Текст книги "Путь воина. Секреты боевых искусств Японии"

Меняются и названия ката, которые произносились на китайский или окинавский манер. Этот факт весьма примечателен – Фунакоси стремится «забыть» не только китайское, но отчасти и окинавское прошлое. Так, пять базовых ката Пинан в японском чтении стали звучать как «хэйан», ката Найханти («железного всадника») – «тэкки», Кусанку – как «канку», Пассай – как «бассай», Синто – как «гангаку», Вансу – как «энпи», Нисэйси – как «нидзюсихо», Сэйсан (Полулунное) – как «хангэцу», Рохай – как «мэйкю». Кстати, практически такой же набор ката, как и в Сётокане, существует и в стиле Вадо-рю, который создал бывший ученик Фунакоси, японец (не окинавец!) Оцука. Однако в Вадо-рю все названия ката оставлены в прежнем виде – японец Оцука не боялся обвинений в «неяпонском» духе, чего не скажешь о Фунакоси. На окинавский манер именуются ката и в стилях Сито-рю и Годзю-рю. Лишь Фунакоси решил стать большимяпонцем, чем сами японцы. Он прекрасно знал, что делал. Ситуация в стране была такова, что Япония находилась в преддверии войны с Китаем.

Крупнейшие окинавские мастера осудили поступок Фунакоси и отказались его поддерживать. Не случайно в своих воспоминаниях, как уже отмечалось, он указал особо: «...вопреки множеству протестов мы отказались от старого иероглифа». Действительно, протестов было множество. Окинавцы привыкли к старому названию, и никаких неприятных эмоций у них оно не вызывало. К тому же окинавские мастера прекрасно знали, что кэмпо пришло на остров именно из Китая, а система Фунакоси – лишь модернизированный его вариант.

И всё же Фунакоси в отличие от окинавских мастеров был политиком и неплохим стратегом. Он вновь вступает в долгую переписку с Окинавой, убеждает местных мастеров, указывает на потенциальную враждебность Китая, упоминает и о том, что развивать каратэ в современных условиях можно лишь как «общенациональное японское искусство». В 1936 г. ряд окинавских мастеров, в частности те, кто преподавал в Японии, решили согласиться с заменой иероглифа «Танский» (т. е. относящийся к династии Тан, «китайский») на «пустой». Этот год и считается датой рождения японского каратэ.

Тридцатые годы были нелёгкими для Фунакоси. И он решил усилить собственные позиции, несколько снизив степень консерватизма. В 1930 г. он официально назначает своего сына Ёситаку шефом-инструктором в престижный университет Васэда, где располагалась одна из самых крупных школ каратэ. В том же году он начинает преподавание в самом большом зале, который когда-либо был у него, – знаменитом зале кэндо, возглавлявшемся легендарным мастером меча Хакадо. Зал пользовался такой славой и престижем, что они поневоле передались и каратэ, у Фунакоси стремительно возросло количество последователей.

В 1935 г. реализовалась давняя мечта Фунакоси: он строит свой собственный зал в квартале Мэйдзюро в Токио. Его сооружение было закончено к лету 1936 г.

Теперь следовало подумать о названии зала и школы, которая будет в нём располагаться. Но как выразить суть того, что преподавал Фунакоси?

Он считал, что в названии школы должны быть отражены или основные принципы каратэ, или имя патриарха. А не назвать ли её Сётокан? Именно под псевдонимом Сёто писал когда-то Фунакоси свои стихи в подражание древним китайским поэтам. Иероглиф «сё» буквально означает «сосна», «то» – «море». Фунакоси однажды даже написал изящные очерки под характерным названием «Ночные беседы мастера Сёто» [81].

Обращает на себя внимание и последний иероглиф в названии школы Фунакоси – «кан». Дело в том, что практически все остальные стили каратэ имеют в своём наименовании частицу «рю» – Годзю-рю, Сито-рю, Вадо-рю. Её первоначальное значение – «поток», а в более широком смысле – «направление», «течение».

А вот Фунакоси использует понятие «кан», пришедшее из Китая, где оно звучит как «гуань» («подворье»). Именно так назывались школы ушу. И Фунакоси не случайно применяет в названии этот иероглиф.

Если понятие «рю» соотносилось с достаточно широким направлением, порой не обязательно подчинённым единому центру, то школа-«кан» требовала традиционной, хотя зачастую чисто символической закрытости, абсолютной верности мастеру, строгой иерархии и самое главное – передачи «истинной традиции» духовного знания.

Отныне его зал и стиль каратэ будут называться «Зал Сосны и Моря», или «Зал мастера Сёто». Вообще интересно проследить, как окинавские мастера в Японии называли свои школы и что старались подчеркнуть этими названиями. Одни отражали в названии школы основные принципы стиля (Годзю-рю – «Стиль жёсткости и мягкости»), другие – имена своих учителей (Сито-рю). Фунакоси же решил оставить память именно о себе. Весьма примечательная черта...

Во время Второй мировой войны деятельность Сётокана замирает; старшие ученики (сэмпаи) и прямые последователи патриарха каратэ (дзики-дэси) отходят от активных занятий, многие попадают в армию, а сам Фунакоси стремительно утрачивает своё влияние в высоких кругах. Постигает его и немалое разочарование, когда он узнаёт, что японским солдатам в армии не преподают каратэ.

Удар следует за ударом. Во время одного из авианалётов американской бомбой были разрушены штаб-квартира и центральный зал Сётокана. Погибают многие архивы, записи Фунакоси, а самое главное – замечательный зал, которым так гордился стареющий мэтр. Но и это ещё не всё – от туберкулёза умирает Ёситака, его сын и первый помощник. Фунакоси теряет блестящего методиста: Ёситака в определённой мере воплощал реформаторское крыло в Сётокане.

Наконец война закончилась. Фунакоси хотел посетить Окинаву, но и теперь это было невозможно – её прочно удерживали американцы. Более того, многие жители Окинавы были переселены в Японию, вместе с ними приехала и жена Фунакоси. Уже пожилая супружеская пара после 25-летней разлуки воссоединилась и поселилась в городке Оита на острове Кюсю. Но семейному счастью суждено было длиться недолго – осенью 1947 г. жена Фунакоси умирает. Рассказывают, что после этого Фунакоси в течение нескольких дней не разговаривал и почти не принимал пищу.

Фунакоси перевёз прах жены в Токио и захоронил рядом с могилой сына. «Отцу каратэ» в ту пору было уже под восемьдесят. Пора подвести итог прожитого. Чего добился Фунакоси Гитин? Он создал фактически новую систему боевых искусств – каратэ, стал известен как один из величайших мастеров, о его «железном ударе» и «стальном блоке» ходили легенды, ученики боготворили его. Но где эти ученики? Где славный Сётокан? Всё разрушено войной, одни талантливые последователи погибли, другие разъехались, и связь с ними утрачена. Умерли самые близкие Фунакоси люди – жена и сын. Выходцы с Окинавы хотя и молчат по поводу того, что Фунакоси именуется «отцом каратэ», но прекрасно знают истинную историю становления искусства «пустой руки».

Активно муссировались слухи и даже демонстрировались какие-то документы, указывающие на то, что Фунакоси Гитин причастен к неким письмам, в которых окинавские мастера обвинялись в симпатиях к китайцам. Это вызвало весьма активные действия на острове со стороны японской контрразведки, и ряд окинавских мастеров был и репрессированы, а некоторые пропали без вести.

Другой человек пришёл бы в отчаяние и опустил руки. Но Фунакоси Гитин действительно был великим воином. Он не мог уйти из жизни, не выполнив свою миссию.

И вот уже сильно постаревший (82 года!), но ещё крепкий Фунакоси Гитин решает вновь лично начать преподавание. Многие были поражены – разве подобает человеку в таком возрасте, к тому же обладающему самыми высочайшими степенями в каратэ, самому объяснять ученикам элементарные вещи? Но Фунакоси это не смущает – у него просто нет другого выхода. И он вновь, как в прежние годы, сам входит в качестве инструктора в додзё университетов Кэйо и Васэда, в которых когда-то начинал преподавать каратэ в Японии.

После поражения Японии во Второй мировой войне и вступления в страну американских войск преподавание боевых искусств было запрещено. Лишь с 1948 г. эти запреты сначала были ослаблены, а затем окончательно сняты. Кстати, раньше всего сняли запрет с каратэ, что вызывало у Фунакоси довольно противоречивые чувства. Дзюдо и кэндо были ещё запрещены, так как считались чисто национальными видами единоборств, пропагандирующими японский (а следовательно, «милитаристский») дух. Значит, каратэ – не «японское национальное искусство»? Ещё одна горькая пилюля для «отца каратэ»...

Одновременно с Фунакоси в разных городах начинают преподавание его ученики, причём открывают свои группы абсолютно самостоятельно, без разрешения патриарха, предписанного традицией. Многие из них были не прочь назвать себя прямыми последователями «отца каратэ», но непосредственной помощи стареющему Фунакоси оказывать не торопились. Та ритуальная сущность, тот оттенок глубокой духовности, который Фунакоси стремился придать своему детищу, уже практически полностью отсутствуют в новом каратэ. Послевоенный этап стал эпохой перелома традиции; Сётокан практически раскололся на массу клубов и групп. Технический арсенал, когда-то заложенный Фунакоси Гитином и его сыном Ёситакой, теперь разрабатывался и развивался совсем другими людьми, которые в нарушение многих запретов патриарха привносили немало технических новшеств, делая стиль значительно эффективнее. Как ни странно, постаревший и уже не столь активный Фунакоси оказался всем выгоден, поскольку, с одной стороны, было престижно возводить каратэ к такому поистине легендарному человеку, а с другой – с ним почти не считались. И именно поэтому столь активно раздувались мифы вокруг личности патриарха – новым наставникам Сётокана нужен был не человек, а легенда.

Великий мастер понимал, что по сути утратил контроль над Сётоканом и особенно над внутренней ритуальной сущностью каратэ, которую столь упорно пропагандировал. Но сделать уже ничего не мог.

Он не часто приходил в залы, где преподавался его стиль, в том числе и в новое, едва отстроенное здание Сётокана. В связи с этим многие каратисты (уже после смерти Фунакоси) утверждали, что получали личные наставления от патриарха, т. е. являлись его прямыми последователями (дзики-дэси), хотя на самом деле он к ним едва ли даже подходил. В сущности самого Фунакоси Гитина рассматривали как духовного лидера всего направления каратэ – иэмото; спор же шёл вокруг того, кто является его прямым учеником (дзики-дэси), а кто – учеником его прямых учеников в первом или втором поколении (маго дэси или мата маго-дэси). Тот, кто сумел бы доказать свой статус «личного ученика», получал моральное право на лидирующий пост в структуре Сётокана.

В 1949 г. была создана Всеяпонская ассоциация каратэ (ВАК, JKA). Тем самым завершается послевоенное возрождение каратэ, а фактически – становление нового подхода к каратэ как к методу физического воспитания, постепенно превращающемуся в спорт. Само название этой ассоциации весьма показательно. По сути, она объединяла лишь Сётокан, в то время как в Японии активно действовали стили Годзю-рю, Сито-рю.

Ассоциацию возглавили старшие ученики Фунакоси. Его сэмпай Обата был выбран президентом ВАК, а самому «отцу каратэ» предоставили должность «почётного наставника». Фактически патриарх был отстранён от руководства развитием каратэ.

Многие считали его взгляды ретроградными и не соответствующими современности, а сам он казался молодёжи по крайней мере странным из-за своего непробиваемого традиционализма. Официальные биографии Фунакоси, конечно же, не говорят об этом, однако некоторые его ближайшие ученики, чувствовавшие трагедию своего учителя, порой приоткрывают завесу молчания над последним периодом его жизни. Например, один из самых верных его последователей Хирониси Гэнсин упоминает, что молодым каратистам Фунакоси представлялся каким-то экзотическим реликтом глубокого прошлого лишь из-за того, что строго следовал всем классическим предписаниям, регулярно совершал все традиционные ритуалы как у себя дома, так и в додзё.

Почему абсолютно самоотверженный учитель оказался столь одиноким и не понятым в конце своего пути? Но вспомним: а чему обучался сам Фунакоси? Ведь стилем Сётокан он не занимался и сам учился совсем другому – тодэ. А в этом боевом искусстве, сколь бы аморфным в техническом плане оно ни было, явствовал отпечаток мощной китайской духовной традиции. Да и весь духовный климат Окинавы, очень близкий к народной традиции Южного Китая, способствовал ритуальному осмыслению боевых искусств; там они сочетали в себе и боевые, и духовные аспекты.

Фунакоси, создав практически новый стиль, оторвался от древних корней. Но лишь они могли обеспечить ему полноту духовной передачи знаний ученикам, как это было в Китае и отчасти на Окинаве. Переступив через своих учителей, Фунакоси Гитин сам расставил себе ловушку.

Наконец завершается строительство нового здания Сётокана. Располагается оно недалеко от дзюдоистского Кодокана в квартале Ёцуя в Суйдобаси. Фунакоси неоднократно посещает его, ему выказывают всяческое внимание, но с его мнением мало считаются.

В 1951 г. свободный поединок дзю-кумитэ по решению руководства ВАК официально введён в программу обучения стилю Сётокан.

Тем временем в руководстве ВАК идёт ощутимая борьба за высшие должности. Уже несколько лет Ассоциация рассылает инструкторов по всему миру, пропагандируя каратэ и получая от этого немалую прибыль. Популярность каратэ и большие денежные средства разрушают ВАК изнутри. В 1954 г. её президент Обата покидает эту организацию и создаёт своё направление каратэ, объявив, что решил вернуться к изначальной традиции Фунакоси. Уходят и другие ведущие инструкторы; многие из них уезжают за рубеж и создают независимые от ВАК школы. ВАК продолжает дробиться и сегодня.

А что же Фунакоси? Патриарх уже не участвует во всех этих спорах и коммерциализации каратэ. Ему больно смотреть, как вырождается его детище, которому он пожертвовал всё, что у него было. До конца своей жизни он считал, что истинное каратэ должно развивать душу человека, выявлять в человеке повседневном человека-Воина, человека Традиции и Истины. Как оказались далеки от его идеалов спортивные соревнования и борьба за лидерство!

В последний период своей жизни Фунакоси неизменно серьёзен и мало улыбается, как и подобает человеку, считающему себя прямым наследником самурайского духа. Конечно, положение обязывает, и Фунакоси отчётливо осознаёт свою историческую миссию «отца каратэ».

Уроженец Окинавы, далеко не самой «японской» и тем более не самурайской территории, увидел возможность быть признанным как стопроцентный японец и настоящий самурай. А поэтому он соблюдает все ритуалы более тщательно, более трепетно, чем многие реальные наследники благородных японских семей.

Ему были чужды многие новые слова, особенно те, которые обозначали реалии, пришедшие с Запада, и он наотрез отказывался произносить их. Раз во времена его молодости таких слов не существовало, а Япония тем не менее преуспевала, значит, они лишь загрязняют благородный японский язык и чистоту национального сознания.

Он вводит на тренировках жесточайшую дисциплину, которая также сводилась к исполнению особых ритуалов, порой доведённых до абсурда, – сотни поклонов, чётко установленная длина пояса, которым подвязывается кимоно, сложные формы обращений к мастеру, старшему инструктору зала, к инструкторам, к обычным бойцам. И ни малейшего отклонения от установленных правил! Пусть они даже жёстче тех, по которым он сам обучался на Окинаве. Ему кажется, что в эпоху разрушения самого святого для Японии – её национального духа, выпестованного самурайской культурой, – только жёсткость ритуалов и может спасти молодое поколение.

Этот человек вставал рано, едва только блеснут первые лучи солнца. Первым делом он совершал длительный традиционный туалет, старательно расчёсывал волосы, медленно и с достоинством надевал кимоно, тщательно повязывал пояс – всё это длилось почти час. Именно таково было древнее самурайское правило – внешность воина должна быть тщательно ухоженной.

Затем Фунакоси садился в позицию дзадзэн и совершал долгие и медленные поклоны. Сначала он кланялся в сторону императорского дворца, касаясь лбом татами и повторяя благопожелания в честь императорской фамилии. Затем следовали поклоны в сторону родины и могил предков – в направлении Окинавы. Так продолжалось ещё почти час. И лишь после этого Фунакоси позволял себе выпить утреннюю чашку чая. Даже когда старый мастер совсем ослабел, он не изменил свой распорядок ни на минуту – лишь позволил ближайшим ученикам поддерживать себя под руки.

До последней минуты он размышлял над сутью каратэ. К нему приходило внутреннее мастерство, которое не зависит ни от физической силы, ни даже от упорства – только от чистоты сознания. Стал классическим рассказ о том, как Фунакоси незадолго до смерти вдруг признался изумлённым ученикам: «Наконец я начал чувствовать удар (цки)».

Фунакоси постоянно беседует с учениками, пытаясь оставить после себя духовное учение, опасаясь, что Сётокан без такого стержня быстро выродится в спорт. Фунакоси ещё не знает, что готовятся первые официальные соревнования по каратэ, которые включают и поединки (сиай). Престарелого мастера решили пока не беспокоить этим сообщением; правда, многих волновала мысль: как сообщить Фунакоси о соревнованиях?

Но все эти волнения оказались ни к чему – создатель Сётокана, легендарный Фунакоси Гитин тихо отошёл 26 апреля 1957 г. в возрасте 88 лет. Прах Фунакоси был доставлен на Окинаву, которую мастер покинул ради своей казавшейся тогда почти безумной идеи 35 лет назад.

Он воплотил в себе все противоречия и сложности той эпохи, когда рушилась традиция, а из желания восстановить её рождалось нечто абсолютно новое. Парадокс в том, что для нынешнего поколения каратистов мёртвый патриарх как символ, как воплощение духа каратэ оказался намного удобнее живого Фунакоси. Один из современных мэтров японского каратэ, знавший его при жизни, в беседе со мной охарактеризовал Фунакоси так: «Нетерпимый старец».

...Мемориал Фунакоси в саду небольшого дзэнского храма Энкакудзи в местечке Ката-Камакура скромен и символичен. На длинной горизонтальной плите, утопающей в зелени деревьев, высечено несколько вертикальных иероглифических надписей, в том числе такая: «В каратэ нет ни одного движения для нападения» («каратэ ни сэнтэ наси»). Это памятник воину и «человеку традиции». И всё же этот мемориал создан не в память о человеке, а в память о той легенде, которая зовётся «каратэ».

ИСХОД С ОКИНАВЫ

...Короткий выкрик, неуловимое движение корпуса – и звук падающего тела. Всё произошло так быстро и неожиданно, что публика удивлённо загудела. Даже искушённые в боевых искусствах окинавцы не видели такого мастерства.

Стояло лето 1924 г. На Окинаве проходили показательные выступления мастеров дзюдо. Сюда прибыл сам «сихан» Кано Дзигаро с лучшим учеником Нагаокой. Местные жители относились к дзюдо прохладно – себя они считали едва ли не «монополистами» искусства боя без оружия, а японцев, какими бы мастерами те ни были, окинавцы по-прежнему недолюбливали.

Скептицизм окинавцев быстро перешёл в восхищение – боевое мастерство они ценить умели. Бросок следовал за броском; Кано демонстрировал защиту от ударов не только ножом и палкой, но даже тяжёлым самурайским мечом катаной, без труда раскидывал сразу нескольких нападающих. Подкупали и благородные манеры Кано, его умение общаться как подобает истинному патриарху будо – вежливо, с достоинством, но без малейшего высокомерия.

И всё же чувство досады не покидало зрителей. Неужели знаменитые и уже уверовавшие в свою силу окинавцы не сумеют показать в ответ что-нибудь необычное?

Внезапно шёпот прошёл по рядам зрителей. Из публики поднялся невысокий, но чрезвычайно могучий человек. Толпа почтительно расступилась. Этого мастера хорошо знали на Окинаве – «ответить» японцам решил сам Мияги Тёдзюн.

Яги Мэйтоку, личный ученик Мияги и глава направления Окинава Кэнкай. Считает, что «цель каратэ – бой, а не праздные рассуждения». Однако современные правила каратэ не совсем подходят для этого

Начал Мияги с выполнения двух ката, рассекая кулаками воздух с такой силой, что толпа сначала затихла, а затем стала встречать каждый новый удар восхищёнными возгласами. Потом Мияги показал несколько ударов ногами в прыжках, взлетая каждый раз, как описывали местные журналисты, «до уровня крыши дома». Но самое главное – тамэсивари – Мияги решил приберечь под конец. Под его кулаками крошилась черепица, трескались толстые доски, а затем о корпус мастера разбили толстую круглую дубину, причём сам Мияги даже не шелохнулся.

Затем последовал ещё один удивительный «фокус» – Мияги ударом ноги цумасаки-гэри (прямой удар пальцами стопы) пробил насквозь металлическую канистру, откуда хлынула вода. Чувствовалось, что сэнсэй Мияги не на шутку разошёлся. Тут его взгляд упал на дерево, стоявшее неподалёку. Могучий боец бросился к дереву и в считанные мгновения содрал с него кору голыми руками!

Публика была в восхищении – такого мастерства им давно не приходилось видеть. Высоко оценили его и приезжие дзюдоисты; окинавские и японские мастера обменялись взаимными комплиментами.

Кем был этот удивительный человек, о котором на Окинаве до сих пор ходят легенды? Настоящее, окинавское имя мастера – Миягусуку, а имя Мияги, под которым он вошёл в историю каратэ, представляет собой его японизированный вариант. Это имя он принял после того, как в 1928 г. перебрался в Японию, где позже основал один из самых знаменитых стилей каратэ – Годзю-рю.

Мияги Тёдзюн родился в аристократической семье в Наха в районе Хигаси-Мати в 1887 или 1888 г. Естественно, что его путь лежал в местную школу Наха-тэ к Хигаонне, которую сами последователи именовали, как уже упоминалось, Сёрэйрю – «Школа Просветлённой души». Уже в возрасте девяти лет юный Мияги начинает тренировки у знаменитого мастера, и в течение почти двух десятилетий он повсюду следует за Хигаонной. Тот в свою очередь воспитывает Мияги в строжайшем соблюдении чистоты древней традиции. (Патриарх японского направления Гойдзю-рю Ямагути Гогэн утверждает, что Мияги начал тренироваться у Хигаонны не в девять, а в четырнадцать лет [212].

Хига Сэйко (1898-1966), в 13 лет начал тренироваться у Хигаонны, а затем стал учеником Мияги. Закончил школу океанографии, в свободное время преподавал каратэ в полиции. Открыл свой зал в местечке Итоман на юге Окинавы, преподавал в Высшей школе Итоман, в Университете Рюкю (Сюри). В 1956 г. стал вице-президентом Федерации Окинавского Каратэ-до, позже создал Международную федерацию каратэ и кобудо

Благодаря всё тому же традиционализму Хигаонны шестнадцатилетний Мияги в 1904 г. оказывается вместе со своим наставником в Китае, в провинции Фуцзянь, где проводит в семье китайского мастера четыре года. Мияги попадает в ту же китайскую школу ушу, где когда-то учился сам Хигаонна и с которой был хорошо знаком Уэти Камбун.

Уже известным бойцом Мияги вместе со своим другом Гокэнки (1886 – 1940 гг.), китайцем по происхождению, в мае 1915 г. вновь вернулся в Китай, где пробыл до июля 1917 г. О китайском периоде жизни Мияги известно мало, сам же он, следуя традиции, не любил рассказывать о том, как обучался ушу. Известно лишь, что большую помощь ему оказал в Китае Гокэнки, который был торговцем чаем, а в свободное время обучался стилю Белого журавля (Байхэцюнь), восходящему к традиции Южного Шаолиньсы.

По сути Мияги становится мастером именно китайского ушу, хотя его биографы предпочитают опускать этот факт. Заметим, что среди тех мастеров, которые позднее приехали в Японию и создали свои школы каратэ, Мияги оказался единственным, кто обучался в Китае. Он был официально признан китайскими мастерами как продолжатель «истинной передачи» ушу, а такого признания удостоились лишь очень немногие из окинавцев (например, Хигаонна и Уэти Камбун).

Синдзато Цзинан (1901-1945), один из лучших учеников Мияги, мастер дзюдо. Работал в Окинавской полиции, позже стал чиновником в Управлении Префектуры, преподавал дзюдо и каратэ. На него смотрели как на преемника Мияги. Трагически погиб в Северной Окинаве во время американского штурма острова

По возвращении он принимает глубокий траур – чуть менее года назад скончался его наставник Хигаонна. Мияги по древнему обычаю почти три года носит траур по учителю, справедливо считая его своим духовным отцом. Но Мияги не только чтит традиции, он – мистик по самой своей сути. Он регулярно совершал поклонения духам предков и даже духам местности; по рассказам Мияги, его часто посещали видения, к нему являлись божества, он видел яркое сияние – одним словом, этот человек состоял в тесном общении с невидимым миром. Не случайно присутствие мистицизма в Годзю-рю (школа, которую Мияги позднее создал).

После более чем двадцати лет обучения и самостоятельных тренировок Мияги начинает собственное преподавание. Примечательно, что моральное право на это Мияги имел уже давно: перед смертью Хигаонна назвал его своим официальным преемником по школе Наха-тэ.

Как и в других школах окинава-тэ в ту пору, в основу обучения Мияги кладёт отработку традиционных ката (тикатэ мани). Правда, сами по себе эти ката значительно отличались от тех, которые преподавали Мацумура, Азато, Итосу и на которых базировалось направление Сёрин-рю.

Особое внимание уделяет Мияги боевому применению элементов ката – бункай, требуя выполнять в полную силу не только удары и блоки, но даже заломы и удушения, которые тогда существовали в окинава-тэ. Он же вводит в практику одну из форм тренировки, которая встречалась в китайских школах ушу, – тэ-тотимати. Она заключалась в проведении учебных свободных поединков в полный контакт. Перед началом поединка оба партнёра оговаривают, какую конкретно технику будут применять. Например, они договариваются о нанесении ударов только руками в живот или ударов ребром ладони – сюто. Это стало прообразом «поединков на один удар» в полный контакт – дзю-иппон-кумитэ, которые сегодня проводятся практически во всех стилях каратэ. Бойцы имеют право нанести только один удар, допустим, в живот, но в полный контакт.

Наконец, Мияги считает необходимым, чтобы все его ученики умели вести реальный поединок, и в этом он вновь следует китайской традиции, нарушая старые методы обучения Окинавы, – не проводить свободных спаррингов. И вот в школе Мияги появился новый вид поединков – икукуми. Один боец нападал на другого, нанося удары в полную силу, другой же имел право только защищаться и не контратаковал. Таким образом Мияги вырабатывал у своих последователей психологическую устойчивость к ударам. Ученики Мияги могли в течение часа обороняться от сильных партнёров, которые сменяли друг друга каждые десять минут.

Особое внимание Мияги уделял нескольким ката Фукю, которые, по всей видимости, он создал сам на базе коротких связок китайского ушу. Он считал, что благодаря Фукю неофитам будет проще запоминать базовую технику Наха-тэ. Примечательно, что сегодня никто не знает, как конкретно выглядели эти ката (или одно ката?). Существует немало их вариантов, например в школах окинавского, японского и даже гавайского Годзю-рю, причём каждая утверждает их «абсолютную истинность».

Многим хотелось стать учениками Мияги. Но он был весьма разборчив и в отличие от других мастеров считал своими настоящими учениками не более десятка человек, а ближайшими последователями назвал за всю жизнь лишь нескольких: Яги Мэйтоку, Миядзато Эити, Хига Сэйко, Томоёзэ (позже они стали патриархами окинавской ветви Годзю-рю) и знаменитого японца Ямагути Гогэна, который являлся патриархом Годзю-рю в Японии.

Многие государственные организации приглашали Мияги на службу, и наконец великий боец откликнулся на их предложения. По правде говоря, другого способа заработать себе на пропитание у него не было. Но профессия стала и его жизненной миссией – преподаванием искусства будо.

Таким образом, Мияги оказывается сначала шеф-инструктором Школы полиции префектуры Окинава. Затем, откликаясь на новую тенденцию массового обучения окинава-тэ в учебных заведениях, начинает преподавать в местной средней школе и в Институте гражданского благосостояния. Получал он даже официальные предложения преподавать в Японии, чего практически не удостаивались окинавские мастера. Мияги решил подготовить почву для достойного отъезда в Японию. Он решил, как когда-то Фунакоси Гитин, организовать ассоциацию боевых искусств во главе с самим собой и тем самым обеспечить себе официальный статус.

В 1926 г. Мияги создаёт «Окинава каратэ дзюцу кэнку кай» – «Ассоциацию окинавского искусства каратэ». Авторитет его был велик, поэтому новую организацию поддержали не только последователи Наха-тэ, но и ряд мастеров других стилей. Правда, особого следа в истории местных боевых искусств ни эта ассоциация, ни многие другие (в ту пору их на Окинаве было около десятка) не оставили.

Но так или иначе, с того времени Мияги оказывается во главе одной из самых крупных организаций боевых искусств на Окинаве. В этом качестве в 1928 г. он приезжает в Японию, выбирая для преподавания Киото – город, куда ещё не проникли окинавские мастера, но где традиции самурайского воспитания были весьма сильны. Там о Мияги уже слышали; протекцию ему составили японцы, поклонники духовного дзэнского воспитания, которые заезжали на Окинаву и были приятно удивлены познаниями Мияги в дзэнских искусствах, считавшихся чисто японским, а не окинавским наследием. Немалую роль здесь сыграло и аристократическое происхождение самого Мияги. Есть сведения, что Мияги демонстрировал своё искусство патриарху дзюдо Кано Дзигаро, но подробности не дошли до нас.

В 1928 г. Мияги начинает преподавать в престижном Императорском университете в Киото – это можно считать более удачным стартом, чем у самого Фунакоси. Правда, что-то не получается у Мияги в Киото, и уже в 1932 г. он – старший инструктор каратэ университета Кансай в городе Осака. Чуть позже Мияги вновь меняет место преподавания – на этот раз центром Годзю-рю становится университет Рицумэйкан.

Сохранилась интересная история о том, как Мияги дал название своей школе – Годзю-рю. Это произошло в 1928 г., когда Мияги уже жил в Японии. В Киото крупнейшая организация, объединявшая боевые искусства, – «Дай Ниппон Будокукай» («Ассоциация последователей боевых искусств Великой Японии») – организовала большой фестиваль будо, на который был приглашён и Мияги. Его школу уже хорошо знали в Киото, хотя по популярности она значительно уступала и кэндо, и дзю-дзюцу, и кюдо.