Текст книги "Свет мой, зеркальце, скажи…"

– Ой, извините, – наигранно сказал грузный мужчина с явно выраженным кавказским акцентом.

Я молча сдвинулась на несколько ступенек выше. И вновь удар. И в ту же самую правую шпильку.

– В чем дело? – не выдержала я, обернувшись назад и смерив уничижительным взглядом навязчивого спутника метро.

– Ой, извините, – опять нагло ухмыльнулся обладатель тяжелых ботинок, явно получая удовольствие от заигрывания, достойного его умственных способностей.

Я все время отодвигалась от него вверх по эскалатору, но каждый раз он меня догонял, умышлено и сильно пиная своим ботинком именно всё в тот же правый каблук, всё также приговаривая: «Ой, извините». «Таким макаром» навязчивый незнакомец пнул меня раз пять.

Не скрою: было желание развернуться и двинуть его этой шпилькой! Но мы же люди цивилизованные, интеллигентные, толерантные…

Выходя из метро, я думала тогда только об одном: хоть бы шпилька не сломалась раньше времени. В том, что она сломается, я уже даже не сомневалась. После стольких целенаправленных ударов высокий каблучок как-то неэстетично покривел.

К счастью, правой туфельки хватило на торжественную часть в актовом зале родного факультета и даже – посещение бара в «Доме журналиста» с подругами. Каблук окончательно обломился уже тогда, когда я, возвращаясь домой, поднималась по ступенькам подъезда своего дома. Так жаль: туфли были совсем новые и такие красивые…

Меня всегда в подобных ситуациях напрягает один и тот же вопрос: если некие особи так по-хамски ведут себя при ярком дневном освещении, то, как они поведут себя при других, более благоприятных для них обстоятельствах – в темном месте, в темном переулке?

Всегда казалось, что чем дальше движется жизнь, тем она должна становиться лучше и цивилизованней. Но, к сожалению, сама же жизнь опровергает это. Мир вокруг нас меняется так стремительно! И сегодня я, вспоминая ту историю, подавляю усмешку: да что там какая-то туфелька! Когда… Если честно, я уже устала слышать эту, часто повторяющуюся криминальную статистику, в информационных телевизионных сводках: каждое пятое преступление в Москве и каждое второе изнасилование совершают приезжие. Ну, так надо же с этим что-то делать, а не просто констатировать факты.

А то вдруг выясняется, что целый район мегаполиса, прилегающий к некой овощной базе, несколько лет жил в страхе, оказавшись заложником чьих-то запутанных криминально-экономических отношений. Запутанных, и настолько запущенных, что сам начальник большого округа телевизионному журналисту сказал потрясающую фразу: «А что я могу сделать? Я сам боюсь». Пришлось вопрос решать на более высоком уровне. Зловещую базу закрыли, но нет никакой уверенности, что подобным «нарывом» она не заявит о себе в каком-то другом месте. Есть и другие подобные базы.

Криминальная преступность давно захлестнула жизнь многомиллионного города. Живя в десяти минутах ходьбы от станции метро, в людном месте, я, тем не менее, всегда встречаю дочку вечером, или провожаю ее подружек, засидевшихся у нас в гостях. Или, вообще, мы оставляем их у себя ночевать. Как-то так спокойней…

* * *

Где-то и когда-то очень давно я прочитала это высказывание о чеховских персонажах, но фраза критика запомнилась: «Сидят мужики в пиджаках и просто разговаривают. И, кажется, что ничего не происходит. А в это время происходит жизнь»…

Как удивительно точно подмечено. За разговорами, завтраками и обедами, за повседневными заботами – о детях, о хлебе насущном, о семье, работе или учебе да мало ли еще о чем – проистекает наша жизнь.

«Проходит жизнь, проходит жизнь, как ветерок по полю ржи»… И ничего в ней особенного, героического не происходит. Она обычна. Привычна своей каждодневной обыденностью. И для чего мы приходим в этот мир? Чтобы подтвердить своим существованием в нем этот извечный круговорот вещей в природе? И впору вторить за тремя чеховскими сестрами: «Кажется, еще немного, и мы узнаем, зачем мы живем, зачем страдаем… Если бы знать, если бы знать!»

Если бы знать…То, может, хотя бы соломку подстелил в том месте, где суждено споткнуться? И не однажды… Ведь жизнь – это не прямой телеграфный столб. Даже, чтобы карабкаться по нему, такому ровному и гладкому вверх, специалистам-монтажникам нужно промышленное обмундирование – своеобразные «когти»…

Этот путь отнюдь не гладок и не ровен. И всегда вверх (мое ощущение, так как помимо вертикали есть еще и – горизонталь). Как бы ты не удивлялся потом, что истины, которые будешь открывать и постигать на этом извечном пути, оказывается, уже давным-давно открыты другими. А мы даже «спецобмундированием» не запаслись, карабкаясь и спотыкаясь. Ах, если бы знать…

«Вы так похожи на эту актрису, забыл, как ее»… Сколько раз по жизни слышала эту дешевую уловку от желающих познакомиться, которая им почему-то казалась верхом оригинальности и комплиментарности. Но я ни на кого не хотела быть похожей. Я хотела быть похожей на саму себя. Как, впрочем, и оставаться собой.

Казалось бы, ну что в этом такого особенного – просто оставаться собой? Живи себе и здравствуй в своем мироощущении. И вдруг оказывается, что есть столько всего: обстоятельств, людей, социума, которые, кажется, только и существуют для того, чтобы тебя сломать и слепить из тебя человека-флюгера. Сколько встречала по жизни подобных «флюгеров», всегда держащих нос по ветру, ненавидящих инакомыслящих и желающих других уподобить себе – марионеточной фигурке, вертящейся во все стороны и меняющей свои взгляды и убеждения со скоростью ветра. Ну, это так сказать, активные, воинствующие представители этого племени. А сколько пассива – просто плывущих по течению, потому что так просто удобней жить.

«Неужели я говорил когда-то все эти красивые и правильные слова? Да просто молодой был тогда и дурак. Вот и всё. С волками жить: по-волчьи выть», – скажет отнюдь не агрессивный, образованный и весьма даже благообразный иной индивид средних лет с потухшим взглядом.

«Вот и всё». А взгляд-то потух. А ведь еще не вечер…

Да, жизнь – не телеграфный столб. И человек в ней движется не по прямой линии из пункта «А» до пункта «Б», а по очень извилистой дорожке. Дорожке, требующей от нас невероятной, порой – акробатической гибкости канатоходца без страховки. Потому что жизнь – это всегда «без страховки».

Жизнь, в то же время, и – лабиринт, сотканный из бесконечных компромиссов, блуждая по которому мы попадаем не только в предполагаемые, но и весьма неожиданные обстоятельства, ставящие нас всегда перед выбором: «Пойти налево» или «свернуть направо»?

Просто есть грань, переступая которую мы изменяем себе. А это – всегда регресс и плевок в собственную душу. А плевать в нее очень не желательно. Потому что она это обязательно запомнит, чтобы однажды напомнить. Хотя бы «пожухлым» раньше времени взором или угрызениями совести…

Какие красивые слова из песни: «Не стоит прогибаться под изменчивый мир – пусть лучше он прогнется под нас». Но это, конечно, из серии гипотетических пожеланий: вряд ли этот мир когда-то прогнется под нас…

Недавно я в интернете наткнулась на один тест. Тест на определение психологического возраста. Шутки или интереса ради, ответив на все вопросы анкеты, выяснила, что мне, оказывается, «сорок лет». А «в сорок лет всё только начинается», как говорилось в одном кинофильме…

Это только в молодости кажется, что счастье – синоним любви. А, оказывается, у счастья столько оттенков: гораздо больше, чем колеров в цветах радуги… И только от твоего мироощущения зависит, сможешь ли ты их разглядеть.

Когда-то однажды я прочитала: «Ну, и куда потом деваются роковые красавицы? Да они просто выходят замуж и становятся обыкновенными женщинами». Но почему-то эта фраза запомнилась.

Может, потому, что я еще помню присказку, которую так часто повторяла моя мама – мама трех дочерей: выйти замуж не напасть, лишь бы замужем не пропасть? Или – еще высказывание современного сатирика о красивой женщине: «У нее одно достоинство – она не бывает счастливой. У нее один недостаток – ею нельзя наслаждаться одному»?

Когда сегодня я думаю сразу о пятерых: нас трех сестрах и двух дяди Мишиных дочках – таких всех разных представителях женского сословия в нашем роду… Я невольно вспоминаю рассуждения классика о счастливых и несчастливых семьях. По моему внутреннему ощущению, на всех нас пятерых лежит некий отсвет той большой и роковой любовной искры, связавшей когда-то дедушку Тихона и бабушку Александру. А поскольку именно меня назвали в честь бабушки-красавицы и только я одна из всех похожа на деда, то, возможно, поэтому до меня, более всех остальных, и «долетело» этих искр? Не знаю, не знаю… Но так я ощущаю.

Когда сегодня уже наши дети строят свою жизнь, я всем им желаю счастья и любви. Но только без всяких там отсветов роковости… Ведь жизнь такая длинная, она кончается не завтра.

И сегодня уже им самим надо искать в ней свои ориентиры, как искала их я с сестрами, взрослея. Но я знаю, что они не станут слушать просто слова, как бы красиво они не звучали, если не почувствуют стоящего за ними поступка…

И что я могу им сказать? Совсем немного: всегда оставаться собою, чтобы не потеряться в этом мире. И помнить, что наше настоящее проистекает из прошлого. А потому жизнь – не «черновик», который можно скомкать и выбросить. Еще – не позволять плевать себе в душу кому бы то ни было. Впрочем, это и так понятно, потому что всегда вызывает в нас противодействие. Главное, не плевать в нее себе самому. А еще – не позволять о себя никому вытирать ноги, потому как не коврик…

Если меня, положим, ударят «по одной щеке», я в драку не полезу. Но и вторую щеку подставлять не буду. Просто отойду в сторону.

И еще я не выношу суеты ни в чем. Может быть, потому, что уже знаю эту житейскую мудрость: «у черепахи столько же шансов дойти до финиша первой, как и у зайца»? Или потому, что помню один из многих интеллигентских постулатов моего любимого писателя, который гласит: «они не суетны», адресуя их воспитанным людям?

Считается, что без любознательности просто не может быть журналиста. У меня эта, насущно-необходимая в профессии черта, так тесно переплетена с человеческой, что я никогда не знаю, где заканчивается одна и начинается другая. Может быть, поэтому я не устаю задавать себе и другим этот извечный вопрос: почему? К какой бы области жизни это не относилось.

Я не люблю, когда мне кто-то хочет навязать именно свою «истину в последней инстанции». Мне больше нравится ощущение, когда истина где-то рядом… Но до нее еще надо добраться, докопаться. Я не люблю «точку» в конце повествования, а предпочитаю многоточие. Многоточие открытого финала с его многовариантностью и непредсказуемостью жизни.

А еще я люблю созерцать… Мне нравится это состояние, когда ум, как бы, «выключен». И ты погружаешься в Некое Нечто, постигая этот мир через чувственное восприятие происходящего… В этом мире так много разного, что мы осязаем отнюдь не логикой или рассудочной памятью. А хотя бы, например, памятью сердца и души. Она ведь совсем иная. Разве не так? И погружаясь в нее, я могу путешествовать по ее волнам …

…Вот я вижу, как маленькая девочка крепко спит. Ее будит папа: «Котенок, просыпайся. Уже пора вставать».

(Котенок – прозвище, придуманное мне папой. У всех нас – трех сестер в детстве были такие ласковые имена, которые он нам придумал. Имена – как домашние платьица. Только для своих. Только для внутрисемейного обихода).

…Или вот еще: я открываю глаза после наркоза, медленно возвращаясь в реальность, и отчетливо слышу: «У вас родилась девочка… Вес – три килограмма»…

…Или вот: я лицом утопаю в этой невозможной красоте – цветении суданской розы, улавливая едва ощутимый аромат, и чувствую под пальцами упругие стебли и сочные зеленые листья, пачкая свой орган обоняния желтой пыльцой…

Или… Да мало ли еще таких подобных «или», которые не поддаются сухой логической расшифровке…

Будем воспринимать это просто как данность, зачем-то подаренную нам свыше – обостренное чувственное восприятие. Думаю, многие обладают этим даром. Но более всего, мне кажется, это относится к людям творческих профессий: художникам, артистам, писателям, поэтам – этим вечным созерцателям…

Может быть, поэтому я не рассудочным умом, а абсолютно по наитию, только «нутром» – а значит сердцем и душой – воспринимаю эти поэтические строки, написанные женщиной, с которой я никогда не была знакома, но которые почему-то так близки мне:

 
Осенняя тоска всепониманья
Пускай минует и простит меня.
Как мне вернуть счастливое незнанье
Далекого мифического дня,
Когда все было розово и пусто…
И женщина с торжественным лицом
Нашла меня под утренним, капустным
Счастливым и заплаканным листом.
 

Мама, где ты?