Текст книги "Чакона. Часть I"

– Большое спасибо, – ответил Шварцман. – Саш, мы не будем спешить сейчас с ответом, нужно хорошо всё обдумать.

– Конечно, – кивнул я.

– Значит, тогда я благодарю весь профессорский состав фортепианной кафедры за отлично проделанную работу и поздравляю с великолепным выпускником аспирантуры! Всем спасибо, – закончил Александр Сергеевич, после чего все поднялись со своих мест.

– Молодец! – сказала Тамила Анатольевна. – Теперь думай, как быть дальше. Я думаю, многие были бы рады, если бы ты работал здесь.

– Спасибо, Тамила Анатольевна, – ответил я.

– Валентин Павлович! – обрадовался я Лобанову. – Спасибо, что приехали.

– Молодец, просто молодец! Я не мог не приехать на такой классный концерт, ты сегодня был просто как никогда.

– Товарищи, минуточку внимания, совершенно забыл! – отвлёк всех голос директора. – Александр, мы с Надеждой Николаевной просим прощения, что не сможем попасть на Ваш праздничный стол, потому что сегодня вечером у нас съезд директоров в управлении культуры, поэтому желаем Вам хорошо и, главное, тихо отметить свой экзамен.

– Благодарю, Александр Сергеевич, всё будет культурно, – пообещал я и мы вышли из кабинета.

Поднявшись на кафедру, меня встретили поздравления толпы студентов, которые крутились вокруг длинного накрытого стола.

– Браво! – летело один за другим со всех сторон.

– Сколько? – выкрикнул из толпы Марков.

– Пять с плюсом.

– Всё, наливай! – шутя подхватил Орлов.

– Так, давайте для начала сделаем совместную фотографию, – предложил Коля, после чего все выстроились около двух роялей и замерли с улыбающимся лицами.

– Внимание, сейчас вылетит птичка, – протяжно предупредил Коля.

– А голая тётка не вылетит? – спросил Чистяков, после чего все сорвались на смех в момент снимка.

– Боря, ну не мочи! – расхохотался Артём Иосифович. – Дай сфотографироваться нормально!

– Не, так я ж ничего, давайте, – не меняя позы согласился Чистяков.

– Ещё раз внимание! – заявил Коля, сменив ракурс, после чего всех ослепила яркая вспышка.

– М-да, действительно птичка… – отметил Борис Борисович, сняв очки и потирая свои ослеплённые глаза.

– Господа! Товарищи! – воскликнул Артём Иосифович. – Ну-ка, все стаканы и мечи на стол!

– Ну что, поздравляю! – обняла меня Настя.

– Ты знаешь, мне предложили место на кафедре.

– Серьезно?

– Да.

– А что ты решил с Италией?

– Артём Иосифович сказал директору, что мы дадим ответ через две недели, но это всё равно не изменит моего решения, я отказываюсь от Италии и остаюсь здесь.

– Ты уверен?

– Более чем. Я не планировал никуда уезжать, тем более без тебя, – поцеловал я её.

– А-а, подождите, а где я сяду? – прозвучал голос Чистякова.

– Боря, садись возле меня! – позвал его к себе учитель.

– А-а, так ты залез далеко, Артём, мне потом поднимать всех, я же не до конца буду.

– А куда тебе?

– Мне в ресторане ещё сегодня играть в 21:30.

– Ну, ты и вечер для работы выбрал!

– Ой, Артём, не сыпь мне соль на рану, – с отчаянием вымолвил Чистяков, усевшись возле него.

После того, как все заняли свои позиции, Валентин Павлович подал мне бутылку коньяка:

– Саня, ты сегодня капитан нашего корабля, тебе и штурвал в руки!

Взяв бутылку, я начал ходить вокруг весёлого стола, наливая каждому.

– Саша, а где ты коньяк покупал? – спросил Борис Борисович.

– Так за месяц на заводе заказывал.

– На заводе? Так, а подожди, а сколько ты заказал, если заранее за месяц?

– Ящик.

– Ящик? М-м… – задумчиво протянул Чистяков, поправив очки. – Всё-всё, хватит, а то ж мне ещё в кабак идти! – остановил он меня, увидев, что его рюмка полна.

– Так, ну что, друзья, я вижу у всех налито, поэтому я как учитель скажу тост первым! – подхватил Артём Иосифович:

– Дорогой мой человек! Я очень рад, что ты доплыл до этих островов, к которым мы держали курс целых двенадцать лет. Было много чего хорошего и сложного на этом пути, но мы с тобой всё преодолели. Сегодня, так сказать, ты вылетаешь из моего гнезда и я этому и рад, и не очень. Рад, потому что мне никогда не придётся за тебя краснеть как за музыканта, а не очень, потому как не хочется прощаться с теми, к кому так привык за долгие годы. Но чтобы это понять, тебе когда-то придётся стать учителем, кого-то так же научить играть, жить, а потом заставить себя распрощаться и отпустить его в жизнь. Поэтому, отпуская тебя, я как учитель хочу в последний раз наставить тебя на путь истинный: что бы ни предложила тебе взамен эта жизнь, ни на что не обменивай то, чему я тебя учил; никогда не предавай себя и свою цель, а если захочешь её предать, то делай это так, чтобы потом некого было в этом винить кроме как самого себя. Никогда не сдавайся, как бы тяжело не было – выход всегда есть, он впереди. Каждый день находи время, чтобы сесть за рояль и извлечь несколько звуков: уверяю, это самое прекрасное, что ты можешь ощутить за день. И последнее: видишь, вот здесь сидят все мои ученики, которых я воспитывал и взращивал долгие годы. Они настолько привыкли к моей любви к ним, что никуда не хотят от неё убегать, – сказал он, вызвав у всех смех. – Я буду очень рад, если ты присоединишься к нашим рядам на кафедре как преподаватель, но был бы ещё более рад, если бы ты объездил с концертами все страны и стал востребованным музыкантом, о котором бы говорил весь мир. Я желаю тебе выбрать из этих двух путей самый сложный, потому что на нём ты не встретишь конкурентов. А сейчас я поздравляю тебя с окончанием аспирантуры, я был счастлив иметь такого ученика в своей жизни. Ура! – заключил он.

– Слушай, а коньяк крепкий! – отметил Борис Борисович, поставив выпитую рюмку. – Такой… убедительный.

Промежуток между этим и следующим тостом был недолгим – инициативу перехватил Фролов.

– Дорогие коллеги, я предлагаю не затягивать паузу, а сразу же налить по второй.

– Сашенька, как говорит Людмила Константиновна Попова, «подкинь дровишек в оркестр!» – подхватил Артём Иосифович.

– Саша, а вот если не секрет, сколько ты отдал за ящик? – не унимался Чистяков.

– Ну, смотрите, Борис Борисович: бутылка стоит пять рублей, а если ящик, то четыре рубля за бутылку.

– А сколько бутылок в ящике?

– Шесть.

– Ага… – прикинул он, – так это выгодно, шесть бутылок по четыре рубля. Юра, где ты? – окинул он всех взглядом.

– Здесь, Борис Борисович! – поднял руку Жариков с конца стола.

– Нужно будет срочно сказать нашему завотделом Тимуру Петровичу, чтобы на нашей кафедре тоже завелись такие традиции, я имею в виду отмечание выпуска аспиранта с ящиком коньяка.

– Конечно, Борис Борисович, поддерживаю!

– А то вы с этой Таней Наибадзе на свой выпускной купили конфет с чаем, пожевали – никто так и не понял, откуда вы выпустились: из консерватории или из детского сада.

– Её фамилия Баибадзе, Борис Борисович, – поправил его Юрий Жариков.

– Да какая разница! – махнул рукой Чистяков.

– Сашенька, дорогой! – прервал всеобщий смех Фролов. – В первую очередь разреши мне тебя поздравить с окончанием аспирантуры, так сказать, с очередной подведенной главной чертой в твоей жизни. А во вторую очередь я хочу поздравить тебя с сегодняшним концертом, который ты подарил нам всем на память. Ты знаешь, слушая тебя сегодня, я не переставал тобой гордиться и даже в какой-то степени восхищаться, а именно, твоим адским трудолюбием и стремлением превзойти себя. Это прекрасная черта характера, которой обладают отнюдь не многие. Я помню, каким ты пришёл сюда впервые, помню твой первый вступительный экзамен, после которого каждый твой академический концерт был для меня открытием чего-то нового в моей педагогической работе. Поэтому я хочу выпить за твою целеустремлённость, работоспособность и твой характер. За тебя, дорогой, будь любим, талантлив и успешен!

– Спасибо, Денис Николаевич! – ответил я и мы хором опрокинули свои кубки.

Праздник набирал обороты и после того, как произнёс тост Орлов, мы вышли на балкон для перекура перед вторым отделением.

– Как мне нравится ваш вид с балкона: выходишь – город, трамваи, центр, как белые люди, – отметил Глеб, подкурив сигарету.

– Ну, кто бы спорил, – согласился Артём Иосифович.

– Кстати, мне же звонил Рома Доценко, – вспомнил Глеб, – спрашивал, поеду ли я на экзамен Кабермана. Я говорю: «Ну да, уже взяли билеты, через три дня выезжаем». А он: «Я тоже наверное приеду, хотелось бы дать немножко со всеми».

– Ну, видимо, и дал, – предположил Юлиан.

– Ну да! – громко расхохотался Глеб. – Наверное, подумал: а зачем ехать куда-то? Коньяк есть, консерватория в Донецке тоже есть, можно и на месте отметить экзамен Кабермана.

– Так, а есть у кого сигарета? – вышел на балкон Борис Борисович.

– Бери, Боря! – подал ему пачку Артём Иосифович.

– О, «L&M», – оценил он марку. – Правильно, Артём, травиться нужно качественно. Ой, да-а, – с сожалением протянул Чистяков, подкурив сигарету, – такой многообещающий вечер начинается и через сорок минут нужно играть в ресторане. Слушай, Саша! – оживился Чистяков, выплывая из своих грёз. – Я ещё хотел у тебя спросить, ты можешь мне дать потом номер завода, я может тоже себе коньяк закажу. Пусть стоит на всякий случай, цена хорошая и коньяк разговорчивый.

– Конечно, Борис Борисович, без проблем.

Через десять минут стол заново наполнился весёлыми раскрасневшимися лицами, готовыми усилить и наполнить этот праздник настроением.

– Так, ну, пользуясь, так сказать, званием старых ветеранов кафедры, хочу произнести четвёртый тост я! – заявила Марья Николаевна. – Ну, прежде чем поздравить тебя, Александр, с окончанием аспирантуры, хочу поздравить заодно твоего учителя с победой! – сказала она, посмотрев на Артёма Иосифовича. – Мы ровно двенадцать лет назад после твоих вступительных экзаменов в десятилетку поспорили, сидя здесь с Артёмом Иосифовичем, на ящик армянского коньяка, что ты не дойдёшь до статуса аспиранта, поскольку ты был очень слабым пианистом, и я, скажу тебе прямо, не верила, что наука сильнее, нежели природа. Артём Иосифович, собственно, пытался доказать мне обратное – и доказал! – заключила она, достав из-под стола тяжёлый пакет. – Вот в этом ящике три бутылки армянского коньяка Артёма Иосифовича и три бутылки, Виктор Николаевич, Вам, как нашему судье.

– Сюда, мои родные! – расхохотался вместе со всеми учитель, взяв из рук Качур коньяк.

– Кхе, наконец-таки дождался, – перехватил коньяк Виктор Николаевич.

– Саша, – продолжила Марья Николаевна, – ты стал для меня большим уроком, потому что я бы в жизни не поверила, что ты будешь так играть. Поэтому я хочу поздравить тебя и твоего учителя с великолепно проделанной работой! И теперь главное всё это удержать и развивать дальше. Как твоя жизнь сложится дальше, решать тебе, но мы, со своей стороны, были бы рады видеть тебя педагогом на нашей кафедре. За тебя и за твои достижения!

– Спасибо, Марья Николаевна! – подхватил я и вокруг вновь зазвенели рюмки.

– Юра, где ты там? – засуетился Чистяков.

– Здесь, Борис Борисович!

– Скажешь нашему заведующему Тимуру Петровичу, что я перешёл работать на кафедру фортепиано. Я не знаю, чем мы занимались все эти тридцать лет на кафедре аккордеона в то время, как кафедра фортепиано может себе позволить спорить на ящик армянского коньяка. Поэтому эта кафедра и достигает больших успехов, – громко постучал он по столу пальцем.

– Боря, ты принят! – рассмеялся Шварцман.

В этот момент в дверях появилась дежурная Зоя Павловна:

– Артём Иосифович, здесь к Вам какой-то парень приехал, говорит, что из Донецка.

– Как приехал? А где он?

– Заходи, – пропустила она Рому Доценко.

– Ну ничего себе! – воскликнул я.

– Вот это наш парень! – подхватил Шварцман.

– Человек слова, сказал – сделал! – отметил Мирошниченко.

– Рома! – воскликнул я, крепко обняв его. – Ты не представляешь, какой ты мне сделал подарок своим приездом, мы только что о тебе говорили.

– Саня, чёрт, я так хотел успеть на твой концерт, но у нас поезд задержался на два часа. Я не мог тебе позвонить, я так и не взял тогда твой номер телефона, думал найду уже как-нибудь сам консерваторию, но, как видишь, найти нашёл, а на концерт не успел.

– Да всё нормально, главное, что ты доехал.

– Я здесь тебе в подарок взял по традиции три бутылки украинского конька.

– О, спасибо, коньяк нам пригодится! – обрадовался я.

– Рома, проходи, садись возле меня! – крикнул Юлиан, поставив ещё один стул между собой и Чистяковым.

В то время, как Рома протискивался к своему месту, Артём Иосифович представил его всем как лауреата третьей премии «Кубка мира».

– Слушай, а это ты аж из самого Донецка ехал? – спросил его Чистяков.

– Ну да, – кивнул Рома.

– Тааак, а сколько же ты ехал, это же далеко?

– Двадцать четыре часа.

– Двадцать четыре?! – воскликнул Чистяков. – М-мм…

– Ну да.

– Так а ты не устал? – спросил он. – Не, вы все смеётесь, я просто спрашиваю, потому что за длительность этой поездки можно успеть на пенсию выйти.

– Борис Борисович, а где Ваша рюмка? – спросил я, разливая коньяк.

– Вот рюмка, только налей мне, пожалуйста, тот коньяк, что Рома привёз.

– Без проблем, Борис Борисович.

– Не, я просто сейчас уже пойду, а хотелось бы попробовать украинский коньяк, – объяснил он Роме. – А сколько сейчас времени?! – заволновался он, замотав головой.

– Боря, уже десять минут десятого, – объявил Артём Иосифович.

– Уже десять минут… – призадумался он. – Чёрт, я уже на трамвай не успеваю. Ладно, сейчас выпью и закажу такси. Тогда по случаю моего ухода я скажу тост, – начал он, встав со стула. – Сашенька, ну что я тебе могу пожелать? Знаешь, в этой жизни всё приходит и уходит. Вот видишь, на столе всё есть, а спустя какое-то время уже ничего не будет. Единственное, – подчеркнул он, подняв указательный палец, – единственное, что не уходит при жизни человека, – это его цель и любовь (а любовь, между прочим, – это много радости и много слёз). Ну, цель у тебя, я так понял, уже есть, а это означает, что ты никогда не сопьёшься, – сделал он паузу, подождав, пока успокоится вокруг смех, – так сказать, не сойдёшь со своей дороги, потому что цель всегда будет подталкивать тебя к новым вершинам. И любовь у тебя тоже, я смотрю, есть, – слегка прищурился он, глядя на Настю. – Тебя же Настя зовут?

– Да.

– Я был на твоём выпускном концерте, мне очень понравилось, как ты пела. Молодец! Между прочим, мы даже немножко с тобой коллеги, я тоже иногда пою, но сегодня не хватит времени продемонстрировать. Так вот, Саша, любовь и цель всегда совместимы и они всегда дополняют друг друга. Поэтому я хочу выпить за то, что у тебя уже есть, и чтобы это никуда не делось. За Тебя!

– Спасибо, Борис Борисович!

– Ой, – тяжело выдохнул Чистяков, посмотрев на рюмку, – ну где этот ресторан взялся на мою голову? Такой выбор сегодня. Ладно, – произнес он с отчаянием и, выпив рюмку, обратился к Артёму Иосифовичу:

– Артём, а у тебя на кафедре есть телефон? Я хочу такси вызвать.

– Да, Борь, вон там возле окна. Андрей, подай телефон Борису Борисовичу.

– А кто помнит телефон такси? – спросил Чистяков. – А, стой, по-моему 3-54-60, – вспомнил он и, прокрутив телефонный диск, приложил трубку к ухо. – Алло! Девушка, добрый вечер, я хочу заказать такси к консерватории. Не девушку, а такси. Что?! А, это баня, – произнёс он, после чего по столу прокатился наш смех. – Извините, девушка, это я не тот номер набрал, да, до свидания, у нас сегодня культурный вечер, – произнёс он, скинув линию. – Что-то не те телефонные номера вспоминаются. А какой же номер такси? – спросил он, глядя, как наш стол разрывается от смеха.

– Боря, 3-34-67! – проговорил сквозь смех Артём Иосифович.

– О, спасибо, Артем! – вымолвил он, набрав номер. – Алло, такси? Здравствуйте, хочу заказать машину к консерватории. Куда ехать? В ресторан «Калейдоскоп» по адресу Семашко 14. Угу… – промычал он. – Как нет водителей? В смысле заняты? Чем они заняты? Клиентками? А, клиентами? А через сколько будут свободны? Через сколько? – протянул он. – Через час, девушка, мне уже будет не до такси. Ладно, спасибо! – попрощался он, положив трубку. – Чёрт, все такси заняты. А сколько сейчас времени?

– Двадцать минут десятого, – ответил я.

– Юра, а ты не хочешь пойти меня заменить в ресторане, я тебе в конце месяца из зарплаты часть денег выплачу? – симпровизировал Чистяков, глядя на Жарикова.

– Нет, Борис Борисович, не хочу. Я же специально сегодня всех учеников в школе отменил, чтобы отпраздновать спокойно.

– А между прочим, – продолжил Чистяков, выставив вверх указательный палец, – там тебе чаевых могут дать, я бы на твоём месте подумал. Ты бы смог заработать и купить коробку конфет для своей Лены.

– Нет, Борис Борисович, есть конфеты дома, не хочу, – не сдавался Жариков.

– Ясно: значит никакой благодарности учителю за его вклад, да?

– Есть благодарность, но сегодня выразить её никак не могу. Борис Борисович, ну Вы только посмотрите на этот стол, ну какая может быть работа? – провёл он рукой.

– Я вижу, Юра, – тревожно закивал он головой. – Я хоть и в очках, но всё вижу.

– Боря, а может тебе просто не нужно ехать? – спросил Шварцман. – Может, ты уже приехал?

– Ты думаешь? – с сомнением протянул Чистяков.

– Я в этом уверен. Ты только посмотри: в ресторане тебя так не накормят, как здесь.

– И-и, подожди, – подхватил идею Чистяков. – Я бы хотел подчеркнуть, что не то, что не накормят, а что завтра мы уже так не посидим, потому что такое бывает только раз в жизни.

– Именно! – поддерживал Шварцман

– Да?

– Конечно, оставайся! Не нужно никуда ехать, всё только начинается. Ты сейчас себе только вечер испортишь своей работой.

– Вот, профессорская голова! – отметил Чистяков, ухватив трубку. – А ну дай Мурашкина наберу. Подожди, а что я скажу? – поднял он глаза к потолку.

– А скажи, что у тебя конференция, – подкинул ему идею Шварцман.

– О, действительно, у нас конференция, поэтому какого хрена я должен вообще куда-то ехать? Уважительная причина… – с уверенностью произнёс он и, набрав номер телефона, приложил палец к губам, дав понять, чтобы мы не смеялись. – Алло, Лена, ты? Привет, это Боря Чистяков. Слушай, Мурашкин уже в ресторане? А ну, дай ему трубку, – попросил он, сделав паузу. – Алло, Стас, привет, это Чистяков. Слушай, я сегодня не смогу прийти: меня здесь конференция застала врасплох. Конференция, говорю, началась. Да сам ты пьяный! Какая тема конференции? Не знаю ещё, а тебе какая разница, ты всё равно контрабасист. Да пошел ты… сам ты пьяный, я тебе правду говорю, началась конференция. Да откуда я знал, что она сегодня будет? Мне только что сообщили. Завтра – да, буду как штык! Ну, справитесь без меня, вон Лёха на скрипке пусть тему играет громче. Ладно, давай, а то здесь уже меня требуют. Всё, пока! – положив трубку, Борис Борисович сквозь наш смех воскликнул: «И-и, продолжаем выпускной!»

Спустя полчаса я, снова наполнив рюмки, сквозь громкий шум обратился ко всем:

– Дорогие друзья, разрешите мне сказать тост и слова благодарности своему учителю!

– Товарищи, попросим тишины за столом! – громко крикнул Валентин Павлович, после чего все умолкли, продолжая улыбаться.

– Дорогой Артём Иосифович, я невероятно благодарен Богу, что он подарил мне Вас как человека, который сыграл четыре роли в моей жизни. Первая роль – это роль учителя, который для меня в жизни всегда будет первым, единственным и неповторимым. Прежде чем научить меня играть, Вы смогли в меня поверить и научить меня верить в себя. Вторую роль в моей жизни Вы сыграли как музыкант, который всегда был и будет примером для подражания и стремления к Вашему исполнительскому мастерству. Третья роль – роль духовного отца, который всегда дарил мне свою заботу и опеку как родному сыну, и этот Ваш дар для меня бесценен. И четвёртую роль, в которой Вы являетесь для меня другом, который всегда подставлял мне плечо и выручал в любых сложных жизненных ситуациях. И сейчас я хотел бы вручить Вам подарок, который напоминал бы Вам обо мне. И ещё я хочу, чтобы Вы знали, что я всю жизнь буду стремиться к тому, чтобы быть таким же примером для своих учеников, каким являетесь Вы для всех нас! – закончил я и под громкие аплодисменты вручил Артёму Иосифовичу футляр с надписью «ZENIT», в котором лежал фотоаппарат последней модели.

– Ёлки-палки, это же фотоаппарат моей мечты! – обрадованно воскликнул он. – Всё, сегодня я окончательно снимаю все тормоза! – заявил он, крепко сжав меня в объятиях.

Спустя полтора часа в то время, как Марья Николаевна и Виктор Николаевич уже попрощались с нами и уехали домой, мы всё с тем же рвением продолжали банкет. Вся кафедра была в дыму от сигарет, который повис над нашим столом, наполненным шумными разговорами.

– Боречка, а может ты баян принесёшь и что-нибудь нам споёшь? – обняла его сзади Литвинец. – Мне тогда очень понравилось, как ты нас в деканате на восьмое марта с баяном поздравлял.

– Юра!

– Что, Борис Борисович?

– Баян в студию! Дамский пол требует беспредела.

– Две минуты! – заявил Юра и через десять минут вернулся с баяном.

Борис Борисович взял баян в руки промолвил:

– И-и, значит, поскольку кабак сегодня переместился на кафедру, в честь твоего, Саша, так сказать, выпуска, я бы хотел сыграть одну из своих пьес, которуя я написал недавно. Она называется «Радоваться и грустить».

– Подождите, Борис Борисович! – остановил его Юлиан. – Здесь вот контрабас стоит, давайте, как говорит моя преподавательница Людмила Константиновна Попова, «немножко нужно укрепить фундаментом», то есть басом. Тем более я люблю импроивизировать.

– А, Юлианчик, ну давай, импровизация, собственно, это же и есть наше всё! Тем более с таким столом фундамент нам будет не помеха, – отозвался Борис Борисович, бросив пальцы на клавиатуру, и вся кафедра наполнилась джазом и драйвом, в котором хотелось остановить время.

– Муся, ты гений! Держи, это тебе трофей! – подала ему наполненную рюмку Тамила Анатольевна.

Артём Иосифович, докурив сигарету, затушил её в пепельнице и сел за один из роялей.

– Боря, сейчас будем зажигать все вместе!

– Ну, давай, Артёмчик, взорвём всех. Ой, Тамила-мила, мне рюмочку налила, – продолжил он, выпив до дна.

– Так, Боря, я начинаю! – заявил Артём Иосифович, сыграв вступление к песне Самоцветов «Мир не прост», которую импровизированно подхватил Чистяков.

Узнав эту песню с первых аккордов, все тут же хором запели: «Мир не прост, совсем не прост, нельзя в нём скрыться от бурь и от гроз, нельзя в нём скрыться от зимних вьюг и от разлук, от горьких разлук». Затем после этой песни Борис Борисович заиграл быстрый проигрыш песни «Соловьи поют, заливаются». Первые же ноты сорвали с места Тамилу Анатольевну и она, ухватив Лобанова за руку, начала кружиться вокруг него. Валентин Павлович делал очень смешные движения, подыгрывая ей в танце. Мы громко подпевали и смеялись над их танцевальным этюдом.

Закончив и эту песню, все стали просить Настю, чтобы она сольно спела какую-то из её любимых современных песен. Подойдя к Артёму Иосифовичу, она что-то шепнула ему на ухо, после чего он заиграл вступление к песне Анны Герман «Эхо любви», и Настин голос заставил всех застыть на своих местах: «Покроется небо пылинками звезд и выгнутся ветви упруго, тебя я услышу за тысячу вёрст, мы эхо, мы эхо, мы долгое эхо друг друга…», – пела она своим проникновенным голосом, не сводя с меня глаз. Я смотрел на неё и в уме говорил себе: «Ни на какую Италию и ни на что в жизни я никогда тебя не променяю».

После исполнения Насти кафедра наполнилась громкими аплодисментами и свистом весёлых Маркова и Орлова, которые сидели рядом друг с другом и, пользуясь отсутствием жён, старались хорошо выпить.

– А знаете, что? – громко спросил всех учитель.

– Мы ж не знаем? – вместо всех в полной тишине ответил Чистяков.

– Я предлагаю завтра всем поехать к моему отцу в деревню Кобрино. Только представьте: мы утром идём за мясом, маринуем его и вечером во дворе разжигаем мангал и делаем шашлык. Пока мясо доходит, баня уже будет готова принять наши тела и души. И заметьте, это всё на фоне огромного соснового леса и широких полей с озёрами. Как вам такая идея?

– Подожди, Артём, а-а у тебя что, баня есть в деревне? – завёлся Чистяков.

– Ещё и какая, Боря! Баяна только нет.

– Подожди, так а-а баян я могу взять, в чём проблема?

– Так в том-то и дело, что я вообще не вижу проблемы, чтобы завтра всем поехать.

– Артём Иосифович, так у нас с Валентином Павловичем поезд в воскресенье в восемь утра, мы же не успеем вернуться, – расстроено заявил Мирошниченко, накручивая волосы на палец.

– Валик, Вы что, билеты уже обратно взяли?

– Ну, извини, дорогой, мы же не знали, что у тебя есть баня, которой ты начнёшь нам угрожать!

– Рома, а ты тоже уже взял билет в обратную сторону?

– Ну да, тоже на воскресенье, только в обед.

– Тогда это не вариант, мы не успеем вернуться завтра, – сказал учитель с лицом, которое выдавало, что он не собирается так просто оставлять эту затею. – А поднимите руки, кто за то, чтобы завтра поехать?

– Андрей, куда ты поднимаешь руку, мы же договорились, что завтра едем в гости к моим родителям? – возмутилась Оксана Баталова, глядя на Андрея снизу ввверх из-за своего маленького роста.

– Оксана, родители никуда не денутся, а баня, видишь, может завтра и не состояться. Тем более, у родителей твоих я уже был, а в бане Артёма Иосифовича – ещё ни разу.

– Ты предлагаешь мне к родителям самой завтра ехать?

– Можешь поехать с нами.

– Андрей, ты удивляешь меня!

– Так, Андрей, – одиннадцать, – не обращая внимания, продолжал считать руки учитель.

– Тамила Анатольевна, а Вы что?

– Я бы с удовольствием поддержала вашу компанию, но завтра мы с мужем идём на день рождения его сестры.

– Понял, – ответил учитель. – Денис с Алёной, вы как?

– Ну, мы можем поехать, только если можно взять с собой Дашу.

– Да хоть Машу, – ответил Шварцман. – Тринадцать…

– Артём! Четырнадцать, – обратил на себя внимание Чистяков. – Я руку держу изначально, сейчас отпадёт.

– Боря – четырнадцать! Валик, – развернулся учитель к Лобанову, разведя руками – какие билеты и поезда, о чём вы?

– Глеб? – спросил Лобанов, поправив очки. – Что думаем?

– Думаю, что у меня в принципе вопрос с работой в понедельник решаемый.

– Да? – задумчиво произнёс Лобанов.

– Ну да.

– А где ты, говоришь, наши билеты?

– У меня.

– А ну, подай их в студию, – попросил Лобанов, привстав из-за стола и взяв билеты в руки. – Товарищи, вы становитесь очевидцами операции, которую я назову «операция порванных билетов», – объявил Валентин Павлович и, порвав билеты, выбросил их в мусорное ведро. Всё, в баню, товарищи!

– Стой! Стой! А Рома Доценко же остался! – воскликнул Глеб, остановив смех и разбушевавшиеся аплодисменты.

– Точно, Рома! – сказал учитель, оторвавшись от объятий с Лобановым. – Рома, не разочаруй народ.

– Не, ну так а что я? Ехал сюда, чтобы так просто уехать? – спросил он сам себя и, достав билет, порвал его на мелкие кусочки и подкинул их вверх. – Баня, так баня!

На этих счастливых минутах Денис Николаевич заиграл вступление к песне «Песня остаётся с человеком», которую тут же подхватил джазовыми аккордами Борис Борисович. И все с радостными лицами подхватили слова песни: «Ночью звёзды вдаль плывут по синим рекам, утром звёзды гаснут без следа. Только песня остаётся с человеком, песня – верный друг твой навсегда».

Под это громкое задушевное пение открылась дверь кафедры и в ней появилась Зоя Павловна, которая, оперевшись о дверной косяк, со своим как всегда невозмутимым лицом слушала наше исполнение: «Через годы, через расстоянья, на любой дороге, в стороне любой песне ты не скажешь „до свиданья“, песня не прощается с тобой!»

Окончив песню этими словами, кафедра наполнилась аплодисментами.

– Дежурной ты не скажешь «до свидания», дежурная не прощается с тобой! – заключила Зоя Павловна, покачав головой.

– Что, Зоя Павловна, уже время? – спросил её Шварцман.

– Уже одиннадцать – мне пора закрывать консерваторию, и так должна была вас в десять выпроводить.

– Так, а вот и золотой микрофон для Зои Павловны! – заявил Баталов, подойдя к ней с рюмкой коньяка и бутербродом.

– Баталов, я тебе сейчас этот золотой микрофон… – оборвала она его речь, мотнув головой, – не при профессорском составе будет сказано.

– Это украинский, Зоя Павловна, – уточнил Баталов.

– Да мне хоть индийский. Собираемся домой, меня за коньяки не купишь.

– Зоя Павловна, на правах выпускника из аспирантуры, разрешите нам, пожалуйста, посидеть ещё час? – набрался смелости я.

– Попить, – уточнил Чистяков под общий смех.

– Каберман, на твоих правах я уже нарушила свои рабочие права и дала посидеть вам лишний час.

– Не, так подождите, Зоя Павловна, – продолжил Чистяков, – смотрите, мы же культурно сидим здесь, никому не мешаем.

– Так а я ничего и не говорю Вам, Борис Борисович. Единственное, чтобы вы сейчас все культурно вышли.

– Всё, Зоя Павловна, собираемся, – успокоил её Шварцман.

– Артём Иосифович, не обессудьте, но у Вас своя работа, а у меня своя.

– Никаких проблем, Зоя Павловна, всё верно, – заключил Шварцман, после чего Зоя Павловна вышла с кафедры.

– Так, все оставайтесь на своих местах! – остановил всех Орлов, затушив сигарету в пепельнице. – Сейчас разберёмся.

– Олег, ты смотри, потому что по Достоевскому Раскольников, убив бабушку, закончил плохо, – предупредил Чистяков.

– Не переживайте, есть варианты и получше, – ответил Орлов и, взяв закрытую бутылку шампанского и половину торта, вышел вслед за ней.

– Ну, не знаю, мне даже страшно и озвучить этот вариант, – произнёс Чистяков. – Если это то, что я думаю, то я бы всё-таки предпочёл вариант культурно выйти.

Через двадцать минут всеобщего веселья на кафедру вернулся Орлов. Все сразу же стихли и выжидательно посмотрели на него.

– Всё в порядке, у нас ещё два часа, – успокоил всех он.

– Да ладно! – почти в один голос удивлённо спросили мы.

– И-и, подожди, – протянул и замахал пальцем Чистяков. – Я же, надеюсь, тебе не пришлось пуститься в крайности и напомнить бабушке её романтическое прошлое?

– Всё было гораздо проще, – ответил Орлов. – Сначала она сказала, что мои комплименты в адрес её внешности больше уже не работают, поскольку она и так знает, что начинает стареть. Так что мне пришлось убедить её в том, что если бы Мэрилин Монро не умерла бы так рано, то они сейчас с Зоей Павловной были бы как две капли воды. Ну, правда, если бы она ещё была блондинкой. На этом она и сдалась.

– Это именно тот случай, когда ученики превосходят своего учителя! – заливаясь от смеха отметил Шварцман, обняв Орлова.

После того, как Алиса с Колей ушли домой, мы ещё до часу ночи пели песни, а затем разъехались по домам.

На следующий день мы всей компанией прибыли к двум часам в Кобрино в родительский дом Артёма Иосифовича. Это было очень живописное место. Кругом стоял густой лес, а спустившись от огорода вниз, можно было увидеть большое озеро, в котором водилось много рыбы. У ворот нас встретил отец учителя Иосиф Янкелевич Шварцман. Это был весёлый добрый старик, который очень походил на моего покойного дедушку. В свои восемьдесят три года Иосиф Янкелевич был очень живым и оптимистичным. Последние восемь лет он был вдовцом и проживал здесь сам. Обрадовавшись нашему приезду, он тут же вынес нам вкусные бутерброды и налил каждому по рюмочке домашней самогонки. Борис Борисович, впечатлённый столь душевным приёмом, тут же достал баян и заиграл вступление к песне «Вологда», побудив всех нас хором подпевать ему. После такого яркого заезда все стали готовиться к предстоящему многообещающему вечеру. Женская половина взялась за приготовление салатов и других закусок. Рома Доценко вместе с Чистяковым, Лобановым, Марковым и Мирошниченко ушли на рыбалку в надежде поймать что-нибудь к ужину, Жариков с Панюсом, Бреславским и Баталовым рубили и носили дрова в баню, а мы с Орловым занялись мангалом.