Текст книги "Путь «Обязательной боли». Или истории о суррогатном материнстве"

Глава 15

Август 2022

Уже полгода, как и вся Россия, и мы жили в новой мировой реальности, которая накрыла нас, как только мы стали морально отходить от пандемии. Обсуждать это я, с вашего позволения, не буду. Опишу только, как это сказалось на «Горго». Естественно – санкции. Сначала у нас начались проблемы с препаратами, которые производились за рубежом, и не все из них сразу удалось заменить доступными аналогами, тогда как некоторые репродуктологи, оторванные от реальности, продолжали их назначать, несмотря на возмущения куратора Оли, сопровождающую женщин на приемы, что их нет в продаже. Эта проблема решалась, но решалась медленно и со скрипом. Примерно полгода переходного периода нам потребовалось на то, чтобы полностью заместить всю необходимую терапию или восполнить пробелы за счет налаживания поставок из-за границы. Затем подключились проблемы со свифтами – наши иностранные пациенты теперь не смогли оплачивать наши услуги на расчетный счет, как это предусмотрено договором, несмотря на то, что мы открыли счета еще в двух банках, которые один за одним тоже покинули по понятным причинам систему свифта. Платежи, которые, например, вносили наши шведские пациенты, принимали такой витиеватый характер, что в какой-то момент я перестала удивляться, видя на квитанции о поступлении «Иран» или «Кувейт». Это стоило нам больших нервов, потому что от платежа в 9 недель до платежа в 20 недель беременности проходило время, и предыдущий способ уже не работал, и мы с генетическим папой были на связи буквально 24/7, чтобы деньги проделали свой фантастический путь и, уйдя от него, достигли-таки нас. Вишенкой на торте стали, конечно же, проблемы с перелетами, которые только-только начали как-то решаться после ковидных ограничений. Теперь в связи с закрытием воздушного пространства многие пациенты-иностранцы или соотечественники, проживающие не в РФ, должны были добираться до нас по сто лет на перекладных. Уже нельзя было одним днем метнуться туда-обратно на прием к репродуктологу, поскольку средний европейский рейс теперь занимал не 3 часа, а 30, учитывая все пересадки. И нельзя не сказать о тех клиентах, которые решили просто не рожать детей в такое неспокойное время и отложили проведение программы до лучших времен, если они настанут. Кто-то отложил навсегда. Я, понятное дело, не сравниваю эти проблемы с трагедией любой войны в целом. Даже не начинайте…

Если не углубляться в эти глобальные перемены, то в офисе жизнь шла своим чередом. В начале лета в декрет (а куда же еще в нашей компании уходят люди) ушла наша переводчица Ксюша. Она давно встречалась со своим парнем и уже больше года как была за ним замужем, поэтому данное событие не повергло нас в шок. Правда, она по опыту своих предшественниц тоже до последнего скрывала свое положение, но женский коллектив, привыкший видеть беременных женщин, быстро ее раскусил. Хотя, конечно, нам было жаль, что Ксюша с мужем перестали ходить на квизы, на которые мы последние пару лет ходили всем коллективом в качестве разрядки и развлечения, потому что лето было жарким, и она на поздних сроках уже предпочитала полежать дома под кондиционером.

А еще раньше – в апреле – мне пришлось отпустить Катю. Не в декрет, хотя это планировалось. Катрин приняла предложение руки и сердца от своего мужчины. Мужчина этот, Егор, был бизнесменом, поэтому он уже какое-то время назад стал ее уговаривать работать в его фирме. Так они могли бы проводить время вместе, ей не пришлось бы ездить в офис, потому что работа предполагалась из дома, плюс она могла бы уделять больше времени своему сыну. Сразу после того, как она озвучила нам аргументы Егора, мы с девочками в офисе признали, что они вполне резонны. И я сказала ей, что если она решит уйти, то я понимаю ее мотивацию. Поэтому после того, как она уволилась из «Горго», мы все продолжили общаться. И вот в прошлом месяце мы все гуляли на их с Егором свадьбе, где наша энергичная невеста буквально отобрала хлеб у ведущего, развлекая гостей. Типичная Катрин. Мы были за нее очень счастливы.

Заменять девочек я пока не спешила, потому что агентство еще не успело отойти от пандемийных ограничений, как на страну обрушилось 24 февраля. Поэтому программ мы сейчас проводили гораздо меньше, чем в том же 2019—2020. Пока менеджерские обязанности весьма успешно делили между собой Улитка и Пух.

И обстановка в офисе стала не такой оживленной. Конечно, когда в офисе на небольшом расстоянии друг от друга сидят и работают шесть молодых женщин – это всегда бесконечный галдеж, даже если он происходит не между собой, а хотя бы половина из них одновременно говорит по телефону. Иногда я от этого уставала, мне хотелось, чтобы все затихли. Но сейчас, вспоминая это время, я ловлю себя на том, как невольно тянутся вверх уголки моих губ. Это было классное время, очень счастливое.

Сегодня у меня была назначена встреча-консультация с очень молодой, как мне показалось по голосу, девушкой. Такие девушки почему-то вызывали у меня больше сочувствия. Не то чтобы я не сопереживала женщинам в 45, просто девушки от 20 до 30 лет казались мне слишком молодыми для того, чтобы решать такие глобальные проблемы. Это сродни убеждению, что дети не должны болеть раком, что-то из иррациональных внутренних ощущений.

В назначенное время, услышав звонок домофона, Ули пошла встречать клиентку. Вопреки ожиданиям, я услышала из прихожей два молодых женских голоса, кроме голоса моего менеджера. «Так-с, значит, у нас будет группа поддержки», – сделала я вывод.

Войдя в переговорную, я увидела в ней двух девушек 25—27 лет. Одна из них, как позже выяснилось, Кристина, была очень симпатичной брюнеткой с немного заостренными чертами лица и с потрясающей копной кудрявых волос ниже лопаток, которые она то и дело поправляла, отводя со лба к затылку. Одета она была в джинсы и бордовую рубашку в стиле оверсайз модного российского бренда. Вторая девушка Татьяна была приятной голубоглазкой с собранными в высокий хвост светлыми локонами и наивным взглядом. Впечатление дополнялось бело-голубым легким платьем. К моему удивлению, поддержкой была именно она. К услугам суррогатной матери решила прибегнуть Кристина. Хотя сложно представить, чтобы Кристине вообще нужна была поддержка, ей скорее нужно было заземление.

Представившись, я села за стол и, окинув девушек взглядом, сказала:

– Ну что, рассказывайте!

– Мы? – с вызовом вскинула голову клиентка. – Мы думали, это вы нам будете рассказывать.

«Ага, – подумала я, – у нас тут легковозбудимый экземпляр с завышенным ЧСВ и девизом „я плачу деньги!“. Понятненько».

– Само собой, я буду рада вас проконсультировать, – приветливо улыбнулась я, – но вы же мне не сказали, чем я могу вам помочь. Вам нужна сурмама или донор?

– А, – немного расслабилась Кристина, – сурмама, да. Сурмама.

– Отлично, – голосом кота Леопольда продолжила я, – вы ведь знаете, что эта процедура не делается по желанию? У вас есть показания к суррогатному материнству, репродуктолог подтвердил?

Я всегда задавала этот вопрос, потому что вне зависимости от того, какой год был на дворе, всегда оставались люди, которые считали, что если это платно, значит, это по желанию. Совсем непонятливым я иногда приводила пример: аппендицит удалить в частной клинике – тоже платно, только просто по желанию, без показаний, этого никто делать не будет.

– Да-да, у меня совсем не растет эндометрий, на любых препаратах 3 мм, – кивнула девушка.

– А эмбрионы уже есть? – осведомилась я.

– Нет, мы хотим свежий перенос.

– Свежий перенос? Без ПГД? – удивилась я. – А у кого вы лечитесь?

– У Бортовского. Работаете с ним?

– Из «Эволюта», да, конечно, миллион лет сотрудничаем.

Это было правдой – доктор Бортовский был одной из звезд репродукции еще тогда, когда я только знакомилась с отраслью. Человек он был своеобразный, импульсивный, но беззлобный. Такой – немножко не от мира сего. Но при этом результаты получал отличные и работал в клинике «Эволют», где был одним из учредителей уже много лет. Но клиника эта была небольшая, и возможности делать у себя ПГД на эмбрионах у них не было. Оно и понятно – сама по себе эта диагностика требовала очень дорогостоящего оборудования, таких же расходников, а еще и специалиста со сложной и редкой профессией биоинформатик для работы с ними. В целом в городе было всего три клиники, включая нашу «ЦКРЗ», которые могли себе все это позволить и проводили исследования собственными силами. Остальные либо его не проводили, либо отправляли свой материал на диагностику в одну из этих трех клиник. И, конечно, если твоя клиника не оказывает какую-то услугу, то тебе нет резона ее продвигать. Поэтому, несмотря на всю свою прогрессивность и прекрасную репутацию, доктор Бортовский говорил своим пациентам, что ПГД делать вовсе необязательно, и пусть эмбрионы лучше будут непроверенными, но ничего не бывает лучше свежего переноса. Мне никогда не удастся узнать, думал ли он так на самом деле.

– Ну, он сказал, что лучше не делать ПГД. Так что пока планируем готовиться вместе с сурмамой.

– Да, поняла, для этого мы синхронизируем ваши с эсэм циклы с помощью контрацептива, а потом отменимся в один день, и в один день у вас придут месячные, и вы начнете колоться G., чтобы росли фолликулы, а сурмать начнет принимать Р. для роста эндометрия.

– Я тоже буду пить кок? – напряглась Кристина. – Я вообще-то думала, что это ее под мой цикл подгонят!

– Скорее, вам обеим «нарисуют» новый цикл. Если у одной женщины цикл контролируемый, а у второй естественный, можно значительно разойтись в первом дне и сорвать всю программу. Так что да, кок пьете обе.

– Ну если так больше шансов, значит, так и нужно сделать, – умиротворяюще произнесла Татьяна, впервые подав голос с момента нашей встречи.

Кристина быстро метнула на подругу взгляд и, встретившись с голубыми глазами, немного смягчилась.

Дальше наша беседа шла по обычному сценарию. Я не могла опровергать слова лечащего врача пациентки про бесполезность ПГД, потому что ставить под сомнение слова репродуктолога было недопустимо с профессиональной точки зрения. Поэтому я решила пойти другим путем и выяснить, был ли доктор Бортовский ее первым репродуктологом или она проходила лечение еще у кого-то ранее. Так, наводящими вопросами я все-таки заставила Кристину немного оттаять и раскрыться, и, сама того не замечая, она, как и большинство моих клиенток, стала рассказывать мне свой путь «обязательной боли». Он был настолько же типичным, насколько и печальным – бесконечные попытки ЭКО без результата. С той лишь разницей, что она начала работать над вопросом очень рано – выйдя замуж в 22 года, так как о ребенке мечтала всегда. Через год незащищенного секса, не принесшего результата, она пошла к врачу. И началось все то, что я слышала в этой переговорной столько раз. В итоге муж сказал, что согласен на любой вариант, который она для себя найдет подходящим, и она искала. Поэтому и сегодня у меня она была с подругой, а не с ним. Он подключался только в моменте, когда надо было что-то подписать или, понятное дело, сдать сперму.

– Нам нужна сурмама только русская, – изложила свои требования Кристина.

– Хорошо, многие наши СМ русские, поэтому не проблема, – ответила я.

– У нее обязательно должны быть собственные дети.

– Само собой, вообще, это одно из основных требований Минздрава, так что это не какое-то необычное требование, которое стоит отдельно выделять, – понимающе кивнула я.

– Ладно. Ну и мы будем переносить два эмбриона. Все же переносят два? – задала в ее понимании почти риторический вопрос она.

– Нет, сейчас практически никто не переносит два. Подбор суррогатной мамы под перенос двух эмбрионов – это особая задача, поэтому это совершенно точно будет дольше обычного.

– Как это? У вас же в договоре написано 40 рабочих дней? – возмутилась клиентка.

– В этом пункте договора идет речь о сроке подбора по требованиям Минздрава, то есть по общим. Если вы добавляете какое-то требование от себя, которое существенно сужает круг возможных кандидаток, то, естественно, срок увеличивается, – объяснила я.

– Ну да, логично, наверное, – несмело сказала Татьяна и кивнула.

Кристина одарила подругу неодобрительным взглядом. Та его проигнорировала.

– Не понимаю, что такого необычного в этом запросе, – не унималась девушка, – мне Бортовский сказал, что он постоянно двух переносит.

– Ну, так он переносит двух, потому что его пациенты не делают ПГД. Шансы так увеличивает.

– Да это все понятно, мы тоже хотим переносить два, просто чтобы увеличить шансы. Мне двойня точно не нужна.

– Подождите, – остановила я ее, – но если вам не нужна двойня, то переносить два эмбриона точно не стоит. При переносе двух эмбрионов вероятность двойни не меньше 25%. Это очень много.

– Но и вероятность наступления беременности в целом больше, – уверенно сказала клиентка.

– Да, больше, но не в два раза. А если будет двойня – что вполне вероятно – то какие будут ваши действия? – поинтересовалась я.

– Ну, уберем одного, – запросто заявила она.

– В смысле уберем? Вы сейчас говорите о редукции? – ошарашенно уставилась я на девушку.

– Да, точно, редукция. Сделаем ее и все, какая проблема?

– Нет, стоп, Кристин, мы не сделаем редукцию просто так. Это серьезное медицинское вмешательство, которое производится только по медицинским показаниям.

– Что значит, по показаниям? Это же мои дети, значит, мне и решать.

– Нет-нет-нет, – помотала я головой, – все совсем не так. Окончательное решение о вмешательстве принимает всегда только беременная. Ну, да это даже не столь важно! Важно, что ни один доктор не сделает редукцию здорового плода без показаний. Вы вообще представляете себе, что это за процедура?

– Да что я должна представлять! Ну, уберут одного, оставят второго, – фыркнула девушка.

– Нет, не уберут! – холодно проговорила я. – Он останется там.

Татьяна поднесла руки ко рту и перевела взгляд с меня на подругу, сидевшую со сложенными на груди руками и не сводящую с моего каменеющего лица глаз.

– Раз уж мы уперлись в эту тему, то давайте-ка я вам расскажу, просто для понимания, как делается редукция, – сказала я и, не дожидаясь положительного ответа, продолжила: – Доктор смотрит на УЗИ, какой плод удобнее расположен – то есть больше открыт – и микропроколом через живот беременной женщины вводит смертельный раствор в сердце плода. Убрать умерщвленный плод не представляется возможным, поэтому он остается в матке женщины, и мы просто надеемся, что он начнет там мумифицироваться, а потом вместе с родами врачи достанут то, что от него осталось.

Я смотрела на Кристину, не отводя сурового взгляда. И продолжала:

– Но это не сто процентов, что он начнет там мумифицироваться, второй вариант развития ситуации – он начнет там разлагаться. А это угроза инфекции, потеря всей беременности и угроза жизни женщины в целом, потому что сепсис – это не прогулка в парке, сами понимаете, – закончила я.

– Ой, ужас какой, я думала, просто убирают, – прошептала Татьяна.

– Нет, не «просто убирают». Так что да, это делают, только если есть серьезные показания, и даже если они есть, такое делают единицы врачей, потому что многие считают, что потенциальная опасность этой манипуляции выше, чем оставление в утробе аномального плода. Ну, и умеют это не многие, да.

Кристина только показательно закатила глаза.

– Вообще не понимаю, зачем мне все это знать, – упрямо проговорила она, – если я плачу деньги, то я и решаю, что делать с беременностью. Я – клиент, договор должен это предусматривать.

«О, ну наконец-то, а вот и легендарное „я плачу деньги“, не заставило себя долго ждать», – подумала я.

– К сожалению, наш договор такого не предусматривает, и подобные изменения в него мы точно вносить не будем, – снисходительно улыбнулась я, разводя руками.

– Бред какой-то, – пробурчала она, откинув роскошную кудрявую прядь со лба.

– Какие-то еще вопросы у вас есть? – миролюбиво проговорила я и отпила глоток остывшего зеленого чая, пытаясь сдержать внутренний пожар.

И мы обсудили еще некоторые финансовые аспекты договора. Беседа была скорее формальной, ведь клиентка всячески старалась показать, как она недовольна моим ответом на предыдущий вопрос, и практически воспылала гневом, когда на ее вопрос – сделают ли сурмаме кесарево сечение, потому что она не хочет, чтобы ее ребенок проходил через родовые пути – я так же ответила «нет». Естественно, ее взбесило мое объяснение о том, что кесарево сечение – это полостная операция, и ее никто не будет делать без показаний, просто по желанию, причем даже не роженицы.

Консультация продлилась еще минут 5, после чего девушки засобирались на выход. Я формально предложила Кристине направить наш договор для ознакомления, она формально согласилась. Мы попрощались. Татьяна улыбнулась мне и пожелала хорошего дня. Я улыбнулась ей в ответ. А Кристина просто буркнула «до свидания» и толкнула входную дверь, не оборачиваясь.

Я прошла обратно к своему месту, и Ули, как обычно, отреагировала на мое возвращение.

– Молоденькие такие. Эта кудрявая – генмать? Красотка. Как они? Пошли подумают и потом придут?

– Надеюсь, что нет… – процедила я таким тоном, что Улитка решила не задавать дальнейших вопросов.

Я села за работу, проверять очередные правки от очередного «юриста-медика» ген. отца, который пытался перекроить наш контракт. Иногда я не отсылала эти запросы Кириллу, иногда такая рутинная работа – самой пройтись по всем сумасшедшим примечаниям – успокаивала меня. Но как я ни погружалась в своевольное понимание юридических терминов этим фантазером, я не могла отделаться от мыслей о Кристине. Однако сколько я ни ломала голову, я так и не смогла постичь, как женщина, которая с малых лет так хочет ребенка, может рассуждать о нашей программе в таких категориях. Как женщина в принципе может относиться к жизни нерожденного плода, к жизни и телу другой женщины, к ее здоровью как к расходному материалу? Возможно, все эти истошные выкрики о том, что самое главное, что ты должна в жизни делать, это любить себя, возымели пагубный эффект на эту молодую красивую девушку. Если вдруг это дело рук коучей и наставников, которые вещают, что «ты в центре вселенной, а все остальные лишь инструменты исполнения твоей мечты», то кто бы вы ни были, честное слово, вы перестарались. Этот вирус из ее кучерявой головки уже не вытравить.

Думаю, вы догадались, что в этот день я видела ее в первый и в последний раз.

Глава 16

Март 2023

Начать стоит с того, как мы закончили 2022 год и с чем вошли в 2023. Спойлер: мы вошли в новый год с разбитыми сердцами, вымотанными нервами и туманными представлениями о будущем.

Сначала все наши переносы, для которых мы готовили сурмам в декабре 2022 года для пар, не состоящих в браке, использовавших донорские клетки или сперму в эмбрионе или не обладающих российским гражданством, были отменены. 19 декабря 2022 года вступил в силу новый закон о суррогатном материнстве, который запрещал программы суррогатного материнства для всех перечисленных категорий граждан. Повторюсь, но подчеркну, что такие пациенты составляли примерно 75% всех наших пациентов. Суррогатные мамы – иностранки, обычно из стран СНГ, которые всегда активно и успешно участвовали в программах, составляли примерно 60% нашей базы. В один момент мы столкнулись с тем, что мы не знаем, куда идти и что делать. Родители находились в прострации. Никто из них явно не ожидал такой поддержки «семейных ценностей» от своей страны. Как бы ни парадоксально это было, но люди, жаждущие родить своих детей, должны быть важны для государства, которое принимает все возможные меры для повышения демографических показателей, как вам кажется? Можете не отвечать.

Все мы были просто раздавлены новым законом. Все агентства в один голос стенали о том, какой кошмар творится в умах тех, кто придумал эти поправки, и как эти люди должно быть далеки от проблем обычных несчастных людей, обращающихся к врачу, который теперь вынужден будет им сказать, что в этой стране им отныне не помогут.

Конечно, все мы массово написали запрос в Минздрав. Мы попросили пояснить, правильно ли мы понимаем нововведения и есть ли шанс, что донорский материал можно считать своим на том основании, что он был официально приобретен. Но Минздрав не сразу ответил нам. Может быть, потому, что просто не знал, как комментировать этот закон и сам не был готов к такому повороту событий. Ведь, с врачебной точки зрения, это отказ в лечении пациенту на основании гражданства, семейного положения и других деталей, которые врач по логике вещей не должен брать в расчет.

Так или иначе закон вступил в силу, и до разъяснения Минздрава все клиники отказались делать переносы эмбрионов с частичным донорским материалом сурмамам. Некоторые были так напуганы, что перестали переносить такие эмбрионы и самим пациентам в программах, где о суррогатном материнстве речь не шла. Я же вынуждена была обзвонить всех своих пациентов – включая Анну (рассказ о которой я начала в главе 13), их было 11 – с тем, чтобы обрисовать ситуацию и сказать, что никаких действий до разъяснения официальной позиции ни мы, ни клиники предпринимать не можем. Кто-то злился, кто-то негодовал, кто-то не верил и утверждал, что мы неправильно поняли – должно быть, что закон не распространяется на тех, у кого эмбрионы уже есть и программа запущена. Но они ошибались. Мог и распространялся. Кто-то сливал на меня свое разочарование, обиду и опустошение, кто-то клял правительство, Анна же выдохнула печально и, собравшись, сказала:

– Хорошо, я все поняла. Тогда напишите мне, когда получите официальный ответ, и будем решать, куда двигаться дальше.

В связи с тем, что перспектива работы в России просматривалась очень туманная, нам с А. пришлось принимать решение о сокращении штата. Одно дело – содержать такой большой коллектив, когда у тебя 100 беременных, и совсем другое – когда 15. А. брала на себя решение, кого мы оставляем, а кого убираем в лабе, а мне доверила решить – кого в офисе. Из двух менеджеров мне нужно было оставить одного. Выбор стоял меду Улиткой и Сашей. Моя самая давняя помощница, которая проработала со мной дольше остальных, и моя подруга детства, которую я сама же и вытянула в этот город. Я думала примерно неделю, меняя свое решение каждый день. Плакала, грызлась чувством вины, советовалась с Мариной, с которой, хоть мы и жили в разных городах со времен окончания универа, но не утратили, а даже скорее укрепили связь. Дружба просто стала какой-то взрослой. Она, конечно, как всегда, не дала мне совета, а разложила варианты по полочкам и просто посочувствовала, что мне приходится принимать такое решение. В итоге, собрав в кулак все, что осталось от моих нервов, я объявила, что отпускаю Сашу. Она не обиделась. Или просто не показала мне этого. У нее в голове уже давно зрел план реализоваться в сфере визажа, и я, оправдывая себя, глубоко в душе засчитывала это как аргумент. Так что она дорабатывала до конца декабря и отправлялась в свободное плавание. Ну, точнее, не совсем прямо на все четыре стороны: мы с А. подсуетились и подыскали большинству дельных сотрудников какие-то должности в клиниках. В основном это была работа администратором. Но человек сам решал, принять ли это предложение. Саша выбрала фриланс.

Накануне нового года, в последнее воскресенье, мы небольшим кругом собрались у Саши поздравить ее с днем рождения (что, надеюсь, свидетельствует о том, что подруга меня не возненавидела после увольнения). На посиделках должна была быть и наша Катя, которую лично я видела только один раз со дня ее свадьбы, и мы все с нетерпением ждали шквала ее сумасшедших историй. Но она так и не появилась. Я спросила у Сани, что с Катрин, и она ответила, что та написала сообщение, что что-то сильно разболелась, лежит с температурой, не сможет. Мы ненадолго расстроились и решили, что надо будет пересечься на новогодних праздниках.

В понедельник мы сидели в офисе, работали. В какой-то момент у Ули зазвонил телефон, она начала разговаривать, очень тихо попрощалась, прижала трубку к груди и стала выжидающе смотреть на Сашу, которая консультировала по телефону сурмаму. Было очевидно, что ей нужно, чтобы все договорили и могли ее послушать. Когда разговор был окончен (Пух уже заметила, что Инна на нее смотрит), она положила трубку и сказала коллеге:

– Ты чего это притихла, Ули?

– Девочки, – негромко произнесла она, – у нас Катя умерла.

Мы уставились на нее, как на сумасшедшую. Тоня выбежала из своего кабинета и встала с широко открытыми глазами между нашими столами, переводя взгляд с одной на другую.

– Как? Ты серьезно? Кто сказал? – спросила я.

– Только что с Олей разговаривала. Серьезно. Сегодня утром.

Оля была двоюродной сестрой Кати, с которой мы познакомились и сдружились летом, когда организовывали для Катрин девичник.

– Что случилось? – спросила Тоня, у которой моментально полились слезы.

– Ну, она просто болела, сильно температурила, видимо, в ночи Егор уже испугался, вызвал скорую, ее увезли. В больнице у нее встало сердце, его завели. Утром оно остановилось второй раз, и уже завести не смогли, – договорила она, тоже не сдерживая слез.

– Как это возможно, мы же только вчера ее голос слышали? – не могла поверить я.

– Да, она ж вчера мне писала, что заболела, – подтвердила растерянная Саня.

Мы просто остолбенели. Мы задавали то ли Ули, то ли самим себе, то ли высшим силам нескончаемые вопросы о справедливости и разумности всего происходящего. Девчонки не обращали внимания на свои влажные щеки. А я вообще не могла поверить в то, что случилось. Слез не было, был только шок.

На следующий день Оля сообщила, когда будет отпевание, и мы сообщили всем, кто раньше работал с Катей, еще начиная с «ЦКРЗ», и кто мог захотеть присоединиться. Откликнулась только Алиса Бартина. Ну и весь коллектив «Горго», само собой.

30 декабря, в последнюю пятницу 2022, мы вместо того, чтобы провести расслабленный веселый рабочий день в преддверии праздника, поехали в небольшую церковь на окраине города. Не буду описывать вам процесс отпевания, скажу только, что отстоять его там было очень сложно. Ничего не буду говорить про то, что это горе сотворило с ее родителями, и про то, каким потерянным взглядом на все происходящее смотрел Катин еще вчера молодой муж, а сегодня вдовец, Егор. Если вы когда-нибудь кого-нибудь теряли, вы поймете. И так же, как и я, порадуетесь, что Катин маленький сын на церемонии не присутствовал.

После того, как все кончилось, Ули с Сашей поехали с родственниками Кати на поминки, а мы с Тоней вернулись в офис, чтобы закончить обязательные дела последнего рабочего дня. Мы почти не разговаривали.

Вечером я должна была поехать к Антону и Эле, моим друзьям, с которыми мы договорились праздновать Новый год в загородном доме их семьи. Я как раз ехала с работы, когда позвонил Антон, чтобы сказать, что он уже двигает в сторону фазенды, и спросить, скоро ли я. Я сказала, что не поеду сегодня, потому что хочу побыть дома. Приеду завтра, у меня был тяжелый день и тяжелый год, мне нужно выдохнуть. Он спросил, что случилось, и тогда я начала рассказывать ему, как провела сегодняшний день. И меня наконец прорвало. Я, наконец, разрыдалась, как ребенок. Я всхлипывала, шмыгала носом, а единственное, чем друг прервал мою тираду, было:

– Алёш, ты только давай остановись у обочины, не рули в таком состоянии.

Я припарковалась, и мы поговорили еще несколько минут. Я была как воздушный шарик, из которого спустили весь воздух.

Дома я долго лежала в ванной и смотрела в потолок. А назавтра нарисовала на лице что-то похожее на улыбку и поехала к ребятам. Вот так мы проводили 2022 год. Вот так мы пережили этот чудовищный декабрь, искалечивший столько сердец.

Но сейчас у нас на дворе уже март 2023, и мы пробрались через темные времена. Что бы ни случалось, а мы должны продолжать работать и решать те проблемы, которые встали на пути долгожданного счастья наших пациентов.

Мы предполагали, что будет в официальном ответе Минздрава на наш запрос, который отправили перед Новым годом. На самом деле, никто особо не сомневался в собственных выводах относительно текста закона. Нам просто нужен был этот ответ, чтобы окончательно загасить тлеющий в самом углу темной комнаты печали огонечек надежды. Так что сразу после НГ мы, не теряя времени, начали разведывать обстановку и особенности законодательства в странах СНГ, куда можно было бы перенаправить всех пациентов, которые попали под запрет в России. И к тому времени, когда в феврале Минздрав все-таки прислал нам письмо с подтверждением, что все, что мы подумали, и правда, теперь нельзя, мы уже организовывали офис «Горго» в Кыргызстане, в Бишкеке. К этому времени мы уже наладили контакты с клиникой репродукции, которая могла бы делать переносы всем нашим пациентам, отряхнули пыль со своей лицензии на транспортировку биоматериала, которая лежала у нас без дела, и оповестили всех, чьи переносы были отменены в декабре, что можем работать по новой схеме. Всех, кого устраивало, что эмбрионы будут перевезены в Бишкек, там будет организован перенос сурмаме, а впоследствии и роды, и кто готов был лететь в Киргизию ради этого события, а потом оформлять все необходимые документы в Российском посольстве, не теряя времени, оформили все бумаги, которые требовались нам для осуществления задуманного. И Анна, конечно, была в первых рядах. Она сделала все то, что у некоторых заняло по несколько недель, буквально за один день. На второй уже отчиталась, что послала мне все курьерской службой и отправила трек-номер для отслеживания. И, кстати, она заключила сразу два договора – то есть хотела, чтобы сразу две женщины вынашивали по одному ребенку.

– Я слишком долго ждала, я больше ждать не хочу. Пусть будет сразу двое, если женщины забеременеют несинхронно, и дети родятся в разные дни/недели или месяцы – плевать. Мы придумаем, как им это объяснить, когда подрастут, – решительно заявила она.

И кто я такая, чтобы ее отговаривать.

Сейчас, в марте, мы организовываем первую транспортировку эмбрионов в Бишкек. Конечно же, ее эмбрионы в нее вошли. По сути, на всех пациентах первой волны мы обкатывали схему – они (почти все) боялись, тревожились, но не истерили. И если и задавали мне по 50 вопросов в день с уточнениями деталей, о которых я сама пока могла рассуждать только теоретически, то исключительно из жажды хоть что-то предвидеть. Хотя предновогодние события на законодательном фронте в родной стране и давали нам всем понять, что предвидение проблем и попытки подстраховаться – это не наш вариант. Никто и ничего нам не гарантирует, и мы не подготовим благоприятную почву для всего на свете. Мы идем на ощупь. Мы шагаем в темноте и босиком, а по земле рассыпаны гвозди, битые стекла, горячие угли и чуток ромашек. И на голову может упасть метеорит, кирпич или первая из миллиона капель кислотного дождя. А у тебя из оружия только энтузиазм, надежда и нотариальная доверенность.