Текст книги "Либеральный лексикон"

Именно соотнесение плюрализма с релятивизмом оказывается чрезвычайно важным для русской мысли. Плюрализм постепенно начинает восприниматься как специфически «западная» установка, которую люди традиционной русской культуры воспринимают с некоторой настороженностью. Чрезвычайно ярким примером тут являются дневники религиозного мыслителя священника Александра Шмемана, в которых тема плюрализма многократно затрагивается. Ср., в частности, следующее определение:

Вот, летя сегодня сюда, на встречу с Папой (завтра утром), думал об этом самом плюрализме, который по самой своей сути отбрасывает (не может не отбрасывать) понятие истины. Плюрализм – это априорное утверждение, что на все существуют разные точки зрения, причем «оперативный» принцип плюрализма в том, что их также априорно не нужно, нельзя «оспаривать». Они – есть, и этим все сказано. Их нужно «уважать» и, по возможности, «share» (по-русски не скажешь). [А. Д. Шмеман. Дневники (19731983)]

Приведем еще несколько примеров из этих дневников:

Вчера весь день и весь вечер – на конференции. Внезапная радость – сколько хороших людей! Особенное впечатление производит здесь всеобщее раздражение, даже злоба на мормонов. Это так отлично от обычной американской атмосферы – добродушного благожелательства, свойственного «плюрализму». Среда, 9 апреля 1975 […]

Потом на собрании – явление такого потрясающего, убийственного невежества! Пустая форма, верность – чему? Детству, родине, identity в пустыне американского плюрализма? […]

Статьи вчера в «Нью-Йорк таймс» в связи с завтрашним приездом в Америку Папы. Смысл этих статей: опасение, что Папа не понимает современного мира, особенно же Америки с ее «плюрализмом». Не понимает глубины и величия «сексуальной революции», аборта, отвержения «догматизма» и т. д. Авторам ни на секунду не приходит в голову подумать о том, что все это можно оценивать по-другому, изнутри самой веры. Хорошо, правильно это, и тем хуже для Папы, если он этого не понимает. […]

Причащали из четырех чаш. Проповедовал на тему «Не видел того глаз.» Папа продолжает: вчера выступил против гомосексуализма. Поэтому новый «камертон» прессы: он не понял «плюрализма» Америки.

Из этих примеров ясно, что о. Александр рассматривает плюрализм как структурообразующий элемент современной ему американской цивилизации, притом чуждый традиционной христианской культуре. Эта чуждость проявляется, в частности, в том, что слово плюрализм он часто ставит в кавычки или сопровождает местоимением этот. Он считает, что торжество плюрализма происходит прямо на его глазах. О. Александр продолжает:

Католики в Америке – если не все, то многие – с каким-то наивным восторгом бросились в этот плюрализм. […]

И вот интересно, удастся ли Папе «повернуть вспять»? Том говорит, что будет раскол. Не знаю. Знаю только, что «плюрализм» этот – для религии – смерть и разложение. […]

Причины этому: отрыв Церкви от современного мира. Духовность – одна из «алиенаций». Не только путь к Богу, но и бегство от «современности» (не от мира, следовательно, а в другой – прошлый – мир.). 2. Раздробленность, плюрализм этой «духовности». 3. Один тип – «ученая» духовность (молодая монахиня: «Я не могу быть монахиней, не изучив досконально Оригена.»). [А. Д. Шмеман. Дневники (1973–1983)]

Совершенно замечательно описывает Александр Шмеман различие между почвенничеством Александра Солженицына и западничеством Андрея Синявского – причем не случайно одним из ключевым в этом противопоставлении оказывается слово плюрализм:

Солженицыну невыносим утонченный, культурный «говорок» Синявского, его «культурность», ибо не «культуру» любит он в России, а что-то совсем другое. Какую-то присущую ей «правду», определить которую он, в сущности, не способен, во всяком случае в категориях отвлеченных, в мысли, но по отношению к которой всякая «культура», особенно же русская, кажется ему мелкотравчатой. В своей «антикультурности» он, конечно, толстовец. Синявскому же ненавистна всякая «утробность» и из нее рождающиеся утопизм, максимализм, преувеличение. В истории, на земле возможно только культурное «возделывание», но не «преображение» земли в небо. Условие культуры – свобода, терпимость, принципиальный «плюрализм», моральная чистоплотность, «уважение к личности». Понедельник, 24 сентября 1979 [А.Д. Шмеман. Дневники (19731983)]

Сам же Солженицын в 1983 выступил со знаменитым манифестом «Наши плюралисты» (написан в 1982), в котором отказывал плюрализму в самостоятельной ценности. Приведем выдержки из этого текста:

О ком я собрался тут – большей частью выехали, иные остались, одни были участники привилегированного коммунистического существования, а кто отведал и лагерей. Объединяет их уже довольно длительное общественное движение, напряжённое к прошлому и будущему нашей страны, которое не имеет общего названия, но среди своих идеологических признаков чаще и охотнее всего выделяет «плюрализм». Следуя тому, называю и я их плюралистами.

«Плюрализм» они считают как бы высшим достижением истории, высшим благом мысли и высшим качеством нынешней западной жизни. Принцип этот нередко формулируют: «как можно больше разных мнений», – и главное, чтобы никто серьёзно не настаивал на истинности своего.

Однако может ли плюрализм фигурировать отдельным принципом, и притом среди высших? Странно, чтобы простое множественное число возвысилось в такой сан. Плюрализм может быть лишь напоминанием о множестве форм, да, охотно признаем, – однако же цельного движения человечества? Во всех науках строгих, то есть опёртых на математику, – истина одна, и этот всеобщий естественный порядок никого не оскорбляет. […] А множественность истин в общественных науках есть показатель нашего несовершенства, а вовсе не нашего избыточного богатства, – и зачем из этого несовершенства делать культ «плюрализма»?

[…] я как раз и говорил о множестве миров на Земле, не обязанных повторять единую стандартную колодку Запада, – это и есть плюрализм.

Но наши «плюралисты» сперва хотят обстрогать всех в эту единую колодку (так это уже – монизм?) – а внутри неё разрешить – мыслящим личностям? – «плюрализм».

Да, разнообразие – это краски жизни, и мы их жаждем, и без того не мыслим. Но если разнообразие становится высшим принципом, тогда невозможны никакие общечеловеческие ценности, а применять свои ценности при оценке чужих суждений есть невежество и насилие. Если не существует правоты и неправоты – то какие удерживающие связи остаются на человеке? Если не существует универсальной основы, то не может быть и морали. «Плюрализм» как принцип деградирует к равнодушию, к потере всякой глубины, растекается в релятивизм, в бессмыслицу, в плюрализм заблуждений и лжей. […]

Чем и парализован нынешний западный мир: потерею различий между положениями истинными и ложными, между несомненным Добром и несомненным Злом, центробежным разбродом, энтропией мысли – «побольше разных, лишь бы разных!». Но сто мулов, тянущих в разные стороны, не производят никакого движения.

В интервью с Рудольфом Аугштайном для журнала «Шпигель» (9 октября 1987) Солженицын пояснил:

Я только утверждаю, что плюрализм не должен быть ограничен, что его многообразие нечестно разрешать в рамках лишь какой-то системы взглядов: в ней, пожалуйста, плюрализм, а за её пределами, извините, мы не разрешаем думать иначе, за её пределами – мы антиплюралисты.

И в ответ на замечание Аугштайна: «Это была позиция Розы Люксембург… Свобода инакомыслия, но только внутри партии. И никакой свободы для антикоммунистов. Это ваше уточнение для нас весьма важно», – Солженицын продолжает:

Я так понимаю: если плюрализм – то уже для всех, и никаких границ; иначе надо искать другое слово.

Примерно в это же время похожим образом критикует плюрализм и Лидия Чуковская в своем дневнике:

Копелев постоянно укоряет меня в фанатизме и недостатке «плюрализма». Может быть. Но ведь меня-то фанатизм не доводил до злодейств: до раскулачивания, до писания доносов. Это его биография, не моя. […]

…я фанатик, потому что каждый писатель фанатик своей мысли, своего труда, а если нет – он не писатель; что все прекрасное на свете есть плод фанатизма (даже младенец), а «плюрализм и толерантность» ни к чему не ведут, они всего лишь основа, способ, обязательное условие, но не цель. […]

14 октября 83, пятница, Переделкино. А я совершенно загубила свои драгоценные переделкинские дни – сама. Я взяла читать «Наши плюралисты» А.И. Все, что он пишет, для меня всегда важно, а тут еще – смешное совпадение! – в двух письмах недавно написала друзьям («туда») о плюрализме. Теперь они будут думать, что мы сговорились. Даже одно слово совпадает: «культуртрегерство». Ну вот. […]

Ал. Ис., как всегда, упоителен – вдруг окунаешься в океан родного языка, в меткости, в гармонию склада и лада. Конечно, его доводы против плюрализма не совпадают с моими, конечно, многое несправедливо, многое вызвано его нелюбовью к интеллигенции – но в общем он прав. Наши с ним ненависти совпадают: Синявский. И его поношения Западу мне родные (по Герцену). Многое. [Л. К. Чуковская. Александр Солженицын (1962–1995)]

В письме Солженицыну Лидия Чуковская писала:

Несколько месяцев тому назад я в двух письмах к своим друзьям, живущим теперь на Западе, написала, что от термина «плюрализм» меня тошнит. Почему? А вот почему: плюралистическим, по моему убеждению, должно быть общество, а плюралистический человек – это чепуха. Для того-то общество и должно сохраняться в плюралистическом состоянии, – писала я, – чтобы мог воспитываться очень определенный человек. С определенными убеждениями, стойкими, твердыми: нравственными, художественными, политическими. Для того и нужно разнообразие свободно выражаемых мыслей, чтобы человек, хотя бы и в середине своего жизненного пути, мог что-то отвергнуть, что-то принять, т. е. выработать себя, личность. Плюралистическое общество учит также человека быть внимательным к чужому мнению, уважать чужие пути. Но человек, который столь плюралистичен, что ни в чем не уверен и готов в любую минуту принять чужое мнение – это просто безнравственный или пустозвонный человек.

И Солженицын написал в ответ:

Ваша мысль о невозможности и пагубности «плюралистического человека» очень хорошо сформулирована. Верно! (Упустил я сказать такое в статье.)

Ср. также высказывание академика Сахарова, демонстрирующее двойственное отношение к идее плюрализма:

Недостаточное единство западных стран – это оборотная сторона демократического плюрализма, составляющего главную силу Запада, но также и результат планомерной политики вбивания «клиньев», чему Запад по беспечности и слепоте не оказывал должного противодействия. [А. Д. Сахаров. Тревожное время (1980)]

В конце 80-х годов прошлого века слово плюрализм, прежде всего в сочетании плюрализм мнений, стало активно использоваться в советском политическом дискурсе, в языке СМИ, а впоследствии и в повседневной речи. Оно стало одним из ключевых слов горбачевской Перестройки. Речь шла о том, что в советском прошлом была важная отрицательная черта – отсутствие свободы мнений, борьбы точек зрения, навязывание одной позиции как единственно верной, что приводило к идейному застою и отсутствию развития. Поэтому предлагалось стремиться к множественности точек зрения по самым разным вопросам:

На эту тему не хочу полемизировать – пусть моя позиция вольется в долгожданный плюрализм мнений. [Н. П. Бехтерева. Магия мозга и лабиринты жизни (1994)]

Даже сейчас, в пору раскрепощенного сознания масс и так называемого плюрализма мнений, вид его вызывал бы если не праведный гнев, то, по крайней мере, недобрую усмешку. [Андрей Макаревич. Все очень просто (1990)]

Возникает вопрос, на которой до сих пор не существует ответа: почему в России – и вообще на всем постсоветском пространстве – убивают исключительно политиков (и не только политиков), которые не определяют течения политических процессов в своих странах, а являются скорее живыми доказательствами плюрализма мнений – то есть как раз власти они и выгодны, на первый взгляд. [Виталий Портников. Пространство необъяснимых убийств (2003) // «ПОЛИТКОМ. РУ», 2003.04.18]

Если советники Президента единодушны в оценке истинного положения вещей, но расходятся в вопросе о том, лгать населению или говорить правду, то вряд ли можно считать это нормальным проявлением плюрализма мнений. [Александра Маринина. Не мешайте палачу (1996)]

Весьма популярна была фраза, приписываемая Михаилу Горбачеву или действительно произнесенная им: Плюрализм необходим, и тут двух мнений быть не может!

Показательно, что слово плюрализм вызывало острую реакцию – часто негативную. Так часто бывает с новыми словами, которые выражают важные и при этом дискуссионные понятия:

Ильюшин обладал, как теперь говорят, плюрализмом мнений – дурацкое слово «плюрализм», я его терпеть не могу, так же как «консенсус» [Феликс Чуев. Ильюшин (1998)]

Не менее показательно и то, что для противников Перестройки слово плюрализм стало элементом «языка врага».

Так, А.Н. Яковлев в своей книге приводит фрагменты партийных документов 1991 г., направленных против демократизации и против него лично, и там плюрализм фигурирует как маркер «антипартийности»:

Секретариат ЦК КПСС 5 февраля 1991 года принимает постановление, в котором говорится, что так называемые независимые средства массовой информации «ведут систематическую кампанию клеветы на партию, Вооруженные Силы, органы и войска КГБ и МВД СССР, очернения отечественной истории. Отчетливо видно стремление псевдодемократов под прикрытием плюрализма мнений посеять недоверие народа к своей армии, вбить клин между командирами и подчиненными, младшими и старшими офицерами, унизить защитника Родины». […]

Прикрывшись словесно процессом демократизации общества, плюрализмом мнений, он под флагом Перестройки развернул борьбу против партии с псевдорадикальных позиций, атаку на идейные и организационные основы КПСС, против Ленина и ленинизма, откровенно ведет к расколу Коммунистическую партию Советского Союза, тем самым нарушая Устав. […] Подтверждает раскольнические намерения и обращение группы известных политических деятелей, включая А. Яковлева […] (газета «Известия» от 2 июля 1991 года). [Александр Яковлев. Омут памяти. Т. 2 (2001)]

Для сокрытия этой цели они, отступив от принципов партийного руководства средствами массовой информации, под видом гласности и плюрализма мнений организовали, поощряли и направляли пропагандистскую кампанию, цель которой заключалась в создании видимости совершенствования социализма, фактически же – в его разрушении. […]

– разрушение КПСС как руководящей силы советского общества, отказ от идейно-теоретического противостояния капитализму, создание под видом плюрализма мнений и демократизации общества партий и группировок, поддерживающих главную цель заговорщиков – реставрацию капитализма путем разрушения социализма… [Александр Яковлев. Омут памяти. Т. 2 (2001)]

После Перестройки это выражение не ушло совсем, но «выцвело» и превратилось в штамп:

Мы договорились с коллективом, что газета должна сохранять свой творческий потенциал и плюрализм мнений. [Дарина Купченко. Горбачев и Лебедев обросли «Новой газетой» // РБК Daily, 2006.06.08]

Главный наш оппонент – это «Единая Россия». Необходимо нарушить ее монополию. Чтобы у нас в парламенте, в стране преобладала не одна точка зрения, а был плюрализм мнений. [Все кругом…, а я – д'Артаньян! – откровения лидеров региональных партийных списков о себе и оппонентах // Новый регион 2, 2007.09.27]

В антизападной риторике это выражение до сих пор часто используется иронически:

«В 6.30 прямой эфир, ждите у телефона». Я ждал у двух телефонов. Не позвонили. Вот такие на «независимом» Би-би-си «свобода слова» и «плюрализм мнений». [ЧЕМ ВАС ОБРАДОВАЛ И ЧЕМ ОГОРЧИЛ ТЕЛЕЭКРАН НА МИНУВШЕЙ НЕДЕЛЕ? // Труд-7, 2004.04.15]

В целом можно сказать, что выражение плюрализм мнений так и осталось элементом и маркером перестроечного языка. Здесь оно сходно со словом гласность. Как гласность – это адаптированный вариант свободы слова, так и плюрализм мнений – упрощенный вариант свободы мысли. Хотя в свое время оно, конечно, сыграло свою роль в попытках пробить брешь в тоталитарном мышлении.

Здесь важно отметить, что слово плюрализм с трудом усваивалось в постсоветской ситуации еще и потому, что трудным для восприятия был сам концепт разномыслия. В советское время разные люди и группы людей многократно подвергались репрессиям именно за «неправильные» взгляды, что, разумеется, не способствовало формированию культуры разномыслия, навыка полемики, дискуссии, уважения к чужой точке зрения. Здесь весьма показательна рефлексия по поводу термина инакомыслящий. Приведем чрезвычайно характерные фрагменты письма 1974 г. московского экономиста и правозащитника, одного из активистов «Хроники текущих событий» Виктора Сокирко погромщику Н. Н. Яковлеву по поводу статьи об Александре Солженицыне – «Продавшийся» (“ЛГ” от 20.2.74 г.):

До сих пор я не считал позорным причислять себя к «инакомыслящим» (а говорят, именно так переводится термин «диссидент»). Ведь если человек думает, то думает по-своему, иначе от других. Думать одинаково, едино – невозможно, можно только одинаково лицемерить или «едино» не думать вовсе.

[…] Ей-богу, задача правильного развития страны намного важнее сохранения мифов о монолитном единстве советских людей и их мыслительном однообразии, важнее сохранения внутреннего статус-кво и внешнего декорума, в который все равно никто не верит и не может поверить. Тем более, что именно сохранение и поддержание этих мифов заставляет сомневаться в искренности нашей пропаганды. Неужели надо пренебрегать мыслями и чаяниями многих инакомыслящих, даже не пытаясь разобраться по существу в их доводах и жизненных наблюдениях? – и только ради сохранения образа монолитности и неизменности?

[…] Наверно, Вы не станете отвечать на мое письмо, избегая общения и дискуссии с инакомыслящими, как с прокаженными. В этом меня убеждает действительность. С инакомыслящими в нашей стране никто не спорит, никто из руководства не обсуждает их взгляды, не отделяет важных для страны истин от преувеличений. Их никто даже не опровергает серьезно, даже на суде, хотя при осуждении инакомыслящих всем очевидно: характер убеждений подсудимого для членов суда играет не последнюю роль. […]

Создается впечатление, что руководство страной и официальная общественная наука желают не выяснения истины, а лишь одного – исчезновения инакомыслящих! (http://www.sokirko.info/ideology/pv1.html)

Выше приводилось высказывание А. И. Солженицына о том, что разнообразие, в том числе и разнообразие мнений, не может быть самоцелью. Однако по многочисленным документам, подобным письму В. В. Сокирко, видно, насколько сама допустимость разнообразия мнений была неочевидна для советского общества. Вполне понятно, почему призыв к плюрализму мнений стал столь эффектным перестроечным лозунгом.

Однако довольно скоро стало заметно, что апелляция к плюрализму стала заменять аргументацию. Вообще в этом отношении возникла некоторая неразбериха. Стало можно услышать высказывания типа: Я думаю, что выражу общее мнение, если скажу, что, на мой взгляд… Оратор здесь так увлекся фигурами скромности, что у него получилось, будто у человечества существует некое общее мнение о том, каков его, говорящего, взгляд на вещи. Тут столкнулись две противоположные идеи: ссылка на общее мнение и ссылка на свое мнение. Обе призваны как-то обезопасить говорящего, облегчить ему презентацию собственных соображений и оценок, но вместе дают комический эффект. Причем интересно, что обе эти идеи по-своему амбивалентны.

Ссылаясь на общее мнение, человек, с одной стороны, вроде как присваивает себе право говорить за многих, выдавая собственное мнение за уже утвержденное и одобренное другими. Но, с другой стороны, он при этом прячется за спины других людей, делая вид, что он всего лишь транслирует чужое мнение, а значит, не особо за него и отвечает. Но и ссылка на свое мнение, с одной стороны, как-то снижает категоричность высказывания: ИМХО, мол, ручаться, конечно, не могу. С другой же – нескромно привлекает внимание к самому говорящему.

Разумеется, обе фигуры существуют в языке в разные эпохи. И всегда возможно их неловкое столкновение в одной фразе. Но именно для нашего времени такое нагромождение очень характерно. Дело в том, что совсем недавно основной полемической стратегией была ссылка на мнение коллектива. Аргумент: Это не только мое мнение – работал почти безотказно. С Перестройкой же первое, что было ухвачено, – это понятие плюрализма мнений. И теперь уже таким же универсальным ответом на любые возражения в споре стала фраза: Это мое мнение.

При этом замечательно, что многие воспринимают право иметь собственное мнение как право делать безответственные заявления. Разумеется, это совершенно естественно. Из любой либеральной идеи человек улавливает в первую очередь те возможности, которые она сулит. А ту ответственность, которая к ним прилагается, – это в лучшем случае потом. Даже в научной полемике люди часто реагируют на возражения возмущенной фразой: Но ведь могут же быть разные мнения!

Ситуация усугубляется тем, что на несформированность в России культуры разномыслия наложилась «западная» мода на постмодернизм. В результате мы наблюдаем сейчас, что свобода мнений – это либеральная ценность, которая чрезвычайно трудно приживается на российской почве.

Замечательный лингвист и просветитель академик А.А. Зализняк в последние годы жизни несколько раз высказывал такую мысль. Происходит подмена: идея, что любое мнение ценно, подменяется идеей, что все мнения ценны одинаково. Любой может решить, что вся наука всегда заблуждалась, придумать свою теорию чего угодно, а если с ним начать спорить, то он скажет, что это, мол, у вас тоталитарное мышление, а нужен плюрализм мнений. Приведем фрагмент его знаменитой речи, произнесенной на церемонии вручения ему Солженицынской премии в 2007 г.:

Мне хотелось бы высказаться в защиту двух простейших идей, которые прежде считались очевидными и даже просто банальными, а теперь звучат очень немодно:

1) Истина существует, и целью науки является ее поиск.

2) В любом обсуждаемом вопросе профессионал (если он действительно профессионал, а не просто носитель казенных титулов) в нормальном случае более прав, чем дилетант.

Им противостоят положения, ныне гораздо более модные:

1) Истины не существует, существует лишь множество мнений (или, говоря языком постмодернизма, множество текстов).

2) По любому вопросу ничье мнение не весит больше, чем мнение кого-то иного. Девочка-пятиклассница имеет мнение, что Дарвин неправ, и хороший тон состоит в том, чтобы подавать этот факт как серьезный вызов биологической науке.

Это поветрие – уже не чисто российское, оно ощущается и во всём западном мире. Но в России оно заметно усилено ситуацией постсоветского идеологического вакуума.

Источники этих ныне модных положений ясны:

действительно, существуют аспекты мироустройства, где истина скрыта и, быть может, недостижима;

действительно, бывают случаи, когда непрофессионал оказывается прав, а все профессионалы заблуждаются.

Капитальный сдвиг состоит в том, что эти ситуации воспринимаются не как редкие и исключительные, каковы они в действительности, а как всеобщие и обычные.

И огромной силы стимулом к их принятию и уверованию в них служит их психологическая выгодность. Если все мнения равноправны, то я могу сесть и немедленно отправить и мое мнение в Интернет, не затрудняя себя многолетним учением и трудоемким знакомством с тем, что уже знают по данному поводу те, кто посвятил этому долгие годы исследования.

Психологическая выгодность здесь не только для пишущего, но в не меньшей степени для значительной части читающих: сенсационное опровержение того, что еще вчера считалось общепринятой истиной, освобождает их от ощущения собственной недостаточной образованности, в один ход ставит их выше тех, кто корпел над изучением соответствующей традиционной премудрости, которая, как они теперь узнали, ничего не стоит.

От признания того, что не существует истины в некоем глубоком философском вопросе, совершается переход к тому, что не существует истины ни в чём, скажем, в том, что в 1914 году началась Первая мировая война. И вот мы уже читаем, например, что никогда не было Ивана Грозного или что Батый – это Иван Калита. И что много страшнее, прискорбно большое количество людей принимает подобные новости охотно.

А нынешние средства массовой информации, увы, оказываются первыми союзниками в распространении подобной дилетантской чепухи, потому что они говорят и пишут в первую очередь то, что должно производить впечатление на массового зрителя и слушателя и импонировать ему, – следовательно, самое броское и сенсационное, а отнюдь не самое серьезное и надежное. (http://elementy.ru/nauchno-populyarnaya_biblioteka/430463/430464)

В последнее десятилетие эта речь остается одним из «культовых» текстов, ее постоянно перепечатывают и цитируют. Это само по себе показатель того, насколько остра сейчас проблема абсолютизации «плюрализма мнений». Можно сказать, что доведенное до абсурда стремление к плюрализму ведет к обскурантизму и встречает сопротивление со стороны просветительства.

Как мы старались показать, слово плюрализм обладает прозрачной внутренней формой и в силу этого хорошо приспособлено для выражения идеи множественности в самых разных ее вариантах.

Что же касается возможности функционирования слова плюрализм как одного из ключевых элементов либерального словаря, такая перспектива сталкивается с рядом проблем. Мы продемонстрировали, что этому мешают два имеющихся у этого слова шлейфа.

Во-первых, в эмигрантском и диссидентском дискурсе, особенно в 80-е годы, слово плюрализм часто фигурировало как отсылка к той части «западной» системы ценностей, которая вызывала настороженность, – плюрализм ассоциировался с идейным и нравственным релятивизмом, равнодушием, отказом от отстаивания своих убеждений и веры. Этим слово плюрализм в какой-то степени скомпрометировано в глазах интеллигенции.

Во-вторых, в глазах широкой публики слово плюрализм прочно связано с горбачевской Перестройкой со всеми ее хорошими и плохими чертами. Такая сильная связь с конкретным историческим периодом препятствует функционированию этого слова в качестве ключевого термина либерального дискурса.

Между тем само стоящее за ним понятие чрезвычайно важно для противодействия «введению единомыслия» в России – а этот проект снова набирает обороты. Однако, как кажется, лучше использовать для выражения этой идеи языковые средства, не столь жестко связанные с конкретным историческим периодом: свобода мнений, разнообразие, диалог, взаимопонимание. При этом полностью исключать слово плюрализм из словаря никакой необходимости, конечно, нет.