Текст книги "Чакона. Часть I"

Выйдя из консерватории, мы направились в сторону остановки.

– Да, сын Артёма Иосифовича просто мудак, – заявил Славик.

– Согласен! – подхватил Вова

– Какой-то слишком деловой. Думает, если папа – завкафедрой, то он может позволить себе так говорить с нами, – бормотал Славик.

– Санёк, пойдёшь с нами в субботу на футбол? Славик приглашает в свою компанию.

– Нет, Вов, мне нужно сейчас заниматься.

– Так всем нужно заниматься! – подхватил, расхохотавшись, Славик.

– Значит, кому нужно, тот берёт и занимается, – ответил я. – Всё, Вов, мой автобус, увидимся завтра, – пожал я ему руку и поехал домой.

На следующий день я пришел к шести утра в консерваторию и, постучав в двери, наблюдал, как к ним с недовольным лицом приближается Зоя Павловна.

– Доброе утро, – произнёс я после того, как она открыла двери.

– Это вопрос? – спросила она.

– Нет, это утверждение.

– Ну, не такое оно и доброе.

– Почему?

– Потому что оно меня встречает такими лунатиками как ты. Смотри сюда: что здесь написано? – ткнула она пальцем в таблицу.

– «Консерватория работает с семи до десяти», – прочитал я.

– Сколько сейчас времени?

– Шесть.

– Так чего ты тогда сюда ломишься?

– А что делать, если например хочется прийти и позаниматься в шесть часов утра?

– Если в шесть утра?

– Да.

– К врачу тогда нужно сходить и сделать укол в голову, – отрезала она, направившись к своему посту.

– Можно входить, Зоя Павловна? – спросил я.

– Входите, пациент. Что будете заказывать? – спросила она, опёршись двумя руками о стол.

– Ключ от какого-нибудь класса с фортепиано.

– Конечно, что бы ты ещё попросил? – начала она искать ключ. – Ты у кого учишься, несчастье, у Шварцмана?

– Да.

– Господи, так и знала. Где он вас только нарывает?

– В Колпино.

– Ой… – протяжно выдохнула она, положив мне ключи. – Как твоя фамилия?

– Каберман, Саша.

– О, ещё одно еврейское счастье привалило консерватории.

– Я русский.

– Ага, – кивнула она головой. – Да вас таких русских половина консерватории здесь. Иди уже, играй.

– Спасибо, Зоя Павловна, до свидания!

– Ага, шалом, – пробурчала она, взяв со стола крючки с нитками.

Отзанимавшись два часа, я пошёл на свою специальность. На кафедре сидел и занимался за роялем Артём Иосифович, а рядом с ним, развалившись в кресле, медленно потягивал кофе Денис Николаевич.

– Здравствуйте, Артём Иосифович!

– И тебе не хворать, – поздоровался он, не отрывая своего взгляда от нот. – А где эти Славик и Вова? Они собираются заниматься или им это уже не нужно?

– Я не знаю, не видел их.

– Ясно, разберёмся. Денис Николаевич, а ну, послушай, как сейчас прозвучит это место.

Сыграв три периода из Чаконы, он развернулся к нему.

– Так намного лучше звучит.

– Понимаешь, Денис, самая главная вещь в искусстве и в жизни – приблизиться к той вершине гениальности, которая доступна только Богу. Мы всю жизнь стремимся к ней, но каждый раз, когда мы приближаемся к этой вершине, она уходит от нас всё дальше и дальше. И знаешь, это очень здорово, потому что это придает жизни большой смысл. Плохо, что некоторые вместо того, чтобы достигать эту вершину, бегут побыстрее замуж.

– Вы про Горбач?

– А про кого же ещё? Такой талант похоронила. Говорил: «Вика, езжай учиться в Германию». Такое будущее могло быть у девочки. Так нет, вышла замуж, любовь у неё, видите ли. А где любовь к учителю, где? Сидел, с пелёнок воспитывал, а благодарности – ноль! Вот знать бы, в ком не ошибёшься.

– Это определить невозможно.

– Возможно, Денис. Нужно смотреть на целеустремленных и трудолюбивых, это я теперь уже понял. Вот из них-то можно сделать то, что хочешь. И вот они-то как раз и пойдут далеко. А все эти талантливые – как художественное пасхальное яйцо: красиво cнаружи, да только пусто внутри.

На этом заключении отворилась дверь и на пороге во всём своём боевом настроении появилась Марья Николаевна Качур.

– Артём Иосифович здесь? – пробассила она своим прокуренным голосом.

– О-о! – радостно протянул учитель, встав со стула, – какие люди, Марья Николаевна! Слушайте, да Вы просто королева Вудвиль. Я смотрю, морские волны в Ялте Вас омолодили, – обнялся он с ней.

– Ой, мой дорогой. Ты скажешь! – радостно обняла его та.

– Да Вы просто уровень, Марья Николаевна! – отодвинул он её от себя, чтобы получше рассмотреть новое красное платье с черным поясом. – Ну, белла, Марья Николаевна!

– Красивое платье?

– Очень.

– Это муж подарил: в Ялте купили, в магазине импортных товаров.

– Нет слов!

– Здравствуй, Денис! – крепко обняла и расцеловала она своего ученика. – Ой, вымазала тебя помадой. Дай вытру, а то твоя Алёна еще скажет: «Любовницу нашёл».

– Да ничего страшного, Марья Николаевна. Она знает, что я в Вас давно влюблён.

– Ха-ха! Я в тебя тоже! Ой, я так уже хотела на работу – дома сидела последние две недели с этой консервацией, пропади она пропадом. Вчера представь, Артём, повзрывались банки с утра. Не смогла прийти на первое сентября.

– Да я знаю, мне сообщила дежурная, что Вас не будет.

– Ты уж прости меня!

– Да ну, бросьте, Марья Николаевна! Всё равно вчера здесь нечего было делать.

– Денис, ты же сегодня вечером зайди, сыграй мне. Мы сейчас должны заниматься каждый день, у тебе же экзамен.

– Конечно, обязательно.

– Мы должны быть как всегда на высоте! Так что сегодня в шесть вечера я тебя жду.

– Давайте в семь, у меня в это время ученица.

– Ой, точно! – ахнула она. – Я никак не привыкну, что ты уже педагог на кафедре.

– Время не стоит на месте, Марья Николаевна, – подхватил Артём Иосифович. – Вы как насчёт перекурить, не хотите?

– Артём, за что я тебя люблю больше всего на свете, так это за то, что ты мастер угадывать мои желания.

– Тогда предлагаю всем выйти на балкон. Идёшь, Денис? – обратился он к нему, доставая сигареты.

– Почему бы и нет? Что ещё делать в консерватории? Только заниматься и курить.

– И поверь, это самое прекрасное, что может быть для музыканта, – заверил учитель.

– Артём, хотела спросить: а как там наши мальчики: Орлов с Марковым? Они поехали в Москву на конкурс Рахманинова?

– Да. Они уже вчера мне звонили и сказали, что прошли вдвоём на третий тур. Сегодня вроде бы играют Концерт №1 Рахманинова с оркестром в филармонии.

– Да ты что? Какие молодцы! Господи, дай Бог, чтобы они заняли место. Это же такой сложный конкурс! – взмолилась Марья Николаевна.

– Будем надеяться, что они достойно отстоят нашу кафедру, – сказал Артём Иосифович и повернулся ко мне: – Саша, разыгрывайся!

После того, как они вернулись с балкона и обговорили свои рабочие дела, учитель начал вести урок со мной.

– Посадка, вижу, зафиксировалась уже неплохо, – сказал он, встав с кресла. – Сейчас меня интересуют постановка рук и мотивы, которые мы учили вчера.

Я сел, поставил руки и сыграл каждый указанный мотив инвенции до мажор. В этот раз даже я сам слышал, что у меня звук стал извлекаться по-другому, и это придало мне ещё больше желания играть.

– Это намного лучше, – сказал он, открыв крышку второго рояля. – А сейчас сыграй мне, пожалуйста, от начала и до конца. Без остановок и ошибок.

Я сразу начал играть, но не дав мне доиграть даже первую строчку, он меня остановил.

– Самая главная задача музыканта – не отпускать слушателя от начала и до самого конца. Нужно держать его внимание, а для этого ты должен сам понимать, что ты хочешь сказать. Ты начал играть неплохо. Даже очень хорошо начал. Но во втором такте ты убил музыку, – сказал Шварцман и начал играть инвенцию.

Когда он стал извлекать звук, я перестал дышать. Я не понимал одного: как он это делает? Как научиться мне так же? Один его звук стоил бриллианта, а мой – огурца из взорванной банки консервации Марьи Николаевны.

– Ну и так далее… – промолвил он, остановившись.

Отзанимавшись целых два часа, я уже сидел за роялем, ничего не соображая и не в силах больше сыграть ни одной ноты.

– Так, ладно, на сегодня пока хватит, – заявил он, забрав ноты. – На четверг сделай мне, пожалуйста, таким же способом две следующих инвенции.

– Хорошо.

– Так, кто там у меня следующий? – спросил он сам себя, посмотрев на часы

– Артём Иосифович!

– Да?

– Я вот хотел спросить: скажите, я действительно смогу научиться играть как Вы? Не смотря даже на то, что в 14 лет как-то уже и поздновато начинать? Ну, мне просто всё время Анна Михайловна так говорила в музыкальной школе. Что музыканта из меня не выйдет.

– Ученики Шварцмана играть плохо не умеют! – заверил он. – В жизни можно научиться всему. Главное – иметь желание и хороших учителей. На данный момент с этими пунктами у тебя уже всё в порядке, поэтому у тебя есть все шансы преуспеть. А насчет возраста, для человека не должно существовать слова «поздно». Поздно – это когда тебя накрыли крышкой гроба, вот тогда можно сказать, что уже поздно. Человеку дана жизнь для того, чтобы он падал, а затем поднимался. Поэтому прежде, чем научить тебя играть, я должен научить тебя жить и не сдаваться. Вот, например, как ты думаешь, что может стать самой большой преградой для музыканта?

– Когда он не верит?

– Ну, эта преграда, скажем так, убивает даже веру.

– Не знаю, – пожал я плечами.

– Имея большой талант и веру и так далее, самой большой преградой является отсутствие чтения книг и саморазвития в целом. Вот это и есть проблема, в которую, как правило, упираются все музыканты в возрасте тридцати лет. И все возле этой стены вывешивают белые флаги и кричат: «Музыка неперспективна!», совсем не понимая того, что у них просто не хватает знаний, чтобы суметь преподать свою творческую сущность. А для того, чтобы знать, нужно, чтобы твои мозги работали, а если они не получают пищу в виде чтения, то о какой музыкальной карьере можно говорить в будущем?

По большей части к этой категории относятся одарённые дети, которые начинают радоваться своим нелепым победам на конкурсах с самого раннего детства. Наслаждаясь похвальными грамотами под крики толпы и учителей о том, что это – будущий великий музыкант, они таким образом уже строят потихоньку эту стену. В особенности их родители. Они-то и есть первые враги на пути молодого музыканта. Я имею в виду тех родителей, которые прилюдно восхищаются своими детьми, захваливают их и рассказывают всем, какие они молодцы. Какие они делают успехи и как побеждают на всех конкурсах. От непонимания ребенок думает, что он лучше всех и что так будет всю жизнь. Во время его детства и юношества общество обращает внимание в основном только на его технические возможности, поэтому он думает, что этого достаточно. А вот здесь-то и ловушка, поскольку с возрастом от этого выросшего ребенка слушатель потребует музыку, а не технику и статусы. Он потребует настоящих мыслей, чувств, прожитых эмоций. А точнее сказать, – промолвил он, поднявшись со стула, – он потребует от него жизни в музыке. А чтобы она появилась, музыкант должен пережить в жизни неудачи. И чем сложнее будет борьба, тем богаче будет его музыка, тем больше будет жить в его руках звук, тем больше он будет нужен слушателю. Достоевский когда-то сказал такую фразу: «Чтоб хорошо писать – страдать надо, страдать!» – И обязательно иностранные языки, – заявил он, поджигая сигарету. – Без иностранного языка музыкант может только сидеть дома и играть своей бабушке.

– А Вы знаете?

– А как же?

– И какие?

– Английский, немецкий, французский, итальянский.

– Ого, так много?

– Знание языков – это долгая дорога в твоё светлое будущее. Так что я думаю, тебе сейчас самое время ими заняться. Каждый день учи по три новых слова. Меньше спи, больше работай. И помни: талант – это не успех. Трудолюбие и стремление – вот залог успеха. Большого успеха, – подчеркнул он, струсив пепел в пепельницу.

Тут зазвонил телефон, он снял трубку и углубился в завязавшийся диалог. Тем временем я решил пойти позавтракать. Спустившись на первый этаж, я вошёл в столовую, где витали невероятно аппетитные запахи. Поставив всё нужное себе на поднос, я уселся за свободный стол и приложился к своему любимому гороховому супу. Наслаждаясь едой, я анализировал слова Артёма Иосифовича. Обдумывая весь сегодняшний разговор, я решил незамедлительно достать учебник по английскому языку и приняться за его изучение. Потом я начал строить какие-то наполеоновские планы, которые прервал обращённый ко мне голос.

– Я присяду?

Я повернул голову и увидел перед собой Юлиана – сына Артёма Иосифовича, который держал в руках изрядно нагруженный поднос.

– Привет, конечно присаживайся, – ответил я, освободив на столе место для его завтрака.

– Спасибо! – сел он напротив. – Ты у моего отца учишься, верно?

– Да.

– А эти двое, что сидели вчера за роялем, они с тобой в одном классе?

– Нет, в разных, – ответил я, улыбнувшись. – Ты как-то резко вчера с ними.

– Я просто терпеть не могу музыкантов, которые обожают себя в музыке.

– Ну, насчет Славика я согласен, а вот насчет Вовы – он хороший парень, я с ним с первого класса дружу.

– Да такой же точно, по лицу видно. Это ты просто к нему привык и не замечаешь. Я за двенадцать лет навидался таких здесь и сразу могу сказать, кто что собой представляет, – заявил он, отрезав кусок мяса. – Кстати, извини, не представился: Юлиан! – протянул он мне руку.

– Саша, – ответил я на рукопожатие.

– А почему ты говоришь, что вы учились вместе в школе, а здесь – в разных классах?

– Я поступил с условием потери года.

– А почему?

– Потому что был самым слабым на вступительных экзаменах. И если бы один мальчик не завалил сольфеджио и не освободилось бы место, я бы вообще не поступил.

– Знай, мой отец не берёт к себе слабых учеников.

– Ну, значит я буду первым в его истории, – засмеялся я.

– Я тебе говорю, что мой отец не берёт слабых.

– Ну, я играю очень плохо, правда.

– Играть плохо – это дело времени, а насчёт потенциала – это отдельный разговор. Мой отец научит тебя играть, если у тебя есть желание.

– Ещё и какое есть! А ты, насколько я понял, играешь на скрипке?

– Да. Но я поступил в этом году ещё и на дирижёра.

– Ты уже учишься в консерватории?

– Да, закончил здесь десятилетку, а в этом году поступил на первый курс.

– А кто твой учитель по скрипке?

– Попова Людмила Константиновна. Она и по скрипке, и по дирижированию очень классный педагог в Ленинграде. Можно сказать, бой-женщина, она тебя может на уроке выжать как стирку, ты из класса выползешь, а она без перекура примется за следующего.

– Ничего себе, – протянул я. – И много у вас сильных скрипачей?

– Достаточно из тех, с кого нужно брать пример, но я не беру. Для меня вершина мастерства – это Давид Ойстрах. С ним больше никто не сравнится. Да и в основном я не очень люблю общаться со скрипачами, у них только одно на уме: обсудить, кто как играет и утешить себя мыслями о том, что они самые лучшие, хотя там очень спорный вопрос. Поэтому я в основном провожу время в классе своего отца. Там я общаюсь с Денисом Фроловым, Олегом Орловым и Ромой Марковым.

– А, я что-то слышал про них: они вроде бы сейчас на конкурсе в Москве?

– Да, они сегодня как раз третий тур играют. Мы с ними целый август в консерватории занимались, готовились на конкурс. Только они на свой, а я – на свой.

– А у тебя когда?

– Седьмого октября в Московской консерватории.

– Интересно было бы тебя послушать.

– Приходи, я буду играть здесь концерт в октябре перед конкурсом.

– Обязательно приду.

Во время нашей беседы за соседний стол присели две весёлые разговорчивые девушки. У одной были длинные чёрные волосы, которые стелились по её платью с красными маками. Вторая была одета в простое голубое платье, которое очень шло её жизнерадостному лицу и коротким светлым волосам. Юлиан незаметно покосился на них, а затем, взяв тарелку с салатом, спросил меня:

– У тебя есть девушка?

– Нет.

– Нужно, чтобы была.

– Зачем?

– Потому что только с помощью любви может звучать музыка. А без любви в нашем деле не стать Ойстрахом. – Здравствуй, Натали! – обратился он к одной из сидящих рядом девушек.

– О, Господи, Юлиан! – протянула она, демонстративно закрыв руками лицо. – Куда же без тебя в моей жизни, особенно в начале года?

– Ну, какое это было бы начало? – продолжил он.

– И не говори! – чуть покачала она головой.

– Явно оно было бы безрадостным.

– Не поверишь: именно таким я его себе и представляла в большой надежде, что ты всё-таки решишься поехать учиться в Москву.

– Именно поэтому я и остался.

– Я настолько этому рада, что мне хочется взять пистолет и застрелиться.

– Тогда мне придётся взять тот же пистолет и от следующей пули упасть рядом с тобой.

– Видимо, избавиться от тебя у меня нет шанса даже на том свете, – отпила она сок, гдядя на свою смеющуюся подружку. – Короче, ешь, не трогай меня, приятного аппетита!

– И тебе!

– Спасибо.

– Когда на свидание со мной пойдёшь?

– Вон, посмотри, уже побежала, – кивнула она в сторону.

– Где, не вижу? – шутливо начал высматривать он. – Куда ты побежала?

– Отстань! Этого никогда не произойдёт.

– Ну, не знаю, я бы на твоём месте не был так уверен: Сегодня мне Людмила Константиновна сказала, что ты хочешь поехать на конкурс в Москву в октябре в категории ансамблей, а партнёра у тебя как раз-таки нет.

– И что? – закатила она глаза.

– А то, что программа у тебя сложная: Бах «Концерт ре минор для двух скрипок», как-никак его нужно сидеть и учить. Теперь давай подумаем вместе: кто же на это согласится? С четвертого и пятого курса не поедут, поскольку они сейчас как начнут пить, так хоть бы к ноябрю протрезвели. Дальше: из твоего третьего курса никто не согласится, потому что ты в их глазах стерва, которая классно играет и в будущем является их конкурентом на место в аспирантуру. Как ты понимаешь, для них это будет поводом подставить тебя. Ну, а первый и второй курс – там просто никто не сыграет этот концерт, кроме, – протянул он, тем самым привлекая к себе внимание, – меня! А для этого всего лишь нужно пойти со мной на свидание. Всего лишь навсего. И диплом лауреата уже висит у тебя на стене в общежитии. Так что думай быстрее, потому что на этой неделе нужно уже потихоньку разучивать концерт, – заключил он и, встав из-за стола, двинулся вместе со мной к выходу.

– Ну, ты её разделал! Видел бы ты напоследок её лицо, – отметил я.

– Все пять лет от меня бегала, а здесь, я думаю, ей деваться будет некуда, потому что она хочет поступать в аспирантуру и ей нужны все дипломы конкурсов и сольных концертов, – засмеялся он. – Сейчас будет со всеми советоваться, что ей делать. А я знаю, что ей никто не поможет с этим конкурсом, у нас на кафедре скрипачи – те ещё крысы. Кстати, ты не хочешь пойти в это воскресенье в филармонию на седьмую симфонию Бетховена в исполнении оркестра Московской филармонии? – спросил он меня, остановившись у центральной лестнице.

– Да можно, – пожал я плечами, – тем более я никогда не слышал симфонический оркестр вживую.

– Да ладно! – удивился он.

– А где я его мог в Колпино услышать?

– Тогда это нужно срочно исправить!

– А где можно билеты купить?

– Я тебе достану, у меня мама работает директором филармонии. Только скажи мне сейчас свою фамилию, потому что она должна быть указана в пригласительном билете, – попросил он, достав из сумки блокнот и ручку.

– Каберман.

– Какая у тебя перспективно-талантливая фамилия! – отметил он.

– Саша, привет! – услышал я за своей спиной счастливый голос Насти.

– О, Настя, привет!

– Ты будешь сегодня на паре музлитературы?

– Конечно буду! Кстати, познакомься, это Юлиан – он скрипач и сын моего учителя Артёма Иосифовича.

– Настя.

– Очень приятно, – кивнул он головой.

– Ну, тогда не буду вам мешать, мне ещё на кафедру нужно забежать. Увидимся на паре! – застеснявшись, сказала она.

– Да, увидимся, – ответил я.

– Та-ак, – протянул Юлиан после того, как она ушла, – а ну поподробней, что за красотка такая?

– Та это моя одноклассница, вокалистка.

– Ничего себе у тебя одноклассницы-вокалистки! Это же целый бриллиант! Я бы на твоём месте суетился бы быстрее, пока какой-то Дантес не нарисовался.

– Да вроде бы договорились в эту субботу пойти к ней домой провести время с её родными.

– Ну, ты ещё тот Каберман… – протянул он, выдвинув нижнюю губу вперёд, – сразу свататься идёшь, даже я себе такое не мог придумать.

– Да её бабушка меня ещё на вступительных экзаменах пригласила, после того как я Насте помог написать музыкальный диктант по сольфеджио.

– Ну, тогда я так понимаю, здесь нужно брать два билета в филармонию.

– Кстати, это идея! – подхватил я, – второй я куплю ей.

– У меня фамилия Шварцман, а у тебя Каберман. Где ты видишь здесь место для слова «куплю»? – спросил он, открыв блокнот. – Как её фамилия?

– Новикова.

– Не волнуйся, будут вам билеты, – ответил Юлиан, – может как раз и Наташка решит взяться за свои проблемы с конкурсом.

– Судя по твоему плану, думаю, что это вполне возможно.

– Ещё бы! – воскликнул он и мы пошли наверх.

С этих дней я сдружился с Юлианом, с которым мне было очень интересно общаться, поскольку, в отличие от меня, он знал очень много в области музыки и таких исполнителей, о которых я, разумеется, никогда в жизни не слышал. К тому же у него было очень хорошее чувство юмора и с ним можно было смеяться до упаду. Юлиан также стал для меня человеком, который не смеялся над тем, как я играю, а наоборот всё время пытался меня поддержать и всячески вселял в меня веру. В пятницу он принес мне два билета и счастливо заявил о том, что Наташа согласилась на его условия и на то, чтобы сходить с ним в филармонию.

В субботу в двенадцать часов дня мы с Настей договорились встретиться возле входа в консерваторию, где я стоял с пакетом, в котором лежала коробка конфет для её мамы. Погода была довольно пасмурная и небо обещало сильный дождь. Но все тучи в моих мыслях разогнала жизнерадостная улыбка Насти, которая выбежала из консерватории в красивом светло-зелёном платье с белым бантом на воротнике. Подпрыгивая от радости, Настя подбежала ко мне и мы пошли на автобусную остановку. Добравшись до её дома, мы поднялись на второй этаж и позвонили в звонок, имитировавший щебет птиц. Дверь открыла её мама – приятная женщина в очках со стрижкой «каре», с аккуратным маленьким носом, очень доброй улыбкой и тёплыми глазами.

– Ну, показывай нам уже своего спасителя! – радостно сказала она, пропустив нас в прихожую.

– Вот, мама, знакомься: это Саша, – представила меня с улыбкой Настя.

– Здравствуйте, очень приятно, – поздоровался я.

– Инна Павловна. И мне приятно.

– Это Вам! – вручил я ей пакет с коробкой конфет.

– О, спасибо, так даже вдвойне приятней! – засмеялась она. – Как раз сегодня решила сесть на диету, но видимо на этой коробке конфет я эту затею и оставлю, – решительно заявила она.

– Так, я понимаю это будущий зять? – спросил её отец – мужчина внушительных размеров с бугрившимися на руках мышцами.

– Папа! – покраснела Настя. – Что вы все заладили с этим женихом и зятем? Саша просто пришел в гости.

– Вячеслав Игоревич, – представился он с широкой улыбкой, крепко сжав мою руку.

– Саша, приятно.

В дверях, ведущих на кухню, стояла с улыбкой бабушка и внимательно изучала наше тёплое знакомство. – А Алиса, твоя сестра, почему не пришла?

– А она рисует, дома сидит.

– Так, Настя, дай Саше тапочки!

– Бабушка, я сама знаю! – прозвучал из шкафа глухой голос Насти. – Одевай тапочки, а то у нас здесь пол немного холодный, – дала она мне их и мы прошли в гостиную.

Посреди зала стоял круглый стол, накрытый зеленой скатертью, рядом с которым стоял небольшой раскладной диван, а возле окна – сервант и фортепиано. В серванте стояли детские и юношеские фотографии Насти, которые я принялся внимательно рассматривать.

– Это Настеньке четыре года, – услышал я за спиной бабушкин голос. – А это она пошла в первый класс музыкальной школы – сфотографировали сразу же после первого урока.

Сегодня я ещё лучше рассмотрел Настины глаза, которые сияли счастьем, нежностью и добротой. В эти глаза я мог бы смотреть бесконечно. На этой же полке размещалась ещё одна фотография пожилого человека.

– Это её дедушка и мой муж, – с грустью сказала бабушка, – он умер в том году. Они с Настенькой были очень близки, много времени проводили вместе, часто играли в шахматы. Он очень любил, как она поёт, поэтому они постоянно устраивали нам здесь вокальные концерты. У него было музыкальное образование и он аккомпанировал ей на фортепиано. Он очень хотел, чтобы она поступила в консерваторию, но, к сожалению, не дожил до её вступительных экзаменов.

– Ну, что вы тут? – вошла в гостиную Настя.

– Вот, про деда твоего рассказываю.

– Бабушка, хватит о грустном. Саш, пойдем я тебе лучше покажу альбом с фотографиями.

Мы пошли в маленькую бабушкину комнату, на стенах которой висело множество семейных фотографий. Пока мы сидели и рассматривали альбом, в комнату важной походкой вошёл большой пышный белый кот.

– О, это Мартин – мой кот! – познакомила она меня с ним, взяв его на руки. – Мне его подарили на восемь лет.

– Настя! Пойдите сюда вдвоём, поможете мне накрыть на стол! – донёсся из кухни бабушкин голос.

Сорвавшись с места, мы побежали на кухню, соревнуясь, кто добежит быстрее.

– Настя, не угробь нам мальчика, пожалуйста! – шутливо произнесла мама Инна Павловна, наблюдая за нами. – Мы все прекрасно знаем твою гиперактивность.

– Мама, кто ещё кого угробит?! Вон, посмотри, он мне не уступает! – кряхтя отвечала Настя, когда мы вдвоём застряли в дверном проёме, из которого каждый из нас пытался вырваться первым.

– Наконец-то хоть кто-то умный нашёлся тебе не уступать!

– Настя, ты что?! Не сломайте себе чего-нибудь! – забеспокоилась бабушка

– Ладно, иди уже первая, – выдохся я.

– Я победила! – радостно воскликнула она, тряхнув копной волос.

Мы начали помогать накрывать на стол и вскоре уже сидели все вместе за вкусным обедом и интересной беседой, продолжая наше знакомство. Как выяснилось из разговора, Инна Павловна работала бухгалтером в больнице, а Вячеслав Игоревич – дальнобойщиком на карбюраторном арматурном заводе. Бабушка ранее была учителем русского языка в школе, но уже пять лет как находилась на пенсии. После того, как мы закончили с первыми и вторыми блюдами, мы с Настей унесли тарелки на кухню, заменив их праздничным чайным сервизом и очень красивым ароматным бабушкиным пирогом.

– О, мам! Ну, ты умеешь удивлять! – заявил Вячеслав Игоревич, поднявшись со стула и забрав у меня из рук поднос с пирогом. Я по такому поводу даже, наверное, налью третью рюмку вишнёвой наливки. Что скажете, Инна Павловна? – посмотрел он на жену.

– Я не буду, я и так уже после двух рюмок опьянела. А тебе-то куда пить, тебе же на работу в понедельник?

– Так это ж в понедельник, а сегодня суббота. Тем более, Инночка, под такой пирог грех не выпить.

– Вот прямо таки грех так грех! – засмеялась Инна Павловна, разведя руками.

– Инна, да ладно, пусть выпьет, он и так, бедный, устаёт на работе. Пусть хоть дома расслабится.

– Люблю свою тёщу, – протянул он, разливая наливку.

– Кто бы спорил? – подхватила Инна Павловна.

– Так, вроде всё принесли? – спросила Настя, осмотрев стол.

– Да, всё, садитесь, – одобрила Инна Павловна. – Как всё-таки хорошо, когда дети вырастают: можно вот так вот сидеть и наблюдать, как они суетятся, накрывая на стол.

– Настя, ты может взяла бы завтра Сашу и показала ему Ленинград? – предложила бабушка.

– Да, конечно, почему бы и нет? – подхватила она, взглянув на меня. – Пойдём?

– Да, с радостью, но у меня тогда тоже к тебе предложение: я достал билеты в филармонию на седьмую симфонию Бетховена завтра в 18.00.

– Во, это уже говорит мужик, уважаю! – заявил Вячеслав Игоревич.

– Серьёзно?! – воскликнула Настя

– Да, пойдёшь?

– Конечно! Ты не представляешь, как давно я хотела пойти на симфонический оркестр! – обрадовано захлопала она в ладоши.

– Так, Саня, четвёртый тост за тебя! – подхватил наш разговор Вячеслав Игоревич, взяв бутылку наливки.

– Славик, ты чего, вообще обалдел?!

– Так, тихо! – остановил он всех. – Второй мужик в доме появился, за это нужно выпить. Саня, с билетами молодец! Вспоминаю себя, такой же был.

– Ага… – протянула Инна Павловна, – я тоже это вспоминаю: когда мы хотели пойти в театр, а он перепутал кассы и взял билеты в цирк.

– Тоже неплохо получилось: на львов и тигров посмотрела; так сказать, себя со стороны увидела.

– Слышишь! – смеясь, пихнула его в плечо Инна Павловна.

– Так, а что там, может споёшь нам чего-нибудь, Настюша? – переключился на неё отец.

– Не-ет, – протянула она, – петь я не буду.

– А чего это, перед Сашей стесняешься? – спросила бабушка.

– Да ничего я не стесняюсь, просто без аккомпанемента петь не буду.

– Вот так вот! – воскликнул Вячеслав Игоревич. – В консерваторию поступила, теперь оркестр ей подавай!

– Не оркестр, папа, просто эффект не тот.

– А может тогда Саша тебе саккомпанирует? – предложила бабушка.

– Точно! – подхватила Настя. – Ты сыграешь, а я спою. Сейчас я тебе ноты принесу!

– Подожди, Настя! Я не сыграю такие сложные романсы, я ещё плохо играю, – пытался я её остановить.

– Они несложные, мы их с дедушкой любили играть, – крикнула она из бабушкиной комнаты.

– Саша, это тебя нам дедушка послал, у нас уже год как дома никто не аккомпанировал Насте, – сообщила мама.

– Я просто не уверен, что смогу, – упирался я.

– Ой, я тебя умоляю, не паникуй, – махнула рукой Инна Павловна, – мы хорошее жюри.

– Вот, смотри: здесь несложно. Ну, а если не можешь, то играй не всё, главное – бас и аккорды. Только не спеши, а то я давно этот романс не пела, – попросила она, став возле фортепиано.

– Сейчас, подожди, – сказал я, ознакомившись с нотным текстом до конца.

– Ну что?

– Ну, не знаю, давай попробуем.

– Романс «Нет, нет, не хочу»: музыка Бориса Кейля, слова Сурина, – объявила всем Настя и приготовилась ждать вступления.

После моего невзрачного вступления в стены квартиры ворвалось звонкое мощное сопрано Насти – голос, который проник мне в самую душу:

Разлюбила и довольно,

Исстрадалась я душой.

До сих пор и сердцу больно,

Вы играли лишь со мной!

Нет, нет, не хочу! Ничего я не хочу!

Нет, нет, не хочу! Ничего я не хочу!

Не клянитесь – все напрасно,

Не открою Вам души.

Я любила пылко, страстно,

Но рыдала лишь в тиши.

Нет, нет, не хочу! Ничего я не хочу!

Нет, нет, не хочу! Ничего я не хочу!

Я счастлива лишь мечтаньем,

Призрак прошлого ловлю:

Вспоминаю ночь, свиданье…

Но уж вновь не полюблю!

Нет, нет, не хочу! Ничего я не хочу!

Нет, нет, не хочу! Ничего я не хочу!

После нашего эффектного дебюта, который закрепился ярким ре-минорным аккордом, прозвучали громкие аплодисменты.

– Браво! – крикнула бабушка, – даже наш дедушка так не играл!

– Мне кажется, этот дуэт будет уметь успех, – радостно подхватила мама.