Текст книги "Нельсон. Морские рассказы"

– Бля… Суки… Вы где шляетесь? Так и сдохнуть можно, – откуда-то из-под слоя мазута неслись невразумительные междометия.

Тело еле-еле поднялось и, шатаясь, побрело к трапу. Мы, онемевшие от такой благодарности, только смотрели ему вслед. А оно, оставляя за собой дорожку мазута, стало карабкаться вверх по трапу.

Колян только вслед прокричал ему:

– Смотри, с трапа ещё не навернись!

Но тело Васильевича разразилось в ответ только благим матом.

Мы ещё немного постояли на причале, очистили от мазута выброску и разошлись по каютам.

Вот так и прошёл тот знаменитый вечер, когда мы спасали третьего механика и праздновали день рождения Вадима.

После того, как меня в семь часов поднял вахтенный моторист, проснулся и Колян. Он со стоном перевернулся на своей кровати:

– Ой, башка что-то болит! Просто раскалывается.

Хотя он с 0 до 4 стоял вахту, но вид у него был такой, как будто он вообще не спал:

– Не могу больше, – стонал Колян, – башка точно лопнет! Надо что-то выпить. Иначе – сдохну.

Он выбрался со стонами из своей кровати, вышел в коридор и постучался в соседнюю дверь, к Серёге. Слышалось, как тот вышел и недовольно бурчал:

– Чего надо? – слышно было, что Серёга очень недоволен.

– Надо вот. Голова болит, – заискивающе, со страдальческими нотками в голосе, канючил Колян.

После недолгого молчания донеслось:

– Сейчас.

Потом хлопнула дверь, и через мгновение разговор продолжился:

– Всё, иди, я тут занят, – уже более ласково сказал Серёга.

Колян ехидненько поинтересовался:

– Ну, и как работалось этой ноченькой?

Серёга, уже со смехом, выпроваживал не в меру любопытного Коляна:

– Иди уже, иди. Я тут ещё немного поработаю и приду на разводку. Если Степаныч что-нибудь спросит, то прикроешь меня, – уже просил он Коляна.

– Не боись! – бодренько ответил тот и через секунду уже просачивался в нашу каюту с початой бутылкой.

Он толканул меня:

– Вставай, – и гордо потряс добычей перед моим лицом.

Делать нечего. На работу всё равно бы пришлось вставать. Мы уселись за столом и посмеялись, как это Серёга умудрился «проработать» всю ночь.

Ну ладно, не наше это дело. Разлили водку по стаканам, морщась выпили и закусили вчерашними остывшими пельменями. После чего я стал собираться на работу.

Иван Степанович, поглядев на наши опухшие физиономии, изрёк:

– Чо? Уже успели нажраться? Смотрите у меня, чтобы сегодня работа была! После обеда будем начинать чистить ресивер, а пока идите и вскрывайте его! Подготовьте весь инструмент для чистки.

На судне стоял двигатель «Бурмейстер и Вайн». Ресивер продувочного воздуха у него представлял собой здоровущую бочку длиной во весь главный двигатель. С носовой стороны у неё была одна горловина с торца, а другая – в корме. Обе их надо было сейчас открыть, все они были закручены на болтах.

Вскрыть горловины не доставило особого труда. На каждой горловине было по двенадцать болтов. Открутили мы эти болты, притащили вёдра, скребки, робу и сели ждать, что же нам ещё скажет Иван Степанович. Лезть туда сейчас или не лезть, или сделать всё это после обеда? А лезть туда страшно не хотелось.

Двигатель, после закрытия на нём воды обогрева, ещё полностью не остыл. Потому что обогрев двигателя был закрыт только вечером. Обычно на стоянке температура на нём поддерживалась около шестидесяти градусов, а сейчас была ещё в пределах сорока.

Я засунул голову в открытую горловину. Ой-ё-ёй! Сколько грязи там было! Этой замазученной грязи там было достаточное количество. Ой-ой-ой! А с бодуна так неохота туда лезть.

Мы приготовили совки, скребки, вёдра. Взяли для себя отдельную старую робу, которую использовали только для этого дела. Она уже была выстирана и приготовлена для очередной чистки. Она хоть и была грязная и перемазанная, но все равно тело защитит. Притащили сапоги. Как раз на троих всё это и делили – на Коляна, на меня и на Серёгу. Ну, если мы начнём чистку после обеда. А если до обеда, то к этой работе был бы привлечён моторист с вахты четвёртого механика.

На разводке мы рассказали Ивану Степановичу о «травме», полученной вчера Вадимом.

Иван Степанович был человек с понятиями, поэтому он постучался к Вадиму в каюту и в полуоткрытую дверь сказал тому, чтобы Вадим сегодня отдыхал после своего дня рождения.

Сидим втроём в курилке, ждём дальнейших приказаний. Лезть в ресивер неохота.

Серёга предложил:

– Что это мы тут сидим? Пошли. На палубу выйдем. Воздухом подышим. Да и прохладнее там.

Выходим на палубу. Солнышко светит. Тепло. Ни ветерка. Хорошо!

Вдруг смотрим – мама родная! На наш борт поднимаются по трапу три девушки. Брюнетка, блондинка и такая рыжеватенькая пампушка.

Что надо этим девчонкам у нас на судне? Мы с интересом наблюдали за ними.

Девчонки скромненько поднялись на палубу и обратились к вахтенному матросу:

– Здравствуйте.

– Здравствуйте, девушки, – важно ответил вахтенный. Не часто это нашему Ваньке с Манзовки приходилось встречать таких прелестных созданий. Его от гордости прямо раздуло: – Чо это вы к нам пожаловали? – важность из него так и пёрла.

– Мы бы хотели увидеть старшего механика, – скромно произнесла одна из девчонок, первой поднявшаяся на палубу.

– Но его сейчас нет на судне. Он уехал во Владивосток, – так же важно произнес Ванька.

– Тогда нам нужен тот механик, который его заменяет, – не отставали от вахтенного девушки.

– Это у нас второй механик, – с той же важностью выдал матрос, – вот он-то сейчас и здесь.

Потом огляделся по сторонам и увидел наши любопытные физиономии.

– Лёха, – крикнул он в нашу сторону, – отведи-ка девчонок ко второму механику!

Я тут же услужливо подскочил к визитёрам:

– Пойдёмте, девушки. Я покажу вам дорогу ко второму механику.

Я вошёл в дверь надстройки, поднялся по небольшому трапу вверх на одну палубу и прошёл к каюте второго механика. Девчонки следовали за мной. Постучался в открытую дверь и осторожно спросил:

– Иван Степанович, вот девчонки пришли к нам. И очень хотят вас видеть.

Из глубины каюты раздался голос Ивана Степановича:

– Да? Ну пусть тогда заходят, – и вышел к двери.

Иван Степанович был невысокого роста. Если у меня было метр семьдесят, то он был на полголовы ниже меня. Маленький, кругленький, толстенький, лысенький, такой весь из себя как шарик. Он катался по машине и всё знал про неё, родную. До малейшего винтика. Если к нему обратишься с любым вопросом, то он на всё давал исчерпывающие ответы. Машину он знал полностью.

Своим особенным взглядом механика, которым определяют готовность механизмов к работе, он окинул девчонок:

– Ну и что вы, девушки, хотите, поработать, что ли?

Самая бойкая из них – брюнетка – говорит:

– Вы знаете, мы студентки кораблестроительного факультета политехнического института, который находится во Владивостоке. У нас сейчас началась практика.

Иван Степанович внимательно смотрел на девчонок, но когда он увидел мою любопытную физиономию, то скомандовал:

– Лёха, ну-ка – исчезни! – а потом уже вежливо продолжал девчонкам, – А вы, девушки, проходите, садитесь. Сейчас мы с вами побеседуем и решим все ваши вопросы.

Я вышел, а девчонки прошли в каюту и сели на указанный им диванчик. Каюта второго механика тоже была не ахти какая огромная. Но всё равно там можно было хоть спокойно разойтись трём человекам.

Я вышел в коридор, но из любопытства остался стоять около двери.

По морской традиции, моряки двери в каюту никогда не закрывают. Ни в море, ни на стоянке, если они находятся на судне. Это потом уже стали закрывать все двери, когда в море появились пираты, а в портах – воры. А тогда, в те спокойные советские времена, двери в каютах вообще ни у кого не закрывались.

Проснулся – дверь открыл, значит, можно заходить. Если дверь закрыта – значит, спишь или на берегу: не заходи. Дверь в каюте Ивана Степановича оставалась открытой. Поэтому я сделал вид, что вышел, но сам остался около двери, чтобы послушать процесс развития дальнейших событий.

Одна из них – по голосу брюнетка – обратилась к Ивану Степановичу:

– У нас сейчас началась практика.

– Ну, и что же это за практика такая для девушек? – послышался вкрадчивый голосок Ивана Степановича. Как будто это кот мурлыкал после съеденной сметаны. – А бумаги об этой практике у вас есть?

– Да, вот они, – послышался шорох разворачиваемых листов бумаги. – Практика у нас на целый месяц, – продолжала брюнетка, – вот и направили нас из пароходства к вам. Вот наши паспорта, вот направление, что мы направляемся из пароходства к вам на практику.

– Ну да. Да-да-да, – послышался скрежет пальцев по коже. Иван Степанович всегда так зверски чесал лысину, когда начинал интенсивно думать о пришедшей проблеме, которую надо было срочно решить.

Он что-то мычал и ходил по каюте, а потом и говорит:

– Девушки, но вы, вообще-то, знаете, что такое море? Ну как же вы на месяц пойдете с нами в рейс? Это же будут шторма, морская болезнь, нехватка воды. Да мало ли что может произойти в море? Может быть и кораблекрушение.

Брюнеточка таким же хитрым голосом ему отвечает:

– Так вы знаете, может быть, мы с вами как-то договоримся об этом, чтобы избежать таких приключений? Вы нам напишите, что мы эту практику тут у вас проходили, а мы тогда в рейс и не пойдём.

– Каким образом вы это себе представляете? – уже не на шутку возбуждённо спросил Иван Степанович. – Вы же должны отработать свою практику!

– А вы напишите нам такую бумагу, что мы прошли у вас такую практику, и печать поставьте, а потом и распишитесь.

– Так я же не капитан, чтобы расписываться.

– Но печать-то у вас есть?

– Печать есть, – немного подумав, согласился Иван Степанович.

– А у нас в институте капитанскую подпись никто не знает. Так что какая разница, кто подписал? Лишь бы печать была.

Опять раздался скрежет пальцев на затылке Ивана Степановича. Он долго молчал, а потом уже решительно сказал:

– Так, девочки, я, вообще-то, с этим согласен, но только с одним условием.

– С каким условием? – уже дружно, чуть ли не в голос закричали все девчата.

– Вот если вы почистите ресивер главного двигателя, то я подпишу все ваши бумаги. Стоять мы здесь у причала будем ещё неделю. Может, за неделю и управитесь. Работы там много. Работа, конечно, не ахти какая сложная, но – грязная. И её надо обязательно сделать в течение стоянки.

Девчонки в один голос стали заверять Ивана Степановича:

– Да сделаем мы, сделаем эту работу. А если мы её сделаем, то вы потом подпишете нам бумаги? – это опять был голос брюнетки.

– Потом всё вам подпишу, родные, – уверенно подтвердил Иван Степанович.

Слышу, как он хлопнул ладонью по столу:

– Лёха, выходи из-за двери! Я слышу, что ты там сопишь. Иди сюда!

Я зашёл в каюту. Иван Степанович полез в свой заветный ящичек с ключами:

– Вот, девчонки. Это моторист Лёха. Он отведёт вас в каюту. Вы там переоденетесь, а потом он вам покажет всё, что вам предстоит сделать, – потом он уже обратился ко мне, – вот тебе ключ от запасной каюты. Покажи девушкам, где им раздеться и что сделать. Дай им робу, сапоги и всё такое остальное, чтобы они почистили ресивер. Вас, охламонов, на сегодня я прощаю, а вот девчонки пусть поработают. Но! Не дай бог что-нибудь случится с ними! В льялах сгною.

В этом можно было не сомневаться, если Степаныч пообещал. Но потом, уже более мирным тоном, он продолжал:

– Электрики пусть организуют им безопасные лампы, вы им выдайте ветошь, и пусть они всё почистят. Когда после чистки вы всё проверите, позовите меня. Вот тогда я уже сам осмотрю этот наш прекрасный ресивер.

После такой продолжительной речи, от которой у него даже пот проступил на лбу, он вновь обратился к девушкам:

– А вот уже после этого я подпишу вам всё, что вы хотите. И что вы у меня месяц отработали, и что ходили с нами в рейс. А сейчас распишитесь в журналах техники безопасности, что вы были проинструктированы при поступлении на судно и перед работой. Такой у нас порядок, – важно добавил он.

Девчонки были рады. Они, не глядя в журналы, расписались в них. Глаза у них сияли. Они восторженно смотрели на Ивана Степановича. Но тот, как бы не замечая ничего особенного, уже так же спокойно, как и прежде, пропыхтел:

– Ну, всё, всё. Идите уж, идите. Не мешайте мне заполнять инвентаризацию. – Потом строго посмотрел на меня: – Лёха. А ты веди их в каюту. Пусть они там переодеваются. На камбузе скажи, чтобы повар и на них тоже готовила еду, – он вручил мне ключ, и мы с девчонками вышли в коридор.

Спустились вниз. У всех встречных на лицах было неподдельное любопытство. Это же надо! У нас из женщин были только буфетчица, повариха да уборщица. Но все это были тёти Моти лет сорока пяти и под пятьдесят, старые морячки, у которых папироса изо рта никогда не вынималась. Они могли тебя покрыть и обложить, чем только хочешь и не хочешь. На пьяной козе подъехать к ним даже было страшно. А тут девчонки-одуванчики. Платьица развеваются. Юбчонки коротенькие, волосы аккуратно уложенные. У матросов челюсти отвисали. А я, гордый собой, иду впереди них и веду их в каюту. Я всем своим видом показывал, что девчонки – наши, машинные, и не вам, матросне, с ними общаться.

Я подвёл девчонок к запасной каюте:

– Вот, девочки, это будет ваша каюта. Сейчас вы пока размещайтесь, а я пока сбегаю за постельным бельем и скажу тёте Маше, чтобы она вам его приготовила. Нужно вам бельё?

– Конечно нужно. И полотенчики нужны нам, вообще, всё нам нужно, – уже более свободно ответили мне наши красавицы.

Я только-только собрался выходить из каюты, как в неё заходит Серёга.

– Серёга, – от неожиданности от его появления я стал оправдываться перед ним, – вот Степаныч направил этих девчонок к нам на работу, – потом хитро посмотрел на него, – он хочет, чтобы они почистили нам ресивер.

У Серёги округлились глаза:

– Да ладно?! – удивлённо произнёс он. Но потом сурово обратился к девчонкам: – Пойдёмте, девчонки, я вам покажу, что придётся вам делать.

Видя, что девчонки засобирались с Серёгой и мне не придётся вести их в машинное отделение, я успокоил их:

– Да, да. Вы идите с Серёгой, ну а я пока пойду за постельным бельём.

Я поднялся наверх, нашел буфетчицу, довольно-таки внушительных размеров женщину:

– Тёть Маш. Там девчонок к нам прислали. Степаныч сказал, чтобы им постельное бельё выдали. Выделите, пожалуйста, бельё для них.

– Какие такие девчонки? Не те ли, что только час назад к Степанычу в каюту прошли?

– Вот-вот. Именно они. Так вот Иван Степанович и сказал, чтобы вы им выдали полотенца, наволочки и простыни.

Тётя Маша что-то пробурчала и, как всегда недовольная, достала ключи и поднялась с кресла. Мы пошли с ней в её богадельню, где она долго копалась, но в конце концов собрала три комплекта постельного белья. После долгих и красноречивых выражений по поводу нашей кобелячей жизни она выдала мне их на руки. В напутствие она сурово пообещала мне:

– Иди, иди. Смотри! К девкам не приставать! Я сама приду и всё проверю. А то вы там, кобели чёртовы, ещё что сотворите с ними.

Подхватив бельё в охапку, я поспешил покинуть недружелюбную буфетчицу:

– Да ну, тёть Маш! Что творить-то? Иван Степанович там всем руководит. Он уже выдал нам все инструкции, как с ними обходиться.

– Ладно уж тогда, – голос у тёти Маши подобрел, – тогда я пойду и скажу поварихе, чтобы она обед готовила ещё на трёх человек.

Тетя Маша пошла на камбуз к поварихе Ольге. Та была тоже красивенная, всеобъёмная и необъятная женщина. Таких женщин можно было встретить только на судах. Повар есть повар. Но в нашей Ольге души было так много, и готовила она так вкусно, что все моряки в ней души не чаяли. Многие из них говорили, что и дома их жёны так не умеют готовить.

С кипой белья я спустился вниз. Около дверей каюты, где поселились девчонки, понуро стоял Серёга.

– Что такое? Чего не заходишь? – попытался я подойти к двери.

– Девчонки сказали – не заходить, – преградил мне путь Серёга, – я им робу дал, они её взяли и сказали, чтобы я не заходил.

Я остановился около него, поудобнее перехватил кипу с бельём и поинтересовался:

– Но ты хоть показывал им, что делать-то надо?

– Конечно, – хмыкнул Серёга, – я спустился с ними вниз и показал, куда им предстоит лезть и что делать, – а потом уже он ехидно посмотрел на меня, – а мы будем стоять у ресивера и принимать у них вёдра.

– Ну ладно. Принимать так принимать. Таскать – так таскать, – сказал я примирительно и прислонился к переборке, ожидая, когда же откроется дверь.

Ждать пришлось недолго. Девчонки вышли из каюты цепочкой. Вот тут я точно чуть на жопу не сел. Они были только в трусиках и в бюстгальтерах. На голове у них были повязаны какие-то тряпки, которые мы им дали для того, чтобы они протирали ими ресивер после того, как он будет зачищен от мазута, от гудрона и от всего того, что было там внутри.

– Девочки! Вы что? Так собрались чистить ресивер?

– Мы подумали, что мы спачкаем всю вашу робу, – попыталась объяснить брюнетка, – поэтому мы полезем так, а потом отмоемся.

Мы с Серёгой потеряли дар речи.

– Девочки, но вы именно так решили лезть в ресивер?

– А что? Мы сейчас быстренько всё сделаем. Уж полы-то мы мыть умеем. Не волнуйтесь. Всё протрём, промоем. Будет идеальная чистота.

«Ну-ну-ну, – подумалось мне, – давайте, давайте, давайте. Посмотрим, что будет с вами через часик».

Серёгу аж согнуло от смеха. Он уже не мог сдержаться. Он отошёл в сторону, и где-то там, в углу, тряслись от смеха его огромные плечи.

Я занёс бельё в каюту, положил на диванчик и вышел в коридор. Девчонки нерешительно мялись перед входом в машинное отделение. Я открыл дверь-броняшку и первым вошёл в машинное отделение, а потом знаком предложил девчонкам следовать за мной.

Когда мы спустились к ресиверу, я показал им на горловину:

– Ну вот, смотрите. Я буду тут снаружи, а вы давайте, лезьте туда. Начинайте чистить. Возьмите скребки, вёдра. Я их тут у вас принимать буду.

Девчонки, как были в трусиках и в бюстгальтерах, так и полезли туда – в эту преисподнюю.

Я успел только посоветовать:

– Слышь, девчонки. Там на коленях придется ползать. Вы хоть возьмите ветошь да на колени намотайте. А то поранитесь – там всё-таки всякой пакости полно.

Хоть тут они меня послушались и, обмотав колени ветошью, полезли внутрь ресивера.

Я сел около горловины – и не знал, что же мне делать дальше. Что я им скажу? Ничего сказать я им не мог.

Через некоторое время пришли Серёга с Коляном, который готовился заступать на вахту. С любопытством они заглянули в ресивер.

– Ну что, чистят? – с любопытством смотрели они на меня.

– Чистят, чистят, – отмахнулся я от них.

У каждой из девчонок был отдельный фонарь, каждая из них взяла по ведру и скребку на длинной ручке. Через горловину было видно, что внутри ресивера лучи света метались из стороны в сторону. Через некоторое время мы стали забирать у них ведра. Содержимое этих вёдер мы переливали в другие вёдра, что побольше, а маленькие опять отдавали девчонкам. Большие же вёдра таскали в бочку, стоявшую на корме. Девчонки не вылезали из ресивера до самого обеда. Ох и упёртые попались эти девки!

В конце концов я не выдержал и прокричал им внутрь ресивера:

– Девчонки, давайте пойдём на обед.

– Нет. Нам тут немного осталось. Мы тут быстренько управимся и без обеда, – неслось изнутри этой замазученной бочки.

А что делать. Хозяин – барин. Мы с Серёгой пошли и пообедали, оставив Коляна обеспечивать девчонок.

Я немного задержался на палубе, но когда спустился к ресиверу, то увидел, что Серёга с Коляном умирают со смеху.

– Что ещё случилось? Что такое? – я не мог понять причину их смеха.

А они, корчась от смеха, показывали на ресивер:

– Ты посмотри на них!

Я заглянул туда, в этот ресивер. Мама родная! Если ресивер стал внутри уже жёлтого цвета, то девчонки стали чёрного, как будто они вытирали его всем своим телом. Хотя, наверное, грязи я вынес уже вёдер пять, Серёга вынес тоже ведра три-четыре.

Тут спускается Вадим. С бодуна вид у него был страшенный. Ноги враскорячку. Видать, причинное место у него там очень сильно побаливало.

– Что делаете? – еле-еле выдавил он из себя.

А что ему ответить? Я и говорю ему:

– Да вон, видишь. Девчонки чистят, а мы тут сидим, вёдра таскаем.

– Какие девчонки? – недоумённо посмотрел на меня Вадим.

– Да вон те, которые на практику пришли, – беззаботно ткнул я пальцем в ресивер.

– Вы что, ребята, чокнулись, что ли?

Он подошел к ресиверу, с трудом нагнулся и посмотрел в горловину. Потом выпрямился и разразился матами:

– Как вы решились девок загнать туда? В ресивер! Вы что? Вообще ополоумели? Мозги у вас есть? Или вы их вчера все пропили? Пусть бы они тут сидели, а вы бы сами там корячились.

– Но Степаныч сказал, чтобы они его чистили, – пытался я хоть как-то успокоить его.

– Этот Степаныч – старый балбес, ни хера не знает, как дела делаются. Ему лишь бы только следить, чтобы все работали! А у вас-то где мозги были? Сейчас, подождите, – он немного поохал и вновь подошел к ресиверу.

С трудом нагнувшись, он заглянул внутрь ресивера. Потом поднялся – и как врежет мне подзатыльника!

– Серёга! – уже чуть ли не орал он. – Понятно, что студент дурак, а ты? Ты-то где был? Что вы с девками сделали? – возмущению его не было предела.

– А что сделали? Сами они туда полезли. Никто их туда силой не гнал, – оправдывался Серёга.

Вадим нагнулся к горловине и прокричал:

– Девчонки! Вылезайте! Шабаш! Начистились!

Фонари перестали метаться, и из горловины стали вылезать девчонки. Но это уже были не прелестные создания в трусиках. Вместо них вылезли три негра.

Мама родная! Я грязнее людей в жизни не видал! Вадим взял и пальцем провёл по спине одной из них. Но на спине даже следа от пальца не осталось. Это вот так глубоко мазут впитался в кожу этих невинных созданий.

Вадим вытер палец куском ветоши:

– Девчонки, что же вы с собой натворили? – он посмотрел на каждую из них. – Это же надо так себя ухайдокать! Что же вы робу-то не взяли?

– Но мы же робу бы испачкали, – оправдывались «негритята».

– Да чёрт с ней, с этой робой! – сокрушался Вадим. – А как же вы теперь отмоетесь?

– Ну, сейчас вот закончим и пойдём, помоемся, – они ещё могли шутить и улыбаться. На их лицах только сверкали белые зубы и озорные глаза.

– Никаких «закончу»! Ничего больше не делать! – просто уже закричал Вадим. Потом указал им рукой к выходу: – Всё! На выход! Идите мыться!

Девчонки одна за другой медленно поперлись наверх по трапу. Мазут с них чуть ли не капал, с бедных. После того, как они прошли, я ещё долго затирал эти мазутные следы. Я взял соляру и протёр все трапы, потому что ничем больше эти мазутные следы не отмывались. Девчонки же босиком там работали.

– Господи боже ты мой! Какие же мы были балбесы, чтобы загнать их туда! – только и корил я себя, отмывая их следы со ступенек трапов.

Вадим отвёл их в душевую, Серёга побежал за растворителем. Растворителем если с нормальной кожи что-то стирать, то всё равно он обожжёт всю кожу. Бензина у нас на судне не было – не положено. Он был только для аварийной шлюпки.

Я принёс банку с чистой соляркой. Она хоть и будет потом сушить кожу, но хоть что-то отмоет. Потом принесли им мягкой ветоши, мочалки. Мочалками мы называли губку люфа, которая использовалась в теплом ящике. Она там была вместо фильтра и фильтровала воду, чтобы ржавчина и всякая пакость не прошли внутрь котла.

Я взял чистые губки и отнёс их девчонкам, посоветовав им:

– Сначала распарьте люфу в горячей воде. Вот вам порошок и мыло. Оттирайтесь.

Потом принёс полотенца и сказал:

– Вы тут мойтесь. А мы рядом будем. Если что надо будет, то кричите. Мы всё вам принесём, —

И девчонки стали мыться.

Вадим подозвал нас с Серёгой:

– Ну вы и балбесы! Вы что с ними сделали? Что с ними будет потом? Сейчас им соляра всю кожу сожрёт. Вы представляете, что с ними станется? – он всё не мог прийти в себя от увиденного.

– Но волосы-то они закрыли! – всё пытался оправдаться Серёга.

– Ну и что, что волосы? Ты посмотри на них. Им по 18—19 лет. Они же полнейшие дуры. У них вообще мозгов нет. Как же они поперлись туда? – он всё не мог успокоиться. Даже, кажется, что про свою «травму» он полностью забыл.

– Как поперлись? Ну, вот так и поперлись, никто их не заставлял лезть в ресивер. Сами они захотели так отработать свою практику, – всё оправдывался Серёга.

Я вообще молчал. Если бы я сказал хоть слово, то мне бы досталось ещё больше.

– Эх вы! – Вадим только махнул рукой.

Девчонки вышли из душа часов в девять вечера. Я не знаю, сколько тонн воды они там выпустили, но плотник на следующее утро бегал и орал:

– У нас в танке дыра! Куда делось почти десять тонн воды?

Пресная вода. Это для каждого судна проблема в море. Но тут мы стояли у причала, и вода набиралась прямо тут же, с причала. Надо было только кинуть шланги на берег и подсоединиться к береговой водяной магистрали. Потом уже плотник набрал в танки воду. И ничего страшного не случилось от того, что девчонки помылись.

Когда девчонки вышли из душа, я не видел, потому что мы с Серёгой взяли ещё бутылку водки у Вадима, остатки закуски и сидели и обсуждали проблемы сегодняшнего дня. Потом я и он легли спать.

Утром, после завтрака, я пришёл на разводку. И тут приходят девчонки. Ой! Это надо было видеть! Лица у них были краснее помидора. Оказывается, они и лица оттирали себе соляркой.

Я не знаю, что у них было на животе и на спинах, но ноги, которые выглядывали из-под их юбок и платьиц, тоже были красные. Я подумал, что это всё потом слезет с них струпьями. А руки полностью не отмылись. Под ногтями было вообще невероятно что – под ними была только гольная мазута. Даже у меня никогда не бывало таких рук. Наверное, они там скребли стенки этого ресивера когтями, как львицы или тигрицы.

Когда Иван Степанович спустился на разводку и посмотрел на них, то он охренел.

– Девчонки! А ну-ка, быстренько брысь на палубу! – скомандовал он им. – Идите, идите, родненькие. Подышите воздухом!

Те, конечно, тихонечко поднялись и вышли из курилки. Иван Степанович закрыл за ними дверь курилки – да как заорёт на нас. Мы никогда не слышали такого громкого голоса от него. Он орал громче судового тифона:

– Вы что, говнюки, с девками натворили? Сволочи вы последние!

И, как умеют только моряки, затем последовало три минуты особой нотации на высоких тонах, в которой не было ни одного русского слова. Эта сентенция состояла только из выражений, которые есть только в одном словаре – «Словаре ненормативной лексики».

Это была песня, которую он пел. Магнитофонов тогда у нас не было. Это сейчас у меня есть диктофон, и я могу наговорить в него или записать чью-либо речь. Но тогда это невозможно было записать…

Это был шедевр! Мы сидели, разинув рты, вслушиваясь в каждую трель голоса Степаныча, чтобы, может быть, когда-нибудь однажды хоть сотую долю этого шедевра повторить.

Но когда Иван Степанович немножко утих, он перевёл дыхание:

– Так, гады последние. Вы у меня ещё попляшете. Вы хуже фашистов! А ну, давайте. Прыгайте сами в робу, и чтобы всё блестело, как у кота яйца! Я буду лично проверять! Чтобы мне доложить через час, что всё убрано. И чтобы всё было чисто! – предупредил он, грозно показав увесистый кулак.

Ну, через час – не через час, а часа через полтора мы с Серёгой и с Коляном и ещё одним вахтенным вылезли из этого ресивера. Мы, естественно, чистили его в робах, в резиновых сапогах, и на руках у нас были перчатки.

Сейчас осталось только всё это снять и постирать. У нас была специальная стиральная машинка, предназначенная для этих целей. Там всегда все эти робы отстирывались с помощью каустика.

Когда Иван Степанович залез в ресивер для инспекции, то он остался доволен:

– Молодцы! Но если бы не это, то за девок, угробленных вами, я бы вообще вас всех сейчас расстрелял.

А так как Степаныч был участником Вьетнамской войны, мы знали, что стрелять он умеет очень хорошо.

После чистки мы тоже пошли в душ и помылись. Затем поднялись в столовую, так как наступило время обеда.

Девчонки сидели на обеде тише воды, ниже травы.

Одна из них – брюнетка, которую звали Лида, – ещё выдавала какие-то эмоции, а остальные две – Светочка-блондиночка и рыженькая Оля – вообще только молчали и еле-еле ковырялись ложками в тарелках.

Носики у них были повешенные. Бедные-несчастные девчонки. Прав был Степаныч – гады мы ползучие и последние сволочи.

Руки они так и не отмыли, хотя и состригли себе ногти чуть ли не до самого основания. Руки и лица у них были красные. Господи боже мой! Как же мы это так лопухнулись!

Бедная тётя Оля бегала вокруг них, ахала и охала, и материла и Вадима, и Серёгу, и Коляна, и меня в том числе, что мы такие гады, злодеи окаянные, и до чего мы довели этих несчастных девчонок.

Но тут в столовую зашёл вахтенный матрос и говорит:

– Девочки, вас зовёт к себе Иван Степанович.

Ну, что делать? Мы посмотрели на девчонок.

– Если Иван Степанович зовёт, значит, надо идти, – бодро сказала Лида.

Девчонки тяжело поднялись из-за стола и пошли к выходу. Я не знаю, что у них там болело, но, наверное, у них болело всё. Они поднялись палубой выше и зашли в каюту Ивана Степановича. А мы прокрались за ними следом и подслушивали, как нашкодившие коты, что же он им там будет излагать.

Иван Степанович был сама доброта:

– Девчоночки, вы извините меня, старого. Это я не проконтролировал этих охламонов. А эти балбесы! Им лишь бы поржать. Сволочи последние!

Как он нас только не обзывал! Но в конце концов подытожил:

– Вот вам ваши бумаги и езжайте домой. И чтобы вас в ближайший месяц, кроме мамы и папы, никто не видел. Идите отсюда побыстрее и забудьте, что вы здесь были. Вот вам каждой по бумаге, вот печать тут стоит, вот роспись. Простите, родные, что с вами так эти гады поступили! Но только одна будет к вам просьба. Никогда больше не связывайтесь с этим морским флотом. До добра он вас не доведёт.

Девчонки вышли от Степаныча и спустились к себе в каюту. Потом я услышал, как к ним зашёл Вадим.

– Девчонки, вы простите нас! – слышался его голос через полуприкрытую дверь. – Вот, возьмите конфетки. Это жена мне на день рождения привезла. Да и шампанское тоже. Всё это возьмите в подарок. Цветов у меня нет, потому что сам я травмирован и ходить не могу.

Мы с Коляном прыснули, зная про его травму.

А девчонки от такого благородного поступка Вадима чуть ли не плачут. Голоса слезливые, несчастные! Но вот хлопнула пробка. Слышно было, как Вадим разливал шампанское. Из каюты слышались только бульки.

В коридоре было слышно всё. Послышался звон сдвигаемых кружек. Девчонки пили шампанское. Через некоторое время из каюты послышался даже смех. Шампанское подействовало разряжающе.

Вадим – дипломат. А потом, когда ему всё-таки открыли визу, его направили на пассажирский теплоход «Приамурье», но уже не токарем, а барменом. Сначала он был просто барменом, а потом стал старшим барменом. Это после начальника ресторана второй человек на судне, вот на этом пассажирском судне так и продолжалась его карьера. Вадим там пользовался большим авторитетом из-за своей обходительности с людьми. Так вот эти авторитет и обходительность мы увидели, когда он вот так вот просто успокоил наших девчонок.