Текст книги "Глобус Билла. Третья книга. Бык"

– Не знаешь, где бы раздобыться барахлишком для непрекрасного царевича?

Тут же приметил и ещё кое-что. Шанни слегка удручена. Она не очень приветливо приподняла плечо вместе с бликом света и нетерпеливо показала глазами – дай пройти.

Билл посторонился. Шанни как-то изменилась. Возможно, дело было в походке, она стала медленнее. Билл сдержал улыбку. Очевидно, статуя на песке произвела впечатление не только на большую и более глупую часть популяции экипажа.

Шанни почувствовала взгляд, обернулась.

– Погоди, в одном из этих чудовищных встроенных шкафов чемодан с корабля, который вы зачем-то приволокли. Предположительно, это вещи, которые вы бросали за кровати вместо того, чтобы относить в стиралку.

Билл смущённо забормотал.

– Его подобрали слуги дяди. Сказали, жутко воняет.

– Так и сказали?

Билл слегка ожил. Он ценил грубость.

– Я так поняла из уклончивого текста доместикуса. – Не менее уклончиво ответила она. – Я уж спрятала. Сами, думаю, простирнёте при случае. Если шкаф к тому времени не взорвётся.

Билл сглотнул обиду и, поспешив по второму этажу, нашёл нужный шкаф не будем говорить, как. При этом мысль по поводу возможной стирки неприятно поразила его несообразно обстоятельствам. Есть ли тут хотя бы стиральная машина?

Открыл и вытащил чемодан, из него, как долго ожидавшее тесто, полезла одежда. Билл поморщился, но следовало торопиться.

Тут же в коридоре, поспешно оглянувшись, он разделся и натянул рубашку и штаны, вспомнив, что в них, кажется, был, когда сидели с Асом на скамейке и ещё белочка…

Памятуя о возможном речном приключении и удачно сообразив, что река состоит из воды, Билл сунул послание в груду старой одёжи. Потом передумал и перепрятал.

Заодно, прихлопывая чемодан в шкафу, ответил на взгляд со стены. Портрет смотрел без укора, но так понимающе, что Билл едва не показал ему язык. Хорошо хоть, что в жизни дядя в одном экземпляре, хотя его виртуальные копии тоже неплохо выносят мозг.

Здесь дядя выглядел лет на —ать моложе и пребывал без пистолета. Стало быть, придворный художник получал вариативные задания.

На реке, делящей равнину на неравные части, было и холодно, и жарко. Правый берег высокий и надменный, карабкался к самому небу. Слева ползли низенькие леса. Билл в лодчонке с силою ширанул штырём и наткнулся на дно. Не будь его руки так сильны, остаться бы ему без шеста. Так бы и стояла мачта в знак бесплодных поисков правды и любви. Сообразительное течение, вроде базарного отчаянного воришки, рвануло шест. Билл удержал в мокрых ладонях заскрипевшее дерево и вытянул неожиданно со смешным чпоком.

Река, хмыкнув и пошутив над ним, смягчилась. Буквально – легче стало бороться с мышечными содроганиями подспудного течения. И лодку вместе с немалым её грузом, крутанув пёрышком, вынесло за луку. Ах, ты…

Ах, ты.

Открылся другой вид. По обе стороны плоской, как планария реки, мирно покоились смирившиеся берега. Река щадила их и подплёскивала не шибко. Кой-где нанесло тёмного крупного песочку, но в общем, было так, будто плывёшь по листу с аппликацией.

Спички-переростки камыша торчали в приятно унылой заводи ближе к следующему, очень далёкому повороту. Небо прилегло на грудь речную. Но главное находилось не на небесах. Билл и не успел толком изумиться перемене ландшафта: прямо по курсу лодки, на отмели, у самой воды видение – кривой из толстых цельных деревьев вкопан в берег тяжёлый крест.

Ладья Билла приладилась к потеплевшей и успокоенной воде и ткнулась в наволочь песка, гляди-ка, у самого этого произведения.

Билл выскочил, разумеется, в воду. Оказавшись в густом зеркале воды почти по колени, подогнувшиеся не под воздействием тайных течений, он так и стоял. Мощный и тёмный, грубо пробитый в центре пересечения деревянным же клином, крест был как сказано, крив и кос.

Красное, но малое и неяркое солнце, вмиг прошедшее жизненный путь, согрело мёртвые тяжёлые сучья, неотёсанные со стволов. В верхней указующей части, виднелся шальной пробившийся очень зелёный и маленький листочек. Не вся кора была ободрана, и белизна спорила с корявой высохшей кожей. В нижнем стояке чернело даже какое-то дупло, и из него кто-то прыгнул в воду, легонечко нашумев.

Билл рассеянно и благожелательно проводил зрителя его театрального появления. Взгляд наткнулся на рассечённую кору у подножья, обвеваемую брызгами. Эти знаки не могли появиться по произволу природы, разве только сама она возжелала оставить это свидетельство.

Кора была надрезана и затёрта, так, чтобы река не скоро могла уничтожить след руки, вырезавшей на тополе букву «Н».

Билл недолго оставался возле креста. Он сделал кое-что… повздыхал, к примеру, потёр затылок кулаком. Потрогал зачем-то крест и поднёс лапу к лицу на предмет изучения.

Возможно, он и побыл бы тут подольше – хотя и зачем? Но лодку дёрнуло, как на нитке, и он спешно схватился, пошатнувшись, за край. Лодку уносило. Дёрнуло и потащило так лихо, что она сразу отъехала по воде, погружаясь и выныривая, на изрядное расстояние. Билл бросился за ней, шлёпая, и погрузился по горло. Яростно цепляя лодку невероятно сильными руками и креня всё тело лодки к себе, он почти держал её в объятиях.

Течение реки боролось за свою добычу сначала шутя, потом уже у самого дальнего поворота, того – с камышом, основательно. Билл догнал и оседлал лодку, весь вымокший – вот вам новая одежда – уже когда лодку заворотило за поворот.

Здесь снова сделалась другая река. Какова её суть, Билл, дравшийся разом и с лодкой и с рекой, не сразу разглядел.

Засев в лодке, и расставляя в её сразу уменьшившемся пространстве свои массивные мокрые колени, Билл мельком по мере хода увидел, что река расходилась натрое. Ход замедлялся. Лодку несло магистрально, по широкому рушнику застиранной воды, но Билл непонятно почему сделал шестом вращательное движение, как патетик-кондитер на конкурсе, и лодку внесло в один из притоков или оттоков.

Тесно стало, но воздух по обе стороны посвежел, и свет звезды менял оттенки с каждым рывком растерянного лодочника.

Здесь царство блёкло-голубого и тусклой желтизны, будто на поле васильковом раздавили миллиарды персиков.

На волнообразном малоинтересном берегу толпились рощицы. Зато противоположный куда задиристей. Высокие и неровные скалы розового и огненного цвета принимали такой непонятный вид, что Билл даже нахмурился. Одна из личин не могла быть случайной прихотью художника-ледника.

Билл притормозил изловленным шестом лодку и вгляделся. Между двух невысоких скал на пике срединной сидел зверь из камня.

Крылья его распростёрлись, осеняя мощное тело леану с величественной загогулиной хвоста. Повёрнутая к реке или к Биллу голова была клюваста, а глаза под тяжёлыми оперёнными дугами смотрели пристально, но не злобно.

Тёплый тон камня делал зверя совершенно живым. Крылатый клювастый леану проводил остолбеневшего погонялу почти веселым глазом.

Билл опомнился, только заприметив впереди остров-лягушку, вроде той, что сидела однажды в саду леди Сунн на посыпанной белым и рыжим камнем дорожке, а потом в рукомойнике чистоплотных драконариев.

Остров велик, отделён от земли-бабушки срезом горы, про который дядя говорил, что худо там бывать. Лодку отнесло по реке изрядно.

Билл призадумался. Крест не шёл из рыжей головы, и буква, вырезанная у подножья, сразу возникала, стоило прикрыть веки, как два красных сполоха в темноте.

Билл снова едва не упустил шест. Ладони наследника теперь имели совершенно лишние для хиромантии почеркушки ссадин. Неженка Билл сморщился, разглядывая сбитые лапы.

Гора покрутилась и приглашающе показала речному всаднику горловину неизвестно откуда взявшегося ущелья, выскочившего перед появлением Билла из реки.

На востоке приток начинал торопиться к западу, и скала рисунком злым поворачивала речку, как предложение, кончающееся не так, как ожидалось.

Что повесят, что утопят берега: тоненькие женственные деревца баюкали скользкий приплёсок, в нежных ветвях Билл углядел мокрые перья. Здесь чёрный лаз съезжал в воду. Кто-то навещал свои угодья. Билл пожалел пёрышки, хоть и был хищником.

Не так добры колыбельные песни прибрежных плакальщиц. Впрочем, сладко плылось по узенькой речке царскому сыну, и всё гуще смыкали ивы свои кудрявые головы над его, разлохмаченной.

Весь этот сон кончился разом. Приток соединялся с хайвэем. Вырванные неслыханной бурей деревья висели в клешнях иных деревьев, цапастых злодеев.

Театральный лес речных тростников разросся до неприличия, как-то слишком, будто декоратор подпил под утро.

Ива – одна, последняя – сидела у воды, грея длинные ножки на отмели. Билл всегда был падок на красоту, а эта изрядно мила. Слишком поздно он увидел то, что являлось нарушением всякой логики. Река кончилась.

Сырой навал скал треугольником дыбился над водой. Билл и не подумал замедлить лодчонку. Возле тростника бурлил подводный родник. Абу-Решит, какое сильное течение, сказал иве Билл. И, говоря, сообразил, что это стремнина. Лодку потащило к скалам с такой силой, что она даже приподнялась над поверхностью вскипевшей воды.

Наверху бешено завертело высохший лесок, прянуло туда солнце и потемнело с лица. Билл видел, что под скалами ходу нет. Приняв решение с достойной событий быстротой, Билл, как во сне, прыгнул и, покинув навеки лодку, уцепился, как ни попадя, за выступ камней в ту минуту, когда лодку выбило из-под его ботинок и втянуло в подземное вретилище.

Он и не взглянул на неё на прощанье. Нет, царскому увальню не пришлось корчиться и извиваться: мощен был его плечевой пояс, стан из материала прочнее камня, мышцы рук подобны корням деревьев.

Билл с этими бодрыми похвалами в свой адрес, неузнанный гением места, залез на скалу.

До чего же высоко. К шуму предательницы-воды приплёлся приятнейший звук, будто конфету развернули. Иссохшие лесные хвосты свиты в гнездо размером с грузовик. Внутри два бархатных кома копошились, один приподнял острые ушки и повторился диковинный треск или пиликанье.

Детки, согласился Билл и тревожно оглянулся.

Просторно на скале – дядино драгоценное пастбище возлегло до тревожной надписи на горизонте – никак замок.

Милый…

Билл отвернулся. (А если бы задержал взгляд, то увидел бы, как синий огонёк вылетел из-под крыши замка, из верхнего окна.)

У ног озерцом плескалась лужайка с бирюзовой от благородства травой. Во множестве играли простенькие беленькие бабочки.

И зеркальце предполагалось на такой высоте, но кроме реки, мчащейся внизу с останками лодки Билла, не было иной амальгамы.

Склон неба, как в Глобусе на светлой стороне, скошен. Крыши деревни и рисовое поле, где трудились Хорсы, смутно виднелись за новым поворотом реки.

И на кустах в отрепьях листьев будто лежала книга.

В небе мотался обломок небольшого беспилотника. Значит, здесь поле синергии спрессовалось. Для этой честной энергии не было лжи в том, что предмет останется на века, если ему уж так хочется.

Билл, удерживая равновесие и не желая топтать лужайку, обернулся туда, откуда приплыл. Крылатый леану виден превосходно. Билл с силой сжал веки – зверь шевелился. Крылья сомкнулись в воздухе, и тяжёлое огненно-розовое тело взмыло в воздух, как взлетает пламя.

Билл решил, не подумать ли, что это ещё один беспилотник. Так бы и сделал какой-нибудь почтенный учёный, из тех, что не позволяют верить такой суетной вещи, как собственное зрение.

Но тип движения живой и гордый, с достоинством и ошибками. Зверь летел к нему. Скорость недурна… то есть, он уже был здесь. Клюв и крылья темнели лаковым деревом, лапы жёлтые – в этом ракурсе похож на проснувшуюся лунной ночью осу.

Чернота и злато. Супротив Супостата, вспомнил Билл.

Синий огонёк полетел за лес в сторону, где болота помалкивали и ждали.

Билл поискал в дневном небе Регулл. Почему нет? Щедро попятился, прикладывая к лицу ладони. Сзади камень, но до него шага три – Билл помнил об этом и когда падал, тоже помнил. Жалобно сказал что-то вроде – ой… ах. Что-то в кармане, в который и бесцеремонная Шанни (наверное) не решится сунуть властную маленькую руку, ещё в лодке ощущалось, так сказать. А сейчас помешало беззвучному приземлению героя.

Перекатился. Лапы грифона расхаживали, лаская, а не топча камни. Билл расшерудил карман и ухитрился присунуть руку к глазам. Многоугольный орешек кипариса, спрятанный во дворе июньской нибирийской ночью, оказался в его влажной ладони.

Билл увидел, что злато-красный глаз грифона следит за ним. Бросил орешек и зажмурил глаз.

Орех покатился, и грифон наступил на него трёхпалой голубиной лапой. Грифон двинул башкой – кадр сменился: грозно склонённый под бровастым лбом горб клюва. Грифон рассматривал орешек. Когда грифон вновь глянул на камень, рыжего несуразного грифона след простыл.

Билл следил из-за дерева, смеясь над геройской задницей, пострадавшей от содержимого кармана. Когда грифон гордо снялся и улетел, Билл полюбовался его полётом и выпростал себя из-под деревьев. Орех он нашел, поднял, хотел сунуть в карман как выручившего приятеля. Про запас.

Но потом подошёл к влажному обрыву – про это место дядя рассказывал страшноватые чудеса.

Билл размахнулся бросить, но потом сел и опустил орешек в расселину и прикопал. Вставая и вытирая о джинсы чёрные в сочной земле ладони и пальцы, он представил, как из орешка вырастает такое чёрное дерево.

И схватился за голову, пачкая себя землёй.

Он увидел, как под деревом, стройным и головою в небесах, выкопана глубокая яма и в неё люди со скорбными лицами опускают мощное красивое тело. В одном из стоявших узнал кого-то. Светлые волосы и показанный поворотом карий взгляд. Билл крикнул и открыл глаза.

Он шатался на краю обрыва и, схватив рукой воздух, устоял, нахмурился. Одна из бабочек крутилась поблизости и по мере движения её крохотных крыльев по бледному стеклу воздуха проступили буквы. Билл вспомнил электронную рукопись, которую спрятал обратно за печку.

Он не мог пошевелиться, только взгляд его нервно метался. Белые мельтешащие крылья стирали написанное. Потом, чувствуя, как дёргается веко его доброго глаза, опустил взгляд – расселина сомкнулась плотно и выровнялась.

Он подавил желание выцарапать когтями орешек и поспешно ушёл вниз по скале широкими шагами. Лужайку перепрыгнул, смяв только краешек.

Когда Билл опробовал новые ощущения на неведомом обрыве, его брат Энкиду, этот подозрительный тип, разбирал добытый с корабля мешок с вещами. Он как раз ставил на пол возле фонаря статуэтку балерины.

Он даже средь бела дня врубил свет, чтобы посмотреть, куда простирается луч. Окажется ли в потоке света полюбившаяся ему безделушка, не наступит ли он или кто-нибудь на неё случайно – такой предусмотрительный этот Энкиду.

Он собирался и шторы задёрнуть, коричнево-золотые с выцветшей вышивкой в виде виноградных листьев, и тут на пол с подоконника легла, сломавшись, стройная тень. Тень была продолжением фигуры на подоконнике.

– Устраиваешься?

Энкиду, взявшийся за штору горстью, сказал:

– Хозяйская дочка навещает гостей? В каком порядке? Сначала самых отпетых?

Иннан церемонно поздоровалась. Энкиду помолчал.

– Видишь ли, я бы пригласил тебя, но тут у нас есть блюститель приличий. Вряд ли капитану понравится, если он узнает, что дама залезла в окно.

– Я же хозяйка, ты сам сказал.

Она с этими словами уже стояла в комнате.

– Тому, кто рождён на Эриду, разрешение не требуется.

Энкиду ответил молчанием. Он умел непринуждённо молчать, обычно это вызывало раздражение пылкого Билла, холодную усмешку Шанни и только Ас, сам склонный к такому провождению времени, никак не выказывал своего отношения к молчанию Энкиду.

Иннан тоже определилась, как ей быть.

– Нечего молчать. С папашкой это у тебя не прокатит.

Энкиду оживился.

– Ещё как прокатит.

Иннан задала ему несколько вопросов, он сначала неохотно, а затем всё подробнее отвечал. За окном протянулась незримая нитка паутины, за плечом Иннан хозяин комнаты видел, как изредка солнце показывало ему ускользающую суть Эриду.

Нитка натянулась и порвалась. Энкиду хмыкнул.

– Старичочек, – оглушающим шёпотом воззвал за окном кто-то, и сунулась рыжая голова с растерянно шарящим взглядом карих глаз. – Ты тута?

Энкиду, предчувствуя лексику мужского интима, поспешно упредил:

– Девушка, Билл. Здесь молодая девушка.

Билл осёкся. Теперь он увидел Иннан. Энкиду показалось, что Билл обрадовался и утешился. Он разумеется, полез в комнату без приглашения.

– Я ведь не успел ничего такого сказануть?

Он уставился на Энкиду просительным взглядом и, к своему удивлению, Энкиду явственно прочёл удовольствие. Билл рад его видеть?

– Мы говорили про ту комнату, в которую нельзя попасть из дома. – Сказал Энкиду, чтобы разрушить непонятное и тревожное ощущение из-за того, как Билл порвал нитку паутины.

Братняя любовь до того запутанная штука, что лучше с этим не связываться. Энкиду знал, что Билл с первого взгляда полюбил его и привязался, а драка в кафе на далёкой потерянной Нибиру создала впечатление, что они провели вместе всю жизнь.

Но сейчас Энкиду совсем не до того. До чего же ему? Это никого не касается.

Билл норовил похлопать его по плечу, вообще дотронуться, убедиться, что братан не призрачен.

…С террасы, где завтракали третьего дня, не сразу увидели нужное. Пришлось сесть, как давеча, и тогда за ветками иссохшего к вершине древа нашлись очертания окна, блеснуло стекло.

– Что за дерево?

Иннан быстро что-то произнесла.

– Можно помедленней?

Она повторила и добавила:

– Это значит – дерево, проявляющее суть.

Ствол примерно до третьего этажа был крепок, со множеством толстых мускулистых ветвей.

Они решили вскарабкаться в окно по дереву, но Иннан отодвинула ветку и показала им обрушенный подвальный ход. Такая роскошь, как мусоропровод, оказывается, имелась в семейном тысячелетнем улье. Что уж там спускали по проводу, уточнять не хотелось. Надеюсь, сказал себе Билл, что они не очень много ели картошки.

После всех возможных шуток насчёт тьмы и света, Билл обнаружил себя сдавленным в ржавой трубе, где – что уж там – действительно, довольно темно. Над собою он угадывал подмётку асова сапога, ибо командир так насупился, когда зашла речь о том, кому лезть первым, что спорить двое других, не переглядываясь даже, не стали.

Внизу был плотно всажен в упомянутую тьму широкоплечий Энкиду.

– Ты где там? – Слабо молвил Билл, и собственный голос немедленно вернулся, ему в глотку затолкали только что произнесённые слова. – Я там тебя не очень смущаю?

Гулко и глухо, как в страшном мультфильме детства, пробурчал что-то Энкиду. Билл попытался вслушаться и бросил это дело.

Наверху осветилось, и первым Ас выбрался в обыкновенную комнату. Здесь ничего не привлекало внимания, только двигался свет вместе с оконной рамой.

Билл, размышляя об участи земляного червя, этого неоценимого труженика, выполз следом.

– Я тебя прощаю. – Обратился он к вынырнувшему Энкиду. – Я слышал, что ты сказал по поводу царского тыла.

Все трое прильнули к открытому окну. Что они ожидали увидеть, неизвестно, но внизу покоился сад во всей красе заброшенности. А вот и прекрасная чёрная голова Иннан.

Она запрокинула лицо.

– Мужчины со звезды. – Сообщил Билл, отодвигая невзначай плечом Аса. – У кого ореол вокруг головы?

Потом он отступил и огляделся. Внезапно у него закружилась голова без ореола, и показалось, что в комнате что-то неладно. Как-то неправильно.

Когда Энкиду обернулся к нему, Билл помотал головой и зажмурился.

– Что это с тобой? – Спросил преображённый Энкиду, совершенно чужой, как бы составленный наоборот.

– Да вот… голова закружилась. – Пояснил Билл. – Наверное, Ас сапогом на родничок наступил.

Он замолчал, как говорится, осёкся. Ас тоже был неузнаваем. Дикость же л словно молвил Билл, и его заключалась в том, что в облике этих двоих ничего не изменилось.

– Нет, что у тебя с лицом?

Билл увидел, что Энкиду смотрит на него, наверное, такими же глазами, как он сам.

– А что, разве я больше не писаный красавец? – Отозвался Билл и схватился за стену.

Окно и потолок, и главное, блик света из окна – всё было неверно.

Ас повёл ладонью у себя перед лицом.

– В тебе что-то переставили. – Сообщил он.

Билл ещё всмотрелся. Он вспомнил похожее ощущение, но весьма смутно. Однажды, когда он заглянул через плечо Аса ещё в Глобусе. Командира он застукал в ванной, где тот, подпирая языком щёку, выбривал на своём лице прямые углы. Его лицо в стекле…

Ну, точно.

Из окна, перебив его устремившуюся по прямому пути к истине мысль, тихо позвала Иннан:

– Ну? Вы там в кого-нибудь превратились? В кого-то не такого страшного?

Возник голос Шанни, говорящей:

– А что вы тут делаете?

Иннан ей принялась объяснять. Шанни там внизу пообещала:

– Пойду посмотрю, что с ними.

Билл очнулся и кинулся к подоконнику. Каждый шаг ему давался, как во сне.

– Нет! Ни в коем случае! – Крикнул он.

Голос его тоже перевернуизменился, и он видел, что Шанни удивлённо вглядывается. Публика виднелась смутно – сквозь чулок.

Билл почувствовал изнеможение и ткнулся локтем в подоконник. Краем глаза он видел вырезанную в дереве надпись. Какая-то цифра, то ли двадцать пять то ли пятьдесят два, как тогда возле Аншара, обманщика и правдолюбца.

Он обернулся. Ас привалился плечом к стене и, кажется, задыхался. Энкиду держал его за предплечье, явно собираясь пригласить на танец. Билл тихо приказал:

– Падаем в окно.

Как они перебрались на дерево и как двор и ветки долго кружились над ними, Билл ещё помнил, спустившись на землю. И тут же, кое-как отвечая на расспросы Шанни, понял, что начинает забывать.

Ночью Ас перевернулся в тот миг, когда луна выплыла в небо прямо над тем местом, где он лежал. Единое око имело уютный вид жёлтого, очень низко над степью повешенного фонаря.

Свет её был такой назойливый и в то же время по-домашнему тёплый, что Ас мог бы рассмотреть свои ладони и запросто изучить линию жизни. У него возникла необъяснимая уверенность, что луна хочет ему что-то сказать.

Он не стал приподниматься и делать лишних движений. Всё его тело помнило дневную схватку неизвестно с кем.

Возле двери забился обычный свет. Ас про себя чертыхнулся. Билл шепнул, вваливаясь в хрупкое лунное царство:

– Не стреляй, не стреляй – свои.

Ас, продолжая изображать воспитанную мумию, не собирающуюся пугать развязных грабителей гробниц, даже локотка не утрудил, чтобы привстать в своей узкой постельке.

– Откуда я тебе выстрелю?

– У такого запасливого, да чтоб ничего не было.

Ас не удержался, резко сел из положения лёжа, и луна обрадовалась.

– Сядешь на кровать, я тебя прикончу. – Предупредил, заметив некое намерение Билла устроиться со всеми удобствами в чужом помещении.

Билл подбоченился в луне.

– Очень мне нужно смотреть, как ты превратишься, в кого положено превращаться агентам безопасности.

– Ты зачем, собственно, зашёл ко мне? У меня нет чашечки кофе.

Билл исхитрился и похлопал по твёрдой подушке так быстро, что Ас не откусил ему руку.

– У него, у этого типа есть сердце.

– И оно представь, занято. Не тобой, Билл, не тобой.

– А я-то уж, было… – Билл приложил уцелевшую руку к сердцу. – Ты с кем тут разговаривал?

– Я разговаривал?

– Я постучу монеткой в стекло, если ты не повесишь трубку.

– Ты что, стоял под дверью?

– Значит, ты разговаривал. С ней?

Билл махнул в окно.

Ас распорядился.

– Говори, что нужно…

– Только любовь, дружище.

– …и сваливай.

– Забыл – у тебя же профессиональное. Ты же на страже безопасности, даже когда лежишь и снишься всем девушкам мира. Вроде кота, который с подозрением смотрит на свой хвост.

Ас сообразил, что выхода два – или действительно перейти к физическому насилию или позволить Биллу совершить над ним насилие психологическое. Билл понял, какой выбор сделал командир и с благодарностью улыбнулся – сунувшись в особо бесцеремонный лунный оазис.

Садиться не стал.

– Нет… не случилось ничего, о чём бы ты должен знать.

Ас молчал.

– Я вот думаю… Дядя вовсе не так дурён. Сам по себе.

– Испанский сапожок тоже. – Лаконично донеслось с постели.

Билл укоризненно заворчал и вдруг сказал совершенно разумным голосом:

– Командир, мы ведь когда-нибудь вернёмся?

Ас задумался. В паузу сразу влезла луна, и шелест веток. Окно сделалось полноправным участником дикого ночного разговора, и от этого то, что собирался сказать Ас, прозвучало бы как официальное свидетельство, которое можно где-то представить вещдоком.

– Билл, я не буду обсуждать сира Мардука, лёжа в постели… это мне представляется не вполне приличным и даже комичным.

Билл раззявил пасть, из глубины окна, из самого сердца смешанной со светом тьмы раздался протяжный вой. Оба голубчика так и застыли – один как статуя с благородного надгробия, другой – наполовину ожившая статуя с открытым ртом.

Спустя какое-то время Билл опять принялся шутить и с шуткой, прищемив её дверью, удалился. Ас подумал, что готов был удержать его какой-нибудь обидной репликой… и почему не удержал?