Текст книги "Красная розочка. Рассказы и повести"

IV

Может быть кому—то и обычно, и обыденно постоянно быть в состоянии перемещений по планете, но армейская жизнь Сугробина не переставала удивлять его необычной страстью к перемене мест.

Сегодня шестое августа. Рота сидит в эшелоне, который проскочил через Волгу у Куйбышева и сейчас мчит к Оренбургу, и дальше в целинные степи. Снова вздрагивают вагоны на стыках, снова мелькают города и сёла, снова тысячи километров ложатся под колёса поезда, увозящего нас на восток. Снова письма, шедшие на Ростов будут искать адресатов через министерство обороны и дойдут или затеряются в дебрях почтовых переадресаций. Сугробин так и не получил никакой весточки от Марины и серьёзно начал думать, что «ни для чего козе баян».

Да и откуда знать нам свои пути. И если бы ещё пять дней назад кто-нибудь сказал Сугробину, что сегодня он будет сидеть в поезде перед Оренбургом, он бы рассмеялся ему в лицо, хотя и пять дней назад он был уже далеко от Ростова, далеко от Нины, которой он так и не сказал, что любит её и обещал только не забывать, и дать о себе весточку. И отправил ей открытку с нового места боевых действий. Но только батальон начал работать, как его сняли и погрузили в эшелон. Снова телеграмма-карточка с просьбой ждать нового адреса.

У солдата шального особого батальона жизнь особая. Думать не его дело; главное для него точно выполнять приказ. Для эшелона был приказ выгрузиться на степной станции Айдырля.

Наступил сентябрь. Три месяца идут солдаты по тропе мирной борьбы за урожай. За ними лежат уже тысячи и тысячи пройденных километров по стране и десятки тысяч по дорогам страны. Не раз сменялись наши временные адреса и отправляемые нам письма не всегда догоняли нас. И единственные ниточки связи обрывались и пропадали, теряя мысли и чувства. Расстояния чётко определяют степень близости между людьми. Иногда бывает – чем дальше, тем ближе и нужней. Иногда близость кончается за последним фонарём вокзала. Так случилось у Сугробина. На четвёртый месяц его службы дошли до него долгожданные первые весточки от Марины, и последние, как оказалось, по прочтению. Она писала, что долго думала, советовалась с родителями и все вместе решили, что у нас (с ней, с ним) не просматривается будущего. И что она подаёт на развод. В неуютные минуты длительного отсутствия сообщений Леонид предполагал получить что—нибудь непонятное в виде упрёков, разборок на расстоянии, но не так. Права была Нина – к двадцати пяти годам мы столько наламываем дров, что пилить их хватает на всю оставшуюся жизнь. И всё таки, таких писем в такие экспедиции даже мало любимым людям не пишут. Видно горячим был пляж на Кавказе!? Он прочитал письмо ещё раз, зажёг спичку и поднёс к конверту. Гори, письмо равнодушия. Ему не хотелось, чтобы даже случайно кто-нибудь мог прикоснуться к этим ядовитым строчкам, которые если и не убивают, то наносят глубокие кровоточащие раны. «Ну, скажи, что ты любишь меня. Наша любовь избавит нас от осложнений наших ошибок…», – снова вспоминались слова Нины. Её уже посетила мудрость. А я лопух. И можно ли вернуть? Телеграмма со станции, открытка с адресом из целинного совхоза. Вот и всё, что я передал женщине в ответ на её любовь. И нужно ли что давать? Сердце закаменело. Но ты же солдат, Лёнька! И не дрогнул ни один мускул на лице, никто из людей Сугробина не заметил перемены в своём командире. Но образ мыслей у него изменился.

Совсем немного и будет ему тридцать лет. В это время люди осмысливают прошедшее и намечают твёрдые планы на будущее. В тридцать лет начинается пора зрелости. И если было что-то не так, что-то не получилось, всё можно исправить ещё, если есть надежды, желания, уверенность в своих силах.

Пусть, возможно, будет грустно, пусть волны недоверия перекатываются через край, надо помнить, что мир развивается только потому, что всегда в конечном итоге хорошее и доброе, что заложено в законы этого мира – побеждает. И нужно идти вперёд, чтобы мир стал лучше, чтобы исчезла ложь, вражда, чтобы военные части укладывали оружие в арсеналы и выезжали на учения для уборки урожая…

Был день 1 сентября. С вокзала в Айдырле Сугробин отбил Нине телеграмму: «Я был не прав, что ты мне очень нравишься. Я люблю тебя».

А для Марины отсюда же отправил почтовую карточку без конверта с двумя словами: «На развод согласен!»

Через день совхозный почтальон разыскал Сугробина и выдал телеграмму от Нины. «Лейтенанту Сугробину. Вылетаю в Оренбург. Из Оренбурга сообщу время прибытия в Айдырлю».

– Не фига себе! – почесал затылок лейтенант Сугробин. И попросил Володю подыскать на неделю жильё в Айдырле.

– Зацепила тебя казачка, командир, – засмеялся Володя. А наутро сообщил, что мансарда ждёт ростовчанку с командиром на любое время. За три рубля в сутки. Баня входит в стоимость жилья.

Сугробин был с разговором у директора совхоза и от него прошёл в контору к ротному начфину. Тот сидел на столе и пил пиво со своими писарями.

– А, Лёня, – обрадовался мне Христофор, – ну, что директор? Прогнал. Я так и думал. Хам. Он догадался, что ротный его боится и пользуется этим. Да плюнь. Давай лучше пиво пить. А пива две бочки привезли – совершенно приличное Я с моими ребятами вторую банку кончаю, сейчас за третьей пойдут.

Сугробин дал засобиравшимся писарям рубль. Писаря обернулись мгновенно и все неторопливо пили пиво. Из почтовых дверей напротив зашла почтальонша.

– Сугробина среди вас нет, товарищи командиры. У меня телеграмма для лейтенанта Сугробина.

– Я Сугробин.

– Тогда распишись в получении.

Пока Леонид черкал свою подпись на квитанции, Христофор оглашал содержание телеграммы – «Лейтенанту Сугробину срочно. Буду Айдырле пятого числа два часа дня. Турчинская.»

– Лёнька, чёрт! К тебе баба едет. Кто такая?

– Не баба, а любимая женщина, начфин. Отдай телеграмму. Ты её видел ночью в ростовской степи при отъезде.

– И ты в наглую, при живой жене будешь встречать подругу. Это в мою партийную мораль не вписывается.

– Партия, как ей самой сказано, за всё в ответе. Но здесь она не несёт урону. Моя жена подала на развод, и я ей дал согласие. Так что от супружеской жизни у меня пока остался штамп в паспорте. Но это не надолго.

Накануне вечером Сугробин попросил Володю, чтобы он загрузился зерном на элеватор и был с утра в посёлке. «Нина завтра в два часа в Айдырлю приезжает», – пояснил он ему. «Поздравляю, командир! – сказал Володя. – Я бы женщину, которая за любовью едет от Чёрного моря в казахстанские степи, не отпустил бы никуда и ни за что. Того и тебе желаю».

Утром, пятого числа, когда Леонид ходил к руководству, офицеры роты были все в сборе. Когда он подошёл, ротный спросил:

– А ты зачем к директору ходил?

– На тебя с замполитом жаловался, – ответил Леонид. Но не успел продолжить, как встрял Христофор —

– А ты когда за Ниной поедешь? – высунулся он.

Сугробин показал ему кулак, но было поздно.

– За какой Ниной ему надо ехать? Уж не за той ли турчанкой, которая его из ростовских полей провожала? – выступил замполит.

– За той самой, – виновато поглядев на него, ответил Речкин.

– Она что, и сюда к нему приедет. В эти степи? – ротного будто придавило что-то невидимое. – Такая женщина и в такую даль.

– Полюбила, наверное, – сказал Халаев. – И не завидовать, а радоваться надо, что среди нас есть такой человек, которого любят. Замполиту поручим встречальный вечер организовать и по червонцу сбросимся. Я жильём займусь. А Сугробин пусть отправляется в Айдырлю встречать.

– Вечер встречи сделаем завтра, – остановил его Леонид. – И жильё не требуется. У меня квартира в Айдырле снята.

– Всё успел наш пострел, – заключил Речкин. – Тогда праздник назначаем на завтра. Поезжай, лейтенант Сугробин. Володя уже полчаса тебя выманивает.

Сугробин с Володей сдали зерно на элеватор и в половине второго были на перроне. Перед этим у колонки помылись, стряхнув дорожную пыль, заехали в зафрахтованный дом. Леонид познакомился с хозяевами, добродушной парой милых стариков, которым было за шестьдесят. Осмотрел приготовленную мансарду, попросил бабушку поставить на стол из огорода цветы и ждать гостей. Обговорил план с Володей —

– Ты отведёшь машину в совхоз, а завтра повторишь рейс на элеватор и забросишь машину ко мне. Но пораньше. Я с Ниной в штаб батальона заеду. Возьму официальное разрешение на малый отпуск. А то мой ротный командир заболеет от моей самовольщины, если я у комбата не отпрошусь. И сам приходи на ужин, который замполит организует в честь Нины.

– Конечно. Сам я завтра с ребятами вернусь.

«…Тпрру! И тройка встала у знакомого крыльца.

В сани девица влетела и целует молодца!»

Нина вышла с немногими пассажирами, и поезд сразу же отошёл.

– Как это прелестно, что у меня есть возможность приехать к любимому человеку, – сказала она, обнимая и целуя лейтенанта Сугробина, бросив небольшой саквояж на землю.

– А меня поцеловать, – подошёл Володя.

– И тебя поцелую, – обняла его Нина. – Я такая счастливая, что всех готова перецеловать, лишь бы этот лейтенант был рядом.

– Дай телеграмму родным, что доехала, и нашла, – попросил Нину Сугробин, останавливаясь у вокзала.

– Какой ты милый, – обняла его снова Нина. – Это надо обязательно. Моя мама чуть не плакала, когда я внезапно решила поехать к тебе. «Куда? К кому? Пропадёшь в степях. Там ямщик замёрз, даже песню сложили».

Хозяева домика ожидали гостей у калитки. Леонид выпрыгнул на землю из тесной кабины и вынес девушку на руках.

– Вот вам моя квартирантка, – поставил он её перед приодевшимися по случаю гостей, стариками. Дед даже две медали повесил на пиджак.

– Радость-то какая, – захлопотала старушка. – И такая красивая. Не побоялась трудной дороги. Проходи, моя хорошая. Сумку, дед, возьми.– И она открыла калитку настежь.

– Как всё мило, – сказала Нина, подойдя к открытому окну и всматриваясь в бесконечный горизонт, начинавший синеть в сгущающемся вечернем воздухе. Шампанское для встречи и лёгкий обед из овощей и фруктов наполнили мансарду невидимым облаком дружелюбия и любви

Старики восхищались Ниной и хвалили Леонида. Володя рассказывал невероятности о знакомстве Нины и Леонида. Бабушка ахала, крестясь по случаю, а дед кряхтел и одобрял. Старики, расчувствовавшись, пошли топить баню для гостей. Володя подмигнул обеим и уехал. Леонид подошёл к Нине и обнял её.

– Повторяй мне, не переставая, что ты любишь меня. Я телеграмму перечитывала, не отрываясь, как только получила. И всю дорогу перед собой держала. Ты так и не сказал мне этих слов в ростовских полях, и я хочу непрерывно их слышать, чтобы наполнить себя на долгие предстоящей разлуки, – обнимая и целуя, нежно и требовательно говорила Нина.

– Как всё мило, – сказала Нина, подойдя к открытому окну и всматриваясь в бескончную степную даль.

– Я люблю тебя. И в ростовских полях любил. И все дни без тебя постоянно помнил о тебе и любил тебя. И ни мгновенья не живу без тебя. Ты, моя любимая.

– Снимай свой мундир, противный.

– И в баню.

– И в баню тоже.

Какая лёгкая бывает женщина, когда она любимая. Он подхватил Нину на руки и кружил её на руках по комнате. Лёнька Сугробин, несмотря на предупреждение школьной подруги о том, что любви у него больше не будет, снова любил.

V

Чёрные волосы, юное лицо из сказок Шахерезады, чуть тронутое косметикой, золотистое платье юбкой – клёш от пояса и голубыми бликами на груди, и белые туфли на гвоздиках – такой предстала подруга Сугробина перед командиром батальона. Сугробин вошёл в штаб вместе с Ниной и, выполнив приветствия по уставу, протянул подполковнику листок бумаги с просьбой о предоставлении ему краткосрочного отпуска по семейным обстоятельствам.

– Обстоятельства представляю в натуре, – сказал Сугробин и отодвинулся, представляя Нину. – Жена повидаться приехала.

– Здравствуйте, – сказала Нина.

Два подполковника, командир и начальник штаба встали и одновременно показали ей жестами рук на диван. —

– Садитесь, пожалуйста. И ты присаживайся, лейтенант, – сказал командир.

В это время дверь приоткрылась, и просунулась голова сугробинского ротного.

– Разрешите, товарищ подполковник.

– Потом, потом, – махнул ему подполковник и крикнул, – Василий, зайди!

Через секунду вошёл бравый старшина.

– Организуй кофе и…

– Три минуты, товарищ подполковник, – козырнул старшина и исчез.

– Так как Вас величать, – спросил Нину командир,

– Турчинская Нина, аспирантка ростовского госуниверситета. Решила, что моего лейтенанта надо вдохновить на благородный труд по спасению урожая, выкроила несколько дней и приехала.

– Везёт же лейтенантам. Какие женщины их любят, – сказал начальник штаба и пригладил волосы на заметно увеличившемся лбу. – Наши только деньги спрашивают по телефону.

– Ладно, хлюпать, подполковник. Порадуемся за Сугробина. А почему у вас фамилии разные? – задал попутный вопрос командир.

– Чтобы различать на расстоянии, когда лиц не видно, – быстро сказал Леонид и улыбнулся подруге.

В комнату вошёл старшина с большим подносом, на котором дымились чашки с кофе, стояла бутылка коньяка, бокалы и ваза с яблоками. Командир отодвинул бумаги на столе в одну сторону.

– Ставь сюда. И свободен. – И Сугробину, – сам за рулём. Ладно. Лейтенанту со ста граммов ничего не должно быть. Удачи тебе, красавица. Прибыть тебя сюда позвала только любовь. И значит, любовь не исчезла из жизни, как нас немало стараются убедить практичные люди. Даю вам на любовь неделю, и выпьем за это.

Когда Сугробин с Ниной вышли из кабинета, ротного в приёмной не было.

– Мы когда должны прибыть к твоим офицерам? Время есть. Тогда сверни куда—нибудь в ложбинку. Я люблю тебя, – улыбнулась Нина. – И каждую минуту наедине я хочу быть с тобой.

– А ты не боишься, что я могу умереть от непрерывного оргазма?

– Со мной не умрёшь. Сворачивай.

В совхоз Сугробин приехал с точностью швейцарского часовщика. Офицеры стояли возле конторы начфина и слушали что-то горячо рассказывающего ротного. «Командир им коньяк поставил», – услышал Леонид, заглушив мотор.

– Мы с тобой выше всего. И у нас разрешение на любовь. Я их пошлю куда надо, по случаю, – сказала Нина, тоже слышавшая слова последние слова ротного. И опустилась из высокой кабины, как будто сошла с ковра – самолёта дочь шах ин шаха.

– Смирно! – скомандовал Сахаров. Офицеры подтянулись и щёлкнули каблуками. Все были выбриты, почищены и с чистыми подворотниками на гимнастёрках

– Вольно, товарищи офицеры, – сказала Нина. – Как я рада видеть друзей Сугробина и представиться вам женщиной лейтенанта Сугробина. Всех вас я хочу видеть своими друзьями. И если завидовать лейтенанту Сугробину, то только светлой завистью.

Она подняла руки, подошла, обняла и поцеловала в щёчку каждого. Проходящее мимо почты население с любопытством смотрели на представление.

В совхозной столовой, как принято было в советских чайных с тридцатых годов, был отдельный кабинет для выпивок руководства без лишних глаз. Там и организовал замполит вечеринку. Восемь офицеров вместе с Сугробиным, и Володя с замом Сугробина по личному приглашению Нины составили компанию, провозглашавшую каждый тост за здравье женщин. Звучала радиола. Тридцатилетние лейтенанты танцевали, бережно поддерживая женщину и строго следя за своими сапогами в боязни за стройные ножки в беленьких туфельках. Халаев при каждом тосте вставлял фразы из любимой оперетты «Сильва». «Можно много увлекаться, но один лишь раз любить…» или «много женщин есть на свете, но к одной влекут нас сети…» Зам даже не пытался подойти и пригласить Нину, а только смотрел то вниз, то вверх переживая внутри себя. Ротный, который с тоской расстался с червонцем, как известил об этом бесцеремонтный начфин, жаловался всем, что женщины не балуют его, а он так их любит. Когда все покружились в танце с Ниной, она встала за столом с бокалом —

– За лейтенанта Сугробина я поднимаю бокал с горькой водкой. – Сугробин встал. – Пусть всё будет сладким.– Она выпила, обняла Леонида и сочно поцеловала. – А теперь дамский вальс. Разрешите пригласить Вас, лейтенант Сугробин.

Тяжёлые сапоги казались лёгкими модельными туфлями. Лейтенанты аплодировали и целовали ручки при прощании.

Володя посадил Сугробиных в свою машину, а шофёром определил Кривоносова.

– Я пригоню её завтра, а сегодня он вас доставит.

Свет фар вырывал из темноты дорогу и куски бескрайней степи, озаряемые светом встречных машин. В двухместной кабине газона было тесновато втроём. Леонид посадил Нину на колени и прижал к себе обеими руками. Она обняла его, и головка её удобно расположилась на плече.

– Вот так я согласна ехать на любой край света до конца жизни, – сказала она. И глазки её закрылись от усталости.

– Пусть дремлет, я поведу аккуратно, – сказал Кривоносов, и машина пошла по выбитой целине покачиваясь без громыханий и толчков. Я легонько касался губами волос. Нина поднимала головку и подставляла губки.

– Позавидуешь тебе, Леонид Иванович, – сказал долго молчавший Кривоносов.

– Ты слишком молод, чтобы завидовать. Вокруг тебе все завидуют.

VI

Солнце поднималось к полудню, когда Сугробин проснулся. На столе лежали ключи от автомобиля, техпаспорт и записка от Володи. «Машина заправлена, – писал Володя, – технически проверена. Прилагаю талоны на сто пятьдесят литров. Буду заглядывать». Нина спала с улыбкой. Леонид тихо оделся и спустился вниз. Старики сидели под яблоней на скамеечке. Бабушка обрезала лук, дед читал газету.

– Привет труженикам, – поздоровался Леонид.

– Здравствуй, милок, – отозвалась бабушка, а дед, отложив газету, кивнул. – Вчера тёпленькие вы приехали. Нет, нет, не то, чтобы. А весёлые. Песни пели, обнимались.

– Да как им не обниматься-то. Сколько не виделись. Молодые ишо, – сказал дед. – А я вот газету смотрю. Пишут, как американцы на луну летали. Я вот, всё сомневаюсь, что они туда летали. Как это на луну летать? Там где-то сам Бог живёт. Так он и даст свой покой ракетами тревожить.

– А может, Богу самому любопытно стало. Из рая он своих первенцев выгнал, а потомки, забыв о грешных делах предков, своим ходом к раю подбираются. Так не думал?

– Нет, Бога не трогал. Думал только, куда наши-то учёные глядели. Гагарина запустили первого, а на Луну не сумели. Гагарин-то почти у нас приземлился тогда. Сколько у нас радости было.

– Не горюй. Поднатужатся и наши. Придумают. Американцы богаче нас. Они сколько уже лет во Вьетнаме воюют и не разорились.

– Мы тоже богатые, – ухмыльнулся дед, – сколько солдат каждый год на целину присылают. Не меньше, чем американцы во Вьетнам.

– Хватит дед, ерунду говорить. Посылают, значит надо, – укорила деда бабка.

– Здравствуйте, мои хорошие, – раздался с крылечка голос Нины.

– Проснулась, ласточка, – сказала бабушка, поднимаясь. – Дай я тебя поцелую.

– Слушай, дед. У тебя знакомые в деревнях на водохранилище есть, чтобы на ночёвку остановиться, – спросил Сугробин за поздним завтраком, который выставила бабушка. На завтрак она выставила огурчики малосольные, помидорки свежие и ватрушки картофельные. Леонид поставил бутылку «Столичной» Все выпили по стопочке и закусили в охотку.

– А что за дело у тебя на водохранилище? – спросил дед.

– Рыбки половить, уху сварить и просто побыть на воде, по которой очень скучаю. И не сидеть же Нине в степи драгоценные дни

– Так у бабушки сестра родная на самом берегу живёт. Не хочешь ли, бабуль, сестричку навестить, – окликнул он бабушку. – Наши гости рыбку половить собираются.

– Так ведь сто километров с лишком, – засомневалась бабушка. – Но если на денёк – два, то почему бы не съездить. С весны не видались

– Тогда сегодня отдыхаем, а завтра с утра в путь. В кузов только скамейку поставить надо будет. Ниночка! – крикнул Леонид девушку, ушедшую любоваться цветами в саду. – Завтра едем на рыбалку. А сейчас в магазин идём за снастями.

Прогулявшись по посёлку и посетив все пять магазинов, Леонид с Ниной купили снасти и две бамбуковых удочки, а также кучу банок лосося в собственном соку, котелок, сковородку, подсолнечное масло и перец с лаврушкой. Не было в магазинах ни вина, ни водки. «Военные всё выбрали», – смеялись продавцы. Нина веселилась от каждой покупки.

– Вся рыба будет наша, – примеряла она удочку к руке. – И котелок самый чудесный, какие я видела. А на такой сковородке рыба поджарится сама и будет пахнуть дымком, даже если костра не будет. И как я всему рада. Особенно тому, что рядом со мной лейтенант Сугробин.

Вернувшись из похода по магазинам, Леонид с дедом вынули из сарая и поставили в кузов старый, но ещё крепкий диван,.

– Теперь поездка будет с удобствами, – сказал дед. – И ещё возьмём кошму. Её бросишь на землю и даже в мороз не простудишься.

– Ой, я поеду наверху, – увидев диван в кузове, – сказала Нина.– И достаточно возиться. Обед нас ждёт и отдых до утра.

– Горячая у тебя хозяйка, – хмыкнул дед.

Утром Нина в спортивном костюме забралась вместе с дедом в кузов. Леонид бросил ей шинель.

– Закутаешься, если дуть будет. И стучите по кабине, если что.

Бабушка забралась в кабину. Леонид запустил движок. «С богом, бабуля!» «С богом, сынок».

Стучали по кабине два раза, когда проезжали магазины. В результате Леонид купил водку в достатке и крупного цыплёнка.

– Батюшки святы, – только и сказала сестра нашей бабушки, обнимаясь и целуясь. – А мой —то с раннего утра рыбачить уплыл. Вот нескладуха-то.

– Какая ещё нескладуха, – сказал наш дед.– Лейтенант с женой специально на рыбалку приехали. Давай садись к нам и показывай, куда ехать.

– Да за бугор вон тот. И надо поесть взять.

– Картошки полведра возьми и луковиц десяток, – подсказал дед. – Мы не подумали, пока собирались.

Аккуратная деревушка стояла на бугре над водохранилищем. Улица передом смотрела на большую воду, дворами уходя в полустепь. До устройства водохранилища деревня стояла на берегу балки, по которой текла небольшая речушка, впадавшая в Урал. Сейчас балочку затопило, и другой её берег бугром закрывал часть водной глади.

– Придётся километров пять в степь проехать, чтобы за бугор попасть посуху, – сказала старушка, усаживаясь в кабину.

– Какие проблемы, – сказал боевой лейтенант и через десять минут путники были на месте. Хозяин с напарником, причалив к берегу, раскладывали костёр и никак не ожидали контрольной проверки со стороны своей половины.

– Ну, не бездельник ли, – вздохнула старушка. – Я его рыбки попросила на пирог поймать, а он Ваньку с собой взял и бутылку. Вот я ему. Но присутствие гостей не дало свершиться правосудию. Свояки пошли обниматься, приезжие знакомиться.

– Как ты считаешь, Ниночка, – сказал негромко Леонид, отведя её в сторону. – Уху из пойманой рыбы сделаем или сами ловить будем.

– Когда мы ещё наловим, а кушать хочется, – ответила Нина.

– Что будем делать, Леонид Иванович? – спросил хозяин.

– Что делать? – переспросил Леонид. – Уху варить будем и вино пить, раз рыба уже на берегу. А вечером и завтра утром будем ловить. Так что разгружайся.

Варить уху Леонид умел.

– Будете кушать уху, сваренную почти по монастырски, – сказал Сугробин Нине и остальному коллективу. Никто не будет возражать, если уху будем делать мы с Ниной? Нет. Тогда за дело.

Леонид разрубил крупного бройлерного цыплёнка пополам и загрузил обе половинки в котёл с кипящей водой и варил до полной готовности. Затем куриные тушки вынул из котла и в куриный бульон засыпал картофель, морковь, лук, снадобья и за пять минут до готовности картофеля положил разрезанные на крупные куски два килограммовых судака. На последней минуте варки положил в бульон две столовых ложки готовой горчицы и от души поперчил. Нина пыталась что-то советовать во время процесса, но Леонид только грозил пальчиком и она замолкала

Пока готовилась уха, солнце пригрело по летнему, и берег превратился в пляж. Дед вытащил из кузова кошму и расстелил её на ровном золотом песке. Все скинули лишние одежды и наслаждались теплом в ожидании непонятной ухи. Нина в купальнике выглядела как манекенщица с обложки.

– Прошу к котлу, – пригласила она всех наших стариков. Глубокие плошки и деревянные ложки, захваченные из деревни, были к месту

– Эх, – крякнули старички, выпивая. – Чтобы только не последняя. И больше уже ничего не говорили, пока не зачистили плошки.

– Ну, лейтенант, – сказал деревенский дед, – придётся рецепт списать у тебя. Всю жизнь у рыбной реки прожил, а уху такую варить не научился.

– Хочу купаться, – крикнула Нина. И, схватив за руку Сугробина, побежала к воде. Вода на отмели в застойном заливчике оказалась на удивление тёплой.

Два дня солнца и воды, два ранних утра, два поздних вечера. Таинственное колебание поплавков и трепещущая рыбина на изогнутом удилище. Не сходящая улыбка на лице у Нины и её обнимающие руки. И слова, жгучие слова любви. Они возвращались через два дня в Айдырлю с ведром судаков и связкой вяленых лещей, усталые от непрерывного отдыха, довольные и счастливые.

– У нас ещё два дня. Мы только дома в своей мансарде. Никуда от меня, – говорила Нина. – Никуда. Но всё у нас было так невероятно чудесно, что никогда и в мыслях не появлялось подобное. Ты откуда деньги взял. Твои офицеры просто плакались и извинялись за нищету на вечеринке.

– Всё просто, Ниночка. У меня было пяток двухсотрублёвых трёхпроцентных облигаций с холостяцкой жизни. Я их прихватил. Ещё две осталось.

– Мой милый. С тобой ещё и надёжно, не просто мило. И как я хочу, чтобы у нас всё сложилось. И вместе в дальний путь.

Нина уехала одиннадцатого, как и намечала. Бабушка всплакнула при расставании. Леонид посадил Нину в вагон поезда, стоявшего две минуты, и долго курил на перроне, смотря в сторону расстаевшего в мареве последнего вагона. Старикам оставил котелок со сковородкой и удочки.