Текст книги "Чакона. Часть I"

Я сидел и молча смотрел в его уверенное лицо, которое внушало мне, что я должен согласиться. Да и что мне было в принципе терять? Всё равно все мои планы с Настей рухнули, теперь оставаться здесь мне не было никакого смысла и не было никакого желания жить с ней в одном городе и ждать того момента, когда я увижу её с другим.

– Даже если бы я согласился, – тихо начал я, – мне придётся сразу же отказаться, поскольку у меня нет денег даже на то, чтобы добраться до Италии. Я уже не говорю о том, что мне нужны какие-то деньги, чтобы прожить там на время поиска работы. У меня нет никого, кто смог бы даже дать мне взаймы. Разве что Алиса, но они с Колей откладывают деньги на машину.

Артём Иосифович, наклонившись вперёд, открыл ключом верхний ящик стола и достал оттуда плотный конверт и положил его напротив меня:

– Здесь в пересчёте примерно триста долларов, – произнёс он. – Это деньги, которые я копил долгое время. О них не знает никто, кроме моего отца. Я одалживаю их тебе на долгие годы. Как будет возможность – вернёшь, не будет – значит и прах с ними. Сейчас главное, чтобы ты там устроился, поэтому без сомнений: бери их и езжай! – заключил он, после чего наши взгляды встретились и в ту же секунду я кивнул головой в знак своего решения.

В этот же день мы вернулись в Ленинград, а вечером я приехал в консерваторию. Когда я подошёл к входным дверям, меня сзади окликнул голос Насти:

– Привет, Саш.

– Привет, – ответил я, чуть повернув голову.

– Мы можем поговорить?

– О чём?

– Пожалуйста, давай отойдём.

– Хорошо, – ответил я, поджав губы, и мы отошли в сторону.

– Я хотела извиниться за вчерашнее и сказать, что настоящей причиной моего отказа является не карьера, – тяжело произнесла она.

– А что?

– Прости, к сожалению, я не могу тебе сказать. Ты должен знать, что я не изменила тебе ни с кем и всегда любила только тебя.

– Подожди, карьера не является причиной отказа, ты всегда любила меня и у тебя нет никого другого, так в чём тогда проблема?

– Я не могу сказать.

– Почему?! – дёрнул я плечами.

– Не могу.

– Ну, ты понимаешь, что всё это очень странно звучит?

– Понимаю.

– Что с тобой произошло? Ведь буквально две недели назад у нас с тобой всё было замечательно, но по приезду из Кобрино ты стала совершенно другой. Хорошо, не можешь говорить, тогда хотя бы намекни, что случилось?

– Прости, Саш, но всё, что я хотела тебе сказать, я уже сказала, а теперь мне нужно идти. Прости… – развернулась она и двинулась вперёд.

– Я улетаю в Италию, – сказал я ей вслед.

Обернувшись с блестящими на глазах слезами, она слабо улыбнулась, а затем произнесла:

– Молодец, это правильное решение.

После этих слов она быстро зашагала в сторону остановки. Я долго смотрел ей вслед, прокручивая в уме одну и ту же мысль: что могло так кардинально её изменить?

Через две недели я написал заявление об уходе из консерватории и подал в итальянское консульство все необходимые документы для визы. До получения визы у меня оставалось три недели и я решил поехать к себе домой в Колпино, но мои мысли всё время возвращались к воспоминаниям о тех временах, когда были живы мама и папа. Не выдержав этого, я собрал вещи и поехал к бабушке. Взяв с собой учебники по итальянскому языку и всю программу для вступительных экзаменов, я укатил в Чудово. Там я вставал в шесть утра, старательно изучал итальянский язык, а с обеда начинал заниматься на фортепиано. Каждый раз, отрываясь от занятий, я подходил к окну и наблюдал, как землю застилали жёлтые листья. Стоя у окна, я без конца думал о Насте, снова и снова прокручивая в голове воспоминания о том времени, когда мы с ней были так счастливы. Неоднократно подходя к телефону, я пытался набрать её номер, но на последних цифрах я клал трубку, убеждая себя в том, что этот звонок будет неуместным. От этого мне становилось невыносимо больно и я садился играть хоральную прелюдию фа минор И. С. Баха «Я к тебе взываю, Господи». Во время игры мне становилось легче, но через какое-то время на меня вновь находила хандра, которая укладывала меня на диван и заставляла часами смотреть в потолок. С трудом я заставлял себя выходить из этого состояния и, беря себя в руки, вновь продолжал учить итальянский, всё время прокручивая в голове: «нужно идти вперёд, только вперёд и никогда не оглядываться назад».

Пробежали все три недели, которые я провёл с бабушкой. Не смотря на то, что она осталась совсем одна, бабушка по-прежнем у была оптимисткой. Расцеловав и крепко обнявшись с ней, я сел в поезд и уехал в Ленинград за визой. Там я остановился на два дня у Алисы с Колей и, забрав на следующий день визу, провел весь день с ними. Мой самолет улетал на следующий день в три часа дня. Алиса была рада моему решению уехать в Италию, но одновременно это её расстраивало, поскольку мы с ней привыкли всё время быть рядом. Под конец вечера она позволила себе расплакаться, положив голову мне на плечо. Наутро, выходя из квартиры, я взял с неё обещание, что она больше не будет плакать. К сожалению, Алиса не могла проводить меня в аэропорт, поскольку ей нужно было сидеть с маленькой Машей, а Коля уезжал в Москву. Поцеловав её и племянницу, я вышел из подъезда, возле которого ожидал меня в машине Денис Фролов. Погрузив мою сумку в багажник, мы поехали в консерваторию, где на одиннадцать часов было назначено прощание перед отлётом.

Проезжая по разным улицам и проспектам Ленинграда, я мысленно прощался со всеми местами, среди которых я рос и учился все двенадцать лет. По лобовому стеклу бегали дворники, стирая приставучие осенние капли дождя.

– Дорогие радиослушатели, для вас поют Галина Беседина и Сергей Тараненко. Музыка Микаэла Таривердиева, слова Андрея Вознесенского, песня «Не исчезай».

– Хорошая песня, – сделал радио громче Денис Николаевич.

«Не исчезай, не исчезай, во мне ты вовек, во мне ты вовек, не исчезай на какие-то полчаса. Вернёшься ты вновь через тысячу, тысячу лет, но всё горит твоя свеча».

Я ехал и думал под этих стихи всё время о Насте, убеждая себя в том, что я просто обязан в последний раз заехать к ней попрощаться.

– Денис, мы можем сейчас заехать к Насте?

– К Насте? – переспросил он насторожено.

– Да, я хотел попрощаться с ней.

– Без проблем, Сань.

Подъехав к её дому, я поднялся на нужный этаж и с волнением нажал на звонок. Через полминуты открылась дверь, в которой стояла Настина бабушка.

– Саша? – удивлённо спросил она.

– Здравствуйте, Елена Михайловна.

– Здравствуй, проходи, – обрадовалась она мне.

– Спасибо. А Настя дома?

– Нет, она же уехала с оперным театром на гастроли в Москву.

– А, я понял, – ответил я, кивнув головой.

– А ты что, тоже куда-то уезжаешь, такой весь наряженый?

– Да, я сегодня улетаю в Италию.

– В Италию? – переспросила она. – Надолго?

– Не знаю, – пожал я плечами. – На год-два точно.

– А-а, и ты видимо пришёл попрощаться?

– Да.

– Ой, какая жалость, – с сочувствием протянула она. – Ну пройди хоть в комнату, присядь.

– Да меня внизу друг в машине ждёт, у меня не особо много времени.

– Ну хоть на две минуты.

– Ну разве что на две, – согласился я и двинулся за ней. – А где Инна Павловна с Вячеславом Игоревичем?

– Так на работе все ж, а я как всегда дома. Слушай, может ты бабушке поведаешь, что у вас там с Настей стряслось? Мы здесь все так расстроились из-за вашего разрыва, – спросила она, присев за стол напротив меня.

– Я не знаю, что с ней, – выдохнул я. – После приезда из Кобрино, где мы отдыхали всей компанией в родительском доме моего учителя, она стала совершенно непохожей на себя. Я заметил это сразу же с первых дней. Как только я пытался с ней как-то сблизиться или провести её домой, она каждый раз отказывала мне, находя какие-то причины. Я пытался не обращать на это внимания, думал, может у неё какие-то трудности на работе.

– А не могло быть причиной то, что ты улетаешь в Италию?

– Да какое там, бабушка? – противостоял я. – В том-то и дело, что я изначально отказывался туда лететь именно из-за того, чтобы не быть с ней на расстоянии. Я сразу, как приехал из Кобрино, дал ответ директору Ленинградской консерватории, что принимаю его предложение работать на кафедре и остаюсь жить в Ленинграде. Сразу же после этого я сделал Насте предложение, на что она, как Вы уже знаете, отказала под предлогом того, что якобы у нас ещё не сложилась сольная карьера, которой нужно посвятить время. Затем два дня спустя я с ней виделся возле консерватории, где она сказала мне, что это не так, но она не может назвать мне настоящую причину своего отказа. В общем, я не понимаю, что с ней произошло.

– Вот-вот, никто не знает, Саша, – подхватила бабушка. – Она ни с кем не хочет говорить на эту тему, просто говорит, так нужно и всё. А вы ведь с ней были такой хорошей парой и так долго были вместе, – тяжело вздохнула она, заметив, как на моих глазах выступили слёзы.

– Я всё равно люблю её и буду любить до самых последних дней моей жизни, – вымолвил я, быстро вытерев глаза.

– Это жизнь, дорогой мой, – произнесла бабушка сквозь наше долгое молчание, – она порой бывает очень странной и непонятной нам. Но помни, что если будет возможность полюбить другую, то полюби и стань счастливым человеком. Никогда не сохраняй образы тех, которых ты когда-то любил. Это может сделать тебя несчастным человеком, поскольку ты никому не дашь занять место в твоей душе. Ты – умный мальчик, талантливый, и я уверена, что у тебя будет хорошая дорога в жизни.

– Это исключено, бабушка. Я никогда не смогу полюбить другую так, как её.

– Эх… – тяжело вздохнула она, – жизнь всё расставит на свои места, оставь это ей.

– Ладно, бабушка, я поеду, – сказал я с покрасневшими глазами, привстав с места.

– Не расстраивайся, может у вас ещё всё наладится, кто знает.

– Да, – тихо вымолвил я, встав напротив неё.

– Знай только, что ты всегда будешь моим вторым внуком, которого я буду любить как родного.

– Спасибо, бабушка, Вы тоже для меня родной и любимый человек, – ответил я, обнявшись с ней.

– Ну ладно, беги! – похлопала она меня по спине. – Я обязательно скажу Насте, что ты приходил.

– Спасибо, передавайте привет ей и Инне Павловне с Вячеславом Игоревичем.

– Обязательно передам.

– До свидания! – попрощался я, сбегая вниз по лестнице.

– Удачи тебе! – махнула она мне рукой вслед.

В консерватории на кафедре уже ожидали студенты и педагоги, чтобы попрощаться. Меня крепко обнимали Бреславский с Панюсом, наговаривая мне приятные слова благодарности. Затем подошёл как всегда счастливый Юра Жариков, которого я заодно поздравил с официальным рабочим местом на кафедре аккордеона Ленинградской консерватории.

За ним подошёл Андрей Баталов и, грустно обняв меня, произнёс:

– Удачи тебе, дружище, на забывай нас, пиши!

– Обязательно, Андрей, ты тоже, – отвечал я с тоской в голосе, глядя на Тамилу Анатольевну Литвинец, которая вытирала слёзы, пытавшиеся размыть тушь на её прекрасных глазах.

– Дай, я тебя обниму, муся, – нежно вымолвила она, поцеловав меня в щеку. – Я так расстроена, что ты уезжаешь, но я тебе желаю, чтобы у тебя всё получилось в Италии.

– Спасибо, Тамила Анатольевна!

– Сашенька, успехов тебе, очень плохо, что ты уходишь от нас. Но я уверена, что у тебя там будет большое будущее и ты будешь с достоинством нести имя нашей кафедры!

– Обязательно, Марья Николаевна, – тепло обнялся я с ней.

– Кхе-кхе, – зашёл, откашливаясь, на кафедру Протопопов. – А кто умер?

– Да никто не умер, Виктор Николаевич, – ответила ему Литвинец, вытирая слёзы. – Саша Каберман улетает учиться в Италию.

– Так он же только закончил учиться, – продолжал смешить всех Протопопов.

– До свидания, Виктор Николаевич, – пожал я ему руку, – держитесь!

– Так а что нам держаться, у нас же нет столько вина как в Италии, – засмеялся он.

– Зато у Вас здесь есть хорошая компания, а это много значит, – ответил я.

– Ну, давай, удачи тебе! – подмигнул он мне и я повернулся к Борису Борисовичу Чистякову.

– Саша, ну, успехов тебе! – пожал мне руку Чистяков. – Смотри ж там, в мафию «Коза ностра» не вступи, – рассмешил он всех.

– Буду осторожен, Борис Борисович.

Попрощавшись и обменявшись со всеми самыми лучшими пожеланиями, я повернув голову и увидел стоявшего возле рояля Артёма Иосифовича, на лице которого повисла печальная улыбка.

Мы подошли друг к другу и, глядя в его грустные глаза, меня охватила волна невесёлых прощальных мыслей, который не давали мне ничего сказать.

– Удачи тебе! – вымолвил он. – Будь храбрым и решительным: всегда, везде и во всем…

– Спасибо, Артём Иосифович, спасибо за всё, что Вы сделали для меня, – после этих слов мы крепко обнялись.

– Пиши и не забывай учителя, – говорил он, хлопая меня по спине.

– Обязательно! Как доберусь и устроюсь, сразу напишу.

– Санёк, пора на выход, уже двенадцать часов. До аэропорта тридцать минут, плюс пробки, так что время… – торопил меня Фролов, возле которого стояли Орлов, Марков и Юлиан, изъявившие желание проводить меня до самого аэропорта.

– Да, всё, пора! – сказал я, окинув ещё раз всех прощальным взглядом, и под громкие аплодисменты покинул кафедру.

На выходе мы прошли мимо вахты и там я попрощался с Зоей Павловной. Я сказал ей, что она самая лучшая дежурная в мире. На это она ответила: «Каберман, очень приятно это слышать, но такие комплименты лучше всего выходят у Орлова». Мы со смехом вышли на улицу и двинулись в аэропорт.

– Ленинградское время – двенадцать часов двадцать минут, – вещал радиоведущий, – а сейчас для вас поёт Лев Барашков «Главное, ребята, сердцем не стареть».

– Санёк, смотри какую песню поставили, как раз для тебя! – засмеялся Денис, сделав радио громче.

– Так, а ну держи, Саня, давай чуть-чуть за твой полёт, – подал мне рюмку коньяка Юлиан.

Развернувшись, я увидел, как Марков с Орловым разливают коньяк по рюмкам.

– Вы что, бутылку коньяка взяли?! – воскликнул я.

– Давай, это чтобы твой полёт был лёгким! – сказал Юлиан и все чокнулись.

– Спасибо, ребят, вы всегда будете в моём сердце! – ответил я, выпив до дна, а затем мы хором начали подпевать: «А ты улетающий вдаль самолёт в сердце своем сбереги. Под крылом самолета о чём-то поёт зеленое море тайги».

Приехав в аэропорт, я прошёл регистрацию, сдал багаж и начал прощаться с друзьями.

– Давай, друг, мы тебя всегда будем ждать, обещаем писать тебе письма. Не забудь написать, как устроишься там.

– Обязательно, Юлиан, сразу же напишу всем, как доберусь до места.

– Давай, Санёк, краба! Успешно завоевать тебе сердце Европы! Не унывай, жизнь продолжается, ищи дальше своё счастье!

– Спасибо, Ром…

– Тебя будет не хватать.

– И мне вас очень будет не хватать, Олег!

– Ну что, дорогой, в добрый путь, как говорится. Звони и всегда помни, что у тебя здесь есть верные друзья. До скорого!

– Спасибо, Денис, спасибо вам, братцы, за всё! – сказал я, крепко обнявшись с ними, после чего встал на эскалатор и начал подниматься вверх. Мы продолжали махать друг другу, пока они не скрылись из вида. Пройдя паспортный контроль, через час я сел в самолёт и взлетел над Ленинградом. С каждой секундой дома и дороги внизу становились всё меньше и меньше. Я испытывал невероятное удовольствие от первого в своей жизни полёта и одновременно ощущал тоску по Артёму Иосифовичу и по всем друзьям, которые были со мной на протяжении стольких лет. Глядя в мокрое от дождя окно самолета, я задумался: смогу ли я с такой высоты увидеть свой родной город Колпино, где прошло моё детство и где были похоронены мои родители. Постепенно Ленинград исчезал из виду, а через какое-то время за окном появились белоснежные облака. Самолёт набрал высоту и в моё окно ворвалось яркое солнце на фоне бесконечного голубого неба. В этот момент я закрыл глаза и постепенно начал засыпать. В моих сонных мыслях всё время проскакивал образ Насти, её черты лица и её неповторимый нежный и звонкий голос. От этого мне становилось радостней и легче, ведь всё равно моя душа была всё время где-то рядом с ней.

Конец первой части