Текст книги "Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией]"

– На обороте гравюры надпись есть, – соврал Миронов. – Я пойду. Вы разрешите к вам заглядывать, когда будет материал?

– Только не такой?

– Разумеется!

Ярцева-Заньковского арестовали на его городской квартире в тот же вечер. Он воспринял появление работников милиции как должное. С тоской смотрел, как складывают в два больших чемодана золотые и серебряные кубки, стаканы, сову с бриллиантовыми глазами, плакетки лиможской эмали и чеканные ритуальные кресты средневековых голландских мастеров.

Коля молча наблюдал за ним, потом спросил:

– Вы могли скрыться. Вполне могли. Или не верили, что найдем вас?

– Не знаю… – Штихель вздохнул. – Устал я, наверное, гражданин начальник. Мне уже за шестьдесят. Пора на покой. – Он улыбнулся, едва заметно, уголками рта: – В могилу с собой это все не унесешь, а конец один… – Глаза его оживились, он с ненавистью посмотрел на Колю и закончил: – Я пожил в свое удовольствие, вам дай бог так пожить. А то, что вы меня взяли, – это ерунда. Ученики остались. «Санько» остался. Знаете такого? Он вам еще попортит кровь.

Через неделю Коля и Виктор уезжали в Сочи, отдыхать. Нина с Генкой остались дома. Генка ходил в детский сад, и Нина не хотела отрывать мальчишку от привычной среды. Перед отъездом сходили на кладбище. За оградой, сделанной из черных железных прутьев, возвышался простой деревянный обелиск со звездочкой.

– Помнишь? – Коля посмотрел на Виктора.

– Все помню, – тихо сказал Виктор. – А что, батя. И наша жизнь потихоньку проходит. Странно, правда? Не забуду, как ты ко мне подошел тогда, на Дворцовой… Молодой, красивый.

– А сейчас?

– И сейчас красивый. Только уже немолодой…

– Жалеешь?

– Ни о чем! Сто раз прожил бы такую жизнь! Только друзей наших больше нет. И близких наших. И никто их нам не вернет. Настоящая у нас жизнь. Но и цена за нее – настоящая. Такие дела…

…Уходил в прошлое тысяча девятьсот сорок пятый год, год Великой Победы, великого счастья и великих страданий.

Впереди была нелегкая дорога. Они знали об этом очень хорошо. Но они оба принадлежали к числу тех, кто никогда не изменяет избранному пути.

Глава десятая
Платина

Я привык думать, что у нас, прошедших сквозь голод, кровь и смерть, была достаточно трудная жизнь и судьба. Позже я понял – у каждого времени свои трудности и свои проблемы, и тем, кто придет в органы и подразделения милиции после нас, будет немногим легче.

Из выступления генерала Кондратьева на выпуске слушателей Академии МВД СССР

Записки генерала Кондратьева заканчивались 1945 годом.

– Неужели с тех пор не произошло никаких мало-мальски значительных событий? – спросили мы у Николая Федоровича.

– Произошло… и немало. Например, я успел защитить две диссертации – кандидатскую и докторскую. Преподаю в Академии МВД СССР оперативную тактику. Что еще? Мне присвоили звание генерал-лейтенанта милиции. И еще один, не самый веселый факт. Мне уже за семьдесят. Я ведь по натуре человек неуемный, «живчик», что называется, а устал. Я чувствую – пора. На диване полежать. Дюма перечитать… – Он улыбнулся. – А главное, закончить записки. Но это будет не скоро.

– А что же делать нам?

– А вы завершите вашу повесть историей совсем свежей, можно сказать, сегодняшним днем, – снова улыбнулся генерал. – Я принимал в ней самое непосредственное участие, сохранил множество документов, бумаг, записей. Просмотрите их. Возможно, это покажется вам интересным.

Несколько дней мы перелистывали объемистую папку. Это и в самом деле была интересная история. Вот она…

Все началось как бы случайно.

Николай Федорович приехал на приборный завод читать плановую лекцию «О профилактике преступлении среди несовершеннолетних». Был жаркий июльский полдень, солнце плавило асфальт, на аккуратно посыпанных песком заводских дорожках изредка появлялись девушки-лаборантки в туфлях «на платформе», из-за которых походка у них была падающая, словно каждая только что перенесла тяжелую болезнь позвоночника. Николай Федорович миновал светлый коридор заводоуправления и вошел в зал заседаний. Зал был полон. Николай Федорович подумал, что на заводе большинство рабочих – женщины, у многих дети и, конечно же, послушать, как уберечь Димку или Женьку от кривой дорожки, захотели почти все. Это обрадовало Николая Федоровича, лекцию он прочитал с огоньком, рассказал множество случаев из собственной практики и после окончания, окруженный почтительными слушателями, долго отвечал на вопросы.

Домой пошел пешком – «Волга» настолько прокалилась под солнцем, что, сунув голову в салон, Николай Федорович тут же отпрянул и сказал водителю, вытирая обильно выступивший пот:

– Езжай обедать…

По дороге он решил зайти на рынок – купить свежей клубники. Потом вспомнил, что на нем форма генерала милиции, и покачал головой: «Рынок еще разбежится». Свернул в боковую улицу – тенистая, заросшая старыми тополями, она напоминала аллею в старинной усадьбе. Николай Федорович с наслаждением вздохнул полной грудью и неторопливо зашагал у самых деревьев – здесь было наиболее прохладно.

– Товарищ генерал, – услышал он и оглянулся. Его догонял высокий, нескладный парень лет двадцати пяти в мешковатом костюме и модных, но давно не чищенных туфлях. Все это Николай Федорович успел отметить про себя, пока парень, явно волнуясь, приближался к нему.

– Что случилось? – спокойно спросил Николай Федорович, внимательно всматриваясь в лицо незнакомца. «Глаза не отводит, нервничает, наверняка холостяк и увлекается всем подряд без всякой меры», – подумал Николай Федорович и усмехнулся: «Я уже по методу Шерлока Холмса рассуждаю, явно пора на пенсию».

– Отойдем в сторону, товарищ генерал, – робко попросил парень.

– Отойдем, – согласно кивнул Николай Федорович. – Вон в кустах скамейка, там никого нет и никто ничего не услышит. – Николай Федорович сказал это без тени насмешки, доброжелательно и серьезно, и парень благодарно посмотрел на него. Когда сели, парень сказал:

– Вы, товарищ…

– Николай Федорович, – перебил Кондратьев. – Не волнуйтесь, говорите спокойно.

– Хорошо, – парень вздохнул. – Моя фамилия Лабковский, Егор Кузьмич. Работаю лаборантом. Тут такое дело… Не знаю, с чего и начать…

– С начала, – улыбнулся Николай Федорович.

– У нас такое производство, что сплошь и рядом идет платина и золото. Фольга, проволока, порошок. В учете я не разбираюсь и в способах хранения тоже, но не об этом речь.

– Вы считаете, что кто-то подбирается к этим материалам? – пришел на помощь Николай Федорович.

– Да! – обрадовался Лабковский. – Я расскажу все, что знаю, а вы судите. Вчера я проходил по двору, разгружали фургон с приборами – рабочий Пашутин и шофер Бородаев. Слышу, Бородаев говорит: «„Санько“ просил передать – в ближайшие дни оно поступит в кладовую… Надо быть готовыми…» Пашутин отвечает: «Я уже чалился раз, а теперь, если что, мне „ВМН“ будет…» Бородаев отвечает: «„Санько“ – профессор, он все продумал»… И ушел. А потом узнаю: завтра, это, значит, сегодня, в кладовую поступает десять килограммов золотой фольги.

– Как вы узнали? – насторожился Николай Федорович. – Это достаточно секретные сведения?

– Что вы, – махнул рукой Лабковский. – Я в столовой за обедом слышал. Девчонки из соседнего отдела трепались. У нас насчет бдительности, товарищ… Николай Федорович, не слишком. Я первое время после армии удивлялся, потом привык.

– Где служили?

– Внутренние войска МВД. Так как же быть, Николай Федорович?

– В милицию не ходили? Ну и подождите. – Николай Федорович задумался. – Я приму необходимые меры. Если понадобится ваша помощь, вас уведомят. Все. Да, вот еще что. «Санько»… Это что же, фамилия? Такой человек работает у вас?

– Нет, – покачал голозой Лабковский. – У нас коллектив небольшой, я знаю всех наперечет. Человека с такой фамилией у нас не было и нет.

– Ну хорошо. – Николай Федорович протянул Лабковскому руку. – Как договорились: если что – вас известят.

…Через два часа Кондратьев уже входил в кабинет замнача МУРа Рудакова. Поздоровались, несколько минут с грустными улыбками вспоминали сорок первый, сорок пятый. Потом Николай Федорович сказал:

– Я с заместителем министра договорился и получил разрешение на личное участие в операции. Речь идет о «Санько».

– Думаешь, тот самый? – Рудаков не удержался, вскочил со стула. Николай Федорович посмотрел на него строго, нажал на плечо, усадил обратно:

– Слушай, генерал, тебе сколько?

– Пятьдесят три, – смутился Олег. – Я еще молодой.

– Да я разве спорю? Договоримся так: я возглавлю эту разработку. Миронов где сейчас?

– В Москве, только что закончил сложное дело об убийстве.

– Давай мне Миронова и еще… личная просьба: внук мой, Генка, заканчивает нашу академию. Я с начальником согласовал. Не будешь возражать, если практику он пройдет у меня?

– Семейственность разводишь, – улыбнулся Рудаков.

– У нас – династия, – гордо сказал Николай Федорович. – Все служили в милиции: я, жена-покойница… Сыновья, теперь вот внук.

– О чем разговор. – Олег нажал кнопку селектора: – Полковника Миронова ко мне. – Посмотрел на Кондратьева и добавил: – Успеха, генерал. Миронова введи в курс дела сам. Всех необходимых людей, технику разрешаю брать без всяких ограничений. А вообще-то непривычно.

– Что именно? – удивился Николай Федорович.

– Профессор академии в роли инспектора. На тебя могут обидеться коллеги по академии.

– Пусть обижаются. У нас кое-кто давно забыл, как выглядит дежурная часть отделения милиции.

– Да-а… Техника сейчас не та, что в наше время, – вздохнул Олег. – Нам бы тогда такую, мы бы сто из ста раскрывали!

– А ты не жалей. Нынешним совсем не легче, несмотря на всю эту технику. А вообще, ты прав. Я вот помню, как хотел по кутьковскому делу две гильзы сравнить, а Трепанов говорит: «Нет у нас еще такой техники, Кондратьев…» Эх, Олег, Олег, какие люди были…

Через двадцать минут все собрались в кабинете Миронова. Разговор начал Николай Федорович:

– Пока будем работать втроем. Потом, по мере надобности, подключатся товарищи. Что сейчас самое главное? Досконально проверить Пашутина, Бородаева, поискать «Санько». Думаю, что нужно привлечь к работе Лабковского. С ним я встречусь и поговорю сам. Геннадий Викторович, – Кондратьев посмотрел на внука, с трудом сдержал улыбку, – чтобы вам было все ясно до конца, объясняю: «Санько» – опаснейший бандит, убийца. Мы с полковником, а вернее сказать, я лично упустил его в сорок пятом. Я должен, я обязан, поскольку еще на что-то способен, сделать все, чтобы этот негодяй перестал ходить по земле. Вопросы есть?

– А если это не тот «Санько»? – спросил Геннадий.

– Вот что, капитан… – Николай Федорович задумался. – Вас разве не учили, что интуиция – это не выдумка буржуазных психологов, а реальное, контролируемое состояние мозга в момент осознания определенных, трудноуловимых обстоятельств, фактов? Учили. Так вот: масштабы затеваемой преступниками акции не по плечу дилетантам. Здесь чувствуется мышление волка.

– Согласен, – кивнул Миронов. – Если Лабковский не напутал – в этом деле готовит почву человек из прошлого, профессионал.

– Сроки сжатые, – сказал Геннадий. – Золото уже на складе. Если мы начнем разработку исподволь, не спеша, можем опоздать.

– Верно, – согласился Миронов. – Нужно продумать, как расшевелить осиное гнездо бандитов.

– Будем думать, – сказал Николай Федорович. – А теперь – как договорились, за дело.

Лабковский был окрылен разговором с Николаем Федоровичем. Но самого главного он все же не сказал. Он не сказал, что уже в течение нескольких недель наблюдал за Пашутиным и Бородаевым. Он не сказал, что уже дважды заметил, как те встречались с инспектором по кадрам Ивановым, причем делали это не то чтобы таясь, но достаточно осторожно – далеко от завода, в тихих, малолюдных местах. И самым опасным было то, что Лабковский строил собственные планы изобличения и задержания преступников. Поговорив с Николаем Федоровичем, он решил, что санкция милиции на любые действия по разоблачению шайки получена, и отныне начал действовать, как ему казалось, хитро и тонко. Лабковский пошел к Иванову.

Тот занимал отдельный кабинет, так как в отсутствие начальника всегда исполнял его обязанности. Иванов был полный, добродушный человек лет пятидесяти и в отличие от Лабковского одевался модно и современно.

– Что тебе, Лабковский? – не слишком любезно осведомился он, увидев лаборанта на пороге своего кабинета.

– Начальника нет, так я к вам, – виновато сказал Лабковский. – Преступление я обнаружил.

– Какое еще преступление? – изумился Иванов. – Что ты мелешь? Наш коллектив борется за звание ударного, а ты порешь такую чушь!

– Не чушь, – Лабковский в упор посмотрел на Иванова. – Пашутин и Бородаев хотят украсть золото.

– Постой-постой, – опешил Иванов. – А ты-то откуда знаешь о золоте?

– Все знают…

– Безобразие. Ну, а при чем здесь эти два алкаша? Безобидные инфузории!

– Пашутин уже сидел.

– И все-то ты знаешь, – прищурился Иванов. – Ладно, за сигнал спасибо, разберусь.

– Они и платину украдут, имейте в виду! – бухнул Лабковский.

– Хватит тебе, – сердито сказал Иванов. – Наша платина – технический порошок! Чтобы ее превратить в металл, в слиток, в изделие – нужны специальные условия. Дома этого не сделать, пойми! Ох, и балабол ты, Лабковский. Насмотрелся по телевизору всякой белиберды, вот и несет тебя.

– До свидания… – Лабковский ушел. Спускаясь по лестнице, он с восторгом вспоминал о реакции Иванова на сообщение о золоте и думал о том, что опасное гнездо он явно расшевелил. «Теперь только держать ушки на макушке, а глаза – разутыми, и преступники изобличат сами себя», – так рассуждал Лабковский. О том, что он вступил в схватку с людьми сильными, опытными, понаторевшими в тайной борьбе, он, естественно, не думал. Тем более он не думал о том, что сразу, с самого начала ломает все планы Николая Федоровича.

Стемнело. Ярко-белым светом вспыхнули фонари. «Москвич-фургон», за рулем которого сидел грузный Бородаев, притормозил около выхода из метро. И сразу же на заднее сиденье сели два человека: рабочий завода Пашутин и инспектор отдела кадров Иванов. Бородаев резко взял с места. «Москвич» влился в поток других машин.

– Нервничаешь? – насмешливо спросил Иванов.

– Сидеть не хочу, – буркнул Бородаев. – Каждый день в весе теряю.

– Ах ты, толстячок. А деньги иметь хочешь? – с откровенной насмешкой осведомился Иванов. – Дурачок, пойми простую вещь: без труда не вынешь рыбку из пруда. Я-то ведь рискую куда больше, чем ты. А «Санько»? Он по острию ходит.

– Командует из подполья ваш «Санько»… – зло сказал Бородаев. – Я его в глаза не видал! А ты, Вася?

Пашутин энергично замотал головой.

– Вот! – обрадовался Бородаев. – Вася тоже не видел! А долю он требует не равную! Половину требует!

– Он столько сидел и судился, что на десять человек хватит. – Если его поймают – «ВМН» через пять минут сделают. Нынче, ребятки, не пальба и перо в бок ценятся, а мозги, ясно вам? «Санько» за свой ум получает, и давайте на эту тему больше не куликать! Все! – подытожил Иванов.

Пашутин и Бородаев переглянулись:

– Раз так – ладно, – изрек Бородаев. – Что с этой сукой Лабковским делать?

– Пришить, – сверкнул глазами Пашутин.

– Пусть прыгает, – вздохнул Иванов. – Всему свое время. Пока в мелодии раскачаются, пока то да сё, мы уже отчалим, ребятки. Сколько один грамм золота стоит, элементарно, в скупке?

– Три рубля, – сказал Пашутин. – Если пятьдесят шестая проба.

– Итого на одном золоте даже по такому мизеру тридцать тысяч получим! – подсчитал Иванов. – А я знаю людей, которые за наше высокопробное и по восемь рублей дадут! А платина? Не журись, ребятки, скоро икоркой да коньячком будем баловаться невозбранно. Дачу куплю. Машину. Баб заведу в неограниченном количестве. Помните, Жаров пел: «Менял я женщин, как, тирьям-тирьям, перчатки…» Я мужик щедрый. Буду дарить своим девочкам серьги, бусы, шубы. Пусть только ласкают меня страстно.

– А я на книжку положу, – сказал Бородаев.

– На книжку нельзя: поймают – отберут, – возразил Пашутин.

– Можно и на книжку, – улыбнулся Иванов. – Потому что нас не поймают. Кишка тонка!

– Не знаю. – Пашутин вздохнул. – Я свою долю в баночку упакую, в хлорвинил, и в бабкином саду под яблоней закопаю. Ни в жисть никто не найдет!

– Ну ладно, детки, – оборвал разговор Иванов. – «Санько» так велел: ты, Бородаев, берешься за Витьку, и немедленно. С девкой этой, с Зинкой, у него сложно все, парень он дерганый, путаный. Сам знаешь, дома у него тоже не все ладно, у матери были неприятности на службе. Играй на этом, но с толком, осторожно. Цель такая: привлечь внимание милиции, пусть она верит, что напала на след. Главное, чтобы этот дурачок Лабковский с крючка не сорвался. Все понял?

– Понял, – кивнул Бородаев. – Дай сообразить.

С заводским агентом-экспедитором Виктором Володиным Бородаев познакомился случайно. Как-то весной он зашел в пивную, расположенную неподалеку от проходной завода, и увидел высокого красивого парня в броском заграничном плаще нараспашку. Парень держал за лацканы пальто подвыпившего завсегдатая, а тот пытался ударить обидчика ногой, но не мог, не получалось, и пьяница грязно ругался. «А фраер, пожалуй, денежный, – подумал Бородаев, привычно оглядывая одежду Виктора. – Если по-умному подойти, он из благодарности неделю поить станет…» Между тем парню приходилось совсем туго. В ссору вмешались остальные завсегдатаи, окружили тесным кольцом и, конечно же, жестоко избили бы, не вмешайся Бородаев. Смачным ругательством Бородаев утихомирил пьяниц и увел Виктора в глубь пивной.

– Ничего? – подмигнул он парню. – Жив?

– Жив, – улыбнулся тот. – Я схожу за пивом.

– Как звать-то?

– Витька Володин.

– А я – Бородаев. Или просто – Борода.

Витька принес пару кружек, у Бородаева нашлась вобла. В разговоре скоротали вечер. Выяснилось, что оба работают на одном заводе, это еще больше укрепило знакомство. На следующий день Бородаев рассказал о встрече Иванову и Пашутину.

– Присматривайся, – посоветовал Иванов. – Может, ему деньги нужны? Дай взаймы.

И Бородаев начал присматриваться. Он не втягивал Витьку в прямые дискуссии о том, что такое «хорошо» и что такое «плохо». Но вовремя и метко сказанным словом незаметно создавал у парня определенное настроение и определенное отношение к людям. Иногда Витька брал у него в долг – по мелочи, но пришел день, когда эта мелочь составила довольно значительную сумму – семьдесят рублей.

– …Ты пойми главное, – Иванов хлопнул Бородаева по плечу, оторвав от воспоминаний. – Парень возит металл. С ним два охранника. Значит, здесь – голяк. «Санько» говорит: действовать вужно через Зинку. Сейф особой кладовой в ее распоряжении.

– Действовать… – повторил Бородаев. – Легко сказать.

– Прими совет, – усмехнулся Иванов. – Поссорь их, понял?

– Подумаю, – кивнул Бородаев.

Фургон притормозил у кромки тротуара. Иванов вышел из машины и исчез в толпе.

* * *

Спустя час Николай Федорович и Лабковский встретились в сквере на Советской площади. Они сели на скамейке около входа в институт. На фоне ярко освещенного Моссовета тяжеловесный Юрий Долгорукий выглядел бесформенной черной глыбой.

– Что нового?

– А ничего, – развел руками Лабковский. – Хожу, присматриваюсь, Пашутин и Бородаев ведут себя тихо.

– Продолжайте в том же духе. Если что-нибудь заметите – позвоните. Вот телефон. Встретимся через день, в это же время. Они вас не подозревают?

– Вроде нет, – с заминкой сказал Лабковский.

– Ну и прекрасно. Специально с ними ни о чем говорить не нужно, а если сами заговорят – будьте внимательны. О наших встречах и разговорах тоже распространяться не нужно. До свидания.

Они разошлись.

* * *

Проверкой работников завода занимался подполковник Смирнов – участник разоблачения оборотней. Состав опергруппы был почти тем же, как в далеком сорок пятом. Смирнов изучил анкеты, просмотрел фотографии. Среди рабочих и служащих «Санько» не было.

– Почти тридцать лет прошло, – сказал Рудаков на очередном совещании. – Этого «Санько» теперь при всем желании не узнать. Он, может, открыто по заводу ходит.

– Может, и ходит, – согласился Николай Федорович. – Судя по всему, у них есть реальный план, по которому они собираются работать. Нужно подумать, как предугадать их действия. А еще лучше – активно внедриться в их группу и получить точную информацию об их планах. Для этого нужно установить членов шайки поименно, нащупать слабое звено. Перетянуть того человека на нашу сторону. Теперь конкретно: за Бородаевым и Пашутиным установить наблюдение. Пока на неделю. А там посмотрим.

– В особой кладовой работает Зинаида Ананьева, – сказал Миронов. – Сомнений она не вызывает, но я бы выяснил на всякий случай круг ее связей.

– Все началось с вашей лекции, товарищ генерал, – улыбнулся Смирнов. – По-моему, чтение лекций стоит продолжить. Во-первых, это в какой-то мере успокоит преступников. Нелогично, чтобы в разгар операции милиция открыто ходила на завод. Во-вторых, один раз нам помог Лабковский. Если продолжать в том же духе, найдутся и другие.

– Считаю, что это разумно, – поддержал Рудаков. – Товарищи, я уточнил следующее: заводу предстоит огромный заказ по линии СЭВ. Для его реализации потребуется не десять килограммов золота, как мы это до сих пор предполагали. Пятьдесят килограммов золотой фольги высшей пробы получает завод. По самым скромным подсчетам, это двести пятьдесят тысяч рублей.

Вечером из Киева прилетел Виктор. Последние пять лет он работал в МВД СССР, руководил контрольно-инспекторской группой. Николай Федорович рассказал ему о «Санько», о своих предположениях.

– Жаль, что не смогу подключиться, – потужил Виктор. – А хорошо бы. – Он грустно посмотрел на Николая Федоровича: – Тебе семьдесят три, батя?

– Стукнуло, – улыбнулся тот.

– А мне – шестьдесят три, – вздохнул Виктор. – Я тебе в самом высоком смысле слова завидую. Мой предшественник ушел в запас, когда ему было шестьдесят два. Честно сказать, развалина. А ты, батя, огурчик, ей-богу.

– Если вспомнить, что деду довелось пережить, он крепко соленый огурец! – бухнул Геннадий. – Правда, товарищ генерал?

– Правда, капитан, – тихо сказал Николай Федорович. – Говоря по совести, мне страшновато, что в одно прекрасное время пригласит меня к себе начальник управления кадров. И скажет: «Дорогой Николай Федорович!» – и так далее. А разве я смогу без своего дела? – Николай Федорович обвел глазами Нину, Геннадия, Виктора. – Многие старики мечтают вечером лечь спать и… – он махнул рукой. – А у меня одно желание: чтобы жизнь моя кончилась в бою. Не от пули бандитской, нет. А просто, чтобы в разгар очередного дела не стало генерала Кондратьева. Маша моя так из жизни ушла. А мне и подавно нельзя иначе.

* * *

Утром Бородаев вышел из дома в самом приподнятом настроении. Все детали предстоящего разговора с Виктором Володиным были совершенно ясны, и Бородаев от удовольствия даже насвистывал веселый мотивчик. На углу крикливая тетка торговала горячими чебуреками. Бородаев купил два, жадно сжевал и поморщился:

– С чем они?

– С бараниной, – от возмущения продавщица сделала ударение не там, где нужно. – Проходи, тунеядец!

– А я думал… – Бородаев наклонился к ее уху и что-то сказал. Лицо продавщицы пошло красными пятнами. Она начала икать и хватать ртом воздух. Бородаев счастливо засмеялся. Он с трудом втиснулся в будку телефона-автомата, набрал номер.

– Витек?

– Я…

– Борода это. Ты мне нужен.

– Не могу. С Зиной встречаюсь. Она мне ножик обещала принести, я этот ножик у нее целый год выпрашиваю.

– Так это же совсем в струю! – обрадовался Бородаев. – Я около Бутырки, приходь сюда. Где ворота, знаешь? Ну, найдешь. Жду!

– А… Зина?

– А ты ей перезвони, пусть тоже придет. Женщины, они скрашивают… это… Смягчают, одним словом.

Через десять минут Бородаев подошел к дверям нового фирменного магазина, который примыкал к ограде Бутырской тюрьмы. Витька стоял у дверей и вертел головой во все стороны – видно было, что он кого-то с нетерпением ждет. Он был в новеньких джинсах-клеш и красных носках.

– А… ты, – увидел он Бородаева. – Чего тебе? Говори и отваливай. – Витька настроился на встречу с девушкой и нервничал.

– Как выпить, так друзья, а перед девочкой стесняешься? – обиделся Бородаев. – Конечно, я рылом не вышел и биография у меня не героическая. Твою цацу не заинтересует.

– Ладно, – пробурчал Витька. – Выпил я с тобой раз-другой, так это не криминал. Говори, и адью!

– Деньги мне нужны, Витя, – вздохнул Бородаев. – Видишь, совсем поизносился, против тебя – совсем шпана. Мне тоже хочется быть красивым. А ведь я тебе на той неделе пятьдесят «рэ» одолжил. От себя оторвал. На что ты их потратил? На эти самые? – Бородаев пощупал материал джинсов. – Сила! Америка! А что матери объяснил? Посылка, мол, от Красного Креста? – Он насмешливо прищурился.

– Что надо, то и объяснил, – сквозь зубы процедил Витька. – Вон Зинка идет, замри об этом. – Он бросился навстречу девушке. – Зина, привет, ты извини, что я тебя сюда приволок. – Он оглянулся на Бородаева. – Вон деятель навязался. Ты извини, я сейчас.

– А я тебе подарок принесла. – Зина протянула Витьке складной нож с затейливой рукояткой из наборной пластмассы. – Ты давно просил, владей.

– Спасибо. – Витька восхищенно закрутил головой. – Позавидуй, Борода.

– Привет, ласточка. Нож королевский, жаль, что не финяк. – Бородаев поднес два пальца к козырьку кепки. – Силен, Витя. Увел лучшую девушку из-под носа рабочего класса. Нехорошо.

– Все, Бородаев, – нервно сказал Виктор. – До свидания.

– А… тугрики? Монгольские! Когда?

– Будут. Пойдем, Зина, – Витька взял девушку за руку.

– Вот что. – Бородаев выгреб из кармана смятые рубли. – Пойдем, ребятишки, замочим встречу? Все же работаем вместе, и вам, интеллигенции, от нас, рабочих, отделяться негоже, а?

Зина посмотрела на Витьку с недоумением:

– Он о чем?

– Шутит, – с тоской сказал Витька.

– Шучу, – кивнул Бородаев. – Пойдем с нами, девушка. – Он в упор взглянул на Витьку. – Не обижай, Витя. Я тебе первый друг.

– Может, пойдешь? – Витька отвел глаза.

– Куда? – Зина начала сердиться.

– Как это куда? – изумился Бородаев. – В ближайшую тошниловку, пропустим по сто пятьдесят и по кружке пива, плачу я! Девушка, вы будете в экстазе, я гарантирую!

– Ты странно говоришь, – презрительно улыбнулась Зина. – Как дебил.

– Не понял?

– Недоумок, по-русски сказать. Виктор, я ухожу!

– Не обижай, Витя, – просительно сказал Бородаев. – Я человек простой, если что не так, извините.

– Зина, я к тебе вечером зайду. – Виктор остановился.

Девушка покачала головой:

– «Золотого теленка» читал? Так вот: ты жалкая, ничтожная личность! – И Зина убежала.

– Дружба врозь, – удовлетворительно хмыкнул Бородаев. – А-я-яй.

– Ну, что она тебе сделала? – Витька чуть не плакал. – Подонок.

– Подонок, – согласился Бородаев. – Но давай, мальчик, карты на стол! Я подонок! Да ведь я это и не скрываю от друзей. Хочу взять, что плохо лежит, набить карманы и лечь на дно, как подводная лодка! И позывных не передавать! Так-то… А ты?

– А что я? – смутился Витька.

– А ты, как я понял, хорошие шмотки слева любишь! – Бородаев зло покосился на Витькины джинсы. – Фарцу не отвергаешь! Но при этом хочешь остаться чистеньким? Хочешь сохранить общественное лицо? Такие, как ты, намного хуже таких, как я. И печаль нашей действительности знаешь в чем? Это я тебе серьезно объясняю: вас теперь куда как больше, чем нас. Пойми: нас хоть сажают. А с вами что делать?

– А ты, я посмотрю, философ, – издевательски заметил Витька. – Социолог.

– Жизнь заставляет. Так вот, Витя. Есть серьезное предложение: переходи к нам.

– Не понял? – Виктор удивленно посмотрел на своего собеседника.

– А что тут непонятного? Жить надо в полную меру, а не плавать, как щепка в проруби. Уж коли ты к нам прикоснулся, парень, пора сделать и следующий шаг. Посмотри-ка.

Из ворот тюрьмы выехал «автозак». Бородаев снял кепку:

– Братишек-блатняков везут. Ты, Витя, перед такой машиной всегда шапку снимай. А теперь иди, подумай. За то, что я тебя с девчонкой поссорил, прости. Скажу как твой друг: заносчивая дура она, и ты о ней не жалей. Захочешь – я тебя с такими «шмарами» познакомлю – пальчики оближешь!

Спустя час Николаю Федоровичу позвонил Лабковский и попросил о встрече. Разговаривали на той же скамейке, в сквере на Советской площади.

– Бородаев неспроста интересуется Володиным, – сказал Лабковский. – Володин дружит с Зиной, а она отвечает за особую кладовую.

– Тогда почему он их поссорил? Из вашего рассказа получается именно так?

– Я их разговора не слышал. Шумно на улице. Я стоял на другой стороне. Но по мимике и жестам я точно понял – поссорились они. Зрение у меня стопроцентное!

…Через полчаса Николай Федорович ознакомился с подробным донесением старшего бригады, которая вела наблюдение за Бородаевым. Оно полностью совпадало с рассказом Лабковского. Кроме письменного донесения, старший представил кинопленку, на которой была запечатлена встреча. Пленку просмотрели все сотрудники оперативной группы. Когда зажгли свет, Миронов сказал:

– Они подбираются к парню. Это, как говорится, медицинский факт.

– А Зина Ананьева? – Эта мысль все время не давала Николаю Федоровичу покоя. – Почему они так с ней обошлись?

– Значит, она им не нужна, – сделал вывод Миронов.

– Выходит, они пойдут на то, чтобы напасть на машину Володина и перебить охрану, – предположил Смирнов.

– Вряд ли, – пожал плечами Геннадий. – Слишком дерзко.

– В Ростове тоже было «слишком дерзко», все помнят, – заметил Миронов. – Я считаю, что перевозку основной партии золота нужно незаметно подстраховать.

– Добро, – согласился Николай Федорович. – Давайте посмотрим пленку еще раз.

Погас свет. На экране появились Виктор, Зина и Бородаев. Они разговаривали о чем-то, видно было, что разговор неприятный. Выехал «автозак», Бородаев снял кепку.

– Куда он смотрит? – вдруг спросил Николай Федорович.

– Кто? – удивился Миронов.

– Бородаев. Видели, как он кепку снял? Зачем? Обычай этот воровской, очень старый, давно забытый. Зачем он это сделал? Еще раз, пожалуйста… – Застрекотал проектор. Было хорошо видно, как Бородаев отвел взгляд от Виктора и посмотрел куда-то в сторону.

– Обратили внимание на его глаза? – задумчиво спросил Николай Федорович. – Он видит кого-то. Но кого?

– Нужно составить точный план места, – предложил Смирнов. – А потом попытаться выяснить, кто там стоял.

– Если сообщник – безнадежно, – сказал Николай Федорович. – То у меня есть одна догадка. Сделайте план, и прошу ко мне!

План принесли через час. Выходило, что Бородаев смотрел на какого-то человека или на какой-то предмет, который находился на другой стороне Новослободской улицы, около входа в «Продмаг».