Текст книги "Глобус Билла. Третья книга. Бык"

Световой занавес всё не расходился, за ним виднелись тени рабочих, менявших декорацию. Что-то у них застопорилось. Ас не показывался.

– Вернуть Эриду в состояние дикости, ты это хочешь? – Спрашивала Шанни вполголоса Энкиду.

Они заговорили минуту назад, и, как водится в странном полусемейном кругу дяди Мардука, уже находились в состоянии серо-буро-малиновой ссоры. Иннан, облокотившись на широкое колено отца-тирана, внимательно их слушала, изредка заправляя за ушко чёрную прядь. Она забросила беседу с Биллом, который перегнувшись через спинку кресла пытался разговорить молчаливого зрителя с неподвижным взглядом и военной выправкой.

Энкиду ответил в своём стиле – убийственно мирно и не в тему:

– Поверь, злые девушки не по мне, леди Шанни.

Шанни каким-то чудом удержалась, чтобы не свалиться в великую воронку, и вместо того, чтобы зашипеть – я прямо мечтала быть по тебе, грязное дикое животное, – повернула шпагу и гардой стукнула по нужному месту.

– И дураки не по мне.

Внезапно влезла Иннан:

– Я хотела бы выйти замуж за такого, как ты.

Мардук, покровительственно слушавший перепалку, устроенную у него под носом, озадаченно крякнул. Он не шевелился, и Шанни теперь увидела, что он, в самом деле, безумно любит приёмную дочь, тщательно маскируясь пренебрежением, которое ни на мгновенье никого не обманывало.

Иннан выглядела в этот вечер ещё более красивой, если так можно выразиться, чем всегда. Красота её вообще имела характер ожоговый, то есть поражающий тотчас и запоминающийся навсегда. Сегодня же в её тёмных глазах появилось новое и совершенно непонятное выражение, делавшее её чуть жутковатой. Были такие… из сказочек на ночь, которыми Энкиду травил их в полёте, Билл потом во время неотложных прогулок громко распевал песни северонибирийских партизан.

Энкиду в пылу сражения с Шанни, посмотрел на Иннан сначала без малейшего интереса, но потом положил локоть на спинку следующего ряда и вгляделся получше. Иннан добавила:

– Только чтобы он был совсем другой.

Как видно, слова хорошенькой девицы всегда что-то да значат. Энкиду изобразил мимическую фигуру под названием «вытянутое лицо». Билл отвлёкся от сдержанного зрителя и пытался уловить, в чём соль шутки.

Мардук захохотал.

– Знай наших. – С удовольствием проговорил он, вытирая под глазом.

Он занёс большую сухую ладонь над чёрной макушкой дочери, но, поймав взгляд Шанни, чуть нахмурился и убрал руку на подлокотник.

– Такие, как вы, разве выходят? – Энкиду ухитрился показать, что вопрос относится к обеим девушкам.

Шанни и Иннан переглянулись.

– Дерзит?

Билл всех расспрашивал, что произошло.

– А кого ты во сне видела? – Спросил Энкиду у Иннан.

Билл сразу закричал – меня, меня, а что?

– А что?

– Ты не один тут такой, Билл. – Вставился Мардук. Он уловил общее настроение и безошибочно успокоился.

– Вот что: вы два бездельника, которым закон не писан. – Иннан воинственно распрямилась. – И если вы нарушите наш с папой покой…

– Как тебе не стыдно. Ты страшно мила, и ты мне родственница… ведь так, дядя?

Мардук чуть нахмурился, но поддержал игру – кивнул.

– Все, кто под штандартом древнего имени, здесь не лишние. – Тяжёлым громогласом вколотил он.

Шанни поняла, что надо сменить тему.

– Дева озера, по-моему, очень хотела поколотить Билла за то, что тот задержался лишнюю секунду, пробегая сквозь лунный свет. Но у неё была решающая реплика.

Мардук отозвался:

– Не терплю женщин на сцене… но эта крошка умеет вкладывать в слова тот смысл, который имел в виду автор.

Как вы поняли, он имел в виду не Деву озера.

– А кто, кто автор? – С напряжённым от серьёзности лицом дурачился Билл.

– Но, кажется, я знаю почему эта блондиночка так умна… – Пустился в размышления Мардук. – Семейные альбомы иногда вовсе небесполезны.

Билл тем временем сетовал, обращаясь к своему новому знакомцу, тому, с деревянным выражением, и браня местный коньяк, купленный «с рук».

– Красивый зараза и дешёвый, как написал первый человек про последнюю версию человеческого твёрдого Мегамира.

– Про тирана? – Злобно переспрашивала «блондиночка», приближая лицо в полутьме к Энкиду. – Тут и слова нету про тирана. Автор и жил-то в другое время.

Мардук, следя разом за всеми, попытался, и довольно ловко, поймать вожжи разговора:

– Умер аж два раза, как наш герой.

– Жжётся и щиплет, вот тута… а уж другие подробности, дружище, я даже не рискую вам…

– Куда тут твоему театру. – Отрезал Энкиду.

Шанни с размаха хлопнула Билла по загривку.

– Имей совесть.

Мардук давился от смеха. Древесный преторианец заморгал – даже его проняло.

– В чём дело? – Завопил Билл и заткнулся – на них разом посмотрел весь правый ряд: блестели заклёпки на куртках и целые зубные октавы.

На губах бессловесного собеседника Билла появилась сложная, как земляной червь, улыбка.

Энкиду что-то сказал Иннан, и та зашлась коротким смешком. Мардук хмурился – он был счастлив в эту минуту, в эту быстротекущую…

Шанни поняла это, когда минута подошла к концу.

Билл внезапно поднялся, воздвигшись, как дерево.

– Сходим в курилочку. – Предложил он. – Что там делает командирушко?

Шанни вопросительно посмотрела на Мардука. Тот сердито пожал плечами на это обилие уменьшительных.

– Делайте, что хотите.

Притворной ли была его сердитость, или его неистовый непредсказуемый нрав опять передёрнуло, как затвор, Шанни не поняла.

Мардук спихнул дочь с колена.

– Уходите все.

– Пойдёмте с нами, сир Мардук.

Он очень талантливо – не хуже, чем его актёры, изобразив нежелание, поднялся и угрюмо подождал, пока девицы проберутся к выходу. Кому-то успокоительно кивнул.

В гримёрке для человеческого персонала погасили – уж неясно, из соображений экономии, что ли – почти все светильники. Актёры были захвачены врасплох, хотя Шанни сначала долго стучалась.

Их выселили из обычной гримуборной, чтобы нас не смущать, сообразил Билл. Поддельный беспорядок казался символом крепостного театра. Трогательно вымытый пол в торчащих щепках, а потолок зарос чёрными пятнами, вроде тюремных псевдоучёных картинок-тестов.

На втором плане, за плоскими планетами, сунутыми в подставку для реквизита, прошла Дева озера. Ас и не подумал снять парик или накинуть халат, с достоинством двигаясь в своём платье.

Раковина была полна полусмытого грима, рядом стояло ведро. На диванчике, занимая почти всё место, фигурилась гитара.

Ломаный роялик на больших колёсах служил не только по призванию, сейчас его накрыли куском занавеса и кто-то, повернувшись к публике спиною, быстро и мелко нарезал что-то на досочке.

– Э, когда вы снова начнёте?

Душа компании опустился на краешек дивана рядом с гитарой после того, как гостьи расселись по стульям.

Сидела на мешке с одёжей, с сигаретою в углу рта черноволосая женщина. Лицо её было бы красивым, если бы природное остроумие, перешедшее с годами в острую хроническую стадию, не отпечатало на этом лице гипсовую маску – половинка улыбки то и дело неожиданно превращалась в ощеренный почтовый ящик.

– Это моя тёща. – Сообщил душа компании.

Из-под руки дамы показалась пушистая башка. Шанни подавила вскрик.

С титула сказки выдуманное личико глянуло и исчезло. Шанни решила, что ей гений места пригрозил.

Билл задумался.

– А на другой материк слетаем, дядя?

Мардук, входя, властным взмахом повелел всем оставаться на местах, не привставать.

– Нет. Зачем? Поверь, там тебе скажут тоже самое… обыкновенный себе материк, чего тут летать… только у них свободная пресса. Ты куда смотришь, – по-свойски обратился он к Шанни. – Обезьянка у неё, обезьянка.

Тут женщина выпустила из-под шали на колени себе маленькое, очень изящное, как стихотворение художника, существо, явно мыслящее.

Золотая головёнка в серебряной ермолочке вертелась, как на гвоздике.

Глаза – занимавшие большую часть крохотного лица, – казались бесстрастными, но высокий лоб морщился под шёрсткой.

– Гадаешь по-прежнему? – Сурово спросил Мардук у женщины, широко усаживаясь на скрипнувший калиткой ящик.

Стало тихо. На рояле стукнуло что-то вперебивку работающего ножа, локти актёра замерли. Курильщица бестрепетно ответила:

– С тех пор, как ты объявил магическую практику вне закона, разве погадаешь?

Видно, у них были особые отношения и немолодой даме дозволено более, чем обычной лулу. Мардук пошевелился на застонавшем ящике и рявкнул вполголоса что-то на неизвестном языке в нос себе.

На рояле возобновился дивертисмент ножа. Из-под лезвия снова полезло крошево. Энкиду, по обыкновению рухнувший у первого попавшегося привала, скрестив синие джинсовые колени, присмотрелся: егерь всегда внимателен к приготовлению пищи. Мол, чего это вы тут кушать собрались? Скоромное?

Гадалка насмешливо посмотрела в самые глаза Мардука, когда тот приподнял жестокий подбородок с задравшейся перевязи. Обезьянка синичкой запищала, заблеяла козлёночком и спряталась в шёлковых и бархатных лохмотьях.

– А ну, я ведь сказал тебе… за старое, да?

– Я и сама старая, Мардук.

Тот осклабился.

– Ты красивая женщина. Это тебе надо?

– Упаси Абу-Решит. Это я и сама знаю.

Ас появился, переговаривая о чём-то с тем, у рояля, и взглянул… и ещё раз взглянул. Отвёл взгляд, светлые пряди парика помогли ему.

– Что ж. Если всё знаешь, вот ему расскажи…

Мардук протянул руку, Шанни даже успела подумать – мол, погадать? и не сразу поняла, да и все они, что хозяин указывает на Деву озера.

Билл вдруг вспомнил: «Они и мне верили».

Они… и мне… верили…

Ему почему-то захотелось забыть эти слова – немедленно. Может быть, это последнее окошечко головоломки?

Тух-трах, тара-рах.

– Хочешь примерить другую шляпу? – Спросила женщина у Аса, перекатив сигарету одними губами в другой угол испорченного смехом рта.

Все замерли по одной причине – командир растерялся. Билл и Энкиду, радующиеся нехорошей радостью, ждали. Билл мигом позабыл то, что увидел, заглянув в приоткрытую комнату дядиного взгляда.

– Иная ипостась. – Пояснила женщина.

– Какое милое слово. – Заметил Энкиду, снова оглянувшись на рояль. – Поясните-ка моему братцу, мадам, он школьный курс не кончил.

– Кто бы ты был, если бы ты – не был ты?

Билл, дотянувшись и толкнув Энкиду любовным кулаком в плечо, решил поделиться накопленным:

– Я прекрасно знаю, что такое эта ипо… ну, вы поняли. Вообще у мужчины четыре этих ипо… Он мечтает – раз, показаться в военной форме, два – набросив шубу, три – в женской одежде.

– А четвёртая? – Педантично следивший, оказывается, за перечнем спросил Мардук. Он свесил ручищи в опавших манжетах из простого чудовищно дорогого кружева.

Билл замялся.

– А, ну…

Мардук сухо молвил:

– Приношу извинения присутствующим дамам за моего племянника, у которого так много ипостасей.

Женщина поманила. Ас невольно шагнул к ней, не придерживая платье, обрисовавшее спортивные бёдра. Подал руку, рукав пополз.

Курильщица, не двинувшись, взяла руку Аса за широкое запястье и дёрнула с неженской силой. Дева озера, не ожидавшая такого, рухнула на пол у ног женщины. Гадалка притянула к себе командира другой рукой за шею и вгляделась. Отвела одну светлую прядь, так что открылась половина лица с серым густо накрашенным глазом.

Она молчала. Потом принялась шептать.

– Э, вслух. – Поморщившись, почти попросил Мардук. – Откуда мне знать, что ты дело говоришь. Если, конечно, господин Ас не против.

– Один. – Гадалка тяжело задышала. – Один…

– До одного считать умеешь? – Проворчал Мардук.

Гадалка подумала:

– Жалость. Пожалел. Одного пожалел.

Она остановилась…

– Что это? – Крикнула она.

В её голосе смешались неподдельный ужас и отвращение. Обезьянка тоже испуганно что-то проговорила.

– Что…

Она указала вверх.

– Порча…

Она схватила себя за горло.

– Где… это случилось? Ты шёл в ночной час… змеи над головой… и на тебя посмотрели дурные глаза…

Билл протянул:

– Эге. Я, кажется…

Ас сидел у её ног, не двигаясь.

– Не могу снять, – застонав, сказала женщина, и обезьянка тоже жалобно промурлыкала, сжала лапочками серую мышастую голову.

Гадалка оттолкнула светлую голову Аса.

– Не могу, извини.

Мардук поднял обе руки.

– Ша.

Он медленно повёл взглядом по комнате, и люди стали истаивать. Остались только нибирийцы и дочь Мардука.

– Сыграно. – Сказал Мардук и, легко поднявшись, вышел.

Высокий и широкоплечий, со светлой гривой волос, с которой он стряхнул маленькие острые чёрные рога, Билл, думая о том, что произошло, пробирался в зрительный ряд, когда это началось.

Вестником ночи кинулось мимо маленькое летучее существо, будто обезьянка ещё уменьшилась. Билл увидел, что это что-то бархатное, нежное.

Свет разошёлся, открылась часть помоста. Туда на пустое место вышел душа компании.

– Господа… – Молвил он, меняясь на глазах. – Люди доброй воли… Слово Правды!

Шум-гам, думаете, сделался? Ну, так вы не то думаете.

Тихо.

Ночь за пределами светового занавеса притаилась. Зрители ни на секунду не ошиблись, мол, представление продолжается. Это – к чести зрителей…

Офицер драконариев в кустах аж засвистел от досады. Его первое чувство. Ну, не испуг же.

Проморгал, господа – а?

Теперь задним числом хочется сказать, что подозревал, но природная честность не позволила офицеру солгать самому себе. Пока он это всё перекатывал, как бильярдные шары, ноги крепкие несли, куда надо.

Его драконарии, не ожидая приказа, как приучены, уже бесшумно сплотились вокруг третьего ряда. Выросли, как зубы дракона.

Там золотая голова и чёрная пытались высунуться, суетились. Мардук лишь слегка дрогнул басом:

– Сидеть. А ну, сидеть… девочки, милые.

Сам однако не утерпел, привстал и с силою нажал ладонями на две макушки. Шанни и Иннан роптали, потом затихли. Запах Мардука – грубое доисторическое мыло и заветный одеколон, вовсе не мерзкий, накрыли Шанни. Мощный аромат патриархата одновременно будил желание вырваться и подчиниться. Что касается Иннан, то для неё запах отца был привычен и никаких мыслей и ощущений не вызывал.

На помосте душа компании уже ожидал ареста. Но ареста всё не было. Он как будто даже не мечтал о такой щедрости. Ему давали время. Он запрокинул голову к звёздам, но звёзды отсутствовали.

Тогда он снова слепо взглянул туда, где, по его расчётам, сидели ошарашенные зрители. Там остались лишь две молодые женщины и деспот.

Фермеров и рабов уже согнали и сбили в кучу на обочине. Там покачивалась военная машинка, и издалека подкатывали чёрные упрямые машины бандитов.

– Милые…

Сказал он неожиданно, повторив неведомое ему слово тирана, и Шанни вздрогнула – сказано было с интонацией Мардука.

– На всех материках наши братья и сёстры…

– Конечно, в таком порядке. – Проворчала Иннан, но и у неё изменился голос.

Мардук тяжело вздохнул. У Шанни на синих глазах прозрачные слёзы выступили. Она согнала их, зажмурившись.

Энкиду бунт настиг, когда он спускался по лестнице между рядами. Он сразу оценил выражение бесстрастных глаз ряженого фермера, скользнувшего мимо него.

– Кончайте это. – Молвил Мардук. – А жаль…

– Вдумайтесь в то, что вы увидели и услышали. Люди с Нибиру… – Проговорил душа компании и остановился – к нему шёл сам офицер драконариев.

Шёл, не скрываясь.

– Прощайте. – Актёр помахал.

В воздухе полетел канат, развернулся – и петля, захлестнув шею актёра, поволокла его и с силою опрокинула. Высокий, он упал на колено, и тут же набок, и уже не в силах сопротивляться – навзничь, держа у горла канат. Его утащили в кусты.

У казармы слышались лёгкие шаги. Там тоже делалось дело. Белая фигура тишком скользнула прочь в кусты. С бунтом всё.

Но представление было не кончено.

Свистнуло, как драконарий в воздухе лезвие, птицей метнулось, угаданное скорее по еле слышному этому звуку, чем по отсвету на боковине летящего ножа.

Канат был срезан чисто. Нож, сделав своё дело, улетел в те же кусты и там долго бездарно падал, задевая стебли.

Луна, повернувшись монетой на ребре, плюхнулась плашмя на воздух и, трижды перевернувшись, рухнула в пруд.

От удара крепкое стекло взорвалось, такое грубое обращение пробудило в атомарной структуре новые возможности. Целую четверть мгновения взлетевшие искры и крупные куски стекла, дружно замерев, висели, как сигаретный дым в запертой комнате под лампою.

Тут же рассеялся искусственный занавес света, и разом всё небо оказалось в звёздах.

Осколки пруда рассыпались не сразу, а распустились фейерверком до этих сверкающих точек, смешались с ними, поди угадай, и тогда принялись падать-падать.

По кронам двух рядом оказавшихся деревьев растёкся иней. Осветились вставшие нос к носу чёрные быки машин. Бежали двое патрульных. Ящерка вертел головой и блистал златом и серебром, а другой припадал на курью ножку.

Ящерка что-то сказал, разевая розовый кошачий рот с двумя белыми, как снег, клыками.

Вечеринка по поводу премьеры и подавления бунта была, оказывается, давно подготовлена. Разумеется, приветливый владелец труппы не мог знать заранее, как много поводов праздновать у него появится после скромного, почти домашнего спектакля, но длинный стол был заставлен с отменным вкусом и при всём разнообразии с чувством меры.

Оглядываясь на дверь, Билл внёс своё могучее пышное тело в Гостиную столь торжественно, что это явственно говорило – он всё ещё не отошёл от своего успеха.

Ас, входя следом, провозгласил:

– Поздравляю, сир, ваша гвардия на высоте.

Лицо его было вымыто, серые глаза, кажется, тоже ополоснуты в ледяной воде. На щеке возле уха Шанни углядела тонкий след туши.

Она сидела на подоконнике возле чёрной сегодня фигуры – лагерь драконариев не светился сквозь деревья. Все они патрулировали местность за болотом до самых подступов к песчаному городу.

Собрались в Гостиной спешно. Шанни оделась так тщательно, будто её замуж выдавали. Иннан, опять после спектакля возвращённая в своё амплуа забежавшего персонажа из другой пьесы, не спорила, всё посмеивалась – красный чудесный рот её забавно расцветал. Приветливо распрощалась и ушла к себе – а куда к себе, неведомо. Ни разу приёмная дочь Мардука не пригласила леди Шанни в свои комнаты. Пару раз отшутилась, что у неё скелеты возле шкафа сидят.

Мардук в прекрасном расположении духа сел боком во главе стола и дружелюбно огляделся, наметил четыре точки в комнате.

Ас занимался камином – так, чтобы не разгорался по-зимнему, но поддерживал тёплый компанейский дух и ускользающие двадцать два градуса множеством пляшущих огней. Порывы горячего воздуха блуждали над тяжело накрывшей стол скатертью, приподнимая края салфеток с вензелем «М. А.» и шевеля сухой скипетр лилового бессмертника-амаранта в центре.

Энкиду погрузил свой вес в самое широкое и низкое кресло, какое только смог найти в доме. Рядышком на полу перекосилась стопка книг, скажем, выше колена. Мардук негласно согласился с тем, что навязанный брат Билла Баста обустроился у него в Гостиной по-свойски.

«Главное, чтобы детям было покойно», – наставительно сказал он по этому поводу доместикусу, хотя тот и ни гугу, просто скроил на белом плоском лице с унылыми глазами Потрошителя некоторое культурное непонимание.

…Они давеча стояли в Гостиной, и Доместикус уже намеревался по первому знаку сгрести книги. Мардук остановил его властным и ленивым жестом, подумал. Доместикус почтительно замер. Книги, насмешливо дразнясь свисающими шёлковыми закладками, тоже ждали. Среди них виднелись старейшие манускрипты из нетронутых и запечатанных пауками книжных шкафов семейной довоенной библиотеки.

«Пусть смотрят книжки с картинками», – молвил хозяин. Он еле заметно ухмыльнулся, представив плечистого и задумчивого Энкиду.

«А Гостиная, – он пристрастно озирался, – стала такой, как должна, а, Доместикус? Настоящее семейное гнездо… как тогда».

Посему Энкиду невозбранно угнездился в своём кресле, похожем на заросшего декабрьской шерстью быка.

Огромная рука Энкиду зацепила одну из книг, и на колени ему легла массивная книжная плита с замочком и ржавой цепью.

Так он проводил минуты до ужина, пока Билл вертелся возле того конца стола, где стеклянный отряд вызывал у актёра без текста, литературно выражаясь, дрожь предвкушения, а проще – отчаянное желание напиться, чтобы забыть последние два часа напрочь. Что, конечно, не получится у духа зла.

Шанни, посмотревшая через плечо в заглохшую после взрывов и беготни ночь, соскользнула с подоконника и шурх-шурх ветерком направилась к столу.

Доместикус как раз довершал совершенство сервировки, приняв у кого-то скрытого дверью гигантскую супницу. Любопытная Шанни опять не увидела прислуживающих доместикусу помощников.

Она поспешила подсесть поближе к супнице, внушительных размеров керамическому вместилищу, которому фантазия создателя придала форму боевого морского парусника.

Приложив ладони к корме, она тут же их весело отдёрнула.

– Горячо? – С улыбкой спросил Мардук.

Билл сел, как всегда с шумом, визгом ножек кресла по полу и демонстративным подтягиванием штанов на коленях.

Страшный Доместикус был изгнан жестом хозяина– как неясные видения Билла, к радости всех присутствующих.

За столом первую минуту, как всегда, ощущалось страшное напряжение – у всех перепутались взгляды и клубок катается по столу.

Но две-три ложки огненного и очень вкусного супа сделали своё дело, развязали языки, и даже Энкиду, притащивший на плече термос с картофельным отваром, без видимого отвращения вдыхал варварский мясной пар, вздымавшийся чуть не до потолочной лепнины, и круживший между планетами на фресках.

Мардук со сверкающими оживлёнными глазами, выкупанными в супе, оглядел их с победным выражением.

– Странно. Я думал, вы со мной и слова теперь не захотите сказать, со старым деспотом, подавляющим народные восстания.

Билл среди молчания пробормотал:

– В чужой монастырь.

Мардук, как бы не веря ушам, откликнулся:

– Слишком уж хорошо. Вы такие нервные да изысканные, печётесь о справедливости…

Билл добавил, хлопая глазами:

– И потом, дядя, мы не хотим с вами просто отношения портить. Нам тут жить, а мы полностью в вашей власти, такие беззащитные. Вдруг вы нам иголки захотите под ногти загонять? Что ж нам тогда делать?

Мардук радостно хохотнул.

– Вот стервец. Простите, леди.

Тут же он помрачнел.

– Кто бы сомневался, что в глубине ваших прекрасных душ вы меня осуждаете.

Энкиду мягко заметил:

– Как бы оно ни было, но заглянуть туда ни вы, ни даже мы сами не можем… так что не стоит, в самом деле, беспокоиться, сир.

Мардук одарил его длинным свирепым взором, но Шанни попросила ещё супу, и Мардук погасил свой взгляд в половнике, которым заботливо зачерпнул густой пахнущий мясом суп.

Убедившись, что тарелка Шанни полна, что в хлебнице есть и мякиш и горбушка, а три обезьянки, держащие приправы, находятся поблизости, Мардук плеснул и себе добавки. И наклоняясь по-солдатски над супом, прыснул от такого искреннего смеха, что мужчины разом и тревожно глянули, а на поверхности первого блюда образовалась волнишка.

Мардук отёр губы, уронил лопату ладони на стол, звякнув прибором.

– Нет… ну, не может быть. Вы, такие ушлые… невозможно, чтобы вы не догадались. Ну, ладно – мужики. Но эта нежнейшая пожирательница кусков плоти… нет, леди Шанни, не поверю.

Шанни вопросительно сверкнула глазами, загородившись салфеткой.

– Разве вы не поняли? Это же всё… – Он сделал губами «пуф».

В молчании прибавил, окончательно разъясняя:

– Пшик, игра… пятый акт.

– Пятый – лишний. – Отозвался Билл задумчиво.

– Вот именно.

Они переглядывались.

– Дядя, это правда?

Мардук потянул носом.

– Посмотрели бы вы на себя.

Какое-то время было тихо. Все смотрели в свои тарелки.

Мардук глянул на Аса.

– Вылезай-ка из самолёта. К чему эта броня среди своих?

Командир начистился, как белочка к ужину, мундир был свеж и кое-где даже след остался влажный от жёсткой щетины щётки.

Он послушался хозяина, и, стащив с плеч мундир, очень быстро и ловко повесил его на спинку кресла.

– Стало быть, актёрский бунт был иллюзией. А я-то хотел вам предложить в качестве противоядия одно средство. Что вы знаете о профсоюзах? – Спросил Билл. – А именно профессиональных союзах трудящихся?

– Ничего не знаю, малыш. Поэтому можешь наврать с три короба.

– Профессиональный союз это такой союз людей или нибирийцев, который якобы защищает права трудящихся, а на самом деле это вроде отмычки в руках власть имущих.

– Это замечательно.

– Конечно. Поэтому я рекомендую. Если у них будет такой союз, то как бы вы над ними, дядя, не издевались, им уже неудобно будет жаловаться и качать права.

– Я учту.

– Луна и черти. – Отчётливо произнёс Энкиду.

– Ты о чём?

– Пятый акт. Фейерверк и погоня.

– Честно говоря, – сказал Ас, выкладывая перед собой обе руки и опуская утончённые и сильные запястья возле ножей, – рад слышать, что это всё была инсценировка.

– Почему? Ах, ну, да, конечно – вы снова начнёте надеяться, что старого сатрапа удастся разложить… то есть, низложить.

– Нет… Просто я слышал от офицера ваших драконариев, что кто-то сбежал.

Мардук вздрогнул.

– Что? Ах, да. Да.

– Так они не знают, что бунт потешный?

– Конечно, нет. А иначе, как бы я убедился, что они сумеют подавить настоящий бунт?

– А если бы пострадал кто-нибудь из актёров? Кстати, можно будет их навестить?

– Не стоит… я их перевёл в другое место.

И разговор Мардук тоже перевёл, и очень удачно.

Билл изрядно развеселил дядю, рассказывая, как в государственном коридоре возле проклятого кабинета номер одиннадцать наклеены бумажки с разными циркулярами.

Билл даже встал и под хохот дядин подошёл для пущей визуализации образа к стене с рогами.

Глянув на рога, показал ладошкой.

– Вот дядя, наверху досюда.

Получилось и, правда, внушительно. Билл, если помните, был роста немалого.

Мардук куснул согнутый крюком палец.

– А там? Ведь это ты только верх показал.

– Ах, там, дядя…

Билл глянул быстро-быстро.

– Даже и показать не могу, не нарушая правил хорошего тона… разве что леди отвернётся.

– Ну, тогда уж покажи непременно.

Он смеялся, но умолк и со своей не надоедающей галантностью прибавил:

– Хотя ни одной дерзкой шутки я не предпочту обществу леди Шанни.

Шанни, как всегда, ответила:

– Ах, сир Мардук. – И добавила:

– Как хорошо, что у вас исправилось настроение. Я готова Билла расцеловать… – Повернувшись. – Распотешил дядю, милый.

Сир Мардук, выслушав это невинное замечание, заметно помрачнел, но, силой удержав раздражение в глазах, ласково кивнул Шанни, чьё намерение, к счастью, так и осталось неисполненным.

Подали чай и пирог. Для Аса оставили солонку и сухари.

Мардук, рассуждая б изменчивости погоды, упомянул также подобное свойство души нибирийской. Тут же поблагодарил за деликатное поведение во время мятежа.

– И за профсоюзы тоже спасибо. – Погрозил. – Ох, удружили вы мне.

Он с уважением посмотрел на Аса почему-то.

Билл вмешался, взявшись за пирог:

– Теперь к вашей формуле управления государством, которая, позвольте напомнить, состоит из кнута, палки и пистолета – вы сможете добавить и четвёртое и, вероятно, самое действенное – более полезное, чем все три

– Да…

– Теперь ваше управление, если опять же позволите – устойчивей, чем когда-либо. Оно стоит на четырёх конечностях.

– Вроде письменного стола государственного мужа. – Шанни.

– Или самого государственного мужа в часы отдохновения. – Энкиду.

– Осталось пустяки. Голова, и ну…

– Вы были так хороши в роли зрителей. – Мардук, не обращающий внимания на дуракаваляние. – А вы, дорогая… вы не испытывали зависти к моим актрисам.

– Сударь, в роли зрительницы мне комфортнее. Эта луна напугала меня, а озеро растревожило.

В комнату из темноты влетела ошалевшая муха, проснувшаяся невпопад. Её потянуло к свету и нежному запаху еды, к разговорам.

Мардук, запрокинув башмак подбородка, взглянул и замахал с прорвавшимся раздражением. Муха, небольшая и не особо противная, в неожиданно возникшей паузе произвела впечатление влетевшего штурмовика.

Чёрное тельце несколько раз ударилось в стекло, и запутавшись в лабиринте шандалов, обессилело.

– В это время года у них умиротворение обычно.

– У них пик жизни. – Заметила Шанни. – Наступает раз в несколько лет. Нечто вроде девятой волны. Приходит из неведомого тёмного океана энергий и накрывает всю популяцию.

Мардуку, похоже, было что ответить. Он заговорил, и тут муха прыгнула на стол перед ним.

Он замолк, оборвав речи о темноте и числах.

– Что за чёрт… простите, леди.

Он приглядывался…. Муха ёрзала на столе. Мардук занёс руку и снова опустил. Шанни рассмотрела.

– Это винная мушка. Только очень крупная. Летела бы ты от греха…

Муха залезла под блюдце.

Мардук сдвинул блюдце, быстро накрыл муху и поднял кулак, в котором, обморочно помолчав, жалобно запросилась пленница.

Он раскрыл ладонь и, встав, медленно прошёл к колышущейся оконной фигуре, толкнул створку и выпустил в темноту замолчавшую муху.

Шанни ей сказала вслед:

– Благодари. – Повернувшись. – Видите, какой у вас дядя, ваше высочество.

– Мухи не могу обидеть.

– Но вы её прогнали. А она планы имела… – Обронил, конечно, Билл.

Мардук не рассердился:

– Но она мне мешала. А я вместо того, чтобы изгнать её из жизни, изгнал её из комнаты.

Вздохнул…

– Ей неведомы мои пути. Неведомо, что я сделал ей добро. Ей не постичь моих планов. Вот так бывает…

Билл, чавкая, бухнул:

– Но откуда вы, дядя, знаете, что планы мухи менее важны, чем ваши? М-м…

Мардук выпучился, усмехнулся.

– Ну, это… силлогизмы. Научили вас на свою голову. Разумеется, ведь я умнее… она глупа. А я мудр.

– Но постичь пути мухи вы не в силах.

Билл, вдохновлённый начинкой, не унимался, хотя почувствовал тычок под столом. Посмотрел на Шанни. Та улыбалась дядюшке.

– У неё есть пути?

– Да. И в глазах Абу-Решита, возможно, они значительнее ваших. Я так, – осекся, —сравниваю.

Мардук усмехался. Подвинул забытую салатницу. Кровавая капля соуса или, как упорно говорил Билл, подливки застывала, стекая.

– Ну, да… возможно, устои мухи, её нравственность и жизненные задачи. – Запутался Билл. Чёртов пирог.

– Что ты несёшь? Это же муха…

Обратился к Асу:

– А вы что скажете? Вы военный и эти нюни вам должны быть противны.

Ас помолчал, потом сказал, поднимая взгляд – два глаза, блеснувших серебром:

– Ваше величество, я не нуждаюсь в оправданиях своих поступков. Нравственность мухи меня не интересует. Я убираю её с пути по праву сильного.

Все замерли.

У Шанни возникло ощущение – над столом натянулись струны, а они все колки инструмента.

Ас сидел, как сидел. И носа не поворотил, с досадой и умилением подумал Билл. Рубашка белая, как свежевыпавший снег, с округлым военным воротом вроде ошейника. Прямоугольный выдвинутый подбородок командира, с призраком казнённой бородки – светлой полоской кожи, – в соединении с этой окружностью производил впечатление очень верной и окончательной фигуры, что-то вроде схемы мироздания.