Текст книги "Нельсон. Морские рассказы"

Именно на тех подшипниках, которые он нашёл в нерабочем состоянии. С ними что-то было не так. Надо было их вскрывать и смотреть, что же с ними не так.

Как говорится в хирургии, только вскрытие покажет. А когда это было делать? Аверин пока ещё не знал. Потому что надо было ознакомиться и с сепараторами, и с остальными дизель-генераторами, прочитать все бумаги, облазить машинное отделение, проверить топливные танки.

Дел навалилось сразу валом, так что поспать у него после вахты так и не получилось.

К обеду уже подошли к порту и бросили якорь. Тут же подошли плашкоуты, на которые из трюмов начали выгружать груз.

Портовые грузчики работали быстро. Их привозили на больших буксирах, которые забирали гружёные баржи и уходили с ними в порт. Работа у них шла спорно, потому что все береговые ребята были привычные к таким рейдовым выгрузкам. Погода была хорошая. Только небольшая зыбь с океана немного раскачивала судно.

В шестнадцать часов Аверин вновь заступил на вахту. Моторист ходил, как король, видно было, что его уже ничего не заставишь делать. Он всем своим видом показывал свою независимость, несмотря на утреннее внушение.

Да что? Орать на него, что ли, или морду бить? «Да ходи ты, как хочешь, хоть на голове», – махнул рукой на «забастовщика» Аверин.

Он нашёл какую-то старую телогрейку и сделал из неё налокотники и наколенники. Это для того, чтобы колени и локти остались более-менее целыми, пока он на коленях в позе «зю» ползал у картера динамки. А то плиты-то железные, и углы у них везде острые.

А сколько Аверину перед этой динамкой по этим плитам предстоит лазать и ползать, он даже себе ещё не представлял.

Он встал в позу «зю» перед динамкой и принялся выкатывать один из рамовых подшипников.

Чуть что, он звал своего неслуха:

– Васька! Иди сюда! – благо главный двигатель стоит, а остальные два дизель-генератора работают на другой стороне.

Тот, несмотря на свой независимый вид, сразу же подбегал к Аверину:

– Чё надо?

Видя его полную готовность, Аверин кивал ему на рычаг валоповоротки:

– Крути вал.

Васька с большой неохотой, но подчинялся своему начальнику и крутил валоповороткой вал.

Аверин выкатил первый вкладыш и осмотрел его.

Вкладыши были баббитовые. А в этом вкладыше, который он сейчас выкатил, надо было сделать разделку выкрашиваний, наплавку их и шабровку. На шейке вала тоже были задиры и натяги. Аверин установил в картер микрометр на магнитной приставке и проверил геометрию шейки вала.

Она была далека от идеальной. Теперь Аверин понял, почему выкрашиваются подшипники.

Он взял шлифовальный камень и начал приводить шейку в порядок. Потом уже обработанные места шлифовал мелкой наждачкой с маслом. После каждой манипуляции он проводил необходимые замеры той же магнитной приставкой. Васька теперь ему был первым помощником.

Но только после каждой вахты он жаловался, что третий его задолбал и что руки у него вообще отсохли.

Так что с одной шейкой Аверин промучился больше недели.

А распорядок дня у него был такой.

В четыре утра он заступал на вахту, падал на карачки перед этим ненаглядным дизель-генератором, шлифовал шейку и подгонял по ней и по фальшвалу, который изготовил для него токарь, вкладыш.

Но без сварщика, который бы наплавил баббитом вкладыши, Аверину было никуда не деться.

Звали этого сварщика Рафик Бабаян. Он говорил по-русски с каким-то очень специфичным акцентом. Ну, армянин, что с него взять. Но был он очень гордый и независимый. Он каждый раз подчеркивал то, что старший механик его очень сильно уважает и ценит.

На Аверина, как на третьего механика, этому сварщику было абсолютно наплевать. Ему вообще было всё безразлично. Что Аверин делал у динамки, как он это делал – ему было глубоко по барабану. Ведь приказа старшего механика не было, чтобы помогать третьему механику. Бывало, что он и днями не подходил к работающему Аверину.

При встрече он его практически не узнавал, только так, здоровался через плечо, гордо кивнув головой в ответ на приветствие, как будто Аверина вообще не было.

«Ну а мне что? Целоваться с ним, что ли?» – подумал Аверин после первой такой встречи и в дальнейшем просто решил не реагировать на такое отношение к себе.

Он решил для себя: «Я делаю своё дело, а он – своё».

Но если Аверину что-то было надо сделать, то он уже не обращался к сварщику за помощью, а шёл прямо к стармеху:

– Мне нужен сварщик, чтобы он мне наплавил баббит на подшипнике, – ставил он в известность стармеха.

Стармех почему-то всегда был в курсе всех дел, совершаемых с дизель-генератором, и поэтому давал приказания и токарю, и сварщику, чтобы они помогали Аверину.

После наплавки баббита Аверин брал фальшвал, который токарь нашел в ЗИПе дизель-генераторов и проточил под нужный размер. На этом фальшвале он притирал вкладыши, доводя их до нужного размера и стараясь сделать максимальную прилегаемость вкладыша к шейке коленвала, как того требовали многочисленные правила и рекомендации.

В итоге после первой недели он всё-таки собрал первый подшипник.

Когда после сборки подшипника Васька прокрутил вал, и он вращался легче, чем привыкли его руки, то от удовольствия, что они сделали такую работу, он протанцевал от радости у маховика динамки.

И в самом деле коленвал стал крутиться намного легче.

Вот тогда Аверин уже принялся и за второй подшипник.

Со вторым подшипником была точно такая же история. Но работать с ним было уже легче, потому что Васька понял, что Аверин не просто какой-то там дурак, а нормальный упёртый механик, что он всё-равно добьется того, что наметил. Что не надо перед ним выделываться и посылать его подальше.

Он, видя трудолюбие Аверина, и то, что тот, не жалея ни времени, ни сил, проводил около дизель-генератора всё рабочее и нерабочее время, стал относиться к Аверину по-другому. Он уже не ставил себя королём, а просто выполнял все приказы своего механика. Редкие, но те, где без его помощи Аверину было не справиться.

Аверин почти не вылезал из машинного отделения. Работал с четырёх до восьми утра на вахте, потом шёл завтракать, и с полдевятого до двенадцати дня снова крутился около дизель-генератора, а потом обедал. После обеда полчаса отдыхал и уже с часу дня до шестнадцати опять работал. Потом в шестнадцать снова заступал на вахту и всю вахту опять работал.

Но уже после восьми вечера силы его покидали, он ужинал и падал спать до полчетвёртого утра.

Хорошо, что на вахте не надо было смотреть за главным двигателем. Шла выгрузка судна. В работе были только два дизель-генератора, которые и обеспечивали эту выгрузку и за которыми постоянно присматривал Васька. Он и топливо катал в расходные цистерны, и масло везде контролировал, если надо, а то и добавлял его.

Он нёс свою вахту добросовестного моториста. При сдаче вахты всегда все температуры были в норме, в машине было чисто, льяла сухие и все журналы заполнены.

Вот так прошла первая неделя. Примерно так же прошла и вторая. Во время этих двух с лишним недель произошла полная выгрузка судна от генерального груза, который был привезен в Усть-Камчатск, и он стал загружаться лесом.

Все были довольны, потому что судно должно было пойти на Японию.

В Японии Аверин был очень-очень давно, ещё курсантом в училище. А вот работая в Камчатском пароходстве почти два года, он ещё ни разу не был за границей. И ему очень хотелось попасть туда.

Но сейчас Аверину было не до того, Япония – не Япония, а у него была только одна задача: как бы довести до ума этот дизель-генератор и завести его.

На остальные механизмы сил не хватало. Ими занимался только Васька. Он, воистину, был прирождённый механик. Он просто чувствовал каждый механизм и постоянно обеспечивал его работоспособность.

А так как была уже почти середина декабря, и морозы в этом районе наступили почему-то «неожиданно», это осложнило нахождение судна во льдах Камчатского залива.

В этом районе в этом году было даже холоднее, чем обычно.

Обычно в декабре Камчатский залив ещё не замерзает, а сейчас лёд образовывался на глазах. На палубе по утрам было минус 12—15 градусов. Лед становился всё толще и толще, баржам с лесом приходилось всё труднее и труднее подходить к судну.

Работало два дизель-генератора, и этого вполне хватало на выгрузку. Ночами Аверин иногда останавливал их по очереди, чтобы сделать небольшие профилактические работы. Третий дизель-генератор, с которым он занимался, он думал запустить только к концу выгрузки.

После трёх недель работа с подшипниками подошла к концу.

Аверин подогнал их по шейкам вала. Шейки зашлифовал, убрав кое-где конусность, а кое-где и бочкообразность.

Когда он в первый раз попробовал запустить дизель-генератор, тот легко запустился, но Аверину показалось, что он работает как-то не так. Он снял «гребёнки» – и оказалось, что давление сгорания только чуть-чуть больше давления сжатия.

То есть ко всему прочему и углы опережения подачи топлива были сбиты. Это, наверное, кто-то из наиумнейших таким образом хотел снизить нагрузку на рамовые подшипники. Необходимо было проверять углы опережения подачи топлива и регулировать их.

Опережение должно было быть около двадцати градусов, а здесь было градусов восемь-десять, не больше. Пришлось перебивать углы.

Васька тут уже Аверину помогал на совесть. Для него такая работа была новинкой, и он впитывал в себя все её нюансы.

***

После этого рейса Васька списался с судна, подготовился к поступлению в ДВВИМУ, которое и закончил через пять лет, правда, заочно.

И ещё раз в жизни судьба свела Аверина с ним в одном из портов Арабских Эмиратов, где тот был старшим механиком на одном из контейнеровозов, который стоял рядом с контейнеровозом Аверина.

Васька зашёл проконсультироваться на ближайшее судно, где был русский стармех, можно ли смешивать масла разных фирм, но увидев Аверина, он схватил его в свои объятья и долго не отпускал, тиская его от радости.

Аверин его сразу-то и не узнал, и даже стал возмущаться, что это его так бесцеремонно тискают. Но тут тискающий и радостный мужик с небольшой бородкой напомнил ему о «Камчатсклесе» и злополучных подшипниках. Вот только тогда Аверин и узнал в этом экспансивном мужике с бородкой своего прежнего моториста Ваську.

Тогда они провели замечательный вечер в воспоминаниях о молодости у Аверина в каюте.

А наутро контейнеровоз Василия Николаевича снимался на Суэцкий канал, а «Синар» Аверина – на Индию.

***

Видя увлечённость такой сложной работой своего третьего механика, Васька как-то и сам заразился ею.

Иной раз к ним приходил токарь, мужик лет под пятьдесят. Он, глядя на старания Аверина, пытался помочь ему советом, а где и делом. Он очень много сделал для ремонта подшипников токарных работ, хотя второй механик сильно загружал его работой по своему заведованию. Но тот всегда выбирал свободное время, чтобы помочь Аверину в его потугах реанимировать затухший дизель-генератор.

Аверин ни перед кем не лебезил, ни у кого ничего не выпрашивал, старался делать всё сам. Руки были уже содраны, все в мазуте по самые локти. На коленях и локтях, несмотря на ватные наколенники и налокотники, которые он уже поменял несколько раз, были кровавые мозоли, локти были стёрты чуть ли не до крови.

На создание таких защит токарь ему всегда находил старые телогрейки и сам помогал ему шить наколенники и налокотники, для того чтобы он не сбивал их и дальше.

Когда, после регулировки углов опережения подачи топлива на топливных насосах, дизель-генератор запустился, и Аверин взял его под нагрузку, то он сразу увидел плоды своего труда. Дизель работал ровно, плавно, без вибрации, с нормальными температурами выхлопных газов, а не как раньше, с перегревом.

Сначала Аверин гонял его часа два. После этого останавливал. Каждые полчаса проверял, греются подшипники или нет. Подшипники не грелись, грохота никакого не было.

Каким образом он это сделал – он и сам до сих пор не мог понять. Это же была очень сложная работа, которая должна была быть сделана только в заводских условиях, с выемкой коленчатого вала.

А если такую работу делали японцы, то они приносили с собой специальный станок и выгоняли из машинного отделения всю вахту, чтобы никто не подглядывал, как делается эта работа. Они ставили станок в картер и протачивали шейку вала.

Но Аверин всё это сделал вручную. Как это у него всё получилось, он даже и сам не знал. Наверное, помогли лекции профессора Меграбова в училище, которому этот экзамен по судоремонту он сдал на отлично. Хотя максимальной отметкой за такие знания у профессора была четвёрка. Редко кого он оценивал на пять.

Рафик Бабаян – он всё это время строил Аверину какие-нибудь козы.

У него всегда были причина, почему он не может ему что-то приварить или что-то наплавить. Аверин постоянно бегал жаловаться на него к стармеху. И только после приказов деда он с неохотой начинал делать работы для него. Но что бы он ни делал, всё было высочайшего качества.

Иногда, когда у Рафика было плохое настроение, дед его почти что уговаривал:

– Помоги третьему. Видишь, как он старается.

Как будто этот дизель-генератор был полнейшей собственностью Аверина, а не принадлежал судну и старшему механику, который лично отвечал за его состояние, согласно всем требованиям Устава Министерства морского флота СССР.

Иной раз Аверин слышал за своей спиной смешки и шуточки: мол, паши, паши. Дураков работа любит.

Но когда дизель-генератор отработал два часа, а потом ещё и три часа, отношение машинной команды к Аверину стало меняться.

Даже после вахты второй механик задерживался на несколько минут, чтобы перекинуться с Авериным парой слов.

После каждого испытания дизель-генератора Аверин делал ему осмотр. И, что его очень радовало, так это то, что он работал без сбоев.

Баббит в подшипниках не плавился, как прежде, подшипники не грелись, и температура по цилиндрам была в норме. Дизель не дымил и работал ровнее самых чувствительных часов на свете.

Вал работал без перегревов. Дизель-генератор не трясся, а после регулировки углов опережения подачи топлива и снятия индикаторных диаграмм давление сгорания было ровным по всем цилиндрам.

Тут Аверин полностью почувствовал, что подтрунивать над ним перестали не только мотористы, а и матросы. Даже в кают-компании все штурмана стали с ним стали разговаривать уважительно.

Для достижения всего этого Васька очень сильно помог Аверину.

Когда Аверин был занят подшипниками, Васька взял и подергал все форсунки, опрессовал их и поставил на них новые распылители, а которые можно было – то и притёр их.

Аверин Ваське был премного благодарен, что тот от всей души помогал ему, а не по приказу. Он заразил его своей кипучей деятельностью.

Потом оказалось – Васька был самый душевный человек. Он просто был зол на предыдущего третьего механика, который несколько раз даже по морде ему врезал за то, что Васька тому не подчинялся. Вот он, со злости на предыдущего третьего механика, прежнюю злобу и выкатывал на Аверина.

Всякое бывает в жизни. Но когда Васька увидел, что всё нормально и с Авериным, и с работой, то он был полностью на стороне своего третьего механика.

После того, как дизель-генератор был обкатан и отработал двенадцать часов, пришел стармех. Своим «опытным» взглядом он оценил работу Аверина, прощупал все подшипники, послушал работу дизеля – и поблагодарил третьего механика, пожав ему руку в присутствии всей машинной команды. Всё это было так картинно и напыщенно… Но Аверину ничего более не оставалось, как пожать руку деда в ответ и поблагодарить за оказанное доверие.

Если Аверину было двадцать шесть лет, то «деду» было около тридцати, но строил он из себя суперопытного специалиста.

***

Если у Аверина было высшее образование после ДВВИМУ, то у старшего механика была только средняя Сахалинская мореходка, и ещё первый курс в Вышке заочно. Но при всём том он всячески хотел подчеркнуть, что, несмотря на высшее образование Аверина, он всё равно был умнее и опытнее того. Что у него власть, и он может распоряжаться подчинёнными ему одиннадцатью членами экипажа.

Да. Ребята в эти мореходки поступали после восьми классов в возрасте четырнадцати лет. А те, кто закончил десять классов, поступали в высшие мореходные училища только после десяти классов, то есть после семнадцати лет.

За пять лет обучения эти мальчики в средних мореходках получали рабочие дипломы механиков, так же, как и те, кто поступал в Вышку, если нарабатывали плавательский ценз за период обучения.

Они начинали неблагодарную работу четвертых механиков в девятнадцать лет и слёту проходили все должности механиков раньше тех, кто поступал в Вышки.

Из ДВВИМУ пацаны выпускались в возрасте двадцати двух – двадцати трёх лет, а из средних мореходок – в девятнадцать. То есть они имели фору в три-четыре года, за которую и успевали пройти должности четвёртого, третьего, а иногда и второго механиков. И в то время, когда у некоторых уже был пуп в мазуте и они познали «прелести» работы механиком, курсанты Вышек ещё грызли гранит науки и выпускались из училища только в должности четвёртого механика.

Поэтому старший механик был только чуть-чуть старше Аверина.

Но был один нюанс для механиков, закончивших средние мореходки. Они должны были иметь высшее образование на момент занятия должности старшего механика.

Но был ещё и другой нюанс. Чтобы стать старшим механиком, достаточно было поступить в Вышку и учиться там заочно, хотя бы на первом курсе. В таком положении и был старший механик, которого все на судне называли дедом.

***

Ну, если ты такой опытный человек и тебе так хочется – флаг тебе в руки, пожалуйста. Действуй! Работай! Докладывай в пароходство, что дизель-генератор №2 отремонтирован и готов к дальнейшей эксплуатации. Пусть об этом все знают, какой ты опытный старший механик. Аверин был не против этого.

На собрании в токарке по поводу ремонта динамки он просто пожал руку деду. Хорошо, что тот хоть что-то оценил. Особых торжеств, естественно, не было, они были только у Аверина в душе. Дед объявил всей машинной команде, что за работой дизель-генератора №2 должен быть особый контроль, и за это все, особенно вахта, будут отвечать головой, а механики – дипломом, в котором, при нарушении его приказа, может появиться и дырка.

Когда погрузка леса закончилась, то судно должно было сняться на Петропавловск-Камчатский, чтобы его оформили власти и разрешили выход за границу.

Но не тут-то было. Лёд в течение этих трёх недель, что судно простояло в Усть-Камчатске после выгрузки генерального груза и загрузки лесом, образовался такой толстый, что практически невозможно было оттуда выйти. Хоть судно и было ледового класса, но при попытке покинуть рейд порта оно еле-еле шло в этих льдах.

Судно иной раз проходило за сутки не больше пяти или десяти миль, что было вообще кошмаром.

Если по чистой воде время перехода от Усть-Камчатска до Петропавловска занимало около тридцати шести часов, то тут на этот переход было потрачено почти двенадцать дней.

Однажды, когда судно застряло во льдах, и температура воздуха была минус 20 градусов, с сильным ветром, капитану взбрендило объявить шлюпочную тревогу.

Аверин, как третий механик, был ответственным за запуск дизелей в спасательных шлюпках, и он побежал в шлюпку запускать на ней двигатель.

По шлюпочной тревоге – его место было в шлюпке. Он должен был запустить двигатель шлюпки до его посадки на воду. Вахтенный моторист Васька должен был во всём этом всегда помогать ему.

Но аккумулятор, естественно, не смог провернуть шлюпочный дизель при такой температуре. Электромеханик, лучший друг деда, почему-то «забыл» приготовить его к сильным морозам.

Тогда Аверин с Васькой стали проворачивать его вручную, но лопнула приводная цепь, а коленвал так и не сдвинулся с места, то есть застыл в картере вместе с маслом. То ли вода была в картере, то ли чёрт его знает что. Но в итоге дизель не запустился.

При разборе «полётов» после тревоги капитан сказал, что если дизель не будет заводиться, то он третьему механику объявит строгий выговор за плохое техническое состояние механического оборудования шлюпки и неподдержание его в должном состоянии.

Это, конечно, было серьёзное наказание, потому что если произойдёт ещё что-нибудь такое, то Аверину грозила дырка в талоне, понижение в должности, лишение тринадцатой зарплаты и ещё много и много неприятностей. Короче, наказаний было много, чтобы заставить его работать.

Но он же не отказывался работать. У него просто не было времени и сил, чтобы совместить работу с дизель-генератором и шлюпкой. Все это знали, особенно старший механик. Но все скромно промолчали на замечания капитана. А Аверину был сделан хоть и устный, но втык.

Капитан назначил следующую тревогу уже через день. Судно по-прежнему пробивалось сквозь льды Камчатского залива. Вокруг были заторошенные льды и ни одного просвета чистой воды.

Когда все уже знали, что тревога будет срочно и неожиданно проведена через день в шестнадцать часов, то Аверин в день обозначенной тревоги с утра прокинул паровой шланг в шлюпку и нагрел двигатель. А когда в шестнадцать часов прозвучал сигнал шлюпочной тревоги, то он быстренько побежал в шлюпку и завел дизель. Электромеханик перед этим зарядил аккумулятор. Так что дизель завелся легко, с пол-оборота.

Окружающая температура воздуха была минус 20 градусов. Вокруг лёд до метра толщиной, пароход стоит, зажатый во льдах, все кутаются от пронизывающего ветра в телогрейки или тулупы, а спасательная группа спускает шлюпку на лёд с работающим дизелем.

Воды поблизости и в помине нет, даже за горизонтом.

А так как дизель имеет забортное водяное охлаждение, то долго его гонять без воды нельзя, потому что он без охлаждения может заклинить. Тем более что он был нагрет до рабочих температур паром. Наблюдая за термометром двигателя, во избежание перегрева дизеля, Аверин взял и остановил его, когда шлюпка немного не дошла до льда. Ему тут же стали кричать:

– Почему двигатель заглох, туда твою, сюда?! Немедленно завести его! Мать твою перемать! Он должен работать!

Понятно, что мотор должен был выключаться только тогда, когда шлюпку уже поставят обратно в рабочее положение на шлюпбалку.

Но Аверин его выключил без согласования с начальством немного раньше.

Поэтому после второй тревоги Аверину тоже сделали не выговор, а уже строгое предупреждение. Не благодарность за то, что он завел дизель в минусовых температурах, а предупреждение за то, что он не соблюдал правила эксплуатации спасательных шлюпок.

Но Аверин как-то это спокойно пережил.

Почти две недели судно шло назад до Петропавловска-Камчатского. Перед Питером льда уже не было, и последние шестьдесят миль судно прошло по чистой воде.

После того, как был брошен якорь на рейде Петропавловска-Камчатского, были вызваны власти. Судно было срочно оформлено к выходу за границу и снялось на Японию.

Весь экипаж был из Петропавловска-Камчатского. Никто не успел ни съездить в город, ни повидать своих близких и родных. Даже не успели приехать жёны с подарками.

Две недели после того, как судно снялось на Питер, весь экипаж только и мечтал о встрече со своими родными. А тут – такой облом.

Бывало, засядут мужики в курилке и только и мечтают о том, как судно придёт в Питер. Все сошлись на мысли, что прийти надо поздно вечером, чтобы власти уже спали, и они для оформления приедут только утром. Так многие имели возможность съездить домой, хоть на несколько часов.

Но экономическая политика «экономистов» пароходства разрушила все мечты и ожидания судовых семьянинов.

После отхода все были злые и нервные. Лучше было никого не трогать и ни к кому не приставать. Можно было нарваться на крупные неприятности.

Портом назначения в Японии был Ниигата.

Переход прошёл спокойно. Хоть и была зима, это уже был конец декабря, но штормов не было. Циклоны, к счастью, миновали «Камчатсклес». Одни прошли перед ним, другие потом, когда он уже был в Ниигате.

Вот так, по спокойному морю, и прошёл этот переход до Ниигаты.

Судно простояло почти сутки на рейде, после чего его поставили к причалу. Но поставили его не в сам порт Ниигата, а в новый порт – Восточный порт. До центра Ниигаты было около двадцати километров. Порт только возводился, и вокруг не было ни жилья, ни магазинов.

После постановки к причалу сразу же началась выгрузка.

В работе могло быть уже три дизель-генератора. Но двух дизелей всегда хватало на выгрузку, и один из них теперь всегда был в резерве. Это очень радовало Аверина. На каждой своей вахте он с любовью обходил свои дизеля, постоянно прислушиваясь к их равномерной работе.

На советском флоте был закон, что в иностранном порту членам экипажа разрешается увольнение на берег. Группа увольняемых должна состоять из трёх человек: одного командира и двух рядовых. А так как до центра города было двадцать километров, то туда надо было ехать на автобусе. Многие от такой поездки за свой счёт отказались.

Зарплата у третьего механика была всего лишь 63 доллара в месяц. Это так называемые подфлажные. Значит, за рейс в десять дней Аверину полагалось получить 2500 иен. А билет на автобус до города стоил 350 иен только в одну сторону.

Бывалые моряки пришли к выводу: незачем ехать в город за такие деньги, лучше их сэкономить и в другом иностранном порту, при другом заходе, можно будет их потратить намного выгоднее.

Экипаж в основном был из моряков, которым было под сорок или за сорок лет. Капитану тоже было под сорок, а стармеху – под тридцать. Поэтому никто особо и не торопился на этот берег.

Ну а Аверину очень хотелось побывать там. Ему очень хотелось купить что-нибудь своей молодой жене на эти деньги.

Он понятия не имел, сколько будут стоить предполагаемые покупки, но ему надо было просто удрать с этого парохода.

Просто свалить на берег, чтобы развеяться или что-нибудь сделать такое… Но лишь бы выбраться отсюда, с этого корыта, которое ему уже порядком надоело.

Из желающих увольняться в этот день были только его моторист Васька и один из матросов. Помполит их проинструктировал, что они должны делать и куда идти. Развернул перед ними карту и показал, где остановка автобуса, которую на ней обозначил агент.

Вот так они и сошли на берег. Первым ощущением была – свобода. Потом – тишина. И – безлюдье. Они просто шли по земле, чёрт знает куда, но по ней.

Вокруг чистота, порядок. Ни заборов тебе, ничего такого, что являлось бы атрибутом советских портов. Куда идти – они и понятия не имели, хотя помполит всё обрисовал им на карте. Дороги все одинаковые, ровные, и все идут в разные стороны.

Куда идти? Хорошо, что они отошли недалеко, поэтому вернулись к борту судна и засыпали помполита вопросами:

– Куда идти-то?

– Ну, примерно туда, – помполит глянул на карту и махнул рукой в предполагаемом направлении, – идите туда.

Они и пошли туда, в ту сторону, куда указал помполит.

Но вдруг из машины, которая их догнала, высовывается японец и на английском спрашивает:

– Вы в город идёте?

– В город, – ответил ему Аверин тоже по-английски, который он почерпнул из пяти уроков по Бобровскому.

Японец, наверное, точно так же знал этот английский язык. Но из его невразумительной речи Аверин едва понял, что он предлагал им:

– Садитесь, садитесь, я вас довезу до проходной.

Они вообще-то не знали, куда именно им надо идти, где та проходная. А тут так повезло, что их до выхода из порта довезут. Отказываться не было резона, и поэтому они быстренько загрузились в машину японца.

Когда они сели в машину, японец дружелюбно улыбнулся и начал расспрашивать:

– Вы русские? – японец расплылся в улыбке.

– Да, мы русские, – пожал плечами Аверин.

– Откуда вы? – ещё более расплылся в улыбке японец.

– Вот с того парохода, с «Камчатсклеса», – Аверин указал ему на удаляющийся причал.

– Это очень хорошо! А я тоже работаю в порту. Я стивидор на этом же самом лесном причале, на который вы привезли лес. Мне нужно его складировать и возить из порта, – на ужасающем английском пытался он хоть что-то рассказать про выгрузку.

Аверин тоже был большущий «знаток» английского, поэтому половину из речи японца он, естественно, не понял. Он только смотрел на говорящего японца, как болван, и кивал головой в знак согласия.

Японец довёз их до проходной и остановился. Выходя из машины, он попросил:

– Подождите.

Они повиновались японцу и остались сидеть в машине. Через некоторое время к проходной подъехало такси.

При виде подъезжающего такси японец вышел из машины, открыл дверь у Аверина и жестами предложил выйти и сесть в подошедшее такси:

– Садитесь в такси и езжайте в город, – любезно предложил он, – такси отвезёт вас в центр города.

Что оставалось делать? Аверин махнул своим попутчикам рукой. Те тоже вышли из машины японца и пересели в такси. Аверин принялся ждать дальнейшего развития событий.

Потом японец обратился уже по-японски к таксисту и дал тому какую-то бумажку.

Аверин подумал: «Ну, наверное, он дал ему адрес, куда нас надо отвезти».

Таксист взял бумажку и поехал.

Но когда такси поехало, Аверин схватился за последние волосы на голове. Счётчик работал, как суперреактивный самолет, только циферки на нём и щёлкали.

Аверин уже посчитал так: триста пятьдесят иен он отложит себе в карман – это ему будет на обратный билет, а оставшиеся две с половиной тысячи иен – он отдаст таксисту.

На счётчике, когда таксист подъехал к центру города, было точно две с половиной тысячи иен. Аверин стал вытаскивать деньги из кармана, подумав: «Ладно, чёрт с ним, ребята в этом не виноваты, это я поддался на эту провокацию с такси. Поэтому сам за это и пострадаю. Ну, похожу, погуляю, посмотрю, пофотографирую».

Он прихватил с собой фотоаппарат. У него в то время был фотоаппарат «Зенит» с объективом «Гелиос», в который была заряжена чёрно-белая плёнка.