? – Невинно озадачилась Иннан.

Шанни отметила местоимение и молвила – мудро:

– Ах, крошка, поживёшь с моё, узнаешь, что свои и чужие часто меняются местами.

Иннан преласково откликнулась:

– Ты ведь не такая старая. Во всяком случае, неплохо сохранилась.

Шанни обрадовалась.

– Вот он… наконец, мелькнул.

Она указала пальцем на что-то. Иннан обернулась и затем непонятливо взглянула.

– Язычок… раздвоенный такой. У тебя вот здесь.

Иннан некоторое время смотрела, потом рассмеялась.

– Шанни… поверь… нет, если хочешь, конечно – можно завести между нами и такие отношения.

– Часики заводят.

Они обе улыбались. Шанни спросила:

– Ну? Ты завела? У него в комнате?

Иннан глубоко задумалась, как ночь на берегах несказанных, дальних.

– Только дала понять, что он глуповат и поместила в невыгодную для него позицию.

Шанни кивнула.

– Это разумно.

Иннан вздохнула.

– На самом деле, я очень тебе рада…

– Да ну?

Иннан оскалилась, как мордочка на перилах.

– Рядом с тобой я чувствую себя защищённой твоим опытом.

Внезапно она резко сменила тон, словно ей надоело глупить:

– Между прочим, он, действительно, считает меня расово неполноценной и страдает из-за этого. Он меня любит… насколько он способен на подобные финтифлюшки, но изменить себя не может.

Шанни вкрадчиво опустила ресницы и негромко проговорила:

– Но морганатический брак мог бы всё изменить, не так ли? Принц крови на самом деле вовсе не принц крови. Мать Билла – человек…

– Из Хорсов.

– И всё же она человек. Происхождение Энкиду вообще тёмная история. Что касается…

– Тот мрачный военный, верно.

– Он был бы очень знатным куском мяса, если бы не отсутствие метрики. Так что, твой отец, вполне вероятно, строит свои планы.

– Он вовсе не хочет выдавать меня замуж.

Шанни постаралась, чтобы мысли не отразились на её лице. Иннан поняла.

– Нет… я не умру так скоро. Моя генетика изменена… просто он сам был в браке какое-то время….и пережил потерю очень тяжело.

Шанни не позволила паузе развиться.

– Знаешь, когда мы достанем с нашего корабля моё шмотьё, я смогу с тобой расплеваться. А пока мне придётся унижаться перед тобой, о лулу.

Иннан прищурилась

– Что там у тебя в сундучке имеется?

Шанни принялась перечислять…

Бухта, которую они не торопились покинуть, устроила заповедник теней, обретающих цвет по собственному выбору.

Стеклянное тепло предполудня дробилось на тёмном песке. Лодка-круассанчик мокла – сама по себе.

Завихрило воду и нежное стекло расколотили. Искры воды голубые осыпались.

– Понятно, – Билл с насмешливым одобрением взглянул, как получеловек на лучшую половину – дельфин, – обозначил присутствие.

Сначала едва резануло воду изнутри, разбежалась клином волнишка. Покой и мир: тотчас взрыв, вылетело блестящее существо, повернулось в воздухе, ушло в свой мир.

Прекрасен.

Умное с маленькими глазами острое личико-нос посмотрело, мол – каково?

Но там ворочался и кто-то ещё. И этот затаившийся и не думал показываться. Тень под водой, затемнив линзу бухты, промчалась так быстро, что Билл вспомнил ту, другую, пролетевшую над лиловым западом.

Ближе к горизонту в двух местах поверхность воды приподняли изнутри. Синие рога моря только наметились. Билл дёрнулся – полезная мыслишка осенила. Ас сощурил вежды и махнул на него.

– Нет, Билл! – Громко сказал он. – Не нужно… прошу тебя. Не рассказывай о казантипской русалке.

Билл обиделся. Он, действительно, хотел освежить рассказ, когда-то потрясший воображение целомудренного командира.

– Я вовсе не собирался. Я думал о своих предках. Они вышли из воды, земли и огня.

Энкиду заметил:

– Видал? Для вырожденца из правящей верхушки просто таки умный.

Ас кивнул:

– Он, наверное, спички хорошо зажигает. С одного, максимум с трёх раз.

С этой внезапной точки обзора на винте повернулась сцена гигантской пляжной ленты и отступающих к закату обжитых холмов. Перед нибирийцами легли подмостки куда более величественные, чем могло бы подсказать воображение.

Пустыня, жёлтая, как цыплёнок под белым неподвижным шаром, висящим точно посредине, перетекала из холма в равнину, и при этом постоянном движении у наблюдателя оставалось ощущение, что перед ним в рамке меняют листы бумаги с чуть изменённым пейзажем.

Ближе к югу бескрайнее безмолвие нарушалось. Белые фигуры, очень высокие и мощные, расхаживали среди холмов, по улицам города, похожего на плавники собравшихся в заводи чудовищных песчаных акул.

Прозрачные купола передвижных теплиц истекали бурным конденсатом, похожие на покрышки машин бурдюки выше роста стояли и катались среди малых барханов.

– Но что… кто… что же это? – Еле выговорил царский сын. Светлые волосы порыжели от удивления, рот приоткрыт.

– Господа пустыни… – Ответил Энкиду с некоторой торжественностью. Излетаемые слова оставались в воздухе миражами размером с марку.

– Туареги.

Господа пустыни рассеяли свой флот среди обманчиво неподвижных холмов. Чёрные и белые паруса палаток, изредка прикрываемые потоками воздуха, то увеличивались в окулярах дрожащего марева, то принимались таять.

Цвета молочного крема, похожие на четвероногих лебедей, существа, повисали над песком. Они передвигались вместе и по отдельности. Картинки рисовала и стирала в слоях атмосферы стремящаяся к совершенству рука. И, хотя ступая, они глубоко погружали в расступающуюся жёлтую крупу широкие копыта, следов они не оставляли. Призрачные раны текучей субстанции срастались с гипнотической медлительностью, песчинка к песчинке, оставляя томительное ощущение, что всё происходит наоборот.

Поступь туарегов и послушных им красавцев-животных издалека совпадала с движением песка. Действующие лица и декорации подчинялись единому импульсу.

Огромный рост туарегов не был обманкой оптики. На поясах плащей спутники Билла приметили то, что могло являться только оружием. Когда плывущая среди песка скульптурная группа воинственных и спокойных фигур приблизилась, Биллу помстилась несообразность в их облике, позднее объяснившаяся.

Меха с водой помещались возле каждого акулоподобного дома и скапливались под незакрытым занавесом купола, который монтировали несколько туарегов. Дёрн, настланный под куполом, уже пророс и крошечная цветная птица приплясывала над клумбой блестящих крупных цветов.

Чаны с молоком, вином и маслом сгружали недалеко с белоснежного существа ростом чуть менее стоявшего рядом туарега. Вблизи оказалось, что четвероногий не покрыт перьями, как лебедь, а нежной, клубящейся рваным кружевом, шерстью.

– Что там дядя говорил про песочных специалистов?

Ас снял с шеи бинокль. Билл на него покосился… вспомнилась улица в малой столице, но так далеко – сон полузабытый.

Сон… да.

Билл повернулся, и сбоку застило поле зрения. Билл быстро глянул… В свободном плаще высокий эридианец стоял в двух шагах, пристально глядя на него. Биллу показалось, что у туарега нет лица, только глаза над сглаженной белой глиной. Но приглядевшись, понял, что лицо прикрыто тканью по глаза – ярко синие, холодные…