Текст книги "Путь «Обязательной боли». Или истории о суррогатном материнстве"

Глава 8

Июнь 2016

Лето в нашем городе не могло похвастаться такой уж жарой, соответственно, и летние атрибуты типа фруктового льда, еженедельных поездок на озера и речки на шашлыки с купанием и опрыскиванием всего себя с головы до ног антикомариными средствами у меня здесь не было. Пару-тройку раз за лето я обычно выбиралась к друзьям Антону и Эле на дачу, а в остальное время все так же много времени проводила на работе, разве что выдвигаться в офис и возвращаться из него не в темноте, как в зимний период, было сильно приятнее. Мы с Леной решили, что уже достаточно «взрослые» и достаточно зарабатываем, чтобы не снимать квартиру вместе, а жить поодиночке. Я осталась в той же квартире, а Лене удачный вариант предложила какая-то коллега. Поэтому теперь, чтобы провести с подругами вечер, нужно было заранее договориться, мало было просто прийти домой – там больше не ждала компания. Это было странное, но классное изменение. Именно тогда я вкусила весь кайф самостоятельной жизни на полную катушку – ведь с тех пор, как я уехала из дома в 17 лет, я все время делила жилище с подругами. Это был определенно новый этап в моей жизни, и он мне очень нравился.

В жизни «Горго» присутствовало все больше «ЦКРЗ», и это не радовало. То есть я, конечно, была рада, что мои начальницы так успешно ведут свой второй бизнес, и клиника активно развивается и привлекает все больше пациентов, и мне было даже круто, что на агентство (и меня) у них нет времени, потому что сама я справлялась прекрасно, мы с каждым годом рожали все больше и больше детей, но клиника и ее сотрудники зачастую, назовем это так, «превышали полномочия». Да, М. и А., конечно, сказали и нам, и им обращаться друг к другу за помощью по любым вопросам, но, как правило, было это так: если мне звонил какой-то доктор из клиники (или старший админ, или исполнительный директор, или М.), то я бросала все и начинала решать их вопрос. Срочно заменить сорвавшегося у них донора, срочно дать им какие-то документы, которые я могла видеть или получать от других клиник, чтобы сориентировать по форме, срочно найти какому-то супер-вип-клиенту клиники эсэм, потому что они обещали прямо сегодня – а это вообще-то контрактные обязательства «Горго», они, в принципе, ничего обещать права не имели, срочно позвонить пациенту и проконсультировать, потому что они сказали, что я наберу прямо сейчас. В общем, вы поняли. Они брали на себя много. Притом врачи в основном почему-то вели себя так, как будто они нам какое-то начальство. То есть не то чтобы мы партнеры и вместе работаем с клиентом, а как будто как скажет репродуктолог, так агентство работать и будет. И я сейчас имею в виду не медицинские вопросы. Как будто это врачи нам платили, а не наоборот. (Да, если вас это вдруг удивляет – агентство платит доктору за каждого пациента, которому была совместно проведена программа суррогатного материнства или донорства. Врачи не святые, они, как и все нормальные люди, любят деньги.) Это бесило жутко, но чтобы не заставлять М., которая была генеральным директором клиники, вникать в эти передряги, потому что дел у нее было и так до задницы, я просто психовала после того, как клала трубку. В беседах же я оставалась вежливой и по мере возможности выполняла их просьбы. Кстати, если с этим случались промедления, то любой из сотрудников клиники сверкая пятками несся к М. в кабинет жаловаться. Там никого ничего не останавливало. Если же я или Тоня просили чего-то у клиники, то нам практически всегда отвечали, что сделают, когда будет свободное время. Ни о какой приоритетности наших просьб речи не шло. Иногда приходилось просто измором их брать – мы звонили или писали с насущным вопросом каждые несколько часов, иногда несколько дней. В крайнем случае все-таки приходилось влиять на ситуацию через М. В общем, несмотря на то, что именно «Горго» построило «ЦКРЗ», сотрудники клиники считали себя венцом творения, а коллектив агентства – обслуживающим персоналом.

Особенно меня сейчас выводила из себя ситуация с банком доноров. Я кричала трехэтажным матом буквально после каждого очередного инцидента. Коллектив именно в тот период оценил меня в высшей степени злости. Да я и сама не думала, что что-то может меня таааак бесить. Объясню, в чем состояла суть проблемы. Следите за руками.

Любая приличная клиника репродукции должна располагать банком доноров – это в идеале должно быть и какое-то количество замороженного материала, чтобы его можно было использовать незамедлительно, выбрав из каталога, и какое-то количество девушек, которые готовы вот прямо сразу, по звонку, начать стимуляцию под клиента или под двух сразу, если это подразумевает контракт, а контракт клиники, в отличие от контракта агентства, мог оговаривать определенное количество клеток. Поэтому если мы брали донора, у которого, например, ранее получали 30 клеток, то клиника могла продать контракт на 12 клеток, а оставшееся полученное заморозить себе в банк, чтобы потом реализовать. Легко предположить, что доноры с самым высоким выходом приносили клинике самый высокий доход. А мы же, если заключали контракт на этого донора с клиентом из любой другой клиники, получали только четко определенную стоимость контракта. Недолго думая, М. велела всех результативных доноров отдавать ей в клинику, а это значит, что нам практически нечего было предлагать нашим клиентам, не лечившимся в «ЦКРЗ». Какая бы трагичная и душевная у них ни была история, как бы я им ни сопереживала, самые успешные доноры им не доставались. В общем, «Горго» внутренним ресурсом своего банка доноров формировало донорскую базу клиники. И чтобы в режиме реального времени знать, кто кого и кому сейчас предложил, помощники врачей или сами врачи (хотя не барское это дело) должны были отмечать в специальной табличке бронь на донора и писать, на когда эта бронь. Тогда, учитывая это, мой менеджер мог ориентировать родителей по срокам участия донора в программе для нас. Но должны были не значит делали. Да, Натаревич, например, не отмечала, но всегда писала мне сообщение: «Алён, беру Чернову на сентябрь», – и я сама ставила в таблицу бронь, мне было не сложно. Я, в принципе, согласна была на любой путь, которым информация бы мне поступала. Коновалов, опять же, вообще не собирался заниматься подбором доноров сам и просто давал пациентам мой номер, так что от него «тихушной» брони никогда не было. Но остальные врачи вели себя, мягко говоря, потребительски, а строго говоря, по-свински.

И последней вишенкой на торте было поведение некоторых врачей, которые просто бронировали донора под себя навсегда. То есть они буквально заявляли – эту девушку беру только я. Почему остальные коллеги не могли нарушить эту монополию? Да потому что такие врачи в свою первую стимуляцию рассказывали донору о том, какая она хорошая и прекрасная, и о том, как ей могут навредить другие врачи. И о том, как у них доноры после пункции болеют, и о том, как они заставляют проходить другие обследования и так далее. В общем, после пары программ донор уже примыкал к своему пастору накрепко, и когда менеджеры звонили ей, чтобы узнать, готова ли она участвовать в программе, она говорила: «Нет-нет, я только у Лопаткиной буду стимулироваться, я к другому доктору не пойду». И все. «Горго» лишалось своего донора и как кандидата, чтобы предлагать клиенту наибольший выбор, и как инвестиции, ведь коль это был наш донор, изначально за ее кариотип и другие анализы платили именно мы. А доктор оставался в плюсе и ни при чем.

У нас даже была очная встреча, где мы очень импульсивно с врачами и админами клиники обсуждали сложившуюся ситуацию, на которой та же Лопаткина после всех аргументов о том, что «чужое брать без спроса нельзя» и надо бы все-таки соблюдать договоренности, делать отметки и вот это вот все, сказала легендарное:

– А мне так удобно! – и развела руками.

Это был конец диалога. М., естественно, поддержала ту сторону, которая приносила больше денег, а эту схему мы рассмотрели выше. Там все было очевидно.

В общем, с недавнего времени я выдвинула теорию, которая очень веселила как минимум нас с А., что если взять образное представление, то мы, «Горго» – это умница Гарри Поттер, а «ЦКРЗ» – это избалованный кузен Дадли. Точнее наши роли обозначить сложно, сравнение это не утрачивает актуальности.

В то же время Мелкая вышла замуж и оставила нас, практически сразу перекочевав в декрет, и теперь у меня был новый менеджер – звали ее Ульяна, но у нас она сразу приобрела намертво приклеившееся к ней прозвище Ботан. А меня она со временем стала называть Босси. Она была веселой, громкой, очень исполнительной и иногда въедливо-дотошной девушкой моего возраста, у которой были свои мотивы, чтобы пойти к нам на работу: у них с мужем не получалось завести ребенка. Поэтому к работе она относилась со всей серьезностью и ответственностью, четко понимая важность точного и быстрого выполнения задач, которые я перед ней ставила. Вообще, она была отличным менеджером именно из-за своего «ботанизма», она не слезала с сурмамы или донора, пока не заставляла их собрать необходимые справки или забрать, или начать принимать определенные препараты. Чтоб вы понимали степень задротства моей Ули – в первую неделю ее работы мы с Тоней узнали, что они с мужем выбирают диван в зал уже год. Целый, мать его, год. Один диван. Обстоятельность подхода убивала. Мы, естественно, услышав про это, закатили глаза так далеко, что они не сразу вернулись в природное состояние.

Но только такие люди способны проковырять отверстие в нашей неповоротливой бюрократической системе и буквально бочком пролезть внутрь. Таким образом, Ботан долго собирала все обследования, но все-таки получила направление на квоту на ЭКО и сейчас стояла в очереди. Конечно, очередь в самые классные клиники двигалась медленно, ибо они традиционно выделяли мало мест, а к «так себе специалистам» можно было попасть буквально через несколько месяцев, если не недель. На этом пути с самого начала я взяла ее список клиник и врачей и вычеркнула оттуда сразу несколько наименований и фамилий, чтобы она не вздумала так экспериментировать со своим здоровьем, пусть и за государственный счет. Она, конечно, была только рада и полностью положилась на мой опыт.

Кстати, несмотря на свою дотошность, Ботан, как я уже сказала, была девчонкой, не обделенной чувством юмора, поэтому (как она потом сама рассказывала) точно решила, что хочет у нас работать, когда я на собеседовании спросила:

– Как к мату относитесь?

– Эммм, не знаю. Ну, папа матерится, я спокойно воспринимаю. Сама как-то не…

– Ниче. Начнете, – заключила я с абсолютно серьезным лицом.

Если вы прочитали все, что написано в этой главе ранее внимательно, то не должны удивляться тому, почему я задала этот вопрос. Если невнимательно, то я поясню: да потому что времена были горячие, а мне определенно не надо было, чтобы на меня, когда я ору в яростном порыве, из-за своего компа осуждающе поглядывала благовоспитанная девица. Мне нужен был соратник. Правда, «приступов» бешенства и бессилия случалось уже не так много, потому что к этому времени добрый доктор уже выписал мне антидепрессанты. Вкусненькие. Так что мое раннее диагностированное нервное истощение было, можно сказать, под контролем.

И на фоне всего этого ко мне на консультацию пришла женщина по имени Оксана. Выглядела она как обычная среднестатистическая тетенька лет 45, невысокая, полноватая, в таких вещах, которые выбираются не по принципу, что они красивые и хорошо сидят, а по принципу, что в них удобно. У нее были обесцвеченные не очень длинные волосы, заколотые на затылке крабом, и целый блокнот с вопросами.

Я, на самом деле, одобряла людей со списками, я и сама люблю их составлять. И если пациенты приходили со своими записями, даже если их там было 10 листов, и беседа обещала быть долгой, то я все равно проникалась к ним уважением – люди подготовились, люди точно хотят, им точно надо. К тому же, если есть блокнот с вопросами, значит, беседа меньше будет отклоняться от заданного курса, потому что иногда я, на свою беду, так располагала пациентов, что мне рассказывали все на свете, от болезни любимой собаки до того, как троюродная бабушка мужа из дома выгнала. Такие вот побочные эффекты доверия.

Оксана оказалась не из таких, она о себе практически ничего не рассказывала, кроме довольно короткого пути в ВРТ, потому что они с мужем решили заняться проблемой деторождения совсем недавно, когда обоим было уже за 45, а это значит, что проходить самой через многое ей не пришлось. По факту, им сразу был рекомендован донор ооцитов, они взяли его в клинике, сделали себе один перенос на удачу, ничего не получилось, и репродуктолог рекомендовал суррогатное материнство, потому что, кроме гинекологии и возраста, у Оксаны были и некоторые общесоматические проблемы, вынашивание для нее могло быть опасно.

В общем, мы с ней все подробно обсудили, Оксана все аккуратно законспектировала. Ей все было понятно, и все условия устраивали. Я выдала ей на руки экземпляр договора, чтобы сформулировать дополнительные вопросы, если что.

– Хорошо, я все поняла, пойду все это мужу расскажу. Но мы все равно к вам еще вместе с Федором Сергеевичем, – так она называла мужа, по имени и отчеству, – придем, потому что он явно захочет услышать все это от профессионала, а не от меня. Он такой непростой человек с жестким характером.

«Ну, характером меня не напугаешь, мне с ним не жить», – подумала про себя я.

– Конечно, без проблем, приходите, приводите. С удовольствием побеседую с вашим мужем. Если будут вопросы – он сам может мне позвонить, я вам мой мобильный дала.

– Ой, он такой человек, ему надо все самому проверить, все вживую посмотреть.

Я так и представила, как суровый дядька рыщет по нашему офису и заглядывает в каждый шкафчик в поисках грязных секретиков, и улыбнулась. А еще представила, как он ведет себя примерно так же дома, раз жена о нем так отзывается.

– Да ради Бога. Созреет – звоните, записывайтесь.

Оксана и Федор Сергеевич появились у меня уже на следующей неделе. И хочу признаться сразу, это была одна из очень и очень немногих консультаций, когда мне хотелось если не ударить клиента, то, во всяком случае, очень сильно нахамить. И я до сих пор горжусь тем, что не сделала этого. Потому что я вспоминаю это, и буря негодования во мне поднимается вновь. Как это было?

Мы обсуждали все то же, что несколькими днями ранее обсуждали с Оксаной, потому что подозреваю, что вопросы были преимущественно мужниного авторства. Она в теме уже ориентировалась. И, вероятно, дома-то она ему объяснила все. Но он же пришел «на меня посмотреть и себя показать». А показывать там было особо нечего – это был высокий, в прошлом, наверное, худощавый, а теперь с небольшим круглым животиком мужчина с неприятным острым взглядом и кудрявыми седеющими волосами, которые покидали его голову строго посередине черепа и чуть торчали по бокам. Он был одет в обычные синие джинсы и рубашку поло в горизонтальную разнокалиберную полоску. Оксана же снова была полностью в черном.

– Алёна Ивановна, вот тут написано, что мы вносим платеж в 9 недель беременности. А как мы узнаем, что 9 недель? Какие подтверждающие документы?

– Ну, нам же все УЗИ присылают, я тебе говорила, все анализы, – попыталась прояснить ситуацию жена.

– Оксан! Рот закрой, – злобно зыркнул на нее муж, – я вопрос не тебе задал.

Меня поразило такое хамское отношение к жене, которое этот человек даже не стеснялся демонстрировать при постороннем человеке. Очевидно, он просто считал, что это проявление мужественности если не похвально, то совершенно точно нормально. Я же начинала кипеть. Оксана только опустила глаза в сложенные на коленях руки.

– А вот кто мне гарантирует, что сурмать не курит?

– Слово гарантия я в нашей программе стараюсь не употреблять, потому что и ЭКО, и беременность – дело такое. Но что касается вредных привычек, то мы, конечно, сдаем девочкам анализы на…

– А что не пьет? – перебил мою размеренную речь будущий отец.

– Если вы дадите мне закончить мою мысль, я непременно об этом скажу, – чуть суровее произнесла я.

– А, хорошо-хорошо, – ретировался мужчина.

– Так вот, я говорила о том, – я отправила прямой взгляд в лицо Федора, – что мы регулярно сдаем девочкам анализы на никотин, алкоголь и психотропные вещества, а также продукты их распада. В лаборатории есть прямо такой комплексный анализ, называется «вредные привычки», можете сами у них на сайте найти.

– Понял. А как часто?

– Регулярно. Но периодичность тестов мы не устанавливаем, чтобы девушки не могли заранее подготовиться. Получается, за всю программу раз 7—10.

– Ладно, это нормально, – одобрил он. – А вот если с сурматерью что-то случится?

– Что вы имеете в виду?

– Нуу, вы же женщина, вы знаете, всякое может быть, – странно аргументировал клиент.

– Всякое, безусловно, может быть, но о чем вы спрашиваете? Беременность замрет или кирпич на голову упадет? – чуть сбрызнув речь иронией, уточнила я.

Оксана аккуратно улыбнулась. Думаю, ей было приятно, что я могу так разговаривать с ее мужем. Ей явно такого не позволялось.

– Беременность. Если что-то с беременностью, я имею в виду, – ответил он.

– Ну, начнем с того, что такое действительно может произойти, беременность может остановиться. В основном в сроке до 9 недель. Это может быть как остановка в развитии, так и выкидыш, ну, то есть по факту выкравливание. Таких случаев в ЭКО после положительного ХГЧ примерно процентов 15, – ровным уверенным тоном выдавала я то, что рассказывала ранее уже десятки и десятки раз. – В случае, если такое случилось, то вы должны понимать, что вы содержите эту беременность ровно до того дня, пока она существует. Именно поэтому наши платежи по договору разбиты по срокам беременности. В конце нашего договора прикреплен четырехстраничный прейскурант, вы обращали на него внимание, я давала вам договор домой? – перевела я вопросительный взгляд с Федора на Оксану.

– Да-да, конечно, мы изучали договор! – быстро спохватилась клиентка. Ее муж кивнул.

– Отлично, тогда вы видели, что в прейскуранте расписана стоимость каждой недели беременности. И если беременность останавливается, то мы считаем количество недель и возвращаем вам неистраченную часть последнего внесенного платежа. Разберем на примере или принцип понятен? – воззрилась я на Федора так его Сергеевича.

– Да, все понятно, конечно, – сказал он вальяжно, – но давайте просто для примера проговорим…

– Конечно, – очаровательно улыбнулась я. – Смотрите…

И детально провела для него калькуляцию смоделированной ситуации замирания беременности в 6 недель. Они слушали внимательно, и теперь-то я верила, что он понимал.

– А вот как мы ее будем контролировать? У нас будет ее телефон и адрес? – спросил с подозрением мужчина.

– Нет, однозначно нет, – твердо сказала я, – у нас родители с сурмамами не знакомятся и не общаются. Всю работу по контролю осуществляет куратор. Но даже куратор не сторожит ее у подъезда и не врывается ни с того ни с сего в квартиру, чтобы проверить холодильник. Мы все взрослые люди, все по договоренности с самой женщиной.

– Как это не общаются? А вдруг она мне не понравится?

«Я больше переживаю, что если всех знакомить, это тебе никто вынашивать не захочет! Не понравится ему!» – думала я. Но произнесла, естественно, другое.

– А зачем она должна вам нравиться? Она должна быть здоровой, адекватной и мотивированной, а как человек, что внутренне, что внешне, она вам не особо важна должна быть в нашем деле. Куратора мы ей в любом случае подберем такого, который найдет с ней общий язык.

– Да, я же тебе говорила, агентство все само делает, мы с ней не видимся, – аккуратно заметила клиентка.

– Ты куда лезешь? – гаркнул он. – Ты видишь, умные люди общаются?!

У меня буквально от гнева сжалась челюсть. Да что ты за мужик такой, который унижает свою жену, да еще и за счет меня. Ты думаешь, это мне льстит? Ты думаешь, это льстит тебе? Какой идиот. Я сочувственно посмотрела на чуть отпрянувшую от мужа женщину и, насилу разомкнув рот, назидательно выцедила, еще чуть больше расправив плечи:

– Оксана совершенно права. Мы всю эту работу выполняем самостоятельно. Мы с ней это в прошлый визит проговаривали, плюс она все исправно записывала для вас, – одобрительно глянула я на женщину и перевела строгий взгляд на ее мужа.

– Я понял, да, – сказал он с выражением лица типа «Ой, да можно подумать!».

Мы обсудили еще какие-то вопросы по программе, он вел себя так же отвратительно и не по-мужски, она тревожно молчала, или, когда пыталась вступить, он ее затыкал. А я просто с каждой фразой все холоднее и холоднее вела беседу, хотя внутри у меня пылал пожар. Я хотела снять туфлю и воткнуть шпильку этому хаму в глаз, вот серьезно. Кстати, на эти самые шпильки и прилагающиеся к ним ноги, закинутые одна на другую, он без зазрения совести регулярно пялился.

Потом мы заключили договор, они все подписали, и я пошла их провожать. На выходе мне так и хотелось одернуть Оксану за рукав и спросить: «Ты что, реально хочешь рожать с этим неандертальцем детей?» Но я, конечно, этого не сделала. Они взрослые люди, каждый из них живет той жизнью, которую сам выбирает.

Он очень вежливо и учтиво пожал мне на прощание руку и одобрительно кивнул. Как будто это значило: «А ты ничего! Уважаю». Было очень противно.

После того как за ними захлопнулась дверь, я влетела в свой кабинет, крикнула «Девочкиии!», Боташа, Катя и Тоня выскочили на крик, и я минут 15, прыская ядом, махая руками почище взбушевавшегося итальянца и страшно матерясь, рассказывала им о том, как провела предыдущие полтора часа в переговорке. И как, наверное, бедная Оксана провела много-много-много дней.

За этим последовала наша рутина – обследование, кандидатки, подбор, УЗИ, анализы, сорванные приемы и так далее, и так далее. Но сурмаму для них мы подобрали относительно быстро. Так как лечил их Коновалов, а он вообще был к кандидаткам не слишком придирчив, то и одобрил он сурмаму с первого раза.

Кстати, все письма о ходе программы я посылала на две почты сразу. Видимо, в их семье было не принято делиться новостями друг с другом. Хотя в процессе переговоров мы пришли к тому, что сферы влияния мы все равно чуть-чуть поделим – с Оксаной больше общения по медицинской части программы, а с ее мужем – по финансовой, и хотя Федор ничего не понимал в УЗИ и анализах и вникать не планировал, он не мог позволить себе производить впечатление, что он что-то не контролирует, где-то стоит на обочине событий. Конечно, нет.

Итак, у нас с первого раза наступила беременность, причем двойней. Как выяснилось позже, двойней разнополой, что вообще можно считать подарком судьбы.

И все было хорошо, но когда надо было внести платеж, начинались пляски. Я отправляла очередное УЗИ по сроку, привязанное к платежу. Обоим родителям. На него реагировала только Оксана, всегда отвечая, что очень рада новостям. Сразу после этого Тоня отправляла письмо с просьбой внести платеж и счет во вложении в случае, если клиент хочет внести его по безналу. На это письмо никто не отвечал. Через три-пять дней Тоня звонила Оксане (так как именно она хотя бы реагировала на письма) с вопросом о платеже. Оксана говорила, что все деньги у Федора Сергеевича, он ей пока не выдавал. Мы тяжело вздыхали и проклинали эти странные взаимоотношения внутри семьи. Проходило еще пару дней – а я напоминаю, папаша получал письмо точно, он был в курсе своих обязательств – мне звонила Оксана и просила, чтобы я убедила ее мужа дать ей денег. Я звонила Федору и голосом задолбавшейся Железной Леди объясняла ему, что деньги нам правда нужны. И что он нам их правда должен. Иногда хватало сказать, что это его обязательство по договору, иногда приходилось говорить, что тогда мы перестанем кормить его сурмать. Само собой, мы бы не оставили беременную женщину без выплаты на питание при любом раскладе, но я надеялась, что он этого не понимал. В итоге он выдавал Оксане нужную сумму (уж не знаю, с каким лицом), и она приносила платеж в офис. В следующий раз все повторялось снова. В общем, ему просто нужно было состояние, в котором его уговаривают, а он вершит судьбы. Причем уговоры жены не работали, потому что ее он не уважал, и ее слова вообще не шли в зачет. Ему хотелось, чтобы позвонила именно я.

Вся эта ситуация напоминала мне детство. У одной из моих ближайших подруг Полины была подруга Яна. Они жили в поселке рядом с городом, и я часто наведываясь к Поле, гуляла с ними. Так вот, отчим Яны никогда не отпускал ее гулять. Тогда Яна звонила Поле, мы собирались и шли к ним в дом отпрашивать Яну. Мы стояли у калитки, отчим Яны подпирал бока, стоя на крыльце в трениках, майке-алкоголичке и калошах, Янка выглядывала из дверного проема, и мы неистово отпрашивали подругу погулять. «Ну пожалуйста, ну отпустите, ну все идут…» и так далее. И он всегда ухмылялся и отпускал. Каждый раз одно и то же. Помню, как мне претила эта сценка. Все ведь знали исход, зачем мы снова разыгрываем этот спектакль?! Мы даже слова повторяем одни и те же! Да просто этот мужик так чувствовал власть. Вот и все.

Но вернемся к нашим клиентам. У них все закончилось хорошо – в финале наша чудесная сурмама в срок родила этой странной семье отличных детей. Как и во многих двойнях, детям нужны были наблюдения у невролога, но никаких серьезных проблем с ними не было. Крох назвали Дашей и Пашей. Мама была счастлива и не спускала дочь и сына с рук, а папа в роддоме безропотно передал последний платеж нашему Вадиму, который там же рассчитался гонораром с сурмамочкой, после того как сопроводил молодого отца в ЗАГС и проконтролировал получение свидетельств о рождении. Мне даже не пришлось ему звонить. Может, так отец выразил радость, не заставляя меня напоследок слышать в трубке его надменный голос? Может, он мне так благодарность выразил, избавив меня от телефонно-финансовой битвы напоследок? Может, это такой мне подарок? Или он просто растаял и увидел свою важность в другом? В любом случае Федор Сергеевич, дражайший мой, искреннее спасибо! Это было очень мило с вашей стороны.