Текст книги "Свет мой, зеркальце, скажи…"

Вспоминаю, как он часто, не без иронии, рассказывал одну и ту же историю. Во время своей работы педагогом в вечерней школе (такой, как, к примеру, показана в фильме «Большая перемена») ему не давал прохода один великовозрастный недоумок.

Вообще, в советское время эти вечерние учебные заведения еще называли школами рабочей молодежи (сокращенно ШРМ). Были они созданы, как известно, чтобы молодые рабочие, которые недоучились, могли получить здесь аттестат зрелости без отрыва от производства. И при желании – пойти учиться дальше – в техникумы, вузы. Несомненно, польза от этих школ была. Но, чего греха таить: далеко не все представители гегемона хотели повышать свой образовательный уровень. Часто молодежь насильно «загоняли» учиться, чтобы где-то отчитаться потом для «галочки»: столько-то рабочих учится в ШРМ…

Вот на такого «типичного представителя», которого заставили учиться из-под палки, и нарвался однажды дядя Миша. Всякий раз, как педагог входил в класс, наглый великовозрастный детина громкоголосо приветствовал его одной и той же фразой, стараясь произнести ее с вполне специфическим акцентом.

– Ви опять пришоль?

– Я-то пришел, – всякий раз невозмутимо отвечал учитель и добавлял, – а вот вы идите отвечать…

Переросший школяр с заскорузлыми мозгами явно не был силен в математике. И каждый раз получал двойку. Что так естественно. Очень долго продолжалось у них это противостояние. Пока молодой гегемон однажды перестал приходить на занятия вообще. Как предположил дядя Миша, у него проблемы были не только с математикой…

Наш близкий родственник не раз рассказывал эту историю с известной долей иронии, как, впрочем, и другие, в которых он всегда был «чужой среди своих» и «свой среди чужих». Однако он всегда становился серьезным, когда вспоминал начало оккупации Харькова и причину, по которой должен был покинуть тогда родной дом, прекрасно понимая, что выжить пареньку с его внешностью, дыша одним воздухом с захватчиками, у него не было никакого шанса…

* * *

Это я уже давно подметила по жизни. Когда очень ждешь какого-то события, очень ждешь… И вот этот день наступает, наконец. Но всё происходит почему-то совсем не так, как ты предполагал или рисовал в своем воображении. Совсем не так, а как-то по– другому. Иначе.

Конечно же, однажды он наступил – тот день, который принес мне радостную весть от того московского издания. Но всё случится не вдруг и не мгновенно, словно, по мановению волшебной палочки… Когда же, наконец, решится мой профессиональный вопрос, на «сцену жизни» выйдет другой – личный. Всё будет так стремительно меняться в моей жизни…

И к тому моменту я уже буду точно знать, что скоро уеду из моего города. И я прекрасно понимала, что если сейчас стану собственным корреспондентом той московской газеты (к чему так стремилась), то должна буду отработать хотя бы год. Иначе, не солидно это всё как-то будет выглядеть. Ехать оформляться в Москву, потом с официальным визитом обязательно «отметиться» в этом нелицеприятном казенном доме – именуемым обкомом – и тут же окончательно уехать через каких-то четыре месяца в столицу…

Это был как раз тот случай, когда карьерные устремления пересекались с личными (ну, очень личными, моими устремлениями). Добившись того, чего хотела, умудрившись обойти или даже «перепрыгнуть» обкомовский дом, не будучи членом партии, с другого – «московского берега», я оказалась на перепутье…

Но я недолго размышляла. Всё же, я не из той породы женщин, для которых карьера стоит на первом месте. Очевидно, и у разлуки есть некая критическая «масса», через которую мы на тот момент уже перешагнули. И решение быть, наконец, вместе – было для меня важнее профессиональных и карьерных устремлений… Поэтому однажды, глубоко вздохнув (не без этого) я оповестила своих московских коллег, что теперь уже не смогу быть собкорром их газеты по вполне понятной причине. Помнится, меня даже поздравили с предстоящими переменами в личной жизни…

А спустя какое-то время, когда я жила уже в столице, узнала, что вскоре после моего отъезда один харьковский журналист вдруг стал собкорром той самой московской газеты. (Кстати, в бытность моего активного сотрудничества ни разу не встречала его фамилии на страницах того самого издания).

И невольно усмехнулась: «А почему, собственно, вдруг? Что я зря старалась, прокладывая этот путь?» А свято место пусто не бывает. Тем более, такое заманчивое по тем временам место собственного корреспондента центральной газеты. Ну, а кто его выбил и «застолбил» изначально – так мало людей об этом знает»…

…Я неспешно шла по центру Харькова, и высокие каблучки гулко отпечатывали в асфальте мой шаг. Это был особый день для меня. Я знала, что скоро уеду, и этот день выбрала для… прощания с городом. Нет, конечно, я очень часто буду приезжать сюда. Здесь мой родительский дом и все мои родственники. То прощание было особым. То был некий, своеобразный, журналистский маршрут…

«В этом доме я была, расследуя то интересное редакционное письмо… А вон в том – познакомилась с женщиной, которая представляла меня по моим публикациям почему-то многоопытной пожилой учительницей, чем очень меня развеселила»…

И вот здесь я была, и вон там. А вот мой любимый зоопарк, который находится в саду Шевченко: сколько репортажей я отсюда сделала? По числу времен года? Пожалуй, даже больше…

А вот и другой мой любимый «объект» в том же парке. Я притормозила шаг у развесистого дуба, которому было больше ста лет. Однажды я рассказала читателям о том, как ему понадобилась помощь «скорой зеленой» и как лечили его старое дупло специальными «пломбами». Я погладила шершавый могучий ствол дерева и сказала тихонько: «Живи долго»… И продолжила свой маршрут.

И тут всё вдоль-поперек исхожено и истоптано моими ножками на высоких каблучках. И – там. И не только исхожено, но и исписано. А сколько я могла бы здесь еще написать! Сколько неиспользованных, сугубо местных тем, оставалось еще в моем журналистском блокноте…

Как там мне сказала однажды та дама, у которой я пришла брать интервью:

– Ой, вы такая молоденькая! Точно такая, какой я вас и представляла по вашим статьям!

Двухмиллионный город с единственной русскоязычной газетой… Я понимала, как много у меня читателей, и я всегда относилась к ним с уважением. И удивлялась: меня не только читают, но кое-кто даже пытается по моим материалам представить автора. Наверное, для журналиста это и есть высшая похвала? Возможно, кому-то из моих постоянных и небезразличных читателей были близки те мысли и чувства, которые и будоражили мою душу, когда я писала свои газетные статьи? Не знаю. Не знаю… И вот теперь я уезжаю. И вот теперь в моем родном городе я больше ни к кому никогда не приду и не скажу: «Здравствуйте, а я корреспондент такая-то»… И не услышу в ответ: «Ой, а мы вас знаем по вашим статьям. Мы вас читали»…

Я прекрасно понимала: в том городе, в который я поеду, так уже не будет никогда. Слишком велик мегаполис, слишком много народу, слишком много разных печатных изданий, слишком много журналистов…Я просто затеряюсь, растворюсь в этих бескрайних московских просторах, сколько бы раз по жизни еще не произносила опять эту заветную фразу: «Здравствуйте, а я корреспондент такая-то»…

А вот и мои любимые кафешки… Сколько раз мы тут «отмечались» с приятельницей Инночкой. Для журналистов нормальный, здоровый треп после рабочего дня просто необходим. Тут мы сплетничали, обсуждали новости, придумывали новые темы для очередных, иногда, совместных опусов…

А вот это, пожалуй, почему-то самое любимое кафе… У нас оно шло под кодовым названием «Бабочка». Никакой крамолы и никакого двойного смысла мы в него не вкладывали. Вообще-то, у кафе было какое-то свое название. Но я его не помню. А «Бабочкой» мы его стали называть с подругой, не сговариваясь, потому, что на его стеклянных цветных витражах крупным планом были изображены эти изящные творения природы.

Мы станем встречаться с Инночкой еще именно в этом кафе не раз и после того, как я уеду из родного города. Обычно это происходило в мои летние приезды. Мы будем «занырывать» в полуподвальное помещение «Бабочки», спасаясь от жары южного города, поедать мороженое и пить прохладительные напитки. И, конечно же, болтать…Под неизменную, жизнеутверждающую мелодию «Феличиты» в исполнении то ли Адриано Челентано, то ли Тото Кутуньо, которую там постоянно проигрывали…

Потом Инночка переедет жить в Германию, и я забуду о том кафе…

А совсем недавно побываю у нее в гостях в Ганновере. Мы не виделись с ней четырнадцать лет. Хотя все эти годы поддерживали общение: созванивались, писали нечастые письма. Среди разных презентов, которыми она меня одарит, окажется оригинальная свеча, выполненная в виде двух изящных позолоченных бабочек…

– И в Ганновере нас тоже сопровождают бабочки, – усмехнусь я, – а ты помнишь нашу, харьковскую?

– Конечно, – и Инночка тихонько вздохнет, и я вслед за нею.

Я пробыла в гостях у подруги несколько дней, и мы о многом успели переговорить.

Когда она меня провожала на железнодорожный вокзал, я обратила внимание на смело распускающуюся зелень на деревьях.

– У вас всегда так уже зелено в первой декаде февраля? – удивилась я.

– Вообще-то, нет. Но в этом году почему-то ранняя весна, – ответила подруга.

Но, несмотря на раннюю весну, с температурой воздуха плюс восемь и распускающуюся зелень, я зябла от налетающего ветра и потому предложила посидеть в привокзальном кафе. Тем более, что еще было достаточно времени до отправления моего поезда. Там я согревалась чаем, а Инночка – кофе (верная своей традиции). Мы о многом переговорили раньше. Наверное, поэтому в кафе мы больше молчали. Я смотрела в окно, за которым виднелся красивый ухоженный европейский город со своей размеренной, несуетливой жизнью.

На какой-то миг мне представилось, что я сижу не в немецком кафе, а в уютном купе очень быстро мчащегося поезда под названием «Жизнь». И даже всплыли в памяти из песни забытые строчки: «Проходит жизнь, проходит жизнь, как ветерок по полю ржи». Было грустно.

Сейчас и тогда…

* * *

Мы все такие разные: нас три сестры и две дяди Мишины дочки. Если уж говорить о похожести и непохожести всех пяти женских особей, то только одна из нас – старшая московская кузина была внешне схожа с бабушкой Александрой, которую все мы видели на случайно сохранившейся фотографии.

Старшая из моих двоюродных сестер – интересная женщина, трижды побывавшая замужем и пользовавшаяся неизменным успехом у мужчин… Мне всегда казалось почему-то, что она как-то легко и непринужденно плыла по течению жизни, ценя настоящее и оставаясь им довольна. А, между тем, судьба ее оказалась весьма драматична, и даже – трагична. И как тут не вспомнить расхожую пословицу: «Не родись красивой, а родись счастливой»…

Но только одна из всех нас – я оказалась похожей на дедушку Тихона, и именно меня назвали в честь бабушки – Александрой. Не просто так нарекли этим именем, потому что оно нравилось, допустим, родителям. А именно – в ее честь. И это кажется мне весьма знаменательным. Особенно, сейчас, когда я пытаюсь разобраться, что откуда берется и куда проистекает в этой жизни…

Мне кажется, что та счастливая искра, которая «пробила» сердце деда, когда он впервые увидел свою любовь и судьбу на корабле, была отмечена некой роковостью. Как, и, впрочем, ответное чувство, разгоревшееся в душе молодой, ослепительно красивой женщины, бывшей на тот момент уже замужней дамой и матерью двух малолетних детей…

Узелок, который они хотели развязать в начале своей совместной жизни, со временем превратился в неразрешимый узел противоречий и проблем. Увы… И так вышло (именно для бабушки Александры), что новое счастье, любовь и радость ее жизни с дедом имели обратную сторону медали, постоянно заставляя страдать материнское сердце…

А «космос» (назовем это так) всё «пишет». И то, что не было «отработано» или не исправлено в их жизни, какими-то роковыми «искорками» или отблесками от них разлетелось дальше… Именно так понимаю я это сегодня. Единственная из всех последующих сородичей – похожая на своего деда и названная в честь бабушки.

… Однажды с мамой я шла по проспекту. Мне было тогда лет пятнадцать.

– Почему на тебя все обращают внимание? – вдруг удивленно, и даже немного строго, спросила она, – все встречные мужчины и женщины?

– А я откуда знаю, – виновато пожала плечами, абсолютно неуверенная еще в той догадке, которая начинала робко закрадываться в душу подростку.

В подростковом возрасте, как и многие, я комплексовала. В лет тринадцать я так «рванула» вверх, что мой позвоночник гнулся, не выдерживая удлинившийся «стебель».

– Ты очень сильно стала сутулиться, – делала мне замечание руководитель драматического кружка и добавляла, – будущая актриса должна уметь хорошо держать спинку.

Мне было ужасно неловко слышать это, хотя наставница (сама актриса) делала замечания очень тактично.

И я стремилась к совершенству. Придя домой после школы, а также еще в выходные, я сама себе «назначила» комплекс упражнений для стройности фигуры. Через полгода таких вот домашних занятий результат был налицо: я укрепила нужные мышцы спины и перестала сутулиться.

Однажды какой-то мальчишка из параллельного класса, когда я пребывала в том же подростковом возрасте, вдруг насмешливо крикнул мне вслед: «У тебя не ноги, а две кривые ниточки»…

Это теперь я уже точно знаю, что когда ребята – сами еще шкеты и салаги – вот так обзываются, что это значит. А значит это, что объект, подвергающийся насмешке или дерганью хвостиков и косичек, скорее всего, данному индивиду не безразличен. Только проявляется это вот так нелепо, иногда по-идиотически. Может, они и сами не понимают, почему так себя ведут… А всё объясняется очень просто: ищите юную шерше ля фам…

Но тогда-то я этого не понимала. И, придя домой, очень долго вертелась перед зеркалом, критически рассматривая свои ноги спереди и сзади. И вынесла сама себе строгий вердикт: «У меня худые ноги, надо разрабатывать икры». И сама себе «спортивный тренер» назначила добровольную экзекуцию… по сто приседаний ежедневно в течение нескольких месяцев.

Да, нет предела «совершенству»… Не могу без иронии вспоминать сегодня это. Да всё нормально было у меня с ногами, более чем. Когда пришло время мини-юбок студенческой поры, на мои ножки оборачивались вслед…

Помню, как в том же подростковом пятнадцатилетнем возрасте я однажды отправилась с мамой в гости. И там ее дочери, которую знали ребенком и давно не видели, наговорили много комплиментов. Мама расцвела у меня на глазах. Ей, очевидно, это было очень приятно слышать. И она больше никогда не спрашивала у меня, если мы с ней куда-нибудь шли вместе: почему встречные мужчины и женщины обращают на меня внимание…

И тут я могу лишь заметить: если ваш силуэт выделяется в толпе, и вы обладаете «лица не общим выраженьем», то должны это знать. Потому что однажды обязательно с этим столкнетесь… Обязательно. Впрочем, я говорю о собственном опыте.

Я начала замечать это довольно рано, смолоду, но вначале просто не придавала этому значения. Но потом, постепенно поняла, почему я иногда вдруг ни с того ни с сего неожиданно заболевала… Или падала, получая вывихи и переломы или, вообще, попадала в больницу с высокой температурой и диагнозом, который врачи не могли установить, разводя руками: анализы были хорошие…

Есть такое слово из семи букв – «зависть». Оно трактуется как «чувство досады, вызванное превосходством, благополучием другого, желанием иметь то, что есть у другого». Мыслитель Спиноза определял зависть как «неудовольствие при виде чужого счастья» и «удовольствие в его же несчастье». Или еще вот пара цитат, характеризующих это понятие. «Зависть – это настроения, связанные с желанием перераспределить некий ресурс в свою пользу»… «Зависть – это форма проявления агрессии».

А наука этимология происхождение этого слова соотносит с глаголом «видеть», подразумевая понятие дурного глаза. Вот вам – и око завидущее. Так что предмет разговора является ни каким-то там забобоном из жизни только «сватьи бабы Бабарихи», а вполне конкретным явлением нашей жизни, который даже наука определяет, как некий психологический, культурологический аспект, «охватывающий целый ряд различных форм социального поведения и чувств», возникающих в отношениях людей. А это всё значит лишь то, что зависть всегда была, есть и будет. И никуда от этого не деться. Увы…

Вспоминаю: сколько красивых девчонок училось в моей школе! Просто необыкновенных красавиц! Иногда мы с сестрой Валей даже спорили, доказывая друг другу, кто же из них лучше… Их красота вызывала в нас удивление и искреннее восхищение. Но никогда – зависть. Можно ли завидовать чьему-то портрету, изображенному художником на холсте? Я же все эти лица воспринимала как портреты, только живые… Просто – как произведение искусства.

И всегда получаю эстетическое удовольствие, когда встречаю красивую девушку или ухоженную женщину, где бы то ни было. Я могу даже оглянуться ей вслед и подумать: «Ах, какая молодец»! И всегда с восхищением и удивлением. Но никогда – с завистью.

Не знаю, может быть, это нехорошее чувство закладывается в генах и передается по наследству точно так же, как цвет глаз или форма носа? Не знаю. Но я не помню, чтобы у нас, в родительском доме, культивировалась тема, что кто-то кому-то или чему-то завидует… Наверное, просто были другие, более интересные темы для обсуждения. Хотя, понятно, что в те времена, про которые я сейчас вспоминаю, кто-то мог жить лучше нас, обеспеченнее, иметь машину, дачу или еще какие-то блага, которых у нас тогда не было. Ну и что из этого? Грызть подушку по ночам? Это смешно. Наверное, и воспитание здесь играет не последнею роль. Наверное…

Помню, когда я ходила в бассейн, у нас был тренер, который проводил с нами занятия. Профессиональный спортсмен – подтянутый моложавый мужчина лет сорока – сорока пяти. И очень общительный. И любивший пококетничать со многими девушками и дамами, приходившими на занятия плаваньем. Как же без этого? Но это был, так сказать, абсолютно «невинный» флирт. Наш наставник был человеком тактичным и интеллигентным. Помню, как-то однажды узнав, что я живу практически по соседству с бассейном, искренне удивился.

– Вы живете на улице Серпа и Молота? – недоверчиво переспросил он у меня.

– Да, а что вас удивляет?

– Ну, просто мне казалось, что такая импозантная девушка, как вы, не может жить в частном доме без ванной и… с удобствами во дворе.

Я расхохоталась.

– К вашему сведению, во многих таких индивидуальных домах, теплые «удобства», на которые вы намекаете, уже давно имеются. И в моем, кстати, тоже, – добавила я. – Зато позавидуйте: летом я могу спать в саду под яблоней на свежем воздухе…

– А вы не боитесь? – его глаза тут же оживились.

– Нет.

– А какой у вас номер дома? – тут же игриво поинтересовался тренер.

– У нас дома две больших дворняги, – усмехнулась я. – И у всех соседей – тоже злые собаки…

– Намек понят, – мужчина рассмеялся.

И я вместе с ним тоже. После чего «рыбка» взмахнула «плавником» и «хвостиком», высекая водяные брызги, и поплыла по бассейновой дорожке.

Свидетельницей этого невинного флирта стала одна девушка, которая прислушивалась к нашей болтовне с каким-то недовольным и напряженным лицом (может быть, она тайно симпатизировала тому тренеру?)

Она тоже уже давно ходила в бассейн. Я знала, как ее зовут, что ей двадцать три года и что она работает проводницей поезда дальнего следования. Девушка была весьма симпатичной, но у нее был один недостаток – нездоровая полнота. Возможно, поэтому она даже не ходила на предварительную разминку со всеми в спортзал: ей было или тяжело делать все эти упражнения, или она просто стеснялась своего недостатка.

В тот день наши шкафчики в раздевалке оказались рядом, и помню, как одеваясь, она посетовала на жизнь. Мол, и проводницей с ее габаритами управляться непросто. И одежду в магазине подыскать трудно: приходится обшиваться у частных портних. Помнится, искренне сочувствуя ей, я что-то тогда посоветовала насчет института лечебного питания. Оказалось, девушка, уже прошла и через это: сбросив немного вес, она потом набрала его снова.

Я торопилась, поэтому быстренько попрощалась с собеседницей. Последними ее словами, сказанными мне вслед, которые я расслышала, уже убегая, были: «Не представляешь, как я тебе завидую»…

На следующий день я заболела. Ну, простудилась, вроде. С кем не бывает. Когда через неделю я появилась в бассейне снова, «габаритная» девушка подплыла ко мне и поинтересовалось, почему я пропустила занятия.

– Да я приболела немного, – беззаботно ответила я.

Она пристально посмотрела на меня своими небольшими, но вдруг сузившимися серыми глазами, отчего они стали еще меньше, и вновь произнесла эти слова: «Как я тебе завидую»…

Я ей ничего не ответила, просто поплыла по дорожке дальше. На следующий день я вновь заболела. Все признаки простуды: температура и прочее были налицо. И я немного призадумалась: а с чего бы опять? Я, ведь, уже выздоровела…

Когда вновь после недельного отсутствия я пришла в бассейн, всё та же девушка опять «причалила» ко мне на водной дорожке всё с тем же вопросом: «А почему меня не было на занятиях?»

Какое-то сомнение вдруг возникло во мне: почему-то не хотелось говорить, что я опять болела, и я выкрутилась, сказав, что не посещала бассейн, потому что навалилось просто много разных дел.

И опять она, глядя в упор на меня своими сузившимися глазами (гипнотизируя, что ли?), произнесла, вроде, даже как «ни к селу, ни к городу» всё ту же фразу: «Как я тебе завидую». В этот, третий уже раз, сказала эти слова как-то по-особому зло и жестко. И я внутренне от нее шарахнулась, хотя так ничего и не сказала ей в ответ.

Нужно ли говорить о том, что на следующий день я опять заболела? Потом, бывая в бассейне, я старалась обходить эту девушку стороной. Да и она, будто, перестала меня замечать. Лишь изредка я перехватывала ее недружелюбный и мстительный взгляд: мол, знай наших… Если честно, лучше бы не знать. И не «представлять», как она умеет завидовать…

В журналистской практике довольно часто случаются мероприятия, сопровождаемые фуршетами. Вспоминаю один такой шумный прием.

…Я, подуставшая и немного рассеянная, стояла с бокалом шампанского, когда меня окликнул знакомый коллега, который стал пробиваться к моему столику через два ряда пьющей и жующей публики.

В этот момент у меня некстати расстегнулась дамская сумочка и я, замешкавшись с застежкой, поставила на минутку свой бокал на столик как-то так, что он оказался чуть позади, не в поле моего зрения. Буквально через секунду за моей спиной что-то прошелестело.

Обернувшись, я совсем близко от себя увидела интересную блондинку лет сорока (мою ровесницу на тот момент) в красивом шелковом платье (очевидно, это оно и прошелестело). При очень ярком освещении на ней выделялось колье из довольно крупных камней бледно-голубого лазурита, выгодно оттенявшего цвет ее глаз. Она была как-то вся напряжена, хотя и попыталась улыбнуться, держа в руке бокал с шампанским.

– Мы встречались где-то прежде? – спросила я у нее, чтобы сгладить затянувшуюся паузу.

Она ничего не ответила и, резко развернувшись ко мне спиной, стала удаляться. И только сейчас я заметила, что дама, чуть припадает на одну ногу, и ее фигура со спины имеет некий перекос, который случается, очевидно, у тех, кто страдает хромотой уже очень давно, возможно, от самого рождения.

В этот момент ко мне подошел знакомый журналист со своим бокалом. И на неком «автомате», почти не глядя, я взяла свой, отставленный перед этим, фужер с шампанским. Наши бокалы соприкоснулись, и я помню, как у меня вдруг промелькнула мысль: «Странно, в моем фужере, вроде, было больше шампанского, ведь, я едва его пригубила».

Но случайная мысль, как возникла, так и исчезла.

Однако я вспомню об этом в тот день уже позже, дома, когда лягу спать. В момент, когда уже казалась, что растворяюсь «в объятиях Морфея», вдруг ощутила, что меня очень сильно знобит. Гораздо сильнее, чем, когда у человека температура на градуснике стремится к сорока…

Но какая там температура! Я была абсолютно ледяная, с абсолютно холодным лбом. Но у меня от озноба стучали зубы и коленки подпрыгивали чуть не до потолка, и я вынуждена была их придерживать руками. Я тихонько сползла с тахты и, держась за стены, чтобы не упасть, направилась в кухню к электроплите, чтобы согреть чаю… После горячего крепкого напитка озноб прекратился.

Я легла в постель, но сон бежал от меня. Перед моим мысленным взором всплыло лицо той незнакомки с колье из бледно-голубого лазурита, которая силилась мне улыбнуться, и вся ее какая-то напряженность, так неестественно выглядевшая в непринужденной атмосфере фуршетного мероприятия… Сомнения быть не могло. Тем более, что подобный «колотун» со мной случился уже во второй раз. И я очень хорошо помнила первый. И в том и в другом случае выходило всё одно: опять шерше ля фам…

Я пыталась припомнить всё в деталях (прямо, как в детективе): на столике, у которого я стояла, вообще, были только соки и закуски. Фужер с шампанским я взяла еще чуть раньше на подносе у официанта. Дама с колье, значит, тоже подошла со своим шампанским. И, очевидно, пока я возилась с застежкой своей, расстегнувшейся сумочки, блондинка зачем-то подменила бокалы. Зачем? Чтобы я, образно говоря, «выпила» печаль ее жизни? Но почему именно я?

«Ну, конечно, – отчетливо вспомнила я, – когда я обернулась, у нее в руках была полная емкость – мой бокал. В то время, как я потом взяла в руки чужой, но точно такой же. Ведь даже мимолетно мое сознание зафиксировало, что в бокале маловато напитка»…

Меня передернуло от отвращения. Случайностью это не могло быть. Иначе меня бы так не перетрусило. Это было сделано сознательно: мадам явно хотела меня «заразить» своим вирусом печали…

«Наблюдала она за мной, что ли? А, может быть, она меня откуда-то знает, мы где-то когда-то уже пересекались?»

Но я не могла ее вспомнить, хоть память на лица у меня очень хорошая. И, кстати, там было полно других женщин. Я ближе всех, что ли, оказалась, подвернувшись ей под руку?

Как бы там ни было, но я уже давно подметила: люди, в чем-то ущербные от природы и поэтому недовольные своей жизнью, иногда сбрасывают свой «негатив» на окружающих… Впрочем, я столько по жизни встречала людей благополучных, внешне привлекательных и абсолютно здоровых физически, но наполненных такой ненавистью и завистью, что возникал вопрос: ну, а этим-то чего не хватает для полноты жизни? И невольно задумаешься: нет в мире совершенства…

А что до первой истории, когда у меня случился такой же «колотун»… Это было время, когда я уже жила в Москве. Впрочем, на тот момент, я не так давно переехала в столицу. Однажды знакомая (больше моего мужа, чем моя) попросила помочь организовать праздничный стол. У ее супруга был день рождения – круглая дата. Кулинарных задумок у той дамы было много, а вот с воплощением – слабовато. Бывает. Мне, вообще, кажется, что готовить умеют в тех семьях, где подрастающим девочкам – будущим хозяйкам – есть у кого поучиться – у их бабушек или мам. Я любезно согласилась. Всегда любила и люблю готовить…

На мне лежала ответственность за два больших праздничных пирога: один сладкий, другой – с рыбой. Еще – салат «оливье» и прочая кулинарная юбилейная суета. За столом нас было человек десять.

К вечеру гости разошлись.

Наши знакомые жили в очень отдаленном районе Москвы. Хозяева трехкомнатной квартиры пошли отдыхать к себе в спальню. Мы оставались с ночевкой. Утром надо было еще помочь разгрести после торжества «завалы» с посудой. А также предполагался в довесок пикничок в соседнем парке.

С нами оставалась еще одна гостья – знакомая хозяйки. Время было уже позднее, а ей надо было возвращаться не в ближний район Подмосковья, где она жила. Поэтому она тоже задержалась.

Помню, мы втроем стояли на балконе и болтали о всякой ерунде. Но я, чувствуя усталость от суетливого дня, решила, всё же, прилечь. С лоджии до моего слуха долетал негромкий разговор. И еще – комары, которые нахально врывались в распахнутую балконную дверь на яркий свет люстры, которую я забыла выключить. Вырубилась я мгновенно…

Но меня вскоре разбудили.

– Что такое, что случилось? – спросила я спросонок, приподнявшись на ровной спине, как «ванька-встанька» и испытав жуткое чувство: будто бы меня только что ужалила змея.

Открывая глаза, я видела, как от меня отдернула свою руку гостья.

– Зачем вы меня разбудили? – недоуменно спросила я у мадам.

Женщина промолчала, и потом, пожелав нам с супругом спокойной ночи, пошла в «детскую», которая была освобождена от хозяйской детворы, предусмотрительно отправленной к свекрови.

– Зачем она меня разбудила? – недоуменно повторила я свой вопрос супругу.

– Извини, что так вышло, – виновато сказал он.

– Мы просто возвращались с лоджии. Она расспрашивала о тебе. Я рассказал ей о нас, нашу историю. О том, какая ты хорошая…

«Ой», – почему-то екнуло мое сердечко. Я спросила:

– И поэтому, проходя мимо меня, она решила меня погладить, потому что «я такая хорошая» и разбудить?

– Да я и сам удивился, зачем она это сделала, – он пожал плечами.

Но сон бежал от меня. Хоть я и была уставшей, и прохладный воздух с балкона так хорошо должен был усыплять, обволакивая свежим покрывалом. Но ощущение, что меня только что ужалила кобра, не покидало меня.

Я вспоминала полную не по годам фигуру, какой-то напряженный, депрессивный взгляд больших темно-серых глаз той гостьи, на которую я обратила еще внимание за праздничным столом.

Я уже знала (жизнь просветила на собственном опыте), что очень часто иные особи, «поглаживая» кого-то (не случайным, а преднамеренным касанием) стараются передать всё плохое, что есть у них, и забрать весь «позитив» у «объекта».

За завтраком той женщины уже не оказалось. Она уехала ранней электричкой, и больше я с ней никогда не виделась. Но я узнала о ней многое. И ее жизненная история была достойна сочувствия.

У нее была на тот момент двухлетняя дочь, которую она временно оставила со своей матерью – не совсем здоровой пожилой женщиной. Родной город и дом ее были где-то очень, очень далеко. От столицы их отделяли тысячи километров. Когда эта женщина собиралась стать матерью, человек, с которым она строила планы на дальнейшую жизнь, бросил ее. В том городе, откуда она была родом, на работе у нее случились какие-то большие неприятности с руководством. Настолько большие, что она решила оттуда уехать. На тот момент она устраивалась на работу в дальнем Подмосковье, где ей, разумеется, никто не обещал квартиру: предстояло снимать жилье, перевозить сюда малолетнюю дочь и пожилую нездоровую мать. Короче, это был клубок проблем, которые будут решаться не один год…