Текст книги "Красная розочка. Рассказы и повести"

Ася

В один из сентябрьских вечеров Леонид Сугробин, инженер-конструктор СКБ машиностроительного завода в столице Киргизской ССР, занимавшийся в читальном зале республиканской библиотеки самообразованием, увидал входящую в зал Анастасию Тян, конструктора из закрытого отдела его СКБ, кореянку по национальности. Аська, так её звали все за глаза, была самой настоящей красавицей страны утренней свежести, пусть и выросшей на гостеприимных среднеазиатских просторах. Каким ветром рассеяло по миру какую-то часть корейцев, но в Советском Союзе их оказалось немало. Даже на Урале в институте в его группе обучался один кореец, настолько обрусевший, что даже женился на русской. Возможно, на исторической родине им было некомфортно. Возможно, они считали, что где жить хорошо, там и родина. Как уже исторически известно, после массовой эмиграции из-за революции семнадцатого года, только русские тоскуют по родине, покинув её. Но на то они и русские. Сугробин не размышлял так об Аське, как и совсем не задумывался о ней. Она была прехорошенькая и он, как и все, любовался ей. И только однажды слепил комплимент, сказав ей: «Вы корейская принцесса, Асенька. Вам бы корону на головку». На что она улыбнулась и внимательно посмотрела на него.

Сам Сугробин, только год назад получивший диплом инженера-механика, убегая от обиды и тоски, распределился в Забайкалье. Но не принял сердцем удивительные, но суровые края и уехал по зову школьного приятеля в солнечную и жаркую Киргизию, сияющую жемчужину советской Средней Азии. Новая страна пленила его всем. Только сам он ещё не определился с выбором направления своей жизни и полагался на судьбу, хоть и понимал, что судьба-женщина ветреная. Оттого не задумываясь поступил на завод, где сразу дали общежитие и избавили от бытовых невзгод. И работа оказалась интересной и перспективной. Но Леонид не забывал свой принцип непрерывного повышения интеллекта самообразованием. И часть своего времени отдавал библиотеке.

Отходя от книжной стойки с кипой журналов, Ася окинула взглядом зал, и глаза её встретились с глазами Леонида. Он махнул ей рукой, приглашая присесть рядом.

– Приятно увидеть в библиотеке коллегу, – сказала Ася, присаживаясь рядом с Леонидом за стол. – Сама хожу нечасто, а коллегу встречаю первый раз.

– Вот и познакомимся по случаю возможных общих интересов, – ответил Леонид. – Я целый год не отслеживал литературные новости, да и другие тоже. И сейчас листаю годовые подборки.

– Вас интересует литература?

– Не только. Но мне хочется быть хотя бы частично вместе со всем миром и знать, что происходит на земле, о чём думают великие и просто люди.

– И что же Вы годами не заглядываете в библиотеку, желая знать многое?

– Я целый год жил в глуши. Гораздо дальше, чем Саратов, куда хотел сбежать Чацкий. И там не было публичных библиотек.

– Мне тоже известны места, где нет библиотек.

– Но я не совсем пропащий. Я даже написал для газеты «Советская Киргизия» отзыв на фильм «Коллеги». Правда, меня опередили с отзывом. У меня остался второй экземпляр. Хотите прочитать?

– Гм! Давайте.

Леонид листал журнал «Вокруг света», пока Ася читала его заметку.

– Совсем неплохо, – сказала она, отдавая машинописные листки. – У меня появлялись похожие мысли. Только подружкой Зеленина ты напрасно восхитился. Она к нему приехала, как в кунсткамеру на местную экзотику посмотреть. И никогда больше не вернётся.

– Ну и ладно. За то зав. отделом газеты пригласил меня делиться мыслями. А я для начала поделился с Вами.

– Знаешь, – сказала Ася. – Мне с коллегой трудно разговаривать на «Вы». Давай будем проще.

– Это я понимаю, как «давай дружить».

– Может и так.

Из библиотеки они возвращались вместе. Она снимала комнату в частном домике в полукилометре от общежития. Пока добирались домой, Леонид предложил Асе сходить вместе в оперный театр.

– Через неделю дают «Травиату». Роль отца Альфреда будет исполнять какая—то знаменитость из Мариинки. А в Мариинке всё с большой буквы. Это я не по слухам знаю. Я завтра за билетами сгоняю.

Ася благосклонно улыбнулась, давая согласие.

– Леонид Иванович! Тебя наши сотрудники начали замечать в общественных местах под ручку с нашей кореяночкой, – сказал непосредственный руководитель инженера Сугробина Алексей Клименко, сгребая шахматы в коробку после очередного обеденного сражения.

– Подтверждаю, Алексей Григорьевич, – сказал Шлотгауэр, сотрудник группы и коллега Сугробина немец по национальности. – Сам видел, как Леонид купил цветы у «Сон —куля» и вручил их Аське.

– И она взяла? – спросил Шин, крупный кореец, только пришедщий молодой специалист.

– И взяла, и улыбалась приветливо.

– Надо разбираться, – задумчиво протянул Шин.

– А чего разбираться, – ответил Сугробин. – Ты всех нас пригласил на свой день рождения. Вот я и приду к тебе с Анастасией. Все и во всём разберётесь. А ты, Алексей Григорьевич, к чему разговор затеял.

– Думал похвалить, но не сообразил, что Шин о национальной безопасности задумается.

– Никакой национальности, – заорал импульсивный Шин. – У нас сколько угодно смешанных браков. Только поначалу наши старики упрямились. А как поняли, что в Корею не вернутся – успокоились. Так что, Лёня, приходи ко мне в гости с Аськой. Буду только рад.

– Эх, тёзка! – стукнул по плечу Алексея Леонид. – Знать бы прикуп, можно бы не работать.

«Любительская киностудия дворца культуры им. Ленина приглашает кинооператоров». Объявление висело на фонарном столбе вблизи дома правительства.

– Послушай, Ася, какое хорошее объявление. Я с твоего разрешения пойду обучаться на оператора. Не смотри на меня так. Я буду выбирать те часы, в которые ты занимаешься в своей художественной студии.

– Ладно, согласилась Анастасия. – Иди и занимайся в киностудии. Когда тебя пригласят снимать фильм, ты посодействуешь, чтобы меня пригласили художником.

– Ты очень милая, Асенька. Я тебе подарю за это цветочек.

– У меня вся комната в цветах.

– Знаешь, в этом городе так приятно ухаживать за девушками. Даже простой инженер с ни на что непригодной зарплатой может дарить цветы любимой при каждой встрече

– Я твоя любимая?

– А ты всё сомневаешься, принцесса.

– Нисколечко, – сказала принцесса, закрываясь букетом. – Но так приятно слышать подтверждения.

К пустовавшей третьей кровати в комнате Сугробина возвратился её хозяин. Высокий альпинист перворазрядник Петров Пётр Петрович всё лето работал инструктором в альплагере «Ала-Арча». «Петрович», – представился он Сугробину. Петрович и Сугробин сдружились с первой встречи. Каждый думал, что их сблизили родственные души искателей приключений и романтических грёз. Они понимали друг друга почти телепатически, и стали бывать вместе при всех совпадающих случаях. Он дружил с симпатичной татарочкой, служившей на заводе инженером в отделе главного металлурга. Сугробин представил их Анастасии, и они стали везде бывать вчетвером. Их квартет представлял живописную даже для многонационального города картину, когда появлялся в театрах, кафе, ресторанах или в спортивных сооружениях. Все были приятны внешне, молоды, спортивны. Но, одновременно, каждый из них имел свои индивидуальные увлечения. Ася училась рисовать, татарочка увлекалась художественной гимнастикой, Пётр в городском лагере проводил теоретические занятия с альпинистами. Сугробин начал учиться на кинооператора.

В ноябре похолодало. Летняя рубашка и полотняные брюки пришлось сменить на костюм и прибавить к нему плащ. Подорожали цветы, выращиваемые в теплицах. Одна гвоздичка доставалась принцессе вместо пучка гладиолусов или чайных роз. И если они были вдвоём, то чаще укрывались в читалке республиканской библиотеки, повышая интеллектуальный потенциал до самого закрытия. Она была умная девочка и образованнее Леонида в то время. Знания её были шире и глубже. Хотя и он старался держать хвост пистолетом.

В декабре наступила киргизская зима. В парке Панфилова залили каток. Сугробин с Асей катались на коньках два вечера. Перед новым годом потеплело и лёд расстаял. А после новогодних фейерверков, выглянуло тёплое солнце, народ поснимал шапки и кепки,

Новый год Леонид с Анастасией встречали вдвоём в её обители. Хозяева дома ушли к родственникам, и им никто не мешал радоваться и любоваться друг другом.

В канун нового года Сугробин получил письмо из редакции «Советской Киргизии», в котором его приглашали на репортёрские курсы под названием «народный университет рабкоров».

Журналистских факультетов в стране было раз… два… и обчёлся. Квалифицированных кадров в редакциях газет и журналов явно не хватало. Журналы и газеты за редким исключением были донельзя скучными. И по чьей-то идее в верхах пропагандистский аппарат решили увеличить малой кровью: не создавать в университетах новые факультеты журналистики, а поручить редакциям на местах подучить желающих писать, и часть достойных принять в штаты. Но и тут заскорузлая мысль партийного чиновника продвинула основную идею диктатуры пролетариата, обозвав курсы университетом «рабочих» корреспондентов. Сугробин не понимал, почему его должен направлять и учить рабочий класс, а он должен ему служить. Он хотел, чтобы социализм был обществом равных возможностей и член компартии должен был быть примером беспартийным в объёме и качестве своего труда и равным с остальными в правах, а не только быть начальником. Сугробин хотел всего правильного и пошёл на курсы пополнять знания. «Распухнешь от знаний и лопнешь, – рассмеялась Аська. – Так дальше пойдёт, так и на любовь будешь оставлять один день в неделю, как немец». «Откуда про немцев так много знаешь?» «Рассказывают…»

Курсы рабкоров начались в январе. Никто желающих учиться не встречал с объятиями. Желающих переквалифицироваться в писаки пришло сотни полторы молодых и моложавых людей обоего пола и среди них не было ни одного рабочего. Целый час записывались, заполняя небольшую анкетку. Сугробин нашёл человека из газеты, который ответил ему на заметку о фильме «Коллеги» и прислал писульку о курсах. Приятный пожилой человек без обиняков сказал ему, что есть у него задатки, но ещё мало понятные, и которые надо развивать. И что курсы должны ему помочь, и путь в газету может быть успешным. После сдачи анкеток выступил Главный редактор «Советской Киргизии», пожелал успехов и подтвердил слова уже знакомого журналиста, что некоторые из пришедших могут быть приняты в штат. Потом первую лекцию с большим оптимизмом прочёл весьма эрудированный человек. Курсы с перерывом на лето должны были продлиться до следующего января. По два вечерних занятия в неделю. Сугробин принял решение учиться. Прослушал первую лекцию до конца и зашёл за Асей в её художественную студию.

– Надо же, – сказала она, – А я-то думала, что не увижу тебя до воскресенья.

– Не хочу уподобляться немцам, – обнял Леонид принцессу. – И надо успевать всё возможное сделать сегодня. Никто не знает, что случится завтра.

Никто не знает, что такое завтра!? А пока Сугробин работал в СКБ и укреплял этим экономическую мощь государства, тренировался в команде альпинистов, переводил плёнку в киностудии, посещал журналистские курсы, и был безмятежно влюблённым в Анастасию. И гулял с ней и Петровичем, своим новым другом альпинистом, и с его подружкой напропалую. При таком раскладе появилось много знакомых. Город был невелик, все дороги вели в центр, где были театры и кинотеатры, цирк, центральный стадион, библиотека.

Жизнь продолжалась. В один из весенних вечеров на занятия в журналистском рабфаке, когда рабфаковцев осталось с полсотни, и они стали различать друг друга и здороваться при встречах, читать очередную лекцию пришёл Чингиз Айтматов.

Чингиз Айтматов – советская литературная звезда 60—х годов ХХ века. Ворвался в литературу СССР как болид и завоевал все симпатии читающего населения. Киргиз по национальности, высокий, стройный, прямоглазый, (кстати киргизы имеют две национальные линии – одна типично монголоидного вида, другая находится в группе афганского типа), он предстал перед слушателями отлично образованным в части литературы и истории молодым человеком, отлично владевшим русским языком, умевшим легко вести беседу без подготовки. Он владел образной речью и чувством юмора. Айтматов сделал обзор текущих литературных новостей и отражение их в прессе. И много уделил внимания, привлекая конкретные примеры смешению литературного и журналистского труда, когда журналисты начинали писать рассказы и повести, а поэты и прозаики желали выступить типично по журналистки. «Всё переплетено и возможно, что передо мной сейчас сидят будущие писатели, а не только рабкоры», – заявил он в конце лекции и сказал, что он проведёт следующее занятие в виде семинара. И попросил подготовить выступления.

Через день Айтматов провёл семинар. Поначалу шло вяло. Но понемногу разговор перекинулся от общего к просто жизни творческого народа. Вспомнили Солженицына и то, что ему уже за сорок и него нет времени на разворот. Помянули Пастернака и первую Нобелевскую премию по литературе для Советского Союза. И ушедшего добровольно из жизни Хемингуэя всего год назад, всколыхнувшего мир своим пером. Сугробин долго сидел молча, а когда все приустали, попросил слово и завёл разговор о выставке художников – авангардистов в московском манеже, которая удостоилась разгромного внимания Хрущёва. Видимо, он выразился или оригинально или безбоязненно, но Чингиз, когда все собрались расходиться, поднял руку и сказал —

– Э… э, молодой человек, что о выставке завёл разговор, задержитесь на минутку.

Сугробин подошёл к столу, где Чингиз собирал разбросанные бумаги в портфель.

– Да ты совсем мальчик, бретёр, – улыбнулся Айтматов, рассмотрев Сугробина в упор.

– В общем-то да, но не совсем. Да и ты не намного старше.

– Идём на улицу. Поговорим по дороге, если не торопишься.

До марта оставались считанные дни. Вечер был тёплый. На кустах начинали оживать почки.

– Весна наступает, – сказал Чингиз, поправляя зачёсанные назад длинные волосы высокой шапкой раскинувшиеся надо лбом. – Люблю весну. Но ближе к делу. Ты очень молод, горяч. Так легко поломаться.

– Да, я молод. Но я видел Ледовитый океан изнутри, не с берега. Видел изнутри Забайкалье, целину Казахстанскую. И не понимаю, почему я, ты, и все люди должны в каждом новом руководителе государства видеть непогрешимого гения. Мы были приучены к непогрешимости Сталина. Но ведь он действительно великий. Может быть даже гений! Он вёл страну, пробивая тропы в девственных пластах, и встревал во все дела вплоть до языкознания. Ему было надо, и он мог. А нынешний вождь даже кукурузу толком не мог разместить по стране и туда же в литературу, искусство. Почему бы не разрешать печатать то, что в мыслях и чувствах творческих людей. В конце концов, это мысли и чувства народа, потому что и ты, и я народ.

– Хватит, дорогой, хватит – обнял за плечи Сугробина Чингиз. – Надо стать мудрым и по крупицам отвоёвывать провозглашённые, но утраченные идеалы социализма. И не позволить неправедно раздавить себя. Но я рад, что появляются новые люди.

– А почему Вы пишите на русском языке? – спросил Сугробин, помолчав.– Все национальные, проявившие себя люди, стараются возвысить свою нацию национальным.

– Киргизский язык не обогатит русский. И я не смогу передать на киргизском языке те мысли и чувства, которые я выражаю на русском, который считаю таким же родным, как и киргизский. А перевод моих повестей с русского на киргизский обогатит киргизский язык. Вот так-то, старик. Мне приятна наша встреча. И будет всевышнему нужна наша встреча в будущем, то ещё встретимся.

Они встретились. Уже цвели тюльпаны в горах и на городских клумбах. Сугробин с Асей покинули художественную студию. Ася держала в руках подаренные Леонидом тюльпаны, он зажигал болгарскую сигарету. С бокового тротуара к ним метнулась высокая фигура.

– Привет, рабкор! Как хорошо, что я тебя встретил. Ведь говорил же я, надо будет всевышнему, встретимся. – Чингиз обнял Леонида. Он был восторженно возбуждён. – Это твоя девушка? Какая красавица, настоящая принцесса. Знаешь, э.., вспомнил, Сугробин, только что поставил точку на новой повести. «Материнское поле» называется. Тебе первому сказал, тебе первый экземпляр будет в подарок. А сейчас надо это дело отметить. Как принцессу зовут. По—русски? Ася – это красиво. Вперёд, в «СОН – КУЛЬ», на крышу.

Анастасия долго молчала, пока они возвращались домой. Айтматов при прощании поцеловал ей ручки и пожелал не покидать Сугробина. «Он парень стоящий», – сказал Чингиз. Знакомство Леонида с Чингизом и доверительное их отношение заметно поразило Асю. Леонид ничего не говорил ей об этом знакомстве. «Ты действительно стоящий», – сказала она, обняв Леонида обеими руками у калитки своего дома. – Я рада, что ты со мной».

В горах на южных склонах цвели тюльпаны. Альпинистская группа Николая Степанова, руководителя секции альпинизма в заводском спортклубе, начала плановые регулярные однодневные тренировки. Петрович принял решение стать профессиональным альпинистом.

– Если оставаться любителем, надо делать какую– то карьеру на заводе А это значит, что надо учиться на технаря. И когда я смогу быть готовым семью кормить? С девушками всю жизнь гулять не будешь. Наша династия Петровых желает наследника.

– Наследников все предки ждут. Мой Иван Макарович регулярно в письмах напоминает, что если долго тянуть, то всех девчонок разберут, – минорно поддержал Петровича Сугробин.

Они сидели в своей комнате в общежитии за бутылкой пива и задумчиво разговаривали. Моряка Кости не было. Он гулял напропалую, но постоянную девчонку не заводил. «Рано мне. Я три года был без девушек», – отговоривался он на подкалывания.

– Вот и я про это. Мне жилья на заводе век не видать. А в спорткомитете предполагают, что такой вопрос не безнадёжен. Так что оформляю перевод и делаю предложение Гюзели. А ты с Анастасией оформляй всё по закону.

Кто бы был против!? Все знакомые Сугробина видели его только с Асей. И при встречах, где бы они не появились, знакомые, обмениваясь приветствиями, всегда интересовались «Когда?» А знакомые встречались везде. Даже на ипподроме, где интернациональный квартет был на открытии сезона неделю назад, без этого не обошлось. Скачки Сугробину нравились. Он был азартным зрителем и только в тотализаторе не играл, потому что игроком не был по натуре.

В России в основном проводились и проводятся бега, а там сплошные скачки и для развлечения азиатские игры (козлодранье и т.п.) На открытии сезона в апреле ему было в очередной раз был дан совет жениться. Компания поглощала шашлыки в перерыве между забегами под тенистым платаном, запивая ароматное мясо Сурожским портвейном (были же времена – начинающий инженер угощал девушку сурожским портвейном и шашлыками) Мимо пролетал (именно пролетал, а не проходил) с сумкой, наполненной глухо звенящими бутылками, руководитель киностудии, где Сугробин занимался. Но нельзя же их было не заметить! Киношник круто затормозил и остановился возле них.

– Привет всем! Лёнчик! Сколько себя помню, ты в неразлучной компании. Уже, наверное, год вместе и всё ещё не женился на такой очаровательной девушке (галантно поклонился Асе). Женись скорее, а то уведут. Асенька, Вы не хотите, чтобы я увёл Вас от этого равнодушного человека? Шучу, завидую, спешу. Женись, Лёня, а я уж за оператора поработаю на вашей свадьбе.

И сделав всем ручкой, исчез. Петрович с подругой улыбались. Ася посерьёзнела.

– А что, Леня, предложение неплохое, – сказал Петрович.– Как ты, Асенька, думаешь?

– Хорошо думаю, – улыбнулась она. – Давайте выпьем. И подняла бокал.

«Ася, Ася! Сугробин сидел за персональным компьютером и события сорокалетней давности мелькали туманным калейдоскопом в его глазах. АСЯ, АСЯ! Принцесса из страны утренней свежести. Сегодня, когда эти слова проявляются на экране компьютера, на календаре ХХ1 век. Голова моя поседела и потеряла столько волос, что боковой зачес почти от уха не закрывает лысину. Так, господин Сугробин. А тогда была весна 19… – го. И тебе было 24 года. И светило ласковое апрельское киргизское солнце, и искрилось в тонких стаканах (тогда ещё цивилизация не изобрела противную пластиковую одноразовую посуду и даже в забегаловках подавали удивительно красивые стаканы из тончайшего стекла) прозрачное Сурожское вино. И все мы были молодые, сильные и красивые. И мы любили и были любимы. И быть в таком состоянии хотелось вечно. Я смотрел в ласковые Аськины глаза и улыбался в ответ на её улыбку, вызванную репликой нашего знакомого. Не скажу, что мы не касались этой темы. За зиму в СКБ сыграли три свадьбы и на всех мы присутствовали. Появляясь в Асиной комнате, которую она снимала в частном домике под абрикосами, и подавая ей букет свежих цветов, я не раз говаривал: «А не пора ли нам устроить наш праздник и получить море цветов в подарок?» Ася кивала молча и ставила обычно пластинку на проигрыватель с нежными корейскими мелодиями. Потом ставила русские романсы про «осень с прозрачным утром» или о том «как свой уголок героиня убирает цветами, лишь бы её любимый не уходил…» И я про то же…» – говорил я, обнимая крепче прижимавшуюся подругу. «У меня есть вопросы…», – говорила она. « У матросов нет вопросов», – весело смеялся я, не раз в последствии говоря себе, что – смеяться не всегда к радости».

В мае Петрович перешёл на постоянную работу в альплагерь «Ала—Арча» инструктором и уехал в горы. По такому поводу интернациональный квартет перед его отъездом гулял в ресторане. Петрович договорился с Сугробиным, что они сегодня оба сделают своим девушкам твёрдые предложения. Трио музыкантов на эстраде играли негромкие медленные танцевальные мелодии. Петрович обнимал высокую, стройную, гибкую Гюзель —

– Согласна ли Гюзель иметь русского мужа и родить ему наследников?

– Согласен ли твой отец иметь в невестках татарку?

– Он сказал, что русские с татарами самые близкие нации. Они триста лет воевали и одновременно проникали друг в друга. Они могут иметь общих наследников.

– Я перейду в православие.

– Тогда по окончанию сезона свадьба. На калым копить не надо?

– Я же сказала, что стану православной.

– Согласна, – сказала принцесса Сугробину. – Но до свадьбы придётся съездить к родителям.

– Холодного шампанского, – попросил Петрович официантку. – Тост на брудершафт. Это было последнее заседание квартета.

Прекрасен Киргистан весной. В нём хорошо влюбленным. Мужчина может заваливать свою любовь охапками самых прекрасных цветов. Их много, они настолько дёшевы, что цветы можно дарить ежедневно. Сугробин никогда не появлялся перед Асей без цветов.

Инструктор Степанов огласил список участников заводской альпиниады и объявил о времени её проведения, когда всё, что могло цвести, цвело, Обставлено всё было основательно. Все участники освобождались от работы с сохранением зарплаты, команда обеспечивалась транспортом и питанием за счет средств профсоюза. Экипировка у секции была обепечена более ранними вливаниями и была в отличном состоянии.

Сборы были проведены быстро и качественно – руководители секции были с опытом и ранним утром крытый грузовик (в ту пору автобусов было немного и отлично справлялись грузовики, оборудованные быстросъёмными скамейками. Да и народ был неприхотливый.) с командой в два десятка человек, под здравицы провожающих отправился от проходной завода в горы по шоссе мимо аэропорта, выставки достижений. И через час уже был в знаменитом Тяньшанском альплагере «Ала – Арча». Ася подарила Сугробину букет ромашек и поцеловала при всех медленно, крепко прижавшись к нему.

– Когда свадьба, Асенька? – спросил Клименко, также вышедший на проводы. Все заждались.

– Не за горами, Алексей Григорьевич, пусть и уехали альпинисты в горы.

Ася и Леонид за день до отъезда Леонида в горы подали заявление на регистрацию. Ася собралась съездить к родителям, пока Леонид штурмует в горы. Моторный Сугробин предложил расписаться и закрыть все вопросы. «Ты приедешь на отчину уже замужней женщиной, и все возможные вопросы отпадут», – убеждал он её. У него в самой глубине подсознания возникало иногда неосознанное беспокойство об их международной любви. Она, наоборот, ни в чём не сомневалась. Но уступила. И они, взяв в свидетели Вову Кукушкина, подвернувшегося под руку альпиниста, поехали в ЗАГС. Там их ждало глубокое разочарование. По новым указаниям регистрация могла быть совершена только через месяц. Уговоры заведующей не принесли успеха. Сугробин помрачнел. Спавшие кошки в глубине его души проснулись и выпустили острые коготки.

– Не грусти, любимый. Я с тобой, я твоя. И что такое месяц? Подписываем заявление и начинаем приглашать гостей… У тебя десять дней в горах и я тебя жду в «нашем» доме. Не грусти, – Ася и сама расстроилась от неожиданного препятствия, но никакой тревоги у неё не было. Они оставили в брачной конторе заявление, угостили Володю шашлыками и не расставались до посадки в машину. Последние взмахи рук и хор из двадцати глоток —

«…Там долины, там вершины,

Там снега ласкают глаз.

И хорошее настроение

Не покинет больше нас….»

За дни альпиниады Сугробин вместе с остальными новичками сделал два восхождения, получил значок альпинист СССР и удостоверение альпиниста, в котором для него рекомендовалось продолжение занятий. Он был горд без юмора. Это был не туристский значок за выезд на озеро. «Шуткам не учат в наших лагерях…»

Вернувшись с гор, Сугробин помылся, почистился, нацепил белоголубой значок с двугорбым Эльбрусом и ледорубом на рубашку, и пошёл к Анастасии. Был конец воскресного дня. Она знала, что он вернётся в воскресенье, но её не было. «А она уехала, милок», – тягучим голосом сказала ему хозяйка дома. – «Сказала, что на несколько дней». «Записки не оставила?» «Нет. Передай, сказала, моему другу, что вернётся в субботу. А вот нет». Леонид огорчённо кивнул и уехал на рынок, где ещё можно было успеть выпить холодного кумыса из бурдюка. И ничего не толкнуло его в сердце, не почувствовал он, что в жизни его начался новый поворот. И с удовольствием пил изумительный напиток

Ася не появилась ни через три дня, ни через неделю. И вообще никогда больше не появилась в жизни Сугробина. Он беспокоился, расспрашивал близких ей корейцев, но те по—восточному, отмалчивались. И только один, лучше других ему знакомый и женатый на русской женщине, сказал, что, вероятно, её прижали родители за дружбу с ним. Что кто-то наклепал раньше времени. Так оно вероятно и было. Позже он узнал, что Асю родители заманили, сославшись на тяжёлую болезнь матери. Она не собиралась им докладывать о своём замужестве. Но каково потерять в одно мгновенье смысл жизни!? Такое уже произошло с ним совсем недавно в историческом отрезке времени. Он смирился, начал новую жизнь и снова вмешательство неземных сил. Сугробин чуть не волком выл, слоняясь в одиночестве, не зная, куда себя деть в огромном пространстве тоскливого времени. И когда Костя сказал, что ему предложили работать в КГБ как бывшему подводнику (правда нештатным сотрудником) и порекомендовать достойных людей из своего окружения, Сугробин уже на другой день заполнил анкету. «Пройдешь медкомиссию и жди, – сказал полковник в штатском, выдавая ему направление в медсанчасть. – И как получим разрешение, отправим тебя в Москву на обучение спецнаукам и иностранным языкам».

Грустного от потери Анастасии Сугробина навестил в КБ Николай Степанов.

– Вот тебе путёвка на вторую смену в «Ала – Арчу». Бери отпуск, и в горы. Горы от всего лечат. Путёвка бесплатная.

– Алексей Григорьевич, – позвал Леонид своего начальника и показал ему путёвку. – Не мотай головой, не мотай. Я вчера ещё всю сопроводительную документацию упаковал. А технику пусть Шин в Казахстан сопровождает. Может Анастасию встретит.

– Ну, что тебе Анастасия, – завёлся как обычно Шин. – Её отдел кадров ищет. Скоро милиция начнёт искать, а ты всё Шин, Шин. Нечего за корейскими девушками ухаживать.

– Ладно шуметь, – остановил его Клименко. – Вот тебе задание. Оформляй командировку. – А тебе, – обратился Клименко к Сугробину, – командировка будет через месяц, когда придёшь после отпуска. Клима заменишь и будешь—ату покорять.

Через день Сугробин был в лагере. Перед отъездом позвонил Гюзели

– Еду в лагерь. Не хочешь Петровича повидать или передать что—нибудь.

– Привет передай. А в лагерь не поеду. Если мужчине девушка нужна, пусть находит время быть с ней. Письмами огонь не разожжёшь, – и повесила трубку.

– Понимаешь, никак не получается даже два дня выкроить, – оправдывался Петрович, выслушав грустные новости Леонида и неласковый привет от своей девушки.

– Я сейчас никакой, – сказал Леонид, – но хочу зверски работать. Ты организуй мне все восхождения на разряд в две недели. У меня на вторую половину отпуска путёвка на Иссык—куль, на заводскую базу отдыха. Если меня возьмут в органы, и я уеду, не повидав жемчужину востока, придётся всю жизнь жалеть.

Нормативы третьего разряда Сугробин выполнил за шестнадцать дней. В этот раз он увидал с высоты не передаваемую словами панораму «Цирка» или «Короны» Киргизского Ала – Тоо, и горы покорили его окончательно. И уехал рейсовым автобусом в Чолпон—ата, заглянув в общежитие на минуту.

Ласковые волны Иссык—куля. Сугробин никогда не забывал и не забывает это удивительно прекрасное неповторимое высокогорное море—озеро. Восьмое или двенадцатое, но абсолютно точно, что чудо нашей планеты. Недаром даже Тамерлан со своими разбойничьими войсками дважды навещал этот высокогорный район, хотя для грабежа там делать было нечего – ни богатых городов, да и вообще никаких городов в его время там не было. Тамерлан понимал, что неизгладимая чарующая красота и лечебный климат необыкновенного места развеет в его воинах грусть от потерь близких друзей и печаль от совершённых подлостей, без которых нет ни одной войны, тем более захватнической. Масса размышлений охватывала и Сугробина при созерцании чуда небес.

На высоте 1600 метров от уровня мирового океана, окружённое вечно заснеженными горными вершинами, раскинулось на 200 с лишним километров в длину и до 70 в ширину голубоглазое море-озеро с солоноватой кристально чистой водой. Смотреть в его дали можно часами, а уж почерпнёшь могучие думы или нет – это зависит от способностей индивидуума увидеть то, что другие никогда не увидят и не услышат.

Было что-то удивительно – неповторимое и прекрасное в этом море – озере, в его беспредельных сливающихся с небом далях, в кристально чистой голубой воде, такой прозрачной, что казалось можно сосчитать все песчинки на его дне. Озеро притягивало к себе людей и, даже мимолётно взглянув на него только раз, никто не мог ни забыть, ни равнодушно отвернуться от этого чуда природы.