Текст книги "Чакона. Часть I"

– Саша, пойди сюда! – позвал меня с крыльца Артём Иосифович.

– Что? – спросил я, подходя к нему.

– Пойдём, нужно поговорить, но сначала заскочим на кухню, – ответил он, затушив сигарету, и мы пошли с ним на аппетитные запахи, доносившиеся из дома.

– Сейчас Виктория Станиславовна немножко поднимет нам градус этой прекрасной атмосферы, – объявил он, потирая ладошки.

– А не рано ли Вам для атмосферы, Артём Иосифович? – спросила его жена, доставая из шкафа бутылку коньяка.

– Виктория Станиславовна, как бы не было поздно!

– Так, ну поздравляю тебя ещё раз с окончанием аспирантуры! Я рад, что мы отмечаем твой выпускной в таком месте как Кобрино – в доме, где я родился и вырос. Давай: за тебя, и за твоё будущее!

– Спасибо, учитель! – ответил я и, выпив до дна, закусил бутербродом со шпротами.

– А где Настя? – спросила Оксана Баталова.

– Она пошла за кофтой, сейчас придёт, – ответила Виктория Станиславовна.

– Так, а теперь, Александр, пойдём наверх, мне нужно с тобой поговорить. Если что, мы на втором этаже и к нам никого не впускать! – предупредил Артём Иосифович.

– Да кому Вы там нужны? – махнула рукой нам вслед Виктория Станиславовна.

Мы поднялись в большую комнату, из которой ещё одна дверь вела в соседнюю спальню.

– Так, там у нас никого нет? – сказал он, слегка приоткрыв дверь, – Нету никого – замечательно. Лишние уши нам здесь не нужны.

– Садись, – указал он мне на одно из двух кресел, стоящих друг напротив друга у окна.

– Что мы всё-таки решаем с Италией? – спросил он, подкурив сигарету.

– Ну, я обдумал этот вопрос, – не спеша начал я.

– И? – поторопил меня учитель.

– И решил всё-таки обосноваться в Ленинграде.

– Ну, я могу сказать только одно: ни черта ты не думал! – заявил он, выдохнув дым. – Если бы ты подумал, то выбрал бы другой вариант.

– Нет, Артём Иосифович, я решил остаться здесь. Я не изменил бы своего решения, даже если бы Вы не предложили мне работать на кафедре.

– Причём здесь кафедра?! Я тебе говорю о неправильных шагах в твоей жизни, которые ты собираешься сделать. Возможность уехать в Италию – это шанс иметь большое будущее, выступать с концертами по всему миру, стать знаменитым и уважаемым человеком. Ты сможешь играть с самыми великолепными оркестрами мира под руководством самых талантливых дирижёров. Я уже не говорю о том, что Боттичели – превосходный пианист, у которого есть чему поучиться. Посмотри на всех присутствующих здесь и задай себе вопрос: чего они добились, чего? Ответ: «ничего». Потому что не всегда талант является гарантом великого будущего. Запомни: в жизни не так важно, насколько ты гениален, а насколько правильные шаги ты делаешь. И прежде, чем сделать шаг вперёд, нужно хорошо подумать, чтобы не провалиться в пропасть.

– Артём Иосифович, я понимаю Вас. Но Вы тоже поймите меня: я люблю Настю и не хочу рисковать нашим с ней счастьем ради музыкальной карьеры, тем более такой, которая вынуждает нас быть на расстоянии. Это слишком большая ставка для меня.

– Вот! Вот вам, пожалуйста! – в ярости вскочил он с кресла и начал наматывать круги по комнате, нервно покуривая сигарету. – Ты оказался таким же, как и все те ученики, в которых я верил: как Горбач, Марков, Орлов… Потому что вы не головой думаете, а задницей!

– Я считаю, что настоящая любовь будет важнее всех этих музыкальных почестей.

– Что? – поморщился он. – Да что ты говоришь? Что ты мне можешь говорить о любви, если тебя ни разу не предавали?! – гневно воскликнул он.

– Ну, так это наверное хорошо?

– Может это и хорошо, но где гарантия того, что этого не произойдёт? Где вероятность того, что твоей Насте со временем не предложат уехать жить и работать во Францию или Италию и она не воспользуется этим, бросив здесь тебя одного, а вдобавок не найдёт себе там нового мужа?

– Этого не произойдёт.

– Этого ни ты, ни я, никто не знает, но брать это во внимание нужно! – ткнул он пальцем.

– Настя не мешает мне в этом выборе, она сказала, что я должен сам всё решить.

– Так в чём же тогда проблема?

– В том, что я потерял в своё время самых близких людей – отца и мать, и больше не хочу терять тех, кто близок моей душе.

– Терять родителей всегда тяжело, но на этом и построена жизнь, с которой нам самой когда-то придётся расстаться. И то, как ты эту жизнь проживёшь – хорошо или плохо, зависит только от твоих решений. Но, как я понимаю, ты собрался прожить её плохо.

– Почему?

– Потому что ничего хорошего из этого не выйдет, как не вышло в своё время и у меня, – сказал он и, подойдя, вновь уселся в кресло. – Я тебе расскажу одну историю, о которой знают только мои родители и Лобанов. В Москве на четвёртом курсе консерватории я познакомился с Вероникой. Она была очень красивой девушкой и довольно неплохой скрипачкой. Мы встречались два года. На первом курсе аспирантуры я выиграл «Кубок Мира» и мне предложили поехать в Америку. Я долго думал, ехать мне или нет. Посоветовавшись с ней, мы решили пожениться и попытаться обустроиться в Москве. Осенью на втором курсе аспирантуры мы расписались. Денег не было, поэтому свадьбу нашу отпраздновали скромно в семейном кругу. Мы оба были не из Москвы, так что мы получили семейную комнату в общежитии, где и пытались начать свою семейную жизнь. После окончания консерватории Вероника устроилась в оркестр московской филармонии, который однажды уехал на гастроли в Канаду. Вернувшись оттуда, она очень изменилась и стала проявлять некую холодность ко мне. На мои подозрения и вопросы она отвечала, что всё хорошо, и что я просто надумал себе лишнего. Я пытался как-то себя успокоить и не усугублять ситуацию. Но, как говорится, дыма без огня не бывает, и однажды я, вернувшись домой из Ленинграда, открыл двери нашей комнаты и увидел распахнутый шкаф, в котором не было её вещей. Заметив на письменном столе записку, я подошёл и прочитал: «Артём, прости за то, что говорю тебе это в письменной форме, поскольку сказать это тебе в лицо у меня не хватило мужества. Так получилось, что во время гастролей я встретила свою любовь и решила уехать жить к нему в Канаду. Прошу тебя ни в чём себя не винить, ты хороший человек и музыкант, который никогда не останется один. На развод я подала, все документы придут тебе по почте. Прости за всё. Вероника.», – закончил свой рассказ Артём Иосифович, выдохнув дым в окно.

– Через месяц я заставил себя выйти из затяжной депрессии и попытаться всё-таки воспользоваться шансом уехать в Нью-Йорк. Я отправил документы в американское консульство, откуда мне пришёл ответ, что сроки на подачу документов вышли. Вот такая вот любовь, которую в то время я, так же как и ты, считал настоящей. У тебя она может быть настоящей, а у неё – не совсем. Поэтому никогда, слышишь? – сделал он долгую паузу, – никогда не обменивай свою профессию на любовь – вот как раз это большая ставка! Женщина – шаткое и ненадёжное явление, которой ничего не стоит предать тебя.

– Я всё равно не смогу уехать от Насти, даже если она будет настоятельно об этом меня просить.

– Не переживай, она не будет тебя об этом настоятельно просить. Для всех девушек главное – завести семью и создать свой очаг, это их природа. Им плевать на наши жизненные цели, они могут их поддерживать лишь только в том случае, если ничто не угрожает их личному счастью.

– Я не буду с Вами спорить, потому что, исходя из Вашей личной истории, это правда для Вас. Но я верю Насте как самому себе и поступлю так, как уже решил: я остаюсь в Ленинграде, чтобы завести с ней семью. Простите меня, если я Вас этим обидел.

– Не нужно извиняться перед мной, – с обидой вымолвил он, встав с кресла. – Это твоя жизнь, а не моя. Перед кем тебе нужно извиняться, так это перед тем промокшим от дождя мальчиком, который когда-то пришёл ко мне в гримёрную филармонии Колпино проситься ко мне в класс. Вот тот мальчик не боялся трудностей и шёл к своей цели, не смотря ни на что. Правда, вряд ли бы он тогда поверил в то, что ты однажды предашь его, променяв его цель на женские трусы. Как найдёшь в своей голове того маленького Сашу, передай ему большой привет и скажи, что Артём Иосифович так же, как и он, верил в его прекрасное будущее, которого не будет, – с этими словами Артём Иосифович подошёл к двери и, чуть подумав, открыл дверь и вышел.

Я сидел в кресле, потупив взгляд, и дослушивал затихающие на лестнице шаги учителя.

Чуть посидев, я тяжело выдохнул и, выйдя на улицу, подошёл к мангалу, в который подкидывал дрова Орлов.

– Чего ты, Саня, такой грустный, случилось чего? – спросил Олег, посмотрев на меня.

– Да так, – поморщился я. – Артём Иосифович обиделся на меня за то, что я отказываюсь от предложения поехать в Италию и остаюсь в Ленинграде.

– А почему ты отказываешься?

– Потому что не хочу быть на расстоянии с Настей, я хочу создать с ней семью и жить как простой советский человек.

– Я тебе так скажу: я в своё время мечтал уехать учиться в Польшу, но меня сбила моя Марина. Она всё время внушала мне, что главное – это семья и прочее, мне же тогда было на всё это наплевать, я хотел концертной деятельности. Но у меня всё равно не хватило духу и денег уехать. Сначала я был расстроен, но потом, когда у меня родился Вадим, я понял, что счастье – в семье. В данный момент я ни о чём не жалею. Конечно же иногда проскакивает унылая мысль о том, что я не стал известным пианистом, но все эти печали сразу же рассеиваются, когда я прихожу домой и обнимаю жену и сына. Так что я думаю, Саня, ты на правильном пути.

– Крёстный! Мама, крёстный с рыбалки идёт! – отвлёк нас детский голос Даши, которая, сбежав с крыльца, мчалась к Маркову, держащему в руках цинковое ведро, из которого свисал огромный рыбий хвост. За ним шёл полностью грязный и мокрый Борис Борисович Чистяков с поломаной удочкой в руках, а за ним плелись довольные Доценко, Мирошниченко и Лобанов.

– Ничего себе, какая рыба! А как она называется? – громко спросила Даша.

– Это щука, Дашка. Не трогай, она живая, а то укусит тебя, как Бориса Борисовича. Пойди попроси на кухне нож и принеси его сюда.

– Вот, сразу видно, кто был на рыбалке – Боря, – потешаясь над его видом заявил Артём Иосифович, выходя из дома.

– Артём, посмотри, какую Боря щуку вытянул! – сказал Лобанов.

– Нормально! Слушай, – протянул учитель, оценив размер рыбы, – Боря, а чего ты такой мокрый?

– Да, блин, поломала мне удочку и решила удрать, а я успел ухватить второй конец и прыгнул за ней в воду. Давай её тянуть, а она меня за ногу как ухватила, зараза. Смотри! – показал Чистяков, задрав штанину вверх.

– Ничего себе! – протянул учитель.

– Ага, хорошо, что ногу не откусила.

– Боря, подожди, я сейчас зелёнку принесу, – сказал учитель.

– И-и подождите, – протянул и замахал пальцем Чистяков, – хорошо, что за ногу, а не за моего живца. Так бы жена не поняла, что за рыбалка такая была, – заявил Борис Борисович, вызвав у всех оглушительный смех.

– Пришёл бы Боря домой, а х… нет, – вымолвил сквозь смех Лобанов.

– Да-а, – протянул Чистяков, – и жены бы сразу не было, на хрен я ей нужен без хрена. Зараза… – скривился от боли в ноге Чистяков.

– Ух ты! – воскликнул Иосиф Янкелевич, увидев щуку. – Ну ничего себе, щука какая! Сейчас схожу за весами, здесь где-то килограмма три с половиной будет.

– Иосиф Янкелевич, я только Вашу удочку эту ореховую сломал, – предупредил Чистяков.

– Борис, трясь с ней, главное, какого ты динозавра вытянул! – выкрикнул из сарая Иосиф Янкелевич.

– Ну, там было два варианта: либо я должен был её вытянуть, либо она меня втянуть.

Щука, как сразу и предположил Иосиф Янкелевич, весила все три килограмма, поэтому мы обоюдно решили половину рыбы пожарить на вечер, а вторую оставить на утро для ухи.

К восьми вечера в первой комнате бани все уже сидели за большим накрытым столом, посредине которого нас ожидали готовые шашлыки. После того, как мы закусили, первая партия мужского пола ворвалась с вениками в раскалённую баню. Можно было бы ещё много чего рассказать смешного об этом вечере. Например то, как Борис Борисович внезапно остановился посреди песни, вспомнив, что ему сегодня нужно было играть не здесь, а в ресторане, где он вчера обещал быть как штык. Все разрывались от смеха, когда он разговаривал по телефону на веранде дома, убеждая свой музыкальный коллектив в том, что у него поднялось давление и он вызывал скорую помощь, врач которой запретил ему на сегодня физические нагрузки. Мурашкин кричал в трубку, что не верит ни одному его слову, потому что знает, что с его давлением можно в космос лететь. Напоследок он сказал, что если его и завтра не будет на рабочем месте, он найдёт ему замену. Борис Борисович пообещал, что завтра он точно будет, поскольку до завтра давление будет в норме.

Вечером следующего дня мы все вернулись в Ленинград, а в понедельник утром проводили на поезд Лобанова, Мирошниченко и Доценко.

Прошли две недели и мы с учителем в кабинете директора объявили моё окончательное решение остаться работать на кафедре. Александр Сергеевич был очень рад этой новости и в награду за то, что я решил отдать долг нашему Отечеству, вне очереди выделил мне личную комнату в общежитии на этаже малосемеек. Эта новость заставила меня парить в облаках, поскольку теперь я мог смело делать предложение Насте и начинать нашу семейную жизнь. Единственное, что несколько омрачало мою радость – странное поведение Насти, которое она проявляла по отношению ко мне ещё с приезда из Кобрино. Когда я предлагал ей пойти куда-нибудь прогуляться или провести время вдвоём, она тут же находила какую-то причину, чтобы отказаться. Что было ещё более странно и непонятно – это то, что когда раньше я провожал её до дома, то всегда выделял еще минут двадцать, чтобы заскочить к ним домой. Теперь каждый раз, когда я приходил в театр её забирать, она говорила, что должна задержаться и чтобы я ни о чём не переживал и шёл домой. В эти дни я объявил ей о том, что мне выделили личную комнату в общежитии, и слегка намекнул на то, чтобы изменить наш статус. Она сразу обрадовалась, но насчёт брака сказала, что мы поговорим об этом позже. Прошло ещё несколько дней и я решил больше не оттягивать с окончательным решением и, выбросив из головы мысли о её поведении, купил кольцо и зарезервировал столик в ресторане.

Ровно в семь я пришёл в ресторан, который находился недалеко от центра города, и прошёл к двухместному сервированному столику, на котором стояла табличка с нашими именами. Как только я сел, меня сразу отвлёк голос молодого официанта:

– Добрый вечер, Александр, что-то будете заказывать?

– Здравствуйте. Обязательно, но чуть позже. После того, как придёт моя девушка.

– Хорошо, тогда я подойду к Вам позднее, – поклонился он и удалился.

Устремив своё внимание на входную стеклянную дверь, я увидел, как к ней приближалась Настя в тёмном синем пальто, поверх которого лежали её волнистые светлые волосы. Встав с места, я направился ей навстречу.

– Привет, – произнесла она с натянутой улыбкой, позволив мне помочь снять пальто.

– Привет, прекрасно выглядишь! – ответил я и, повесив пальто, поцеловал ей руку. – Проходи, вон там наш столик.

Отодвинув ей стул, я сел напротив и к нам сразу же подошёл с меню официант:

– Добрый вечер ещё раз, прошу, вот ваше меню.

– Спасибо, – ответила Настя.

– Могу уже сразу принять ваш заказ или подойти чуть позже?

– Мы бы хотели сразу заказать бутылку шампанского, а с остальным сейчас определимся, – ответил я.

– Конечно, – ответил официант и, отметив на своём листке заказ, удалился.

– Здесь всё так дорого… – отметила Настя, всматриваясь в меню.

– На цены не смотри, заказывай всё, что душа пожелает.

– У нас сегодня какой-то повод? – подняла она свои длинные ресницы.

– Возможно.

– Какой?

– Не торопи события, скоро всё узнаешь, – ответил я, с внутренним волнением всматриваясь в её беспокойные глаза.

– Пожалуйста, ваше шампанское, – подал на стол официант открытую бутылку.

– Можно уже заказывать? – спросила его Настя.

– Да, конечно.

– Я возьму жюльен из курицы и салат столичный.

– Хорошо, а Вам? – посмотрел он на меня, заставив оторвать своё внимание от Насти.

– Мне то же самое, – поторопился я.

– Могу Вам посоветовать наше новое блюдо: «ветчина в томатном соусе».

– Нет, спасибо, я, пожалуй, остановлю свой выбор на жюльене.

– Отличный выбор, – поклонился официант и удалился.

– Как дела в театре?

– Да всё хорошо, работы много, сейчас ставим оперу Джузеппе Верди «Отелло». Из театра, можно сказать, не выхожу, – ответила она, отложив меню в сторону. – А у тебя как дела на кафедре?

– Да всё вроде неплохо. Сегодня Артём Иосифович официально отдал в мой класс Бреславского и Панюса, теперь у меня четыре студента.

– Поздравляю. А как два твоих первокурсника?

– Неплохие, один крепкий, с другим придётся сидеть дольше.

– Узнаёшь в них себя прошлого? – засмеялась она.

– О да, было время, когда мне казалось, что я так и не смогу одолеть это ремесло.

– Ну, как видишь, ты теперь в консерватории для всех авторитет и пример для подражания.

– Да, всё получилось в принципе, как я и хотел.

– Может быть могло бы получиться ещё лучше.

– В каком смысле?

– В смысле твоё решение не ехать в Италию, а остаться здесь.

– Мне это абсолютно не нужно, это не было моей мечтой, куда-то уезжать со своей Родины, от любимых и родных людей, а тем более от тебя, – сказал я и положил свою руку поверх её руки, которая тут же медленно от меня ускользнула.

– Позволь мне налить тебе шампанского, – спросил я, пытаясь не обращать внимания на её непонятные действия.

– Да, конечно, спасибо, – слабо улыбнулась она и окинула взглядом людей и обстановку в ресторане.

Пока я разливал шампанское, я почувствовал, как к моей груди прикоснулся футляр с кольцом, который лежал во внутреннем кармане моего пиджака. Я разволновался и решил больше не оттягивать этот исторический шаг.

– Давай выпьем за нас? – предложил я, с улыбкой посмотрев в её глаза и аккуратно прикоснувшись к её звонкому хрустальному бокалу.

Настя молча дотронулась своим бокалом до моего и поднесла его к губам.

– Насть, я хотел с тобой поговорить, – начал я, опустив бокал.

– Да, я слушаю.

– Мы с тобой уже вместе одиннадцать лет и всё это время я – самый счастливый человек на этой планете. За время наших с тобой отношений я понял, что такое настоящая любовь. И именно это чувство всегда вдохновляло меня и побуждало совершенствоваться в музыке. Расстаться с ним равносильно тому, что расстаться со всем в этой жизни. Поэтому я решил сделать тот шаг, который, считаю, должен был бы сделать гораздо раньше, – произнёс я, медленно доставая из пиджака футляр с кольцом и открывая его перед её испуганными глазами, – выходи за меня замуж!

Настя с лёгкой улыбкой взволнованно смотрела на золотое кольцо, после чего потупила голову.

– Ты согласна? – спросил я.

– Саш, я не могу сейчас дать тебе ответ, – ответила она чуть дрожащим голосом. – Я не готова начать семейную жизнь. По крайней мере сейчас, в то время, когда мы не так крепко стоим на ногах, чтобы вершить такие события. Я имею в виду, что финансово мы пока что неустойчивы, и было бы лучше всего тебе и мне сначала построить карьеру, а уж затем заводить семью.

Полностью онемев, я медленно закрыл футляр с кольцом и поставил его на стол.

– Я понимаю тебя, – продолжала взволнованно говорить она, сминая салфетку на коленях, – это неприятно слышать, поэтому я пыталась избежать этого разговора. Но сейчас я хочу больше посвятить себя карьере и думать только о ней и ни о чём более.

– Разрешите? – прозвучал вежливый голос официанта, который стоял, держа в руках поднос с нашим заказом.

– Да, спасибо, – ответила она.

Мы сидели молча и после того, как официант ушёл, Настя продолжила:

– Я бы рекомендовала тебе ещё раз обдумать предложение об обучении в Италии. Всё-таки это шанс, который в жизни бывает только раз, второго может не предоставиться. Прошла всего лишь одна неделя сверх срока, я думаю ещё не поздно вернуть всё назад. Ты – талантливый музыкант, а талант даётся Богом и каждый человек должен нести за него ответственность.

Я сидел молча, полностью погрузившись в тяжёлые мысли, которые с каждой секундой всё больше и больше сгущались в моей голове.

– Почему ты мне не сказала этого раньше? – с трудом вымолвил я, вперив взгляд в край стола.

– Не знаю, – пожала она плечами, вытерев слезу, которая побежала по её щеке, – думала, ты остановишь свой выбор на Италии и всё разрешится само собой.

С каждой новой секундой я чувствовал, как моя жизнь теряет весь смысл и рассыпается как карточный домик. Я отчётливо понимал: это конец наших с ней отношений, а я никогда не смогу вытеснить из своей души это великое чувство к ней и заменить его кем-то другим. Внутри меня начинал закипать гнев, который я с трудом сдерживал.

– Если хочешь, я могу уйти, – сказала она, посмотрев на меня.

– В этом нет необходимости, – сухо ответил я.

– Я не хотела…

– Ты допускаешь мысль о том, что это конец наших отношений? – нервно спросил я.

– Возможно…

– И это всё ради твоей будущей карьеры?!

– Выходит, что да, – кивнула она.

– Официант! – выкрикнул я, не сводя с неё взгляда.

– Я Вас слушаю, желаете что-нибудь ещё? – спросил он, изучая наши лица.

– Рассчитайте нас.

– Простите, Вам что-то не понравилось в нашем ресторане или в обслуживании?

– С рестораном и с обслуживанием всё в порядке, просто изменились планы на вечер.

– Сию секунду, – сказал он и быстро принёс счёт.

Расплатившись по счёту, я поднялся и произнёс, глядя на Настю:

– Прости за этот вечер и за моё нелепое предложение. Если карьера действительно имеет такое важное значение для тебя, то я не буду ей препятствовать. Прощай, – сухо вымолвил я и вышел из ресторана, оставив Настю сидеть, вздрагивая от плача.

Я шёл по городу, над которым нависали осенние дождевые тучи, в точности такие же, как над моей жизнью. Я шёл, не зная куда, всё время задавая себе тонус идти просто вперёд. В небе грянул гром, потом сорвался дождь. Быстро перебежав Пантелеймоновский мост, я укрылся под крышей закрытого магазина и, облокотившись о его двери, стоял и смотрел на лужи, которые быстро увеличивались в размерах. Я не хотел верить в то, что это конец наших с Настей отношений и конец всего того, о чём я мечтал ещё каких-то два часа назад. Мои глаза щипали слёзы, а в груди я чувствовал тяжесть и боль, которая росла с каждой минутой. Спустя час дождь утих и я вялой походкой снова зашёл на мост и, уперевшись в одну из его стен, стал смотреть на воду, в которую падали последние капли этого грустного неба. Стоя в таком положении, я размышлял о своей дальнейшей жизни, которая рисовала мне картину сплошных мучений. Я никогда не представлял себе, что жизнь могла сделать такой поворот и заставить меня почувствовать себя одиноким и брошенным на произвол судьбы. Вернувшись в общежитие, я открыл дверь своей новой комнаты, в которой стояли ещё не распакованные чемоданы. Я сел на диван, на котором были разбросаны вещи в ожидании, когда им определят место в новой жизни. Не двигаясь, я смотрел на себя в зеркало, которое висело на дверях шкафа. В нём отражался поникший вид абсолютно уничтоженного человека. Просидев в таком положении какое-то время, я отвлёкся на громкий звук холодильника. Встав с дивана, я подошёл к нему по скрипучему паркету и достал оттуда холодную бутылку водки. Затем, заглянув вовнутрь, увидел небольшой кусок докторской колбасы и томатный сок. Всё это я поставил на стол и, отрезав два куска колбасы, открыл водку. Выпив без остановки половину бутылки, я почувствовал, как моё сознание затуманил алкоголь, который начал рождать во мне дикое животное, рвущееся на поверхность. Резко схватив стул, я со всей злостью кинул его об пол и он с громким треском разлетелся по комнате. Почувствовав от этого какое-то облегчение, я допил бутылку и, снова усевшись на диван и обхватив голову руками, крепко сжимал волосы, пытаясь побороть боль, которая охватила всё тело. Когда я снова поднял лицо к зеркалу, меня охватила такая дикая ненависть к себе, что я непроизвольно схватил с тумбочки будильник и со всей злости запустил его в зеркало. Громкий звук разбитого зеркала оглушил комнату и погас в ту секунду, когда пол усеялся его осколками. Упав на диван, я уставился на горящую на потолке лампочку, которая постепенно мутнела в моих глазах и в какой-то момент и вовсе исчезла из моего поля зрения.

Сквозь ужасную боль в висках и повышенную чувствительность к звукам я, будто находясь в закрытой коробке, слышал, как кто-то громко ломится ко мне в дверь. От этого ужасного стука я с трудом поднял тяжёлую как гирю голову и, приняв сидячее положение, посмотрел на стойкий металлический будильник, лежавший на полу среди разбитого стекла. Стрелки на его циферблате показывали пять часов вечера следующего дня. Тут мне стало ещё мучительнее от осознания того, что сегодня утром должен был быть педсовет, на который я не явился.

– Может завхоза позвать – пусть двери выломает! – послышался за дверью голос вахтёрши.

– Не нужно ничего ломать, Тамара Викторовна, – ответил ей голос Артёма Иосифовича, – сейчас откроет.

– Ну, он точно там, ключ он мне не сдавал и я не видела, чтобы он куда-то выходил.

– Всё, идёт, спасибо Вам! – услышал я ответ Шварцмана.

Подойдя к двери, я откинул валявшиеся куски стула и, открыв замок, предстал перед изучающим лицом учителя.

– Здравствуйте, – пробурчал я и, отвернувшись, прошёл в центр комнаты.

– Живой? – спросил он, закрывая дверь.

– Вроде бы, – тихо ответил я.

– Хм… смело, – оценил он, приподняв со стола пустую бутылку водки. – Саш, ну ты же музыкант, зачем же ломать всё? – спросил он, глядя на усеянный мусором пол.

– Вчера вечер не заладился.

– Стулья и зеркало здесь не причём.

– Согласен.

– Ладно, собирайся.

– Куда?

– Поедем приводить тебя в порядок. Только одень что-нибудь попроще и потеплее, там не обязательно быть таким элегантным, – кивнул он в сторону моей растрёпанной рубашки с галстуком.

– А что мне будет за то, что я не был на педсовете?

– Я сказал Крылову, что ты заболел. И, судя по всему, сказал правду. Давай без этих вопросов: я курю и жду тебя внизу, – сказал он и вышел из комнаты.

Переодевшись, я поднял с пола скомканный пиджак и достал из него футляр с кольцом. В эту секунду меня накрыли мысли и настроение вчерашнего вечера, от чего к горлу подкатила тошнота и я, выскочив в коридор, бросился в уборную. Вернувшись в комнату, я спрятал кольцо в шкаф и, собрав вещи, вышел на улицу, где возле машины меня ожидал Артём Иосифович. Мы сели в машину и влились в поток движения.

– С добрым осенним вечером вас, дорогие друзья, – вещал из динамиков приятный женский голос. – Сегодня мы приветствуем вас песней, которая близка каждому из нас, потому что поётся в ней о нашем доме: «Здравствуй, милый отчий дом», – объявила ведущая, после чего зазвучала песня в исполнении Софии Ротару.

– Так, почему Настя тебе отказала? – настороженно спросил Артём Иосифович, сделав музыку тише.

– Сказала, что сейчас не время жениться, а время заниматься карьерой.

– Странно, не ожидал я такого, – глухо проговорил Артём Иосифович. – Очень странно слышать это от девушки, каждая из которых мечтает выйти замуж, тем более, когда ей двадцать семь лет.

– А Вы откуда об этом узнали? – повернул я к нему своё помятое лицо.

– Фролов мне сказал, он видел её сегодня утром в консерватории. Подошёл к ней с поздравлениями, а она ему ответила, что не с чем поздравлять, поскольку она тебе отказала.

– Ясно…

– Ну, ты только давай мне не унывай здесь. Женщин в жизни может быть много, а вот учитель у тебя только один, – сказал он, развернув ко мне лицо с лёгкой улыбкой, – или ты со мной не согласен?

– Согласен, Артём Иосифович.

– Шварцман своих учеников не бросает. Сейчас приедем и приведём твои мысли в порядок.

– Куда мы едем-то?

– В Кобрино. Я позвонил отцу, он нам уже баню топит. Я там в багажнике прикупил поесть, так что приедем и по стопочке водки, да? – громко засмеялся он, увидев, как я скривился от этой мысли.

– Не говорите мне это слово.

– Ха-ха, не говорите мне это слово: как ты вообще умудрился бутылку сам-то выпить, это же смерть?

– Да я и сам не знаю, выпил, да и всё.

Через час мы были во дворе Иосифа Янкелевича, который приготовил мне лекарство из трав, быстро восстановившее моё физическое состояние, ну а после плотного ужина с баней я уснул словно сурок. Проснувшись на следующий день от лучей осеннего солнца, пробившихся сквозь занавески, я встал с кровати и спустился на первый этаж. Выйдя на крыльцо, я услышал звук топора, которым орудовал Иосиф Янкелевич, рубя и складывая дрова.

– Утро доброе! – крикнул он мне с улыбкой, воткнув топор в пенёк.

– Доброе, Иосиф Янкелевич!

– Как твоё самочувствие?

– Значительно лучше.

– Тебя Артём просил зайти к нему после того, как ты проснёшься.

– А где он?

– У себя в комнате, на первом этаже.

Войдя в комнату, я застал в ней учителя, сидящего за столом и заполняющего учебные журналы.

– Проснулся? Заходи, присаживайся! – молвил он, отложив всё в сторону. – Как ты?

– Спасибо, значительно лучше.

– Садись, нам нужно поговорить.

– Спасибо, – ответил я, присев напротив.

– Я понимаю, тебе сейчас нелегко после того, что происходит в твоей жизни. Но это и есть жизнь, которая всё время наносит нам удары. Поэтому я никогда не любил сдаваться и всегда считал, что жизни нужно возвращать этот удар, только с ещё большей силой. Не хотел бы превращать этот разговор в философскую дискуссию, которая порой бывает очень далека от реальности, но позволь всё же объяснить тебе это в более художественной форме. Жизнь – это бездонный океан со всё время меняющимися погодными условиями. Каждый из нас – капитан своего корабля, у которого есть цель доплыть до намеченных берегов. Порой мы плывём рядом друг с другом под жарким тёплым солнцем в сопровождении щебета различных прекрасных птиц и нам кажется, что спокойные волны всё время будут благосклонны к нам. Но у океана тоже есть своё настроение и когда оно проявляется в виде штормов, наша задача – не дать ему потопить наше судно. Чаще всего эти бушующие волны разъединяют корабли, плывущие рядом, после чего мы больше не можем найти тех, с кем мы плыли вместе так долго. И, не смотря на всё это, каждый из нас обязан продолжать свой путь, храня в сердце тех людей, которые служили нам верой и правдой, и навсегда выбрасывать из него тех, кто нас предал. Сейчас я хочу ещё раз поднять вопрос о твоём обучении в Италии. Подумай, пожалуйста, как следует. Ещё не поздно позвонить Джакопо и изменить твоё решение. Пойми, что это шанс обрести великое будущее, получить новые знания, которые потом станут залогом твоего жизненного успеха. Если ты останешься здесь, то ничего плохого с тобой не случится, но ты не станешь тем, кем мог бы стать. Ты можешь достичь большего, нежели я, – сделав паузу, он не сводил с меня глаз. – Если ты сумеешь стать знаменитым в Италии, а затем и во всей Европе, ты станешь ещё более знаменитым у себя на Родине. И здесь дело не столько в образовании, оно и у нас есть, и куда лучше, нежели там. Но наш народ любит славить иностранцев, уделяя им особое внимание. Подумай о том, чего ты действительно можешь лишиться, – заключил Артём Иосифович и, откинувшись на спинку кресла, внимательно посмотрел на меня.