Текст книги "Путь «Обязательной боли». Или истории о суррогатном материнстве"

Глава 11

Сентябрь 2018

Жизнь «Горго» шла своим чередом, мы проводили огромное количество программ и суррогатного материнства, и донорства. И в какой-то момент нам даже пришлось открыть свои региональные представительства. Дело в том, что нам нужно было все больше и больше сурмам, и их надо был где-то брать. Агенты по поиску работали бесперебойно, однако для многих девушек решающим препятствием становилась необходимость переезда в наш город, чтобы находиться здесь под присмотром наших кураторов и вести беременность строго в нашем медцентре. Для большинства офисных клиентов такой наш подход к ведению программ тоже был решающим, только не препятствием, а преимуществом. Сурмать под круглосуточным надзором – вот как они воспринимали это, превращая наши условия договора в свою ожившую фантазию, несмотря на то, что я всегда поясняла клиентам реальное положение дел – мы не живем вместе с девушками, и они, конечно, живут своей жизнью и спокойно передвигаются по городу по своим делам, они не сидят 24/7 под камерами – мы просто предоставляем им хорошее и комфортное жилье, которое практически ничего им не стоит. Но, однажды что-то себе нафантазировав, сложно вернуться в реальность. «Все равно она у вас под присмотром», – говорили они. «Ну что ж, воспринимайте это так», – соглашаясь, думала я. А вот китайцам А. это было непринципиально, а значит, расширить круг подбора мы могли именно за счет их программ. Итак, в пяти городах России мы открыли офисы, которые не заключали контрактов с клиентами (они все непременно проходили через центральный офис), а именно вели работу с сурмамами. То есть сурмама прилетела к нам только на перенос и роды, а в беременность проживала в своем домашнем регионе или городе, если он совпадал с городом, в котором присутствовал наш региональный представитель, который точно так же, как наша Оля у нас, курировал все течение программы и организовывал всю административную и медицинскую часть.

Открытие региональных офисов сильно увеличило поток кандидаток, а вместе с ними неизбежно и количество рабочих чатов. И если наши рабочие телефоны и раньше не отличались спокойствием, то теперь гудели просто беспрерывно. Иногда я думала, что бы я делала, если бы приходилось работать с той старой травмоопасной «Нокией» вместо современного яблочного гаджета, и меня дрожь пробивала. Появились и ненавистные мне голосовые сообщения. Хорошо хоть, я могла воспользоваться своим положением и запретить сотрудникам записывать их мне. В качестве поучительной практики я их просто не слушала. А если я не получала какую-то важную информацию, то начинало попахивать бедой. Поэтому девочки быстро избавились от этой дурацкой привычки. Возможно, это было жестоко, ведь многие могут возопить: «Ты изверг! Это же так удобно!» Нет, давайте сразу решим на берегу, это неудобно. Большинство жизненно важных сообщений в нашем деле содержат либо даты и время приемов, либо назначения по препаратам, либо какие-то суммы, либо данные о прилете и отлете той или иной женщины. Это все информация, которую должно быть легко найти – она должна буквально попадаться на глаза при первом взгляде. А голосовые, будь они неладны, все выглядят одинаково. И если в нашей переписке я не могу чего-то найти, значит, этого там нет. Поэтому в рабочих чатах все голосовые были запрещены раз и навсегда. Их по сей день обожает и активно использует в общении со мной только А., но она не попадает под любые ограничения. Тем более, чем дальше, тем меньше в наших с ней чатах бесед о работе.

Но не регионами едиными ширилось наше рабочее сообщество. Мы наняли дополнительно двух постоянных водителей, постоянного психолога, дополнительно еще одного врача в лабу, присматривали штатного переводчика с китайского и, учитывая тот факт, что у нас в собственности уже было три загородных дома для сурмам, то появился и условный завхоз, которая курировала все вопросы заселения, выселения и бытового оснащения домов, появились люди, занимающиеся уборкой и так далее. В общем, жить становилось все веселее.

И сегодня, в один из таких прекрасных веселых дней, со мной связалась Анна, коллега из другого агентства. Вопрос у нее был следующий:

– Добрый день! Алёна, была ли у вас такая сурмать – Хрупкая?

– Добрый! Классная фамилия, такая явно бы запомнилась.

– Она и не по фамилии запоминающаяся, поверьте, – усмехнулась моя собеседница.

– Верю. Слушайте, Анна, ну я-то сама сурмамами не занимаюсь, у меня по этим делам менеджеры. Такая у нас однозначно не рожала и не была в программе, а вот встречалась ли где-то в заявках, спрошу. А что случилось-то? Отличилась чем? – заинтересовалась я.

– Ага, можно и так сказать. Сказала, что беременная в вашей программе, но от вас клиенты слились, ей некуда деваться, и вот теперь пытается ребенка пристроить, – опасливо сообщила Аня.

– Чтооо??? Серьезно?! – изумилась я.

– Ну вот так, уверена, – развела руками она.

– Я думаю, вы догадываетесь, что я бы знала, если бы у нас вдруг появились клиенты, которые с беременности слились? – поинтересовалась я.

– Еще как. Вот и звоню выяснить, откуда ноги растут.

– Спасибо за сигнальчик. Буду выяснять, что за леди такая. Скиньте мне ФИО с датой рождения, изучим базу заявок. Может, там была.

– Да, Алён, сейчас отправлю сообщение. Ну вы мне потом наберите, что найдете?

– Конечно! Сразу-сразу! До связи!

Я положила трубку и посмотрела на коллектив.

– Девочки, отвлекитесь!

Улитка выехала из-за компа, Олеся вышла из своего кабинета, Тоня высунулась в дверной проем, подбоченившись.

– Прикиньте, чтоб вы знали, у нас есть сурмать, беременная, – покачала я поднятым вверх указательным пальцем, – которую мы выгнали на все четыре стороны, потому что у нас якобы слились клиенты. Как вам такое?

Коллеги на секунду ошеломленно выпучили на меня глаза, а потом загалдели все разом.

– Она охренела? Как так? Больная, что ли?

– Откуда она взялась? Кто сказал?

– Так если у нас с ней договор, мы б ее все равно не могли выгнать, хоть че там с ее родителями, хоть они на бомбе подорвались! Она ж его с нами, а не с ними подписывает. Она нормальная?

– Ну, это мы понимаем, что схема невозможная, а она-то явно считает, что все хорошо придумала. Аня из «Папы-мамы» звонила, – ответила я разом на все вопросы.

– Там еще фамилия такая крутая – Хрупкая, – продолжила я.

– О, так была у нас, точно. Я тоже фамилию запомнила, – покраснела Ули, – потому что там девушка была с таким прямо нормальным лишним весом.

– Ну это, как водится, – всплеснула руками Тоня.

Я заинтересованно посмотрела на помощницу. Значит, когда не надо, она мне пятитомник жизнеописаний выкладывает, а когда надо – фамилией ограничилась?!

– Так что там с ней было, рассказывай. Мы ее по весу не взяли? – не вытерпела я.

– Вроде не только. Больше полугода назад было, спрошу у доктора, что там у нее в записях в медцентре об этом приеме есть.

– Так она чего от «Папы-мамы» хочет, я не понимаю? – резонно поинтересовалась бухгалтер.

– Хочет пристроить свою беременность.

– Алёна, а это как? – подала голос скромная Олеся. – Это вообще законно?

– Абсолютно точно и категорично – нет, не законно. Она, очевидно, хочет, чтобы «Папа-мама» нашли ей родителей, которым они пристроят уже существующую беременность, – сказала я, покачивая головой и стуча карандашом по столу.

– Какая жесть… Они ей сказали, что это чернуха и это никак не оформить? – спросила Тоня.

– Пока нет, они очень мягко с ней пообщались, чтобы не спугнуть, и сразу решили мне звонить, чтобы выяснить ситуацию. Ладно, Ули, звони давай, выясняй все, жду инфу.

– Ок, – сказала Инна, и все вернулись на свои рабочие места, по пути бурча под нос нецензурные слова в сторону госпожи Хрупкой.

Через несколько минут и пару звонков было выяснено, что указанная дама действительно приходила к нам на обследование 8 месяцев назад. Доктор описала ее как девушку «маргинального вида», отметила существенный лишний вес, который, как и моего менеджера, заставил ее особенно обратить внимание на фамилию, а также то, что, по ее ощущениям, девушка злоупотребляет и, возможно, даже была, цитируя врача, «с бодуна». На вопрос: «На чем с ней расстались?» – доктор ответила, что никакие анализы брать не стала, отправила худеть, четко осознавая, что этого не будет сделано, и заключила про себя, что видит девушку в первый и последний раз. Собственно, это так и было. Если мотивации кандидата не хватает на то, чтобы прийти на первичный прием в приличном виде, то уж точно не хватит на такое изматывающее мероприятие, как похудение. Выяснив, как все было, я перезвонила Ане и обрисовала ей ситуацию. Она поблагодарила и пообещала рассказать, чем там у них кончилось дело.

Через пару дней коллега связалась со мной с апдейтом: оказывается, после первых же слов о том, что с «Горго» они связались и ее информация не подтвердилась, она надолго замолчала. Не ожидала девушка, что конкурирующие агентства могут премило общаться. Но, видимо, деньги ей нужны были очень, поэтому после определенного перерыва она собралась и снова написала им, но уже призналась, что беременность эта ее самостоятельная (как будто кто-то в этом сомневался), и она просто решила, что на седьмом месяце беременности выдать ее за суррогатное материнство будет лучшей идеей. Ребенок ей не нужен, а на аборт в свое время денег не было, вот и носила в надежде, что все само рассосется. Коллеги, конечно, популярно объяснили ей, что основа суррогатного материнства в том, что суррогатная мама вынашивает биологически не имеющего к ней отношения ребенка и что то, о чем она говорит, называется торговлей людьми. После слов об уголовной ответственности наша неудавшаяся бизнесвумен испугалась и пообещала, что с этой идеей покончено. На этом они попрощались.

Мы с Анной обсудили, что и их, и наши менеджеры, конечно, помониторят еще пару месяцев тематические форумы, где она как раз ранее всплыла со своим «заманчивым» предложением, на случай, если дама не окончательно пришла в себя, и если увидим там ее объявление, то просигналим в органы. Но, к счастью, на горизонте она больше не появлялась.

Честно говоря, я давно не встречала таких ситуаций, ведь на дворе был 2018. Еще в 2011—2012 годах мне иногда звонили беременные женщины и предлагали свою кандидатуру в сурматери, а некоторые девушки всерьез спрашивали, покажут ли им заранее фотку генетического отца, чтобы она знала, с кем ей придется спать. Все эти вопросы, конечно, шокировали меня тогда, потому что я только начинала работать, но они были в какой-то степени объяснимы временем – тогда мало кто вообще что-то знал о суррогатном материнстве. У людей были свои средневековые представления по данной теме, и, по большому счету, им не особо много где можно было почерпнуть информацию о том, как и почему это происходит на самом деле. Да у нас половина людей считало, что это просто генетические мамы фигуру портить не хотят, что далеко ходить! Поэтому по мере развития общества и повышения доступности интернета и образованности населения таких вопросов уже и не ожидаешь. А они берут и стучат своими маленькими кулачками прямо со дна. Поэтому Хрупкая своим появлением, конечно, очень взбудоражила и нас, и наших коллег из других агентств – ибо, конечно, мы с Анной написали предупреждение всем агентствам, с которыми общались. И в тысячный уже раз я задумалась, почему дети так легко даются таким женщинам, как она, и почему они становятся недосягаемой мечтой для тех женщин, которые становятся моими клиентками.

Но, конечно, далеко не все клиенты дорожили своей возможностью хотя бы посредством суррогатного материнства завести долгожданного ребенка. Точнее дорожить-то они дорожили, но изо всех сил стремились настолько нам этого не показывать, чтобы мы дрожали в страхе – а вдруг они передумают и не заключат с нами контракт. Дрожать в страхе у меня никак не получалось. И я такие ситуации ненавидела. Естественно, меня бесили абсолютно все пациенты, которые начинали беседу первой же консультации с фраз типа «я плачу большие деньги, и я хочу…». Я всегда мечтала ответить: «Послушайте, уважаемый, вы, вообще-то, мне еще ни копейки не заплатили, что значит ваше «плачу»? Пока я провожу для вас БЕСПЛАТНУЮ консультацию». Но, естественно, всегда держала себя в руках и продолжала беседу в интеллигентной манере, выруливая как-то вроде «безусловно, мы понимаем, что наши услуги являются дорогостоящими», хотя иногда напротив сидели люди, на которых было надето больше денег, чем стоит наш договор. С такими я давно научилась справляться и даже временами вниманием, временами юмором, а временами строгостью перевоспитывать их в любимых клиентов. Иногда люди просто тыкали палочками в улей и, убеждаясь, что никто их в ответ не кусает, либо теряли интерес к битве и смирялись, либо проникались ко мне доверием и расслаблялись. Но особенная каста клиентов, которая почти всегда доставляла хлопот больше, чем врачи – это юристы или руководители предприятий и их юристы. Ооо, эти упоительные месяцы, когда юристы пытались всеми правдами и неправдами перекроить наши договоры, зачастую вообще ничего не понимая в ЭКО и смысле всех проводимых в рамках договора мероприятий. И это при том, что я изначально, давая договор для ознакомления, четко проговаривала, что это окончательная форма и каких-то значительных изменений мы туда вносить не готовы. До сих пор существует очень рабочая примета – честно, поверьте, я у многих коллег из других агентств спрашивала – чем дольше и упорнее клиент издевается над договором, тем меньше у него вероятности на удачный исход процедуры. Иногда, когда я рассказывала девчонкам в офисе об очередных перлах, которые в договоре выдает очередной клиент, кто-нибудь печально заключал: «Ох, блин, ну все понятно, ничего хорошего не выйдет».

И вот недавно со мной связался один из таких пациентов – Игорь. Мы уже работали с ним полтора года назад, но, к сожалению, беременность остановилась в развитии в сроке 12 недель – это была двойня, где замирание одного плода спровоцировало прерывание всей беременности. Игорь с женой, конечно, были очень недовольны, но даже он понимал, что предъявить нам нечего – такой исход от нас никак не зависел. И перед прошлым разом мы тоже прошли процедуру согласования договора, в результате которой мы даже приняли некоторые «косметические правки», чтобы тревожному клиенту было спокойнее. Думаю, так время от времени поступает каждый руководитель. Главное, дать человеку хоть что-то поменять, тогда он будет чувствовать, что что-то контролирует. И теперь он хотел сотрудничать снова.

Я оперативно ответила на его письмо с запросом и сообщила, что помню, что мы вносили изменения по его требованию. И что ту самую форму договора я сохранила и могу ему предложить заключать именно в таком виде. На что он мне ответил, чтобы я прислала ему его еще раз прочитать. Хотя у него на руках был точно такой же в электронном виде, так еще и бумажный, подписанный каких-то 16—18 месяцев назад. Ну да ладно, М., например, вообще ничего не могла найти в почте – я пересылала ей один и тот же файл десятки раз. Сохранять все нужное в одну папку было для нее слишком упорядоченным мероприятием, поэтому она просто звонила мне.

Итак, я отправила ему измененный под него ранее договор, и понеслось. Видимо, в прошлый раз его хотелки урезонивал его юрист, а в этот раз он решил изничтожить договор самостоятельно. Я считала поправки – в договор о семнадцати страницах он предложил 44 изменения. Замечу, в уже ранее измененный под него договор. И изменения эти были весьма фантазийные. Например, он прописывал три попытки переноса вместо одной. То, что каждая попытка стоит отдельных денег, и мы, как коммерческая, а не благотворительная организация, проводить их за свой счет не собирались, его не устраивало. Естественно, учитывая свой предыдущий опыт, он постарался прописать нашу ответственность как за ненаступление беременности, так и за ее прерывание. Сложно объяснить кому бы то ни было, почему агентство не может управлять такими вещами, а тем более определенным образом оказывать на них влияние, а уж уверенному в своей правоте расстроенному человеку – тем более. Он также хотел исключить дополнительную компенсацию сурмаме в случае потери матки в родах, мотивируя это тем, что это полностью ее вина. Опять же, вся медицинская аргументация о спонтанности приращения плаценты к матке, например, воспринималась им как нелепая отговорка. В общем, его видение того, как это могло быть, радикально отличалось от того, как это было на деле. Наше резонное предложение, что мы можем предоставить ему эксклюзивные условия по цене в два раза больше – ведь тогда мы покроем убытки, которые он по договору пытался переписать с себя на нас, воспринималось им как нечто почти непристойное. Короче, эти бесконечные переписки продолжались уже не первую неделю. В итоге вчера я написала ему письмо, которое в очень деликатной манере давало ему понять, что мы предложили ему что могли, и это его право – не работать с нами вообще, если мы предлагаем условия, которые ему не подходят. Но Игорь не из тех, кто сдается. Он написал мне, что заставит нас передумать. Я удивленно подняла бровь, читая письмо, позвонила поделиться интересностями с А., на что она тоже выразила недоумение, совмещенное с любопытством – чего ж он такого придумал.

А сегодня мне позвонила доктор Краснова И. М., главврач и учредитель одной из крупнейших клиник Москвы и лечащий врач их пары по совместительству.

– Здравствуйте, Алёна, это Ирина Максимовна, есть у вас минутка? – как всегда, вежливо поинтересовалась эта профессиональная и влиятельная женщина.

– Здравствуйте, доктор. Конечно! Для вас всегда, вы же знаете, – подольстилась я. – Я так понимаю, Игорь?

– Игорь, – с тяжелым вздохом согласилась она.

Здесь стоит заметить, что это был единственный наш общий пациент на данный момент, поэтому долго гадать не приходилось. Все московские программы обычно вел наш московский филиал, и только в качестве редких исключений мы брали программу на себя, в основном – и это как раз тот случай, по просьбе очень уважаемого нами врача.

– Алён, он меня достал, – посетовала врач.

– Понимаю, – хихикнула я, – не вас одних. Чего от вас-то хочет?

– Да вот явился сегодня, жаловался на вас, что вы с ним договор не хотите подписывать, умолял, чтобы я вам позвонила и повлияла.

– Что-то мне подсказывает, что он требовал вправить нам мозги? – задорно поинтересовалась я. – В частности мне?

– Ага, – с облегчением выдохнула доктор, поняв, что я нисколько не задета таким положением дел. – Алён, так что там с договором-то?

– Ирин Максимовна, мы ему предложили наш стандартный договор – он его не устраивает. Мы немного подкорректировали под него, насколько это возможно без ущерба сути, но это его тоже не устраивает, – начала я перечислять, – мы ему предложили индивидуальную программу за индивидуальные бабки – он возмутился. Ну что мы можем еще сделать? Те фантастические вещи, которые он хочет, чтобы мы включили в договор, мы туда однозначно не включим.

– Так вы не отказываетесь с ним договор заключать? Вот зараза, – ругнулась доктор, чье драгоценное время тратилось сначала на беседу с ним, а теперь на это дурацкое объяснение со мной.

– Да нет конечно. Стандартный договор – стандартная цена, вы ж понимаете…

– Ммм, – согласно пробурчала Ирина Михайловна. – А че хоть хочет, раз уж позвонила, просто любопытно?

– Ой, доктор, да че только не хочет! Пять сурмам на выбор, камеру у нее в квартире, хочет гарантированный результат – соответственно, все отрицательные ХГЧ и остановки в случае чего – наша финансовая ответственность. Я там еще в процессе обсуждения как-то ему аргументировала, что у клиники же он обратно денег за процедуру не требует, если ХГЧ отрицательный. Так что вы меня простите, возможно, в нем эта идея засела! – весело, но покаянно предупредила я.

– О божечки, вот это набор. И какой дурак с ним такой договор заключит? – озвучила логичный вопрос Краснова.

– Не знаю, точно не мы!

– Да и правильно! Это надо вообще не в себе быть. Предупрежу помощницу, чтоб написала ему письмо и не переводила на меня звонки в ближайшее время, – задумчиво произнесла она.

– Разумно. Коль уж он думал, что вы всем весом своего авторитета заставите меня подписать с ним этот бред, то неизвестно, что ему еще в голову взбредет, – энергично одобрила я.

– Ой, не говорите! Ладно, Алёночка, вы извините, что я с такой ерундой, по-другому никак было не отбиться от него.

– Да что вы, всегда рада вас слышать. Держитесь там. No pasaran! – сжала я ладошку в кулак и согнула руку в локте, как будто доктор могла видеть мой боевой настрой.

Мы попрощались, и я в очередной раз отметила про себя, как в основном вежливы, тактичны и воспитаны люди, которые на самом деле много чего из себя представляют. Ирина Максимовна по праву считается одной из светил в ЭКО, эта женщина стояла у истоков этого направления медицины в России, она помогла тысячам семей, возглавляла великолепный центр в столице, консультировала Минздрав, и при всем при этом она не рассматривала вообще никак идею о том, что может заставить своим авторитетом руководителя сторонней организации подписать с кем-то контракт. Как бы ни была глобальна ее фигура, она нам не начальник и не имеет права ничего требовать – как и мы от нее. А вот клиенты, вооружившись фантазией, юристом и самоуверенностью, зачастую считают, что они как раз то самое начальство и сейчас всем тут расскажут и покажут, как нужно работать. И тогда и мы, и врачи тратим свою энергию и время на то, чтобы их вразумить, когда могли бы потратить их на помощь еще одной несчастной бесплодной женщине, думающей о том, кто здесь главный, в последнюю в жизни очередь.

Истрия с Игорем на этом закончилась – мы так и не подписали договор, его феноменальные «методы давления» не оправдали себя, и, чтобы не признавать этого, он просто исчез с радаров. А мы просто продолжили работать, закатывая глаза каждый раз, когда кто-то пытается править наш договор.

А между тем нашим дорогим пациентам не становилось проще жить, ведь не так давно – в мае 2017 года – в области суррогатного материнства в России были приняты законодательные изменения, и теперь мы активно пожинали их плоды. Чем нас порадовало это новое постановление? Новой головной болью для нас, дополнительными нервами и тратами для одной группы родителей и полным крахом надежд для другой. Итак, теперь все пары, не состоящие в официальном браке, должны были получать свидетельство о рождении ребенка через суд. Причем быстро пожениться после объявления этого условия пары, у которых уже была беременная СМ, не могли – потому что, исходя из официального документа, пара должна была состоять в браке на момент переноса эмбриона. Если этого не было, то добро пожаловать в суд, как говорится. А суд – это дополнительная оплата услуг юриста, представляющего ваши интересы, а также время в ожидании решения суда, только получив которое, родители наконец шли в ЗАГС и получали вожделенное свидетельство. Через суд же должны были получать свидетельство о рождении ребенка и одинокие мамы. Но этим фантазии законодателей не утешились – теперь одиноким мамам нельзя стало использовать донорские клетки. То есть репродуктолог мог назначить такой метод лечения женщине, репродуктолог также мог назначить и суррогатное материнство в качестве второй части комплекса этого лечения – все по приказу Минздрава, все четко. Но вот оформить родившегося таким способом ребенка стало невозможно, потому что суд настаивал, что в справке из клиники обязательно должно было быть указано, что клетки взяты у генетической мамы. Почему нормы разных приказов и постановлений в одной и той же отрасли в одной и той же стране настолько плюют друг на друга? К сожалению, это одна из главных философских дилемм нашего мира, и я не в состоянии ее разрешить.

Что же делали эти женщины, которым вдруг запретили иметь ребенка методом ВРТ? Во-первых, негодовали, плакали, злились, проклинали и жаловались. Во-вторых, пытались найти себе мужчин, чтобы выступить хотя бы парой не в браке, однако, учитывая, что женщины изначально приходили к нам в одиночном статусе, напрашивался вывод, что случайный мужчина в качестве отца ребенка не входил в их планы. Ведь, в отличие от донора, этот оставался в жизни ребенка навсегда. В-третьих, пытались пойти путем усыновления. Однако это такой тернистый путь, что некоторые из женщин сначала месяцами собирали бумаги, проходили комиссии и курс «школы приемных родителей», а потом годами стояли в очереди на младенца и так никогда его уже и не получали, потому как подходил их ограничительный возраст – 55 лет для усыновителя. Это, кстати, ложное представление, что у нас куча детей-сирот. Младенцев всегда очень и очень мало, тем более здоровых младенцев. И за них идет практически битва потенциальных родителей. Ведь, конечно, далеко не все готовы взять и полюбить уже подросшего, например, шестилетнего ребенка со своим характером, воспоминаниями, травмами и особенностями, а зачастую и нюансами по здоровью. Такие люди поистине достойны восхищения, но их, увы, немного, будем честны. Большинству хочется любить малыша с его первых дней и самим стать неотъемлемой частью его первых воспоминаний. Как ни крути, это работает так.

У меня была одна такая клиентка – она пришла ко мне от доктора Коновалова. С 40 до 45 лет она делала бесконечные ЭКО с переносом себе и своими клетками. Затем, придя к выводу о тщетности таких попыток ввиду прошлого опыта и подошедшего возраста, она решила усыновить или удочерить ребенка. Активно начала проходить все бюрократические процедуры и вскоре «встала на очередь» в ожидании чуда. Ко мне она пришла в 49 лет, через пару месяцев ей должно было исполниться 50. Ольга (так звали женщину) с прискорбием сообщила, что очередь до нее так еще и не дошла. Тогда она решила использовать донорские клетки и сделать перенос себе. Это был реальный выход, вот только беременность не наступала у нее в 40, не наступала она и в почти 50. Вариантов не оставалось – мы совместно запланировали программу суррогатного материнства. Она ушла обратно к Коновалову «делать эмбрионы» – то есть по факту выбирать доноров и организовывать ЭКО, диагностику и все остальное. А когда эмбрионы были готовы и она, довольная, позвонила мне, я ошарашила ее только что пришедшей от юриста новостью, что теперь, исходя из новых правил, мы не можем провести такую программу – одинокие мамы не имеют права пользоваться донором клеток и суррогатной мамой одновременно. Ольга была просто вне себя от горя. Она тогда сказала: «Знаете, Алёна Ивановна, у меня такое ощущение по жизни, что я иду по длинному-длинному коридору, стучусь во все двери, мне открывают, и как только я заношу ногу через порог, дверь резко захлопывают, больно ударяя меня по голове. Я падаю, встаю, отряхиваюсь и иду к следующей двери. А там то же самое. И я снова встаю, вы же понимаете, я девушка упертая и целеустремленная. Это повторяется раз за разом, я не привыкла сдаваться. Но в этом конкретном случае, по-моему, и коридор заканчивается, и дверей, в которые бы я не ломилась, уже не осталось». Мне было обидно за нее, но это был тот отвратительный случай, когда я ничем, кроме сочувствия, не могла ей помочь.

Кстати, она и правда не сдалась, она звонила мне через несколько месяцев после последнего нашего разговора и делилась, что нашла вариант программы суррогатного материнства за границей, в одной из стран СНГ. Не знаю, чем у нее все закончилось, но для большинства одиноких женщин, которые рассчитывали на эту программу в России, а потом проводить ее стало нельзя, все закончилось разбитыми сердцами и крахом всех надежд. Я видела много слез на своей работе, но, поверьте, именно эти несбывшиеся мамы плакали горче всех.