Текст книги "Путь «Обязательной боли». Или истории о суррогатном материнстве"

Глава 9

Июль 2017

Мы с А. и А. В. Натаревич только недавно вернулись из командировки в Гонконг, где и все дела успели переделать, и просто отлично провели время. Откуда взялся Гонконг и что вам там было делать? – спросите вы. Рассказываю. Дело в том, что некоторое время назад А. снова вернулась, если так можно сказать, в суррогатное материнство. На «Горго» вышла китайская компания, которая хотела работать с нами в партнерстве. Конечно, мы давно уже были крупнейшим агентством в городе и одним из в стране, а теперь у наших учредителей была еще и своя клиника репродукции, что обеспечивало и репутационное преимущество перед другими агентствами, и гарантировало клиентам полный спектр услуг. Вот А. и взяла на себя это направление – она работала с китайцами. Они же, пообещав обеспечить нам определенное количество клиентов в год, выполнили этот план в первые 4 месяца, поэтому работы у А. хватало. М. полностью сосредоточилась на руководстве клиникой, да и к этому времени уже строила вторую клинику сети в столице, поэтому начинания А. с китайцами радостно приветствовала как новый и многообещающий источник дохода.

С этих самых пор все клиенты нашего агентства делились на моих – или офисных и клиентов А. – или китайских. Офисными они стали называться не столько потому, что они мои, а я сижу в офисе, а скорее потому, что большинство китайцев заключали договоры и беседовали с А. прямо в клинике, когда приезжали на ЭКО. А мои всегда приходили на переговоры в офис, я никогда не выезжала на консультации. В этом, наверное, есть что-то от наших характеров – непоседливая, активная и вечно убалтывающая и договаривающаяся А. и конкретная, рациональная и обстоятельная я. А своей категоричностью и какой-то рабочей правильностью я порой сводила своих дам с ума. Потому что иногда, хоть и очень редко, попадались клиенты, которые приходили в клинику на ЭКО и от админов узнавали, что, в общем-то, М. тоже имеет отношение к «Горго», и чтобы никуда не ехать, просились побеседовать с ней. А она беседовать особо не собиралась, она всегда считала, что «а че тут разговаривать, у нас лучшее агентство, подписывайте контракт и все», и знаете, люди подписывали. Ну она же женщина-огонь, перед ней не устоишь. Однако была тут побочка – эта «гроза пожарников» не парилась по мелочам и в контрактах, которые она потом мне в офис передавала с Вадимом, когда он забирал очередную СМ с приема или переноса, вечно то не хватало подписей на части страниц, то подпись была только одного из супругов, то паспортные данные до конца не внесены, то внесены только одного. Про то, что она забывала прикладывать копии паспортов пациентов, я вообще молчу. И каждый раз, получая это бумажное безобразие, я начинала возмущаться. Юрист и бухгалтер понимающе кивали и всячески мне сочувствовали, а М. с А. только отмахивались и жаловались друг другу на то, что я на их головы такая заноза выискалась. И в нашем руководящем коллективе прочно поселилась легендарочка: когда после таких взбучек мои дамы созванивались (по своим деловым вопросам, естественно), то потом, обсуждая все подряд, как-то переходили на тему суррогатных программ, и офиса, и меня, и М. томно вздыхала:

– Угу, Алёнка сегодня опять на меня орала…

И они обе дьявольски заговорщически хихикали. Непробиваемые женщины.

Так вот, учитывая то, что А. активно развивала китайское направление, мы стали периодически летать в Поднебесную, где наши партнеры иногда в разных городах, иногда только в одном (как было с Гонконгом) организовывали конференции для пациентов, после которых они могли напрямую пообщаться с руководством «Горго» в лице нас с А. и, что самое приятное, с врачом-репродуктологом «ЦКРЗ» в лице Александры Вадимовны. Потом, со временем, и группа командировочных становилась больше, и состав менялся, привлекались новые врачи, иногда в командировки летали кураторы Оля и Вадим, которые представляли нас на стойках на международных медицинских выставках, где у нас как активных участников китайского рынка теперь всегда был свой стенд. Причем он всегда был одним из самых масштабных и красивых, мы следили за этим очень четко, несмотря на желание китайских подрядчиков наляпать все на скорую руку.

Даже несмотря на то, что такое международное сотрудничество сделало командировки частью рутины, они всегда воспринимались как маленькое приключение, потому что принимающая сторона организовывала каждый наш шаг так, чтобы отработать как можно эффективнее в рабочее время и показать нам все самое лучшее и интересное (а для китайцев читай – накормить) в свободное. И в этом смысле недавняя поездка в Гонконг была лучшей – после поездки на «морскую ферму», где нас накормили всевозможными изысканными морепродуктами и где я попробовала лучшее сашими в своей жизни, нас даже отвезли на пляж на какой-то сказочный остров, где мы втроем визжали, плескались в воде и вопили, что очень любим свою работу. А как ее такую не любить?!

В общем, я вернулась и поработавшая, и отдохнувшая, и готовая к новым свершениям, тем более новыми контрактами мы себя обеспечили, а значит, активные поиски сурмам, несмотря на летний период, когда предложение традиционно уступает спросу, стояли перед нами первой задачей.

Кстати, так как китайцы сотрудничали довольно активно, то моей Боташи нам стало недостаточно, и она осталась на офисных программах, а для первичной работы с заявками и китайскими запросами мы взяли Олесю – приятную, воспитанную, интеллигентную темноволосую хрупкую девушку лет 35. А. была знакома с Олесей, потому что именно она в свое время, примерно в 2007—2009 году, была самым первым офис-менеджером «Горго». С одной стороны, она уже была в теме, и мне не пришлось обучать ее с азов, с другой стороны, она однажды уже ушла из агентства по причине «меня это задолбало, разговаривать с женщинами бесполезно, они все безответственные, а получаю за это я». Честно говоря, это было самой большой болью работы с сурмамами и донорами, она не преувеличивала. Но, блин, сдалась же уже однажды. Что остановит ее вновь? Когда мы беседовали, я спросила, собирается ли она ходить на больничные в связи с детьми, потому что А. мне рассказывала, что, уволившись, Олеся вышла замуж и настроилась на продолжение рода.

– Нет, у нас не получилось с детьми и уже не получится, так что больничных и декретов не предвидится, – скромно сказала она.

Мы с А. переглянулись. Ну, понятно – личный мотив. Таких к нам и магнитит. Пусть трудится. Тем более разошлись они тогда, давным-давно, хорошо, А. с Олесей нашли общий язык еще 10 лет назад, а так как она подбиралась больше под работу с программами гендира и только отчасти мои, то это было главное.

Олеся отлично вписалась в коллектив, несмотря на свой более спокойный темперамент, чем у меня, Тони и Ульяны, а также нашей красотки Кати, которая хоть дорабатывала последние недели до декрета, но по пятницам все так же приходила к нам из «ЦКРЗ» и веселила очередными незабываемыми историями в перерывах между своей интернетно-рекламной деятельностью. Так как мы были временами громкими и порывистыми, она просто как разумный человек пережидала шумовую завесу и только потом своим спокойным ровным голосом говорила. Иногда меня это даже немного бесило. Точнее нет, не так – меня иногда бесило, что ее вообще практически ничего не бесило. Меня всегда поражала мысль, что этот человек именно по данной причине когда-то, вообще-то, покинул «Горго». Потому что ее все бесило. А теперь, так как прежнюю ее я не знала, она казалась мне девушкой с внутренним холодком. А может быть, холодом. В конце концов, я много раз видела это в своих клиентах – невозможность иметь детей что-то либо плавит, либо замораживает внутри, это зависит от исходной температуры души.

Сегодня ко мне на подписание договора должна была прийти Татьяна. Мы уже виделись ранее, примерно в 2013. И сегодня, так как я уже далеко не все помнила, ведь с тех пор я слышала истории сотен людей, я планировала оживить в памяти истоки этого путешествия длиной в четыре года.

Она пришла вовремя, но предупредила, что ее муж задерживается и будет минут через 20—25. В общем, мы пока сможем поболтать, а он подоспеет к подписанию.

– Ну что ж, – сказала я, усадив клиентку на синий диван и расположившись в кресле напротив, – Татьяна, рада вас снова видеть. Рассказывайте!

Стоит заметить, что Татьяна не была из тех женщин, которые сразу готовы открыть душу и рассказать обо всем, что наболело. Она была довольно закрытой, скромной и неразговорчивой женщиной лет 43, с чуть вьющимися темно-русыми волосами, собранными в низкий хвост, в бежевых брюках-карго и белой футболке, со спортивным рюкзаком и без грамма макияжа. Говорила она чуть отрывисто и только в объеме поставленного вопроса. Ее речь была скорее докладом, чем повестью, и уж точно не трагедией в трех частях. Она выдавала только факты, никак не сдабривая их оценочными суждениями, эмоциональными подробностями. Хотя факты эти сами говорили за себя. Все эти факты, возможно, и сделали ее той женщиной, которой она была сейчас.

– Да что рассказывать. Вот, пришла, – чуть улыбнулась она.

– Это я вижу. Думаю, раз вы пришли, то это как минимум значит, что с эмбрионами у вас все получилось. Напоминайте, пожалуйста, какая у нас там ситуация? Я могу не все правильно помнить.

– А, да. Ну, есть у меня 4 эмбриона.

– Супер! Это отлично. С диагностикой?

– Угу. Мы решили с нашим анамнезом уже не рисковать, сделали генетическую диагностику на эмбрионах. Вот примерно пару недель назад мне доктор Калинина позвонила, сказала, что результат диагностики получили. Я в Израиле была, поэтому вот как только получилось уже, прилетела к вам.

– Ага, то есть ЭКО делаем у Калининой в «Олимпии»?

– Да, я у нее уже лет 8, по-моему, лечусь.

И теперь, соотнеся пациента с врачом, я вспомнила начало истории. Я вспомнила, как доктор Калинина отправила мне эту пациентку, а потом позвонила.

– Алёна, я там к вам свою пациентку отправила, она вам позвонит. Она такая женщина своеобразная, очень неприметная, вы можете подумать, что скрытная, но вы, пожалуйста, уделите ей особое внимание.

– Доктор, ну вы же знаете, мы всегда со всей душой. Сделаем все, что от нас зависит. Себе уже не будет пробовать переносить, однозначные показания к эсэм?

– Показания-то однозначные, но может быть, я ей еще один перенос сделаю, если будет настаивать.

– Так она пока предварительно к нам, на разведку? Может, у самой получится?

– Ох, нет. Не получится, Алён. Там 8 выкидышей в анамнезе…

– Ого… На маленьком?

– Какие-то – на маленьком сроке, какие-то не очень. Самое старшее прерывание – 28 недель.

– Твою мать…

– Ага. Поэтому я и говорю, она такая, с виду не скажешь, но вы к ней там уж отнеситесь как к своей.

– Да, конечно-конечно, все поняла! Доктор, а вот она еще себе переносить хочет, вы сказали? После всего?

– К сожалению. Не может принять это все. Но я надеюсь, я, конечно, ее уговорю. Там еще эмбрионы так сложно получить. Короче, все до кучи.

– Да не говорите, все как мы любим, весь пакет.

– Точно. У нее вообще весь.

Весь тот разговор пронесся у меня в голове вихрем, и сейчас я немного по-другому посмотрела на эту неприметную женщину.

Мы продолжили.

– 4 эмбриона, говорите? Вы же вроде копили? – попыталась припомнить я детали.

– Да, у меня был банкинг вот 4 года.

– 4 года – это круто, – сочувственно заметила я. – Вы же не стимулировались?

– Да нет, у меня же проблема там с гормонами, мне стимулироваться нельзя, поэтому мы собирали клетки в естественном цикле. В каком-то цикле получалась клетка, в каком-то нет.

– А вы что, прямо каждый месяц пытались?

– Не каждый, но почти. Старалась в год раз 5—6.

«Господи, сколько же это денег на протоколы ЭКО за 4 года!» – мысленно ужаснулась я.

– Я бы, может, больше делала, но мы живем в Тель-Авиве, поэтому я сюда на протоколы специально летала. Когда поездку с делами совмещала, когда только на пункцию.

– Ну, вы хоть УЗИ дистанционно делали? – выразила я надежду.

– Да, это мы с А. С. согласовали, она не настаивала, чтобы я и на УЗИ летала, ей было достаточно фолликулометрии, которую я там у себя делала. Просто нашла клинику, где подробное описание делают, как ей надо было.

– Это уже радует. А то можно было бы домой и не улетать.

– Ага, – ностальгически кивнула она. Видимо, такое тоже бывало.

– Короче, накопила я там сколько-то клеток, вроде 12, а потом Андрей, мой муж, прилетел, их все разморозили, оплодотворили и получилось 7 эмбрионов.

– Слушайте, ну, вообще, очень неплохая оплодотворяемость, учитывая, что всех морозили, и возраст… А мужу сколько лет?

Кстати, люблю свою работу за то, что этот вопрос всегда и к женщине, и к мужчине является если не удобным, то обоснованным и вполне приличным, и на него мои клиенты всегда отвечают без ужимок.

– 44 года.

– Ой, да для ЭКО ж вообще отлично! Супер. Это нам, женщинам, не повезло, у них-то спермогенез до самой смерти. В 44, считай, самый огонь для ЭКО.

– Это точно, – с грустной улыбкой согласилась она.

– И вы все 7 на генетику проверяли?

– Да. Отправили всех, 4 оказалось здоровых.

– Кого хотите? Девочку или мальчика? Всегда любопытствую.

– Мы хотим двойню, в идеале – разнополую.

– Да, это супер-комбо. Скажите доктору перед переносом – пусть наколдует. Явно же он может, – подмигнула я ей.

Тогда еще примерно половина пациентов не делала ПГД (предымплантационную генетическую диагностику, которая была призвана выявить эмбрионы с патологиями до их переноса в полость матки женщины), и переносили мы два непроверенных эмбриона. А вот в «ЦКРЗ» практически все пациенты, неважно, шли они в программу суррогатного материнства или делали перенос себе, диагностировали эмбрионы, поэтому переносился всегда один эмбрион. Позже Коновалов в качестве медицинского директора даже издаст обязательную «поправку» во внутренний регламент клиники, по которому, если эмбрионы проверенные, то в суррогатной программе запрещалось переносить два. Я всецело эту практику поддерживаю – это более европейский подход: одна беременность – один плод. Все-таки провоцировать двойни – это провоцировать осложненное вынашивание и высокую вероятность преждевременных родов. Но это будет чуть позже, а пока двойни еще оставались распространенной практикой, потому что когда эмбрионы не проверены, то люди страхуются количеством против качества. То есть перенося два, ты допускаешь, что даже если один из эмбрионов «с поломкой», то второй здоровый по теории вероятности. И привыкшие к этой логике и пациенты, и врачи склонялись к переносу двух эмбрионов. А сурмамы были в основной своей массе на это согласны, правда, не все для такого подходили.

– Но, если что, подбор СМ под перенос двух может занять чуть больше времени. Не 10 дней, а, например, 20.

– В любом случае же до месяца, скорее всего?

– Да, за месяц точно управимся!

Ох, были времена… Да, тогда у нас в контракте гарантировался подбор за 10 дней. Сурмам было много, а отсев по здоровью был не таким большим. Чем дальше, тем большее количество визуально фертильных женщин стали отсеиваться по анализам или УЗИ. В далеком 2011 вообще каждая, что приходила, практически могла вступать в программу. В 2017 году – примерно 65—70%.

– Ну, я 4 года ждала, так что месяц точно погоды не сделает, – спокойно и даже как-то смиренно произнесла Татьяна. – Хотя затягивать тоже, конечно, не хотелось бы.

– Нет-нет, что вы, тянуть никто не будет. Как только найдем подходящую девушку, так сразу хватаем ее, никуда не отпускаем и тащим к Калининой! – бодро изобразила я жестами что-то похожее на захват и волочение. И очень обрадовалась, когда уголок губ моей клиентки пополз вверх.

И тут заглянула Ботан.

– Извините, что прерываю. К вам должен был кто-то присоединиться?

– Да, Ульяш, мы ждем мужа Татьяны. Подошел?

Помощница кивнула.

– Ну, провожай к нам тогда.

И через 10 секунд к нам присоединился Андрей. Это был мужчина невысокого роста, в бейсболке, которую он тут же снял, войдя в переговорку, с темно-русыми, почти черными волосами, в очках, походного типа кроссовках и со спортивным рюкзаком цвета хаки с кучей пряжек и карабинами.

– Я вовремя? Вы уже все обсудили? – обратился он к жене.

Она только неопределенно кивнула.

– Да, в принципе, мы обсудили медицинскую часть, в договор глубоко не погружались. Если у вас есть вопросы по тексту контракта, то давайте пройдемся.

Мужчина согласился, и мы посвятили еще какое-то время обсуждению фактических, финансовых и юридических деталей программы. К неудовольствию клиента, он вынужден был принять тот факт, что мы не станем править договор в области платежей и мест ведения беременности и родов (хотя он не слишком настаивал, просто прощупывал устойчивость моих позиций), и мы в итоге подписали договор.

Так как у обоих будущих родителей было российское и израильское гражданство, а проживали они в основном в Израиле, то их, конечно, интересовал вопрос оформления израильских документов. На это мне пришлось ответить, что вопросам приобретения гражданства мы не занимаемся и наша работа заканчивается получением российского свидетельства о рождении. В дальнейшем родители уже сами налаживают связь с консульскими или посольскими учреждениями разных стран.

Прощаясь у дверей, Андрей еще раз спросил:

– В общем, мы сами все в консульстве выясним, какие нужны документы от клиники и от вас, и вы нам в них не откажете?

– Конечно нет. Если будет форма документа и будет такой запрос – все сделаем. Просто сами вместо вас документы собирать не будем, смысл в этом, – выставила я в его сторону ладони в жесте, буквально читающемся как «я ни при чем» или «я чиста!».

– Обидно, досадно, ну ладно! – показательно наморщился, а потом улыбнулся мужчина.

На этом все мы пожелали друг другу хорошего дня, и я приступила к подбору сурмамы.

Подбор был небыстрый – во-первых, действительно, сурмама, которая и была согласна на перенос двух эмбрионов и была физически к этому готова, нашлась не сразу. Фактически, конечно, оценить до беременности, насколько женщина готова к вынашиванию двойни, невозможно, за такими гарантиями к колдунам – не к гинекологам (ну, или тарологам, астрологам, нумерологам и иже с ними). Единственное, что мы можем – это измерить шейку матки. Чем она длиннее, тем хотя бы теоретически у нас больше шансов избежать преждевременных родов. И это тот факт, который репродуктолог на деле не оценивает, потому что как бы ни было цинично, но работа репродуктолога заканчивается положительным ХГЧ женщины, и проблемы вынашивания становятся проблемами акушера-гинеколога, ведущего эту беременность, а в нашем случае – врача нашего медцентра. Репродуктолог смотрит женщину только на УЗИ, как правило, а вот цервикометрию, то есть измерение шейки, гинеколог смотрит руками, на кресле. Поэтому в таких ситуациях наше внутреннее одобрение (одобрение врачом эсэм внутри компании) более серьезно предшествует одобрению репродуктолога, и подбор занимает больше времени и сил, а значит – денег. Чем больше кандидатов ты обследуешь под одну программу, тем меньше ты с нее зарабатываешь, естественно. Поэтому, поверьте, будущие родители, если такие меня читают, мы очень любим быстрый подбор! Никто в здравом уме не будет затягивать этот процесс, какой бы противный ни был клиент. А в нашем случае клиенты были идеальные. Они вообще не трепали нас, не подгоняли, коротко и с благодарностью реагировали на мои сообщения о ходе подбора и ничего не требовали.

Во-вторых, доктор Калинина была не самым простым врачом в плане подбора эсэм. Она, в отличие от многих других репродуктологов, с кандидаткой долго беседовала до осмотра, досконально выясняла анамнез вынашивания, а уже потом изучала анализы на УЗИ. Если у Коновалова прием занимал 5—8 минут вместе с раздеванием-одеванием, то у А. С. это всегда был час. Но даже при всем этом сурмама могла ей просто не понравиться. Без объяснения причин. Примерно как фейсконтрольщику в клубе – «сегодня вы не проходите». И мы, конечно, матерясь, подбирали следующую. А в этом конкретном случае еще и пациентка была особо многострадальная, она за нее сама просила, поэтому она в этой программе из статуса «очень внимательного» врача перешла в статус «придирчивого». Но я, честно говоря, ее понимала и даже не сильно нервничала по этому поводу.

Так что эсэм мы не без новых седых волос, но успешно подобрали. Мы громко и протяжно выдохнули всем коллективом, когда беременность у нее наступила с первого раза. Дополнительное великолепие ситуации добавлял тот факт, что имплантировались и стали развиваться оба эмбриона, и таким образом сурмама вынашивала Татьяне и Андрею загаданную ими разнополую двойню.

Родители в беременность, ожидаемо, вели себя примернейше – свои обязательства выполняли вовремя, на наши письма реагировали оперативно и лаконично и даже не сорвались на нерв, когда сурмамочка попала в роддом на сохранение в третьем триместре. Все пояснения куратора Татьяна слушала со свойственной ей закрытостью и каким-то недостижимым уровнем принятия. Оля, куратор, так же, как и я, нарекла их классными пациентами и так же нежно возлюбила. Ведь ничто так не радует сердце куратора, как ответственная подопечная сурмать и спокойные родители.

Роды, как и послеродовое оформление с ними, прошли очень гладко – и деньги, и необходимые документы у них были подготовлены. Новоиспеченные родители четко слушали указания Вадима и были готовы и встречать нотариуса, и идти в ЗАГС по первому звонку, все другие дела отложив на второй план. Вы скажете: «Ну а как еще-то?» А вот по-разному. Помню, одной семье мы родили дочь 7 марта, и когда куратор позвонила и сообщила о начале родовой деятельности, чтобы родители собирались в роддом, «вот-вот папа» заявил: «Какие еще роды, не надо мне сегодня рожать! Я директор компании, у меня полколлектива женского, мне их сегодня надо поздравить, отменяйте роды!» Мы посмеялись и продолжили рожать. Как вы понимаете, назло.

Так вот, с этой семьей все было настолько хорошо, что мы даже выдохнули, когда Андрей все-таки немного погонял нашего Вадима по своим делам, связанным с получением для детей израильского гражданства. И были не против.

А еще, несмотря на свою эмоциональную скупость и закрытость, это были одни из немногих родителей, которые после оформления всех документов явились ко мне в офис с двумя люльками, предъявить, так сказать, результат нашей общей работы. И это было так приятно и радостно, эти сопящие мордашки (ни один из них не закричал во время визита) выглядели так умильно, что я буквально растаяла и от всей души понадеялась, что их появление со временем и с любовью сотрет шрамы потерь в сердце их мамы. И повысит температуру ее души.