Текст книги "Земля предков"

Глава тринадцатая
«Переводчик»

Однако, Федор ошибся. Ни его, ни остальных в этот день не казнили. О них до вечера просто забыли, дав возможность отдохнуть перед смертью. Никто не лишил их жизни и на следующий день, который они провели в бесплодный попытках выбраться из этого каменного мешка. Вернее, попытки предпринимал Леха Ларин и остальные бойцы. Сам Федор был так подавлен промахом своей интуиции, благодаря которому он позволил заманить себя и своих людей в эту темницу, что сидел в центре каземата, и, с чувством вины, взирал на их действия.

Леха же не унимался. Несмотря на то, что Федор «обещал» ему жизнь, оставаться в живых с перспективой стать рабом в этом странном государстве сапотеков ему не хотелось. Особенно в одиночестве. А потому сначала, как только удалились все «посетители», он вытребовал у Федора лезвие и попытался вскрыть колодки. Ничего не вышло, как он и сам предсказывал. Только лезвие чуть не сломал.

Ночь прошла спокойно, а на утро Ларин с удвоенной энергией возобновил свои действия. Поскольку командир временно самоустранился, Леха приказал всем бойцам встать и осмотреть стены каземата на предмет поиска слабых мест. Как ни выглядел этот приказ очевидно бесполезным, тем более для изможденных людей в колодках, финикийцы все же подчинились и принялись искать слабые места кладки, ощупывая каменные блоки один за другим. Передвигаться в колодках было очень тяжело, но все-таки можно. И Ларин сотоварищи бродил вдоль стен с черепашьей скоростью, а, закончив ощупывать один почти идеально притертый камень, подпрыгивая как кенгуру, перемещался к другому.

– Я все равно найду выход, – бормотал он, сплевывая то и дело на пол «ядовитую» слюну, – все равно.

Так прошел второй день после визита старейшин. К вечеру этого дня Федор, смирившийся с судьбой, и уже давно решивший, что все бесполезно, вдруг вновь ощутил желание жить. Не то на него подействовали усилия друга и его бойцов, из последних сил пытавшихся выбраться из каменного мешка, не то действительно что-то незримо изменилось в окружающем мире, но к Федору вернулось самообладание. Командир карфагенян, молчавший уже второй день, на закате вдруг прервал свое затянувшееся молчание и вымолвил первые слова.

– Ладно, подождем до утра, – заявил он удивленным финикийцам, так будто был абсолютно уверен в своих словах, – если сегодня никто за нами не придет, то утром что-то обязательно случиться.

Что именно, он имел в виду, Федор не сказал, как ни приставал к нему Ларин с вопросами.

– Я больше не занимаюсь предсказаниями, – заявил он другу, – доживем до утра, – увидим.

На следующее утро, едва первые лучи солнца проникли в каземат сквозь узкие окна под потолком, дверь действительно отворилась. Но, к своему удивлению, Федор узрел на пороге не солдат-палачей. В проеме возник худощавый и высокий индеец в простом длинном одеянии, с кольцом в носу и татуировки в виде темных кругов вокруг глаз. Впрочем, солдаты тоже были. Они вошли сразу вслед за «переводчиком» и рассредоточились по каземату. На сей раз это были не высокорослые телохранители вождя, а обычнее пехотинцы, но зато их было вдвое больше.

– Так он еще и палач, – пробормотал Леха, и, обернувшись к Федору, попросил, – командир, раз ты все равно решил помирать, отдай мне свой ножичек. Я напоследок хоть горло вскрою этому ученому попугаю. Будет какое-то удовольствие перед смертью. Умру как человек, почти с клинком в руке.

Но, Федор остался глух к мольбам своего друга. Он почему-то был уверен, что «толмач» не был посланцем богов смерти, а явился совсем по другому поводу.

– Обожди, – только и сказал Чайка.

Индеец, как будто слегка волнуясь, провел свободной рукой по волосам, собранным на затылке в пучок, и шагнул к пленникам. Финикийцы, ожидавшие лишь одного, мужественно смотрели на посланца вождей.

– Косихо-Питао анчао! – провозгласил «толмач» так громогласно, что по каземату раскатилось гулкое эхо.

– Чего орешь! – не выдержал Ларин, – не можешь потише объявить, что нам конец.

– Косихо-Питао анчао! – вновь заявил «толмач» уже с нотками радости в голосе, воздев руки к небесам, и с удивлением посмотрел на пленников, словно не понимая, почему они отказываются разделить его радость.

– Нет, я его все-таки убью, – взбеленился Ларин, – даже без твоего ножа.

Он резко подался вперед и встал на ноги. Изумленный сапотек отшатнулся при виде искаженного ненавистью лица внезапно выросшего перед ним пленника. А охранники тотчас опустили вниз копья, вставшие на пути Ларина частоколом из острых наконечников.

– Ну, иди сюда, – прошипел Леха, неимоверным усилием делая прыжок вперед, – куда же ты собрался?

– Обожди! – вдруг громко произнес Федор и Леха, услышав вдруг забытые командирские нотки в голосе своего друга, невольно остановился, – Мне кажется, он пришел не казнить. Великий Косихо простил нас.

– Что? – не поверил своим ушам Ларин, балансировавший в нескольких сантиметрах от острых наконечников.

Он перевел взгляд с друга на «толмача» и переспросил.

– Что ты там сказал?

– Косихо-Питао анчао! – проговорил тот уже тише и закивал головой.

– Правда, что ли? – еще не веря своему счастью, уточнил Ларин.

Но сапотек все кивал головой и он понемногу успокоился.

– А что сразу не сказал? – уже без явной агрессии буркнул Леха, обращаясь напрямую к «толмачу», – дальше что?

Сапотек, словно поняв обращенный к нему вопрос, указал на дверь и медленно проговорил какую-то фразу, оставшуюся тайной для командира скифов. Даже не пытаясь его понять, Леха обернулся к своему другу, у которого вновь прорезался дар предвидения.

– И что ему на этот раз надо? – спросил он уже у Федора, который медленно поднялся и встал, покачиваясь с непривычки.

– Я думаю, он хочет, чтобы мы последовали за ним, – предложил свою версию перевода Чайка.

– Хочет? – переспросил Леха, – ну, если хочет, то пойдем. Все равно здесь томиться надоело, да и стены тут крепкие, не расшатаешь. А на воле еще поглядим, чья возьмет. А, Федя?

– Поглядим, – согласился Федор, и, вновь беря роль командира на себя, обратился уже к сапотеку, – давай, показывай, куда идти.

Обрадованный тем, что разговор состоялся, и он с пленниками друг друга в целом поняли, да к тому же обошлось без драки, сапотек подал сигнал воинам. Четверо из них направились к пленникам, держа в руках какие-то каменные скобы странной формы, а остальные выстроились по обе стороны от прохода, опустив копья наперевес.

– Чего надо? – Леха напрягся, но Федор первым понял маневр сапотеков и поспешил успокоить друга.

– По-моему с нас хотят снять каналы, – заявил он, – лучше не сопротивляйся.

Ларин нехотя подчинился, но, когда сапотеки проделав руками какое-то хитрое движение своим выточенным из камня приспособлением, освободили сначала Федора, а потом и его от кандалов, был просто счастлив.

– Так вот как они открываются, – пробормотал Леха, так и не понявший до конца, как это произошло, – ножичком не вышло, тут каменный ключик нужен.

Однако, после освобождения, их взяли в плотное кольцо из копий, ясно давая понять, что они по-прежнему пленники. Сапотекский толмач, а он, по сути, таким и был, направился к выходу, как бы приглашая последовать за собой.

Первым из пленников на свет вышел Федор, осторожно ступая затекшими ногами. Вышел и зажмурился, такое яркое солнце висело на небосводе. Утро еще было раннее, но весь город уже кипел. В жарких странах вставали рано, это Федор усвоил, едва оказавшись на Средиземноморье. А здешний климат был хоть и с горным привкусом, но похожий. По улицам сновали бойкие торговцы, направляясь на базар. Шли по своим делам крестьяне и ремесленники, перемещались целыми отрядами воины. Правда, весь этот шум был слышен чуть вдалеке, доносился с ближайших улиц. А здесь у «мертвецкой», кроме пленников и охраны никого не было.

Убедившись, что все вышли, толмач зашагал в сторону людной улицы. Процессия с пленниками, окруженная со всех стон охраной, медленно направилась за ним.

– Ну, что командир, – толкнул его в бок Ларин, с наслаждением потирая запястья, и вдыхая знойный воздух, – вот она, свобода. Подорвемся отсюда при первой возможности?

Несколько десятков сапотекских воинов с копьями, его особо не волновали. А про остальных он не думал.

– Подорвемся, – кивнул Федор, и, с трудом проглотив слюну, – прошедшие дни их не кормили и почти не поили, – только сначала, посмотрим, что нам этот толмач приготовил.

– А зачем? – насторожился Леха, шагавший чуть позади Чайки.

– Разговор со старейшинами перешел в другую фазу. Нас почему-то не казнили пока, да еще развязали и ведут на новое место. Надо же посмотреть, что нам приготовили.

– Неужели решили поместить в хорошую гостиницу? – не удержался и хохотнул Ларин, – а казнить совсем передумали?

– Нет, брат, – подумал Федор вслух, – считай, что это только отсрочка. Что они задумали, я еще не знаю, но, главного мы, похоже добились. Сразу нас не убили. Время есть. А там сориентируемся. Кроме того, стены тут высокие, а выход из города всего один. Прежде чем бежать, надо придумать как. А этот толмач может нам, сам того не зная, подбросить идею.

– Ну, ладно, – нехотя согласился Леха, – только смотри, командир, не затягивай с побегом. Что-то мне больше не хочется сидеть в каземате. А то опять закуют в кандалы, и думай потом, что упустил отличную возможность для побега.

– Мне самому не хочется, – кивнул Федор, осматриваясь по сторонам, – но, делать пока нечего. Побежим сейчас, просто забьют.

Дойдя до ближайшей улицы, они свернули направо и углубились город. Федор жадно впитывал окружающий мир, стараясь запомнить расположение кварталов на случай побега и вынужденного передвижения по Монте-Альбану без провожатых, о чем пока приходилось только мечтать. Сам он не мог взять в толк, почему вожди сапотеков решили пощадить его и остальных, несмотря на явное и доказанное святотатство. Кроме того, впервые за все время плена их не только отвязали от ненавистного бревна, но и освободили от колодок на ногах. Если бы не почетный эскорт, то возникло бы полное ощущение свободы, которая пьянила и настораживала одновременно.

«В чем-то Леха прав, – думал Федор, посматривая в спину толмача, который шагал впереди, – на новом месте могут опять легко в кандалы заковать. Может, действительно стоит пытаться бежать пока не поздно?».

Но, в глубине души его по-прежнему мучил вопрос, чем они так заинтересовали местных вождей. По всей видимости, их безошибочно приняли за того, кем они и были, – пришельцев из-за большого моря. Проницательные вожди могли просто захотеть выведать у них побольше о том, кто они и откуда пришли, чтобы понять чего от них можно ожидать. Для достижения этих целей можно было на какое-то время забыть об оскорблении божества действием. Ведь об этом, в крайнем случае, было недолго вспомнить снова. Политика – дело грязное, на любой земле. Пока финикийцы находились на положении пленников в пределах Монте-Альбана, они были в полной власти сапотеков.

Табличка со слонами и реакция вождей наводила командира карфагенян на мысль о том, что они действительно не первые мореплаватели, достигшие здешних земель. Чайке, в свою очередь, захотелось узнать, имелись ли у сапотеков контакты с кем-то еще из-за океана. И, Федор решил бежать не раньше, чем получит ответ на эти вопросы. Хотя бы в общих чертах.

Но, для того чтобы сапотекам что-то выведать у пленников, им нужно было понимать друг друга гораздо лучше. А толмач идеально подходил на роль педагога. Вот о чем успел подумать Федор Чайка, за то время пока отряд финикийских пленников перемещался через центр Монте-Альбана из квартала «мертвецкой» ближе к одной из стен города. По пути Федор успел заметить несколько квадратных площадей, запруженных суетливыми торговцами, бросить взгляд на оставшиеся за спиной пирамиды, которые отличались одна от другой по высоте и рассмотреть квартал, застроенный пышными особняками знати. Для постройки особняков использовался красный камень. Там были колонны и балконы, оплетенные висячими садами, пышные арки, а также лестницы с золочеными ступеньками. Каждый особняк имел внутренний дворик, засаженный деревьями с пышными кронами, где было приятно отдыхать в такую жару.

«Да, богатым быть не плохо в любой стране», – подумал Федор, глядя на это великолепие, что осталось по правую руку, и невольно вспоминая собственные особняки в Карфагене и Таренте. Все это было сейчас так далеко, что казалось миражем и навевало мысли о переменчивости фортуны.

Миновав кварталы знатных сапотеков, колонна с пленниками преодолела по узкому каменному мосту странное сооружение, напоминавшее своим видом канал, протянувшийся через весь город. Странным оно показалось Чайке только потому, что, сколько ни всматривался он издалека в узкое пространство между каменными берегами канала, очень походившими на набережную, никакой воды не заметил. И лишь когда они проходили по мосту, Чайка увидел блеснувшую полоску воды далеко внизу и понял, что не ошибся. Это действительно был канал. Только с поправкой на архитектурные особенности столицы сапотеков. Вода в нем имелась, но лишь на уровне рва и реки, огибавшей город. Чтобы добраться до воды, нужно было спуститься с набережной по узким, расположенным в специальных местах, лестницам чуть ли не вертикально вниз метров на двадцать. Туда, где наметанный глаз Федора заметил вырубленные в скальной породе узкие пристани, протянувшиеся почти вдоль всей видимой части канала.

«Похоже, припасы в город доставляются не только посуху, – подумал Чайка, глядя на это с мгновенно проснувшимся интересом профессионального разведчика, – значит, второй выход все-таки есть. Отлично, это увеличивает наши шансы».

Федор подумал, что могли быть еще и тоннели под городом, ведущие на склады. Нужно же было как-то поднимать и транспортировать привезенные на лодках товары, ведь никаких блоков или лебедок Чайка на стенах этого странного канала пока не заметил.

«А это почти наверняка означает, что под городом есть разветвленная система тоннелей, которая вдет к каналам, а может, и еще куда, – продолжал размышлять Федор, углубляясь в примыкавшие к каналу кварталы, застроенные какими-то длинными зданиями без окон. Они очень походили на склады, и отчасти подтверждали догадки Федора. Праздношатающихся людей здесь почти не было. В основном в квартале курсировали отряды вооруженных сапотеков.

– Склады или арсенал, – подумал вслух Чайка.

– Ты о чем? – услышал его бормотание шагавший чуть позади Леха. Хотя пленники и были отвязаны от позорного бревна, конвоиры по-прежнему старались вести их так, чтобы финикийцы видели затылок друг друга.

– Я про тот канал, который мы только что миновали, – ответил Федор, немного обернувшись назад, – там внизу наверняка есть проход сквозь стену. Ворота для лодок.

– Ты тоже заметил, – одобрительно кивнул Леха, – да, нырнул, проплыл немного и ты уже на свободе.

– Думаю, не все так просто, – успокоил его Федор, шагая по каменным плитам улицы, которая вдруг уперлась в высокую стену, отгораживавшую сразу несколько зданий, и закончилась, – если ворота и есть, то должны хорошо охраняться. Даже водные. Местные вожди не такие глупцы, чтобы устроить один единственный столь мощный вход в огромный город и оставить без присмотра другой.

– Может и так, да только мне кажется, что бежать по воде даже надежнее, – предположил Ларин, – устроить какой-нибудь переполох, а самим под шумок скрыться.

– Не уверен, – ответил Федор, отрицательно мотнув головой, – на любой шумок охрана, если она обучена хорошо, должна ворота сразу же запирать. И все.

– Можно и по-тихому, – не сдавался Леха, – мы же умеем.

При этих словах Федор от чего-то вспомнил, как они пробирались с диверсионной группой в занятый еще войсками сената и римлян Карфаген. Там тоже хотели пролезть по-тихому, а получилось как всегда. Нарвались в гавани на патруль римлян, и в результате пришлось сражаться, штурмовать ворота, даже устроить пожар и грандиозный переполох в порту только для того, чтобы скрыться.

– Да, – невольно ухмыльнулся Федор, – ходить по-тихому мы мастера.

Стена, рядом с которой они почему-то остановились, была сложена из крупных и хорошо отшлифованных блоков пористого желтого камня, – в этом городе все напоминало о мастерстве камнерезов. Вскоре неподалеку в квадратной башне обнаружились ворота, распахнувшиеся, едва толмач приблизился к ним. Две массивные створки разошлись в стороны, и Чайка первым шагнул навстречу своей судьбе.

За воротами оказался внутренний двор без тенистого сада и фонтанов, которые так хотелось бы видеть утомленным жарой пленникам. Здесь имелось лишь несколько каменных скамеек и пара чахлых кустов какого-то незнакомого растения. Двор был вымощен щербатой плиткой и обнесен высокой и толстой стеной с зубцами, раза в три превышавшей рост человека, по верхушке которой прогуливались зоркие охранники с копьями. За стеной виднелись плоские крыши и еще нескольких зданий неизвестного предназначения. На самой башне Чайка заметил лучников.

– Очень похоже на тюремный двор, – поделился наблюдениями Федор, останавливаясь посередине и осматриваясь.

– Здесь мы будем прогуливаться между допросами – в тон ему ответил Леха, – ты по-прежнему думаешь, что нам еще рано пытаться бежать? Вот сейчас закроют за нами ворота, и будет поздно.

– Поживем-увидим, – заметил на то Федор, и, обернувшись к другу и остальным пошутил, – поговорка приговоренных к смерти.

Финикийцы к его удивлению рассмеялись, заставив охранников сжать копья посильнее. Сказывалось напряжение последних дней, накопившееся в ожидании казни. Всем хотелось как-то расслабиться, только пока не выходило удобного случая.

Толмач, тряхнув свей единственной косой, обернулся и некоторое время в изумлении смотрел на смеющихся пленников. Удивленные глаза в огранке татуировки, сделали его в этот миг еще более похожим на озадаченную птицу, отчего Федор только сильнее рассмеялся и отвернулся в сторону, чтобы не обидеть сапотека, благодаря усилиям которого они еще избегали смерти. Подождав, пока пленники закончат веселиться, ученый сапотек направился к дальним воротам, которые при его приближении отворились изнутри. Там был дворик поменьше, зато полный собственной охраны. Начальник охраны – рослый суровый индеец с кожаным поясом и подвешенным к нему боевым топором, обменялся с толмачом парой слов, а затем отступил в сторону, пропуская финикийцев внутрь трехэтажного здания.

Проследовав по узкой лестнице на второй этаж, Чайка и его спутники оказались в квадратном помещении, где толмач, наконец, остановился, сделав жест, который можно было истолковать только как «Располагайтесь». Охрана осталась снаружи.

Федор и остальные финикийцы, войдя в помещение, стали осматриваться по сторонам. В отличие от «мертвецкой» здесь было светлее, так как имелось гораздо больше окон. И находились они не под самым потолком, – высота здесь была метров пять, – а почти на нормальном уровне, чуть выше головы. Правда были очень узкие, и протиснуться в них не представлялось никакой возможности даже карлику. Но, если отойти в дальний конец зала и посмотреть наружу, можно было увидеть крыши соседнего квартала и край близкой крепостной стены. То, что находилось в непосредственной близости, рассмотреть было невозможно.

– Ну, хоть окна нормальные есть, и то хвала богам, – пробормотал Федор, опуская глаза вниз, на каменный пол.

Там он увидел свалку циновок, что по сравнению с вонючим сеном, было настоящим прорывом по части комфорта. Кроме того, оставшаяся снаружи охрана не спешил снова заключать их в кандалы и колодки.

– Заказывал гостиницу получше? – повернулся Федор к стоявшему рядом другу, – получите.

И добавил, обращаясь к остальным воинам.

– Занимайте любые места. Здесь, похоже, наше новое пристанище до следующей казни.

Увидев, что пленники разошлись по разным углам, толмач удалился, закрыв за собой дверь. Дверь была деревянная, но массивная, обитая скобами из неизвестного металла. Такую плечом не высадить, это было видно сразу. Но, финикийцы и не пытались. Они просто улеглись на циновки, дав отдых своим измученным ногам, и стали ждать. До захода солнца толмач больше не появился, словно давал им возможность привыкнуть к новому дому. Зато появились охранники, оставившие на полу несколько плошек с вяленым мясом каких-то мелких зверьков, – Ларин сразу заподозрил в них крыс, полагая, что местные индейцы не брезгуют есть все, что движется, – пять краюх хлеба и пару кувшинов с водой. В этот день у карфагенян был настоящий пир.

– Кормят, как на убой, – вскоре заявил Леха, весело уплетая подозрительное мясо и запивая водой.

– Стали бы они на нас тратить мясо, – поспорил с ним Лиед, откусывая ножку неизвестного грызуна, похожего на упитанную белку с тонким хвостом, – если бы хотели скоро умертвить.

– Не переживай, казнить нас всегда успеют, – успокоил его Федор, не без труда, несмотря на голод, преодолевший отвращение к мясу неизвестных животных.

Абдер, Ганнор, Цорбал и Пирг также ели его, стараясь не думать о последствиях. Вряд ли их хотели отравить, а насчет гастрономических пристрастий финикийцев охранники наверняка не имели никакого понятия и кормили как всех заключеных.

Толмач появился лишь на следующий день, утром. После довольно плотного завтрака из хлеба и сыра, явившегося приятной неожиданностью для пленников, ощущавших себя уже почти как на курорте. В этот раз ученый сапотек не стал общаться со всеми, а вывел под охраной в соседнее помещение, – каморку с узкой щелью вместо окна, широкой доской на подставке вместо стола и двумя утлыми скамьями, – только одного Федора. Там, оставшись с ним наедине, толмач провел первый урок сапотекского языка, постоянно поминая Косихо и Питао-Шоо.

Федор, польщенный вниманием, старался изо всех сил, понимая, что этот сапотек не так прост как кажется, раз сумел заслужить доверие вождей, для которых человеческая жизнь была не ценней придорожной пыли. Возможно, они не был судьей, выносящим приговор и палачом, приводящим его в исполнение, как подозревал Ларин, но совершенно точно стоял в местной иерархии у самой вершины власти. Кем был «по должности» этот ученый сапотек, Федор пока не понимал, – не то чиновник, то не хранитель печатей. Но Чайка старался побыстрее выяснить это, поскольку тот сам начал учить его языку. Оба явно хотели знать друг о друге больше.

Первое, что уяснил Чайка – сапотека действительно звали Итао. А тот, после непродолжительной тренировки, тоже стал называть своего пленника по имени, – Чака. Он постоянно показывал сидевшему перед ним пленному финикийцу глиняные таблички, на которых были изображены какие-то пиктограммы, где Чайка порой с большим трудом мог разобрать замысловато нарисованных животных и людей, а также отдельные части их тел и явления природы. У него сложилось мнение, что здесь каждый сапотек от рождения должен быть художником, если хочет, хотя бы в общих чертах понимать местную письменность.

По большей части на обожженных табличках находились стилизованные изображения солнца, крокодилов, обезьян, собак, ножей, мечей и другого оружия, а также танцующих людей и плывущих змей. Итао медленно, одну за другой, показывал Чаке пиктограммы, открывая при этом рот и выдыхая гортанные звуки. А потом требовал от Федора их воспроизвести.

Федор старался быть прилежным учеником, но получалось у него скверно. Дело продвигалось очень медленно и порой даже терпеливый Итао приходил в бешенство и бил о камни свои глиняные таблички, после того как Федор неверно произносил название какой-нибудь пиктограммы. Особенные трудности перевода возникали, когда Итао просил Федора проговорить сапотекские понятия по-финикийски, чтобы научиться языку пришельцев, который слышал впервые. Чайка никак не мог придумать, как бы объяснить в двух словах сложные образы, зашифрованные в пиктограммах. Собственная речь показалась ему вдруг плоской и примитивной, невольно захотелось взять в руки кисть или мелки, чтобы начать рисовать.

Несколько раз Итао беседовал с другими пленными воинами, а чаще всего с Лехой Лариным, справедливо называя его вторым вождем пришельцев. Но эти беседы быстро зашли в тупик, прекратившись из-за взрывного характера скифского предводителя, которой терпеть не мог учиться и подолгу талдычить прописные истины. Несколько раз он едва не побил своего учителя, – спасла вовремя вмешавшаяся охрана. А Федор, извинившись перед Итао за своего друга, – «большого воина с огнем в сердце», – подозревал, что сапотек мог случайно заучить вместо финикийских несколько русских фраз и выражений, брошенных по неосторожности невоздержанным на язык Лехой.

– Ты поосторожнее с нашим ученым, – попросил Федор своего друга, после очередного скандала, погашенного с применением силы, – помнешь еще случайно, кто за нас потом заступиться перед вождями? Не забудь, что он с нами не забава ради возится. Может и послать подальше, если ученики…не слишком смышленые попадутся. А смертный приговор нам никто ведь не отменял до конца дней.

Ларин виновато вздохнул.

– Да не смог я сдержаться, – пробормотал он, – до последнего терпел…а потом.

Федор молчал, а Леха продолжал оправдываться.

– Сует мне эти картинки под нос, мычит что-то нараспев, что твой шаман, да еще материться не по-нашему, когда я его не понимаю. Ну, я и не выдержал…Не мое это, командир.

– Да, ученье свет, – пробормотал Федор, – но, тебе пока лучше действительно в камере посидеть. Учитель целее будет.

– Я и не против, – просиял Ларин, – главное, чтобы он со мной уроки свои тягомотные не продолжал. Что я ему, ученик что-ли…нашел тоже школяра, в самом деле.

– Ладно, – кивнул Федор, – я поговорю с Итао. Постараюсь убедить, чтобы он перестал передавать тебе свою мудрость. И мне почему-то кажется, что он не будет слишком настаивать на продолжении ваших занятий.

К счастью занятия «по сапотекскому языку» проходили не каждый день. Бывало, что Итао исчезал не несколько дней к ряду, а однажды пропал на целую неделю. Были у него, как выяснилось, заботы и кроме налаживания контактов с группой пленных финикийцев, содержавшихся теперь во вполне сносных условиях. И, что самое приятное, без цепей, кандалов и колодок. Итао был уверен, что сбежать из этого дома и города невозможно, а потому не настаивал на усиленных мерах безопасности. Кроме того, он ценил, что вождь «финикитцу» Федор Чака и его люди даже не пытаются бежать, приняв свою судьбу.

На самом деле не проходило и дня, чтобы Леха Ларин или кто-то из воинов не поднимал вопрос о побеге. Но, Федор пока медлил, кое-что он уже стал понимать в окружающем его мире сапотеков, но Монте-Альбан пока хранил свои секреты и ответы на интересующие его вопросы Чайка не получил. Он еще не настолько хорошо усвоил язык, чтобы вести долгие беседы на нужные темы. Да и не хотел раньше времени настораживать постепенно проникшегося к нему доверием Итао, который уже пару раз туманно намекал, что скоро устроит ему прогулку с целью закрепления пройденного материала на местности. Поэтому Федор уговорил Ларина и своих людей, у большинства из которых не было такого развлечения, как изучение языка сапотеков, потерпеть до назначенного часа, как бы трудно это ни было. Поэтому, главной проблемой финикийцев было сейчас вынужденное безделье. В основном пленники сидели в своей просторной камере, не имея новостей «с воли», придумывая себе всякие занятия, как настоящие ЗК. Когда не было занятий с Итао, они гуляли по двору, пристально осматривая стены и возможные пути побега, но таких пока не нашлось.

Окружавшее их заведение действительно смахивало на небольшую тюрьму для избранных с облегченными условиями содержания. Пленники не знали, одни ли они здесь или на соседних этажах томились другие узники. Здесь не попадались на глаза трупы, подвешенные на столбах в назидание остальным, но в остальном атмосфера была очень схожей. Отовсюду на них смотрели неприветливые лица сапотеков, вооруженных до зубов, ни на секунду не давая забыть, что они все же пленники, как бы хорошо к ним не относились и как бы сносно не кормили. Все время находясь под прицелом внимательных глаз, финикийцы быстро поняли настроения охранников, – пошевели они слишком быстро рукой или ногой и боевой топор мгновенно отрубит им лишние части тела.

Так прошел почти месяц, или даже больше, – Федор стал уже сбиваться со счета. Сидя взаперти трудно было пересчитывать дни. В камере не было никакого дерева, чтобы делать на нем зарубки, как Робинзон. А чтобы высекать их на камне, нужны были инструменты. Позабыв о возможной казни, словно замененной на пожизненное заключение, финикийцы понемногу стали впадать в состояние, когда время не имело особого значения.

В один из таких дней, придя на очередное занятие под конвоем, Чайка впервые увидел на столе большую глиняную табличку не с иероглифами и пиктограммами. Рядом с правой рукой одетого по обыкновению в длинный балахон «учителя», который что-то увлеченно царапал на другой табличке отточенным каменным резцом, заменявшим ему карандаш, лежало нечто, очень напоминавшее карту какой-то местности.

Поприветствовав Итао, Федор сел, но не смог оторвать от нее взгляда. На рисунке ясно читались три горные цепи, окружавшие вытянутую долину, в дальнем конце которой был нарисован квадрат, окольцованный змеей. Змея кусала свой хвост. Четвертую сторону долины, рассеченной несколькими линиями, похожими на дороги, замыкала заштрихованная полоса, в которой легко угадывался океан. «Значит, не ошибся, – подумал Федор, сдерживая радостный стук своего сердца, – там действительно большая вода. И река эта течет отсюда мимо гор прямо к ней».

Подняв глаза, Итао быстро перевернул и убрал эту табличку в сторону, прибавив к другим, лежавшим на дальнем краю стола. А затем поприветствовал Федора. Заметил ли он внимательный взгляд Федора или нет, Чайка не понял, а сам Итао не подал вида.

– Сегодня мы не будем учить слова, – заявил Итао, тряхнув своей косой.

– А что мы будем делать? – спросил Чайка.

– Я принес тебе нечто другое, – проговорил сапотек, – это называется…

Он произнес новое сочетание звуков, означавшее, как понял мгновение спустя Федор, карту или план. Итао перевернул небольшую табличку и с гордостью продемонстрировал ее своему ученику, рассчитывая на восхищение. Перед ним лежал расчерченный на многочисленные сектора прямоугольник, в центре которого легко угадывались священные пирамиды Питао-Шоо и других богов местного пантеона, рядом проходила линия воды, помеченная нескольким непонятными значками. Чайка видел в своей жизни и более искусные планы, но этот содержал в себе сейчас самую нужную информацию за все время обучения, и он как мог, изобразил восхищение на своем исхудавшем лице.