Текст книги "Красная розочка. Рассказы и повести"

Мне в Крыму всё было в диковинку, а Зина была в замке один раз, когда училась ещё в пятом классе. И ей тоже было всё в диковинку и восхищало. Я никогда и не мечтал побывать в Англии и даже в почти родной Болгарии. Гриф «СС» под которым я выполнял свою работу отрезал от меня заграницу даже в групповых туристических поездках под присмотром агентов национальной безопасности. Но грусти от этого не было. Мы провели в замке не торопясь часа два, полюбовались лебедями и вышли на автобусную площадь в сумеречном свете с усталостью в ногах и голове от впечатлений. На площади в полуподвальчике был бар из двух маленьких полуосвещённых комнат со столиками и стойкой, за которой орудовало лицо кавказской национальности. «С лёдом?» – спросило лицо, наливая коньяк в фужеры из тонкого стекла. «С лёдом!» – подтвердил я и лицо достало из морозильника кубики льда и кинуло по кубику в каждый бокал. Зина уже сидела за столиком на мягком диванчике для двоих. И почти дремала.

– Как устала. Почти сплю, – потянулась она. – Опять коньяк? Это же крепко.

– Для бодрости. И больше не будем.

Негромко играл магнитофон, Спокойная умиротворяющая музыка без слов. Я мысленно похвалил «лицо». Здесь явно понимали толк в создании необходимой обстановки. Мы сидели. обнимая друг друга, пили охладившийся коньяк, закусывали хрустящими «Мишками» и целовались. Моя рука шаловливо играла на её отпущенной на свободу от лифчика упругой бархатной груди, а Зина прижималась ко мне по всей линии от щиколоток до щёк и было томительно и всё плавилось от нежности. Потом мы гуляли по ночному парку. А потом страстям нечем было удерживаться и они выплеснулись в мигающий мрак куда-то вверх от моря по узким тропинкам, где в густой мягкой траве обозначилась наша постель и мы упали на неё, сбрасывая немногие лишние одёжки. Встречаются же пары, которые так подходят друг для друга, что им всё в каждом из них отдаётся без остатка. Мы не игрались, мы дрались, измывались друг над другом в этой схватке. Никто никому не уступал, и только полустон сквозь сжатые губы и расслабленно откинувшаяся голова указали на то, что Зина закончила борьбу в тот момент, когда изнемог и я. И только тела ещё продолжали нервно пульсировать и руки каждого ещё сжимали свою добычу.

– Любим мы это дело, Лёшенька. – сказала Зина, когда мы спокойно дымили сигаретами, приняв по глоточку из фляжки. – И у меня ещё вчера было чувство, и сегодня не оставляет, что ты всегда как-то был со мной… И вчера ты мне только нравился, а сегодня я люблю тебя. Веришь?

– Какие же доказательства ещё требуются, чтобы не верить!?

– Это-то, как раз и не доказательство. Одна ночь не повод для знакомства, говорят между нами женщинами. А любовь – это чувство.

Я рассмеялся и поцеловал эту девчонку с чувством.

– Очень мне кажется, что и я люблю тебя. Веришь?

К Васильевне я вернулся, когда профиль Кошки чётко обрисовался в чистом от облаков небе. Васильевне видно не спалось и она стояла у летней кухоньки задумчиво перебирая тряпички, сушившиеся не ветке абрикоса. Она посмотрела, как я вхожу, снимая ночные запоры с калитки, и сказала, не скрывая разочарования:

– Нет, Васильевич, видно ты не батюшка. Или…, – она посмотрела на меня ожидая ответа, и не дождавшись, добавила. – Да бог с тобой. Что нынче только не делается. Прости господи! И ушла в дом, крестясь и покашливая.

Милая Васильевна. Зачем же лишили тебя и других старушек часовенки в твоём Симеизе. Ходила бы, свечки ставила за упокой и за здравие, в грехах бы своих малых, которые бог и за грехи-то не считает, каялась. Да и мы, лишённые коммунистическим воспитанием всякой божественности иногда бы задумывались о душе и смиряли бы неуёмную гордыню, застилающую мир современных людей пеленой вседозволенности.

Смелая девочка Зина не имела предрассудков и на утро, точнее после полудня появилась на моём «рабочем» месте на пляже во всей красе. Сначала поцеловала меня и только потом сказала «Привет!» моим знакомым, которые с удивлением, восхищением и завистью оглядывали её. А Татьяна презрительно посмотрела на меня.

– Привет, милый! – сказала Зина, обнимая меня. – Я свободна до утра. А сейчас я приглашаю тебя в море на интимное свидание.

И подхватив мои ласты, взяла меня за руку и потащила в воду. Мы быстро потерялись из вида. Плавала она как рыбка и мы резвились на глади моря и наслаждались всем, что может дать морская вода и солнце. И устав, качались на мелких волнах лёжа на спине и держась за руки.

– Ты со своими распущенными волосами под водой как самая настоящая русалка, – сказал я ей. – Можно, я буду звать тебя Русалочкой?

– А ты будешь дельфинчиком. Да! Но учти, что русалкой я быть не хочу: сам пойми, что вместо этих красивых ног был бы хвост, и я бы пахла сырой рыбой. И никакой любви. – И она обняла меня, и мы целовались уже под водой.

– Жаль, что вы не утонули. – язвительно произнесла Татьяна, когда мы появились через час. Злая ревность светилась в её глазах.

А мои картёжники сразу же угостили Зину фруктами, вином и пригласили играть. Она не знала никаких игр, кроме «дурака» и все дурачились, как могли, шлёпая картами по носу проигравших.

– Сегодня, Лёшенька, мы ужинаем в пещере, – заявила она при всех, сдавая карты.

– Здесь есть пещера? – удивились ребята. – Нельзя ли и нам.

– Сегодня только для двоих. А для вас она откроется в следующий раз. – Смеялась Зина, очаровывая ребят. Один из них незаметно показал мне большой палец.

Пещерв была под нагромождением скал на «седле» горы Кошки на западном склоне, откуда открывался вид на Голубой залив, на строения обсерватории у самой кромки воды и серпантин шоссе уходящего к Форосу. Мы прошли козьими тропинками от шоссе между хаотичным нагромождением острозубых скал несколько десятков метров и нырнули в незаметную расщелину и сразу стало темно. Зина чиркнула зажигалкой, поджигая свечу, и пошла вперёд, передав мне баул, в котором были щепки для костра и прочее. Острые края камней, высвеченные играющим пламенем свечи, отбрасывали фантастические тени. Некрутой спуск, похожий на те тропинки, что мы только преодолели, вёл вниз. Держась за руки и опираясь на тени камней по невидимой трассе спустились вглубь метров на десять и оказались в небольшом гроте с неровными острыми гранями стен. Должно быть это пещерное образование возникло в результате обвала. Свечка осветила пещеру поярче. Были видны остатки костра.

– Я с детства здесь бываю. Нравилось играть в приключения. Но любовью не занималась. Сегодня мы этот недостаток устраним, Лёшенька.?

Наши тени гигантскими фигурами фантастических троллей метались по стенам и потолку пещеры. Я развёл экономный огонь из щепочек и поджарил на импровизированных шампурах краковские полукопчёные колбаски. И пещерный ужин в дополнении с венгерским «Деброем», крымскими персиками и захватывающими тонизирующими поцелуями прощёл без оглядки на время.

– Ах, как здорово! – только и сказала Зина. – Я всегда мечтала об этом вечере.

Погас огонь в костре, когда мы вспомнили, что может быть уже наступает утро и пора начинать новый день. Из пещеры выбирались в кромешной темноте. Я уронил зажигалку и где-то затерялись спички. Мы теряли тропинку, натыкались на стены. «Мне страшно! – истерично крикнула Зина. – Выведи меня скорее…» И когда, наконец, увидели звёздное небо у моей искательницы приключений вздох облегчения совпал с рыданием и мне пришлось успокаивать её как котёнка приговорами и поглаживанием. При выходе на шоссе мы услышали тяжёлую шаркающую походку нескольких пар ног и увидели поднимающийся пограничный наряд из четырёх человек с автоматами на груди. У меня и мыслей не было, что здесь граница. Солдаты внимательно посмотрели на нас. Я попросил прикурить. Старший достал зажигалку и подал мне левой рукой, не отрывая правую от рукоятки автомата. Я прикурил и поблагодарил. Пограничники прошли. А Зина!? Она курила и щебетала обо всём…

Я пил свою утреннюю кружку сухого вина у бочки, когда из подошедшего автобуса вывалилась круто поддатая Даша, поддерживаемая высоким мужчиной в белом пиджаке лет сорока в таком же состоянии. Даша оглядела площадку, увидела меня и громко сказала, почти крикнула, дёрнув за рукав своего спутника:

– Григорий! Хочешь посмотреть на ненормального. Помнишь, я тебе рассказывала… Смотри, вот он, недоделанный. Отказаться от такой бабы как я! Ты можешь это понять? От меня отказаться, когда я ему на шею повесилась. А!? Ну не идиот ли ты, батюшка! Его моя мать « батюшкой» зовёт, поп думает. А он просто монах, – махнула Даша на меня рукой.

Я смотрел на них и ничего не говорил. Видно сильно её задел, что не накинулся как голодный зверь. И сейчас, оговаривая меня на всю площадь, и перед чужим для меня мужчиной, возможно, желала меня уколоть и вызвать ревность тем, что она сама мной пренебрегла. Но я молчал.

– А ну его, Гришенька. Такие только всё портят. Идём домой, милый. – И полуобнявшись и покачиваясь, пара двинулась вверх и скрылась за изгибом улицы.

Остававшиеся ещё две недели моего отпуска стали временем «покоренья» Крыма. Я никогда не видел его, а моя русалочка, прожив все свои годы на южном берегу, тоже ничего не видела. Так часто бывает с аборигенами – знают чужие края, а свой нет. А Крым мне нравился, и я хотел видеть всё, кроме Старого Крыма, в котором доживал свои последние годы и умер бескорыстный мечтатель Александр Грин, такой неуклюже – неприспособленный к пребыванию в этом мире и этим самым вызывавшим во мне глухое раздражение. Так же как к идеям КПСС, пробивавшимся в толщу народа тупыми лозунгами и угрозами всемогущего КГБ под махровейшим лицемерием. В борьбе за жизнь под солнцем в тот период надо было учиться у коммунистов их беспринципности, жестокости, цинизму. Учиться лицемерию, умению отталкивать слабых, унижать непротивляющихся и использовать самые низменные черты человеческого характера и противоставлять себя системе её же способами и быть наравне. А за беспомощность Грина становилось стыдно как иногда при просмотре кинофильма или прочтению романа становиться стыдно за поступки изображаемого героя, что глаза закрываются и книга падает из рук. Я любил книги Грина, и не хотел видеть печальную реальность его жизни. Мне становилось плохо от мыслей, что не нашлось в стране человека от власти, который бы мог понять его, как поняли миллионы таких же беспомощных читателей уже после смерти писателя и подняли его на высоту народной любви. И оградил бы его от бытовухи, спасая честь страны. Но такого во власти не нашлось. А я, проживая в скудной обстановке у Васильевны, нисколько не был униженным. Все «дикари» ночевали в похожих палатах и оттягивались на стороне. А у Васильевна поселенцы сменялись по неписанному скользящему графику. Как только кто-то уезжал, Васильевна шла на автостанцию и приводила других. Всегда были две – три семьи с малыми детьми, которые постоянно что-то варили, жарили, Были пары, были такие как я, у которых в шкафчике только что и лежала бутылка вина и несколько конфет. Такие Васильевне не досаждали. А на семейных бывало ворчала: «Моются, чистятся, стираются.. На море не ходят. Зачем приезжают? Дома что ли не мылись никогда». Но ворчала она не часто. Да и что ворчать на постояльцев, если она зарабатывала в летний сезон больше, чем её сын с женой, живущие в Симферополе, за год. Слышал нечаянно, как сын, приехавший на выходные, выдавливал из неё деньги сверх того, что она отдавала ему добровольно. Было неприятно, что я влез в чужую жизнь, которая делается так, как надо её владельцам. Социализм был ещё недостаточно развитым и жили очень по-разному. Я считал себя обеспеченным человеком с зарплатой в четыре сотни, на которые можно было купить сразу три приличных костюма. Но пока содержал работающую жену, наша бездетная семья постоянно занимала, перезанимала, отдавала. Всегда на что-то не хватало. И только в этот раз, немного подкопив, привёз с собой пачку хрустящих червонцев, на каждый из которых можно было неплохо прожить день, а на два и совсем хорошо. И я не задумывался о затратах, приглашая Зину прогуляться по южному побережью. Ведь был только ещё конец шестидесятых и всё было дёшево. Зина каким-то образом так составила ритм своей работы, что у неё образовывались окна по целым дням и больше и вообще старалась быть со мной неотрывно. И мы покоряли южный берег. Но увидеть Крым с Зиной было не так и просто. Где бы мы не появлялись, она ухитрялась забираться в глухие уголки, где можно было отдаваться любви. Даже в автобусах она никогда не садилась рядом, а устраивалась у меня на коленях и выбрасывала ауру страстей, вызывая завистливые взгляды мужиков, сопровождавшиеся осуждающими репликами стареющих матрон. Ведь был только начало семидесятых. И цены не прыгали и образ жизни загнивающего капитализма пропагандой нетерпимо осуждался.

Мы загорали с ней в Голубой бухте за горой Кошкой на большом плоском камне, гладком от тысячелетий общения с водой. Камень высовывался из воды метрах в пятидесяти от берега, на котором не было ни дюйма ровной поверхности. И никаких других человеков. Мы перебросили на камень свои сумки и были одни как робинзоны на необитаемом острове и резвились голышами. Мы уже доставили себе все удовольствия, в том числе и выпили, и закусили. Зина лежала на спине и пальчиками рисовала какие-то знаки на моей спине. Я сидел, свесив ноги и пытался на удочку из нитки и булавки с насаженным на неё кусочком колбасы, выловить бычка или ещё чего-нибудь.

– Лёша, а ты любишь меня? Ну, хоть маленечко…

– «Молодая с чувственным оскалом, я к тебе и нежен, и не груб», – промурлыкал я чуть перевирая Есенина. – «Расскажи-ка, скольких ты ласкала, сколько рук видала, сколько губ…» Рука её побарабанила пальчиками по спине и насмешливо – равнодушным голосом она произнесла напевно:

– А ничего-то я тебе, мой миленький, не расскажу. Молодая я, двадцать три только исполняется. Вот к тридцати уж точно поднакоплю историй и про тебя расскажу… Как с тобой в Алупке на сучке лежала и не почувствовала, как сучок чуть позвоночник не прободел. Сам врачевал рану. Шрам навсегда останется.

Не поворачиваясь, я погладил её по щеке. Она взяла мою руку.

– А ребёночек мой получился уж точно по любви. Целые три недели любила бездумно. А он, какой-то малахольный был, задумчивый. Я думала, тоже любит. Даже адреса не взяла. Только свой телефон на клочке бумаги в карман сунула. Но не позвонил. А я хотела узнать, какая я женщина. И мне очень хотелось стать мамой… И стала…

Я дал ей сигарету. Курил сам. Крючок у меня оборвался, и моя снасть разладилась, и я сидел запечалившись. Но Зина внезапно толкнула меня в воду и прыгнула сама за мной. И всё было снова как всегда – весело, озорно и доверчиво. Мы нравились друг другу до жадности, и это была аксиома. И я её больше не поддевал, а она не спрашивала про любовь. К чему слова!?

В Форос поехали ранним утром, чтобы успеть ещё выбраться к Байдарским воротам. Мне рассказали, что там «вкусный» и дешёвый ресторан и захватывающий вид во все стороны. В Форосе было безлюдно. Осмотрев местные киоски и побродив по парку, Зина увлекла меня к морю, в камни и ни в какие «ворота» мы не поехали.

– Здесь так приятно, моё любимое море в новой красе и никого, никого, только одни мы… И моя любовь… наша любовь.

И занавешивался белый свет руками, губами, сочной персиковой грудью моей русалочки. И… никакого рыбьего хвоста… И никаких Байдарских ворот.

Остальной южный берег мы познали с борта катера. Раз в день катер ходил вдоль побережья от Фороса до Судака и обратно. В Симеиз от Фороса он приходил в восемь утра. Ходили такие судёнышки по морю, не отдаляясь от берега дальше километра. Кубрик на десять пассажиров в носу и такой же на корме; на палубе спереди и сзади рубки открытые диванчики под тентами. Команду составляли капитан, матрос и моторист. И их лилипутская каютка. Я к стандартному набору продовольствия добавил в этот раз целиком копчёную курицу. Путь предстоял неблизкий и по расстоянию и по времени. Катер вывернул из-за скалы Дивы точно в восемь. Десяток пассажиров прыгнули с пирса на палубу и разошлись по облюбованным местам. Мы сели на диванчик под тентом, обнялись и поплыли. До Алушты катер шёл со всеми остановками. Первая в Алупке. Замок Воронцова при ярком солнце сиял как на картинке и совсем не походил на мрачные английские строения. В Алупке ещё подсели пассажиры, и стало шумно. И так дальше. Прошли Ласточкино гнездо, Мисхор, Ялту, Артек, Алушту. С моря была видна далёкая кромка высокого бесконечного обрыва заполненного колеблющимися вершинами, не выходящими за высоту этого обрыва. И так называемые крымские горы были совсем не такие как горные массивы Кавказа, Карпат и др., которые при приближении к ним становятся всё выше, выше и грандиознее. А здесь за кромкой обвала начинается ровный степной Крым, где раньше скакала буйная татарская конница, не встречая на своём пути в панскую Польшу или Московию никаких гор. В Алуште вышли все пассажиры, и до Судака плыли только мы и пара стариков за шестьдесят – мужчина в белом костюме с тростью и дама в соломенной широкополой шляпе. Мужчина всё время что-то рассказывал, сопровождая рассказ тыканьем палки в сторону берега. Зина проводив Алушту, поднялась.

– До Судака кроме серого берега ничего. Пойдём вниз. Ветер.

Действительно подул свежий ветерок, появились метровые волны и катер начал нырять и раскачиваться. Мы спустились в носовую каюту. Она нашла какую-то палку, наверное, от швабры и заклинила двухстворчатую дверь с голубыми занавесками. Я потянулся было к сумке с припасами, но Зина отодвинула сумку и положила мои руки к себе на открытую грудь —

– Никакой еды. Только любовь.

Катер ударило волной и повалило на борт, потом, не выпрямляясь, нас поволокло вверх и положило на другой борт. Мы летали вместе по рундуку, наставляя себе синяки и ссадины и хохотали.

– Вся в синяках, но какая любовь! – восторженно крикнула Зина и заглянула в сумку.

– А курица не помялась. И бутылка целая, – отщипнула виноградинку, задумалась. Посмотрела на меня. – Пригласи-ка капитана. Ему должно быть, скучно. А я такая счастливая, что мою радость хочется раздать всем по частичке.

Капитан, мой ровесник, не заставил себя ждать, и спустился в каюту. И время до Судака спрессовалось. «А море Чёрное ревело и стонало. По морю Чёрному бежал за валом вал. Как будто море чьей-то жертвы ожидало, стальной гигант на нём кренился и стонал…», – густым басов выводил капитан фольклорную песню. Он предлагал нам плюнуть на Судак, в котором кроме пыли от грязных улиц ничего нет и приглашал нас плыть обратно бесплатно и продолжить банкет в Ялте. Но он уходил через час, а генуэзская крепость уже завлекла меня своими бастионами и мы условились о встрече в счастливом будущем.

Катер, который пришёл вслед за нашим через три часа, также ушёл обратно на Ялту прежде, чем мы покинули крепость и спустились на пятачок у дома отдыха моего министерства, который громадиной главного корпуса отгораживал весь песчаный пляж от города. У загаженного мухами кафе, в котором продавали пиво на разлив, стояло несколько такси и частников. В Алушту кратчайшая дорога шедшая по берегу моря таксистов не устраивала. «Без подвески останусь», – буркнул один из них, и мы стали им не интересны. «Может я зайду в регистратуру и найду кого-нибудь из моей фирмы?» – полувопросительно сказал я Зине. – « Устроят, может на раскладушках». «Подожди чуток, – ответила она, блестя своими русалочьими глазами. – Я сейчас». И скрылась за изгибом переулка. Я зашёл в мушинное кафе и попросил кружку пива. Пиво на удивление оказалось холодным и достойным. В кафе было только два посетителя и один из них, видя моё удивление, сказал:

– Качество от влияния МСМ.

– Так вы из дома отдыха? Я тоже из МСМ. Но вынужден искать приют на ночь.

– Какие вопросы? Устроим.

– Я с девушкой.

Коллеги задумались. В это время влетела Зина.

– Всё в порядке, милый. У нас комната под каштанами до утра и всего за пять рублей.

– Все вопросы решены, – обратился я к ребятам. – Разве что на свой пляж проведёте.

В комнате под развесистым каштаном стояла просторная кровать.

– Кайф! – только и выдохнул я, падая навзничь поперёк

– Только через меня, – заявила моя русалка и также с размаха раскинулась рядом.

Утром я долго смотрел на спокойно спящую красивую девушку, на появляющуюся лёгкую улыбку, одухотворённо озарявшую её лицо и мне вдруг стало тревожно оттого, что всего через несколько дней я не буду видеть её… Беспокойство сопровождало меня всю дорогу до Симеиза. Путешествие притомило нас, и мы расстались до следующего утра. Зина сказала при этом, что будет спать долго.

Наутро я был как всегда на пляже в кругу знакомых. «Мы уже подумали, что твоя русалка тебя в подводное царство умыкнула», – не удержалась Татьяна от «комплимента» На этом экзекуции надо мной и кончились. Я расписал часовую пульку с ребятами, поплавал, попил «Алиготэ». Зина не пришла днём, не пришла и к вечеру. Я позвонил с автомата от автостанции. Женский голос ответил, что Зине срочно пришлось выехать в Симферополь на два дня. Я ответил, что понял, хотя не понял, почему она не зашла ко мне. Потом подумал, что я в её жизни существую только в моменты встреч, а остальное время это её жизнь, в которой я совсем не обязателен. Она очень даже права, что не предупредила, сказал я себе и пошёл вечерним путём через киоски и распивочные, где меня приветливо встречали все мои курортные полудрузья. Ночью не спалось. Я долго сидел на скамеечке у калитки, курил. В голове начинали крутиться мысли о незаконченных работах, о возможной дальней командировке и своей неустроенной жизни, в которую Зина не вставлялась. Беспечность, с которой три недели назад я появился на ялтинской набережной, покидала меня.

Утром как обычно, я стоял у бочки и пил утреннюю кружку сухого вина. На фонарном столбе, к которому притыкалась бочка, ветер шелестел свежей незагоревшей бумажкой. «обсерватория приглашает универсала механика с навыками токаря и фрезеровщика. Тел.…» По своей привычке думать позднее, я сорвал объявление и сунул в авоську. «Хорошо быть токарем», – хмыкнул я, – «его и на южном берегу Крыма приглашают на работу». И ушёл на пляж. Но объявление застряло в голове. А почему я собственно не токарь и не фрезеровщик. Меня немного учили этому ещё на первом курсе. И диплом есть механика. И не махнуть ли мне на свою службу с её строгими допусками к работам и документам из -за боязни нарушения которых волосы начинают выпадать. И точить для астрономов, которые свою деньгу скребут с далёких звёздных скоплений, какие-нибудь детальки, любить Зиночку и закусывать виноградом реликтовые массандровские портвейны. Эта мысль так кольнула меня, что быстренько свернул пляжные аксессуары и рванул в обсерваторию.

– Собственно нам всё равно, инженер ты или нет. Хотя если инженер да с двумя дипломами, то даже лучше – нам не надо будет конструировать, всё сам сотворишь. А для проверки твоего умения сотвори вот это, – и разговаривавший со мной пожилой человек с бородкой, похожей на мою, но только седой, протянул мне листок, на котором был изображён болт со сферической головкой, внутренней и наружной резьбой и какими-то щлицами. Меня отвели в чистенькую мастерскую в которой стояли не новые, но крепкие станки для выполнения всех механических работ. Я проверил, как на станках всё крутиться, наличие инструмента и металла и попросил меня пару часов не тревожить. Вспомнил технику безопасности и перевязал волосы ленточкой. И вставил заготовку в шпиндель… Конечно, пот заливал лицо и высыхал много раз. Дверь приоткрывали, поглядывали. Наконец у меня получилось что-то очень похожее на эскиз.

– Приладь, – сказал профессор молодому ассистенту, подавая ему деталь. Тот вернулся, когда я не успел ещё выпить стакан предложенного мне чая.

– Как у аннушки, – сказал ассистент.

– Что ж, Алексей Васильевич, берём. Жить будешь бесплатно в служебном помещении, а постоянную прописку сделаем после двухмесячного испытательного срока. И не по техническому умению, а по моральным показателям. Крым, понимаете… А для Вашей уверенности, что я не болтаю, я дам вот такую бумагу. И написал на фирменном бланке расписку – гарантию о моём приёме на работу при условии, что я явлюсь не позднее первого сентября. И заверил расписку гербовой печатью.

– Как я по тебе соскучилась, – только и сказала Зина, повесившись на мою шею при встрече

– Посмотрим завтра на Ялту, – сказал я ей.

В Ялте, как принято у образованных людей, сначала ознакомились с музеем Чехова, потом с музеем – магазином Массандровских вин, продегустировав их в полном объёме и прошлись по набережной. В том же месте, где я остановился в первый день, мороженое продавала та же блондинка. Мы с Зиной присели и я попросил три вазочки мороженого со смородиной.

– Одну Вам, – сказал я продавщице. А когда она удивлённо посмотрела на меня, спросил – А Вы не помните чудака, которому охлаждали коньяк?

Она заулыбалась.

– Ой! Вы! Я Вас долго вспоминала. И вижу, что отпуск проходит для Вас приятно. Очень рада.

Мы ещё поболтали все вместе как хорошие знакомые. А затем проехали на «Поляну сказок». Умелец, вырезавший из дерева все волшебные русские сказки очаровал своим искусством. Но мы притомились. Кто-то подсказал, что по дороге в степной Крым в нескольких километрах есть деревянный ресторанчик. Городской автобус подкинул нас туда. Построенный в стиле послевоенного деревянного зодчества летний открытый ресторан – кафе побаловал нас вкусным жарким в горшочках и разморившись, мы пробалдели в нём до косых теней. Возвращаться не хотелось.

– А что там дальше? – спросил я официантку, показывая на шоссе, уходящее вверх и по которому уходили редкие машины.

– А до самого верха ничего. А наверху… Там стоит морская радиостанция и кафе на стоянке. А дальше степь и где-то Бахчисарай.

– Двинем!?

– Куда угодно, мой милый. Я с тобой. У нас остались уже не дни, а часы и минуты…

Кургузый курганский автобус с двумя пассажирами на борту шёл вверх по служебным делам и подхватил беспечных путешественников без лишних вопросов. Дорога шла крутыми серпантинами меж стены густых зарослей, стоявших сплошной стеной с обеих сторон. Ни впереди, ни сзади кроме зарослей ничего не было видно. И только уже вблизи от кромки отвесного обрыва, разделяющей степь от южного берега, в вечерней дымке проявилось блистающее в последних лучах солнца изумительное море.

– Совсем не зря мы поехали, – шепнул я Зине. – Такое зрелище многого стоит…. Она не ответила и только крепче прижалась.

Всё было круто, круто. Мотор надрывно выл на первой и второй скорости и вдруг машина встала горизонтально и весело побежала, прекратив урчание. Подъём закончился. В сотне метров от обрыва стояло несколько домиков. Возле одного стоял автобус и две легковых машины, Над крыльцом светлела вывеска «Ресторан».

– Где есть ресторан, там есть жизнь, – сказал я Зине. Но кроме ресторана здесь ещё и кое -что… В километре или чуть больше на возвышенности стояла мощная радиолокационная станция, сверкая куполами параболических и радиальных локаторов и систем ближнего и дальнего обнаружения.

– Вот это да! – восхитилась Зина. – Наверное, вся Турция как на ладони.

– Мне думается, что вся Африка до мыса Доброй Надежды на ладони.

– Не твоя это работа?

– Нет. Это коллеги из другого министерства.

– Шампанского. – сказал я молодому парню-официанту, отложив меню..

– Извините, но у нас с восьми вечера всё по ночному тарифу.

– И сколько?

– Три пятьдесят.

– Тогда две бутылки по «ночному» тарифу. У нас медовый месяц

В ресторане сидело десятка полтора непонятных людей разного возраста.

– Это тургруппа, – пояснил официант. – Они заехали к вечеру и у них по плану здесь ночлег вместе с автобусом.

– Нам бы тоже надо сделать ночлег, – позаботилась Зина.– Мы прибыли без подготовки почти голышами. И спать на лавочке будет не очень.

– Пойду узнаю, – сказал официант и пошептавшись с лицом неопределённого возраста вернулся. – Не получится. У них в упор и кому-то вдвоём на одной кровати придёться…

– Мы бы тоже вдвоём… – мечтательно протянула моя хорошая.

– А нет проблем, – вдруг сказал парень. – Мы же с подругой здесь подрабатываем, сами студенты из Донецка. Спим на сеновале. И вас разместим. Одеяло и простыни дадим.

– Ну, если так, зови свою подругу. Угощаю.

К полночи ресторан опустел. Кухня закрылась ещё раньше. И довольные и весёлые все отправились на сеновал. Туристы обещали утром взять нас в автобус и доставить в Ялту. Зина вертелась вьюном от приключения и ароматов душистого свежего сена

– Ну, никогда не спала на сеновале. Даже одна. А тут…

Ночь в степи была прохладная.

В последний день мы забрались на уступ скалы Дивы, с которого прыгали любители острых ощущений. В те часы там никого не было. Мы сидели крепко прижавшись жруг к другу и любовались морем и собой.

– Ты очень красивая, моя русалочка. И просто милая, и ласковая. Мне тебя не забыть. А ты меня забудешь уже завтра.

– Не болтай. Я заметила, что раньше держась с кем-то за руки, посматривала на других. Не скрываю. А с тобой мне хочется смотреть только на тебя. Я и в мыслях всё время с тобой.

– Рассосётся. «Сердцу песнь, а телу нужно тело…» писал Есенин. А он большой знаток женщин.

– Как хочешь, так и думай. Я не проститутка. Я просто живу, как получается. И я тебя люблю целых три недели и счастлива как никогда.

– И я тебя люблю.

Я уехал в Ялту ранним утром к первому троллейбусу. Денег на такси до аэропорта не осталось. О разговоре в обсерватории я Зине ничего не сказал.

На работе шеф при появлении вручил мне документы, билет на самолёт и отправил меня догонять экспедицию во Владивосток, которая улетела неделей раньше. Только и успел вызвать русалку на разговор со служебного телефона и сказать, что я её не забыл и люблю. В утешение шеф сказал мне, что директор подписал его прошение о выделении мне комнаты как одинокому и неженатому. Обладание недвижимостью много значило и приглашение в обсерваторию как-то затуманилось за долгие часы полёта и полётных размышлений о предстоящем океанском походе и нужности моей работы для фатерланда. Во Владике успел отметиться в пивной на «второй речке» и больше ничего. Корабль украшенный двадцатиметровым шариком дал протяжный гудок и… «Просторы океанские, вода, вода, вода… Без женщин, без шампанского проносятся года…». Жизнь в Симеизе казалась мне неповторимой мечтой. Возвратилась экспедиция в конце октября. Голос Русалки в телефонной трубке был наполнен неподдельной радостью. Я справил новоселье и за два дня до октябрьских праздников улетел в Крым. Было тепло. Днём под солнцем можно было загорать. Тихое море и пустынные берега и улицы городов и посёлков. Обитатели санаториев были мало заметны.