Текст книги "Леди-наследница"

Глава 26

Четыре дня спустя, когда час бала у леди Паулер неотвратимо приблизился, Уиннифред, стоя одна посреди своей комнаты, призналась себе, что боится.

Да что там боится, она просто в ужасе.

До сих пор она не боялась, была слишком занята, чтобы бояться.

Она искупалась в воде с добавлением розового масла, при помощи служанки облачилась в свое розовое бальное платье и высидела длительный процесс закалывания волос в замысловатую прическу. Жаль, что этот процесс не оказался еще длиннее, потому что теперь ей не осталось ничего другого, кроме размышлений о том, как ужасно она нервничает.

Она подведет Лилли.

Она унизит себя.

Люди не дураки, они сразу поймут, что она не леди.

В попытке отвлечься она разглядывала свое отражение в овальном зеркале и после некоторых раздумий решила, что внешность ее по крайней мере приемлема. В сущности, она выглядит довольно хорошенькой. Конечно, с веснушками ничего не поделаешь. Да и кожа ее, несмотря на усилия Лилли на протяжении всех этих лет, слегка загорелая. Но приглушенный розовый шелк весьма ей к лицу, а низкий вырез исключительно подчеркивал ее прелести.

Уиннифред критически оглядела себя с головы до ног. Она никогда раньше не считала свои формы стоящими большого внимания. Но вот они, зашнурованные и приподнятые, чуть ли не вываливающиеся из лифа. Какое лицемерие, что ей запрещено признавать в обществе джентльмена то, что так явно и открыто демонстрируется для того же джентльмена.

«Взгляните, сэр, что вы об этом думаете? Я считаю, это самая превосходная грудь на балу».

Нервно хихикнув, она повернула голову, когда раздался тихий стук в дверь.

– Да. Войдите. – И оставайтесь, подумала Уиннифред. Она не хотела сидеть наедине со своими нервами.

Дверь приоткрылась, и Ребекка просунула голову в щель.

– Лорд Гидеон хотел бы переговорить с вами, мисс.

Ох, прекрасно.

– Конечно. Где он?

Вместо ответа Ребекка вошла в комнату, а следом за ней – Гидеон. Он вошел, увидел Уиннифред и остановился. Его взгляд медленно заскользил по ней сверху вниз, глаза задержались на низком вырезе. О более эффективном средстве отвлечения и мечтать было нельзя, и Уиннифред не была уверена, чего ей хочется больше – покраснеть, поманить его ближе или рассмеяться. Лицемерки или нет, но дамы света определенно знают, что делают.

Ребекка деликатно кашлянула.

– Развести огонь в гостиной, милорд?

– Гм? – Гидеон заморгал и медленно повернул голову, словно никак не мог сосредоточиться. – А, конечно. Огонь. Спасибо, Ребекка.

Когда он вновь посмотрел на Уиннифред, глаза его прояснились, а на губах играла улыбка.

– Похоже, я ошибался насчет платья. Вы выглядите изысканно.

– Благодарю вас. – Она изобразила быстрый, хорошо отрепетированный книксен. Затем, почувствовав, что от движения материал опустился ниже, подтянула лиф. – Оно весит целую тонну кирпичей.

– Могу себе представить. – Взгляд его проследовал за движением ее рук за мгновение до того, как резко вернуться к лицу. – А почему кирпичей?

Она перестала тянуть.

– Боюсь спросить, что вы имели в виду.

– Какая разница, кирпичей, камней или очень пушистых подушек? По определению они все весят одинаково.

– Мне абсолютно необходимо иметь на этот счет какое-то мнение?

Он печально покачал головой и, пройдя через комнату, встал перед ней.

– Вы демонстрируете прискорбное отсутствие любопытства.

– Что правда, то правда. И груз стыда за это с каждым днем давит все сильнее. Прямо как тонна пушистых подушек.

– Что ж. Надеюсь, вы не против добавить еще несколько унций? – Он бросил взгляд в гостиную и, увидев, что Ребекка занята, вытащил из кармана маленькую коробочку. – Я увидел это сегодня и подумал о вас.

Она посмотрела на коробочку и застонала. Не того рода отвлечение, которого она хотела.

– Гидеон, нет.

Последние четыре дня он каждый день покупал ей подарки – шляпки и браслеты, серьги и расшитые бисером тапочки. Иногда он присылал ей сразу несколько подарков.

– Вы не можете покупать мне такие вещи.

– Почему?

– Потому что это слишком и это неприлично. Даже я знаю, что джентльмену не дозволяется дарить леди украшения или предметы одежды. А леди не дозволяется принимать их.

– Для меня, как вашего опекуна в отсутствие моего брата, вполне приемлемо покупать вам все необходимое для лондонского сезона.

– Приемлемо, если вы платите за них, а не покупаете в качестве подарков.

– Не вижу разницы. – Он зажал трость под мышкой, чтобы открыть коробку.

– Но она есть. Ведь… – Уиннифред умолкла, глаза ее округлились при виде ожерелья из маленьких изящных жемчужин, заканчивающееся среднего размера бриллиантовой подвеской. Простое, элегантное, очень красивое и, несомненно, дорогущее. Уиннифред почувствовала, что ее решимость отклонить подарок ускользает. – Ох, какая красота… Я не должна его принимать. Я не должна принимать от вас никаких подарков.

– Почему же тогда принимаете, если это так вас беспокоит?

– Потому что… – Она замялась, покусала губу. – Знаете ли вы, сколько овец я могу купить за это? И за гранатовый браслет? Благодаря этому Мердок-Хаус может пережить засуху… и я не могу отказаться.

Он склонил голову и тихо рассмеялся.

– Я не должна это брать, – пробормотала Уиннифред, глядя на коробочку в его руке. И все-таки взяла ее. – Но я не могу сказать «нет». Я смогла бы… не испытывала бы искушения, если б вы перестали предлагать. Что я должна сделать, чтобы убедить вас перестать?

Смех его стих, и когда он поднял голову, глаза были серьезными. Голос мягкий и пронизан грустью, причину которой Уиннифред не понимала.

– Считайте их само собой разумеющимися, – сказал он.

Она покачала головой.

– Что?

– Я хочу, чтоб вы считали их само собой разумеющимися. Хочу, чтоб вы были уверены в их существовании в своей жизни, как были уверены в существовании голода и холода в Шотландии. – Он постучал пальцем по краю коробки. – Я хочу дарить вам миленькие безделушки и хочу, чтоб вы видели в них миленькие безделушки – не непредвиденный доход, не его стоимость в пересчете на домашний скот и определенно не спасение от лишений, которые, как вы, похоже, считаете, ожидают вас в будущем.

– Вы хотите баловать меня?

– Да, хочу.

– А я хочу раздражаться на вас за это. Меня мучит совесть. – Уиннифред взглянула на ожерелье. – Но это было бы глупо.

– О чем, Уиннифред, я и толкую. Когда вы сможете отвергнуть дорогое украшение, не чувствуя себя глупо, тогда я и урежу свои привычки дарителя. – Он вынул ожерелье из коробочки и вручил Уиннифред трость. – Подержите-ка.

Не успела Уиннифред спросить, что он собирается делать, как Гидеон зашел ей за спину и протянул руки, чтобы надеть ожерелье на шею. Лишь краем сознания она отметила вес жемчуга на коже. Невозможно было думать ни о чем, кроме близости Гидеона. Она ощутила тепло его дыхания на волосах и легкое прикосновение запястий к плечам. Жар и головокружительное чувство предвкушения скопились в груди и растекались по телу волнами до тех пор, пока ей не стало казаться, что она вся пылает. Ей хотелось обернуться и поднять к нему лицо, но Ребекка все еще была в гостиной. Слишком скоро ожерелье было застегнуто, а Гидеон отступил.

– Идеально, – объявил он, когда Уиннифред повернулась. – Теперь это.

К ее изумлению, он вытащил из кармана еще одну коробку и показал пару сапфировых сережек.

– Еще украшения? – Не задумываясь, она потянулась, чтобы потрогать.

Гидеон отвел ее руку.

– Уже становимся жадными? Отличное начало. – Он захлопнул коробочку. – Но они не для вас.

– Не для меня? Но… – Она вскинула глаза и увидела в его взгляде уже знакомые лукавые искорки. – Для Лилли?

– Конечно. Хотите отдать их ей?

Уиннифред бы лучше поцеловала его, но альтернатива презентовать Лилли сапфиры не так уж плоха.

– Ну так идите, – предложил Гидеон, вручив ей коробку. – Я встречу вас внизу, когда будет пора ехать.

Гидеон смотрел вслед уходящей с сапфировыми серьгами в руке Уиннифред, как делал по дюжине раз в день всю последнюю неделю.

«Что, разрази меня гром, я творю?»

Ответ был всегда один и тот же. Он мучает себя.

Нет никакого иного объяснения, никакой иной благовидной причины, по которой он перестал бы так упорно избегать Уиннифред и даже начал искать ее общества.

Иначе почему он решительно не воспротивился, когда тетя настояла, чтобы он присутствовал на каждом уроке и принимал участие в каждой поездке по магазинам? Зачем бы еще он взялся лично отнести ожерелье ей в комнату, если не для того, чтобы увидеть Уиннифред, зная, что она не может ему принадлежать? И не было никакой необходимости ему самому выбирать для нее платья у модистки. Тетя и сама прекрасно справилась бы, а Уиннифред было все равно. И уж точно не было никакой необходимости каждый вечер сидеть в библиотеке в кресле с высокой спинкой просто потому, что Уиннифред всегда садится на зеленый диванчик, а из кресла с высокой спинкой лучше всего любоваться ее профилем.

Это было нелепо, и виной всему стала поездка из Шотландии. Он привык к тому, что может поговорить с ней в любое время, когда захочет, к ощущению тепла, когда она прижималась к его боку, и к возможности видеть каждую черточку ее лица, лишь слегка повернув голову. Он так привык, что она есть, что она рядом, что обнаружил, что не может прожить и дня, не увидев ее. Достаточно было всего нескольких часов, чтобы он начинал ощущать беспокойство и неудовлетворенность.

Те два дня, что Уиннифред провела в своей комнате, пока выздоравливала, были сущим адом. Еще один день, и он бы…

Он покачал головой и провел ладонью по лицу. Еще одного дня он бы не вынес.

В его поведении в отношении Уиннифред нет ничего неприличного. Следует признаться, несколько неприличных мыслей, касающихся Уиннифред, у него было, но нельзя же винить мужчину за парочку эротических грез.

Никакие его поступки не вредят ей. И не грозят его свободе от ответственности. Так что ничего страшного, если он смотрит. Мужчина имеет право смотреть. И время от времени дарить украшения. Уиннифред необходимо побаловать – семейство Энгсли задолжало ей немножко внимания, – а джентльмен может дарить подарки леди, не беря на себя ответственности за нее. Слишком много подарков или неправильные подарки, и честь обязывает предложить брак, но к подопечным и их опекунам это не относится.

Ирония использования сомнительной роли опекуна как довода против его ответственности за Уиннифред – то, о чем Гидеон предпочитал не задумываться слишком глубоко.

Он предпочитал сосредоточиться на своих будущих планах. До конца сезона, до того, как ему придется отпустить Уиннифред, еще несколько месяцев, и если он настроен провести это время, терзая себя, так тому и быть. Он будет глазеть, будет покупать ей бриллианты и жемчуг и представлять ее только в них, и ни в чем больше. И будет делать это так часто, как ему, черт побери, нравится.

Он похлопал тростью по голенищу сапога, и медленная решительная улыбка озарила его лицо. Следующие несколько месяцев он проведет в муках, и разрази его гром, если он не будет наслаждаться каждой минутой этого времени.

– Не желаешь объяснить, что ты делаешь в покоях мисс Блайт, племянник?

Гидеон резко вскинул голову на звук тетиного голоса в дверях.

– Э… просто задумался. И уже ухожу.

– Не так быстро, пожалуйста. – Леди Гвен вошла в комнату под мягкий шелест золотистого шелка.

– В гостиной Ребекка, – объяснил Гидеон. – А Уиннифред с Лилли.

– Да. Я только что из покоев мисс Айлстоун, где мисс Блайт сообщила мне, что не заинтересована в поисках мужа в этом сезоне.

Он оставил без внимания ее явное неудовольствие тем, что он употребляет имена.

– Да, я знаю.

– Полагаю, по этой причине в своих письмах из Шотландии ты был так непреклонен в том, что не нужно устраивать приданое?

Он пожал плечами:

– Не вижу смысла делать ее мишенью для охотников за приданым.

– Но ведь есть еще мисс Айлстоун, которую надо выдать замуж, – напомнила она ему.

– В случае с мисс Айлстоун твои знания могут не понадобиться. – Он хотел продлить момент, поэтому медленно подался вперед и прошептал: – Она – Роуз Люсьена.

Всегда так прекрасно владеющая собой леди Гвен была заметно потрясена – редкое зрелище. И, вообще говоря, очень короткое. Глаза ее округлились, а рот изумленно приоткрылся, но лишь на мгновение.

– Боже милостивый. Он знает?

– Я отправил письмо в Италию. Но пока еще не получил ответа.

– Что ж… – Леди Гвен задумчиво склонила голову. – Возможно, Люсьен отправился куда-нибудь на поиски вашей мачехи и мог не получить письма.

– Мог. В любом случае рано или поздно он узнает. – Гидеон представил брата читающим письмо и улыбнулся. – Я рад за него.

– Я тоже, – отозвалась леди Гвен, а потом добавила: – И раздражена на тебя. Ты позволил мне считать, что мисс Блайт и мисс Айлстоун нуждаются в моей помощи.

– Но это так, – заверил он ее. – Всем нужна твоя помощь, тетушка. Англия была бы куда прекраснее, если б у англичан хватало здравого смысла прислушиваться к твоему мнению.

– Ой, чушь! – Она подозрительно воззрилась на него. – Какие еще секреты ты от меня скрываешь?

– От тебя – никаких. Но если уж мы заговорили о секретах – Уиннифред считает, что будет одна управлять Мердок-Хаусом, к тому же со строгими финансовыми ограничениями. Я был бы тебе благодарен, если б ты не разубеждала ее в этом.

– Хочешь, чтоб она боролась и терзалась?

– Я хочу дать ей то, чего она желает. А она желает работать, чтобы поднять имение. Ей доставляет огромное удовольствие видеть результаты своих трудов, и я не собираюсь лишать ее этого удовольствия, избавив от работы.

– Но ты намерен позаботиться, чтоб ее не постигла неудача, – догадалась тетя.

– Была отложена сумма в десять тысяч фунтов на случай, если она понадобится. – Он задумался. – Но она не понадобится.

– Такая вера в женщину? – тихо сказала леди Гвен.

– Я видел, на что она способна.

– Мне бы следовало устроить тебе нагоняй за то, что поощряешь свою подопечную в подобной глупости.

– Но ты этого не сделаешь, – догадался он, снисходительно улыбаясь, – потому что она тебе небезразлична, она тебе нравится.

Леди Гвен тихонько фыркнула.

– Ты приписываешь мне великодушие, которым я не обладаю. Я едва знаю девчонку. Это ты мне небезразличен. Это тебя я желаю видеть счастливым. Мисс Блайт для меня не более чем возможный путь к твоему счастью.

– Путь к моему счастью? Какая нелепость.

– Я уже давно не видела, чтоб ты так интересовался и так заботился о ком-то или о чем-то.

У него между лопаток возникло неприятное напряжение.

– Мои интересы и заботы не изменились.

– Можешь отрицать, если хочешь, но помни, что ты играешь в опасную игру, племянник. Мисс Блайт – незамужняя женщина, умная, упрямая, с несколько необычными идеями. – Она выпрямилась, словно удивившись собственным словам. – Что ж, пожалуй, ты прав. Пожалуй, она мне все же нравится.

Глава 27

По словам Лилли и леди Гвен, вечера леди Паулер не были ни самыми экстравагантными, ни самыми модными событиями лондонского сезона. Но для Уиннифред бал леди Паулер казался событием воистину грандиозным. Всюду, куда ни повернись, сияли шелка и драгоценности, хрустальные люстры и позолоченные канделябры. И еда, думала Уиннифред, угощаясь восхитительным клубничным пирожным, которое обнаружила на столе с закусками. Столько еды она за всю свою жизнь не видела. С галереи второго этажа доносились бодрые звуки рила, а гости внизу танцевали, смеялись и прохаживались по огромному залу в поисках друзей и новых знакомств.

Несмотря на свою нервозность, Уиннифред вынуждена была признать – не принимая во внимание вопиющее расточительство, – что все это довольно увлекательно. И они с Лилли последние полчаса только и делали, что глазели вокруг.

Уиннифред бросила быстрый взгляд через плечо, дабы убедиться, что никто не услышит, потом наклонилась к Лилли.

– Я проехала сотни миль не для того, чтоб лицезреть, как ты отвергаешь возможности потанцевать.

– Я не оставлю тебя здесь одну, – отозвалась Лилли, спокойно разглаживая рукой юбки своего бледно-голубого платья. Как прелестно она сегодня выглядит, подумала Уиннифред. Настоящая красавица. И не один джентльмен заметил это.

– Леди Гвен не дальше чем в десяти шагах. – Уиннифред кивнула подбородком туда, где их дуэнья была вовлечена в разговор с группой дам ее возраста.

Лорд Паулер утащил Гидеона за карточный стол почти сразу же, как они приехали, но леди Гвен оставалась с ними дольше, представив их и устроив в тихом местечке на краю бального зала. С тех пор несколько джентльменов приглашали Лилли на танец. И Уиннифред видела, как она любезно отвергала каждое приглашение.

С ума можно сойти.

Она наклонилась чуть ближе.

– Клянусь тебе, Лилли, если ты не примешь следующее приглашение на танец, я устрою такую сцену, что леди Гвен не останется ничего другого, как нынче же ночью отослать нас назад в Шотландию.

– Ты этого не сделаешь.

Конечно, не сделает, но поскольку было просто необходимо убедить Лилли в обратном, Уиннифред доела пирожное, отряхнула руки и откинулась на стуле. Потом бросила на Лилли тот же внушительный взгляд, которым удостоила Гидеона, когда он грозился запереть ее в комнате в Мердок-Хаусе.

– Помнишь ту короткую песенку, которой я научилась в тюрьме?

Лилли приняла следующее предложение.

И, наблюдая, как подругу ведут в танцевальный круг, Уиннифред подумала, что, не считая того, что пришлось силой заставить Лилли развлекаться, и того короткого мига, когда они только вошли в бальный зал и когда она всерьез подумывала, не удрать ли назад, вечер протекает относительно неплохо. Насколько ей известно, она еще не совершила ни единой грубой ошибки в поведении. Правда, ее пылкое описание шотландской природы было встречено поднятием бровей юных леди, которые какое-то время сидели с ними. И наверное, ей не следовало рассказывать подробности своей болезни джентльменам, которые поинтересовались, как прошло путешествие в Лондон. Никто, однако, как будто не оскорбился и даже нисколько не заинтересовался ее мелкими промахами.

Какой глупостью было воображать, будто она станет центром внимания, что все гости до единого будут наблюдать за ней, скрупулезно оценивая каждое ее слово и жест.

Очевидно, в глазах общества она просто еще одна дамочка, приехавшая в город. Правда, связь с лордом Энгсли сделала ее объектом слабого интереса, но ведь она не красавица, не наследница и даже не член семьи Хаверстон. Короче, она не из тех женщин, которым гарантировано пристальное внимание света.

Во второй раз в жизни Уиннифред порадовалась, что она принадлежит к тому сорту людей, которые не представляют для других никакого особенного интереса.

Уж лучше пусть тебя забудут, чем презирают, подумалось ей.

И куда лучше, что ее промахи не замечаются, чем если б они плохо отразились на дорогих ее сердцу людях. Все, что от нее требуется, – это воздерживаться от такого поведения, которое сочтут чудовищно неподобающим и на которое просто не смогут посмотреть сквозь пальцы – с чем она почти наверняка справится, – и у Лилли будет успешный сезон.

Уиннифред почувствовала, что улыбается, и улыбка ее стала еще шире, когда она заметила, что Гидеон покидает карточный стол.

«А когда его нет рядом, ты скучаешь по нему?»

Очевидно, скучает, даже когда он всего лишь в соседней комнате.

Ей хотелось покинуть свой уголок в бальном зале, чтобы пойти и рассказать ему о новых приятных мыслях по поводу своего пребывания в Лондоне, о том, как она заставила Лилли танцевать, и про все-все, что произошло с тех пор, как они в последний раз говорили.

Она решила, что еще ей хочется взять его лицо в ладони и притянуть темную голову для долгого чудесного поцелуя, потому что, ей-богу, если уж предаваться нелепым фантазиям, так пусть они будут приятными.

Позабавленная мысленной картинкой – зацелованный Гидеон, вынужденный выслушивать все мысли, пришедшие ей в голову за последние полчаса, – она терпеливо дождалась, когда он отыскал ее в толпе и подошел.

– Мисс Блайт, – низко поклонившись, сказал он, – могу я заинтересовать вас прогулкой по залу?

Она поднялась и приняла его руку.

– Пройтись было бы замечательно, милорд, благодарю вас.

Улыбаясь, Гидеон не спеша повел ее.

– Вы выглядите довольной.

– Ох, но я и вправду довольна. – Она в волнении сжала его руку. – Вы видели Лилли? Минуту назад она танцевала. К тому же я пробыла здесь уже почти час и еще никого не ошпарила, никого не оскорбила и ничего не пролила. Не могу вспомнить имя дамы в бронзовом платье рядом с пальмой в кадке, но она об этом не знает.

– Миссис Карлайл.

– А-а…

– Стало быть, вы не будете есть мое сердце сырым?

– Не сегодня! – весело отозвалась она.

И почти тут же задалась вопросом, не слишком ли поспешила. Среди группы дам, которые втянули Лилли в разговор после того, как она покинула танцевальный круг, раздалось хихиканье. Хихиканье – это всегда нехороший знак. Уиннифред потащила Гидеона поближе, но он придержал ее, не дав ринуться прямо на обидчиц.

– Имейте же веру в свою подругу, – посоветовал он и оттащил ее как раз на столько, чтобы слышать, не будучи замеченными.

– Весьма интересный выбор платья, мисс Айлстоун, – прочирикала одна из леди и улыбнулась своим подругам быстрой кошачьей улыбкой. – Этот стиль, должно быть, последний крик моды в сельской Шотландии, поскольку, клянусь, я никогда не видела ничего подобного.

Вскипев, Уиннифред шагнула вперед со смутным неблагоразумным намерением разбить ближайший цветочный горшок о голову нахалки.

Гидеон схватил ее за руку и встал так, чтобы никому не было видно, что он ее держит.

– Вера, Уиннифред.

Ясно сознавая, что происходит неподалеку, Лилли чуть заметно вздернула подбородок, премило улыбнулась и сочувственно потрепала леди по руке.

– Ну разумеется, не видели, мисс Дрейберн. Это творение мадам Файетт. А она несколько избирательна в выборе клиентов.

Хихиканье прекратилось. Мисс Дрейберн открыла рот, но не произнесла ничего, кроме шипения.

– Но не волнуйтесь, – продолжала Лилли, опустив руку. – Ведь мадам Файетт не услышит от ваших подруг об этом промахе. А теперь, с вашего позволения, я ангажирована на следующий танец.

Уиннифред наблюдала, как Лилли повернулась и упорхнула с самодовольной улыбкой на лице. Нет, не просто с самодовольной, а с ужасно довольной.

Гидеон отпустил ее руку.

– Ну, вы видели?

– Лилли наслаждалась этим, – прошептала Уиннифред.

– Вас это беспокоит?

– Нет, конечно же. Просто я… я боялась, что кто-то может обидеть ее. Никогда не думала, что ей это понравится.

– Ей понравилось одерживать верх, – поправил Гидеон. Глаза его отыскали Лилли. – Она в своей стихии. Ее место здесь.

Уиннифред хотелось сказать ему, что он ошибается. Место Лилли в Шотландии, с ней. Слова уже готовы были сорваться с языка, но она придержала их, прекрасно понимая, что это неправда. Мердок-Хаус последние двенадцать лет, может, и был домом Лилли, но она никогда по-настоящему ему не принадлежала. С каждым днем этой последней недели становилось все яснее, что мир Лилли – это Лондон.

– Я думаю… – Уиннифред сглотнула ком в горле и заставила себя высказать вслух страх, который до сих пор отказывалась признавать. – Думаю, она намерена остаться.

Гидеон взглянул на нее и нахмурился.

– Вы пробыли здесь всего лишь неделю. И это только первый бал. Вы не можете знать, где Лилли захочет оказаться через несколько месяцев.

– Вы только что сказали, что ее место здесь.

– В свете – да. Но высший свет собирается в Лондоне только дважды в год. Остальное время проходит в путешествиях или в загородных имениях.

– Это верно. – И с помощью воображения можно представить Мердок-Хаус как маленькое загородное имение. Очень, очень маленькое. – Полагаю, если Лилли захочет время от времени ездить в Лондон, это будет не так уж ужасно.

Не чудесно, совсем не то, чего она хотела, но не ужасно.

– Ну вот… вам полегчало?

– Да. И нет. – Ее губы дернулись. – Мне все еще хочется треснуть мисс Дрейберн цветочным горшком.

– Так вот что было у вас на уме?

– Более или менее.

– Уж лучше пусть будет менее, – предложил он.

– Ох, ну хорошо. – Она просверлила затылок мисс Дрейберн свирепым взглядом и прошептала особенно вульгарное оскорбление.

Плечи Гидеона затряслись от беззвучного смеха.

– Ну, теперь вам полегчало?

– О да, весьма.

Она вздохнула и посмотрела на Лилли, снова скользящую в танцевальном кругу, на этот раз в элегантном кружении медленного вальса. Уиннифред пришло в голову, что любоваться грациозным танцором в красивом, ярко освещенном бальном зале почти так же приятно, как и быть неуклюжим танцором в уединении собственного дома.

– Ну не чудесно ли? – сказала она через некоторое время. – Настоящее совершенство.

– Жаль, что я не могу потанцевать с вами.

Уиннифред вскинула глаза и обнаружила, что Гидеон хмуро смотрит на свою трость. Сожаление и раздражение, что он не может делать то, что хочется, она понимала, но извинение озадачило ее.

– Я тоже, если вас это волнует.

– Разумеется, волнует. – Он насупился и стал еще мрачнее. – Вы не должны стоять здесь. У вас должен быть выбор партнеров.

– Не нужен мне выбор.

– Вы должны танцевать. – Он обратил хмурый взгляд в сторону нескольких молодых джентльменов на другой стороне зала. – Ждите здесь. Я позабочусь…

– Что? Нет. – Она хотела схватить его за руку, но вовремя опомнилась, осознав, что такое поведение недопустимо. – Умоляю, не требуйте, чтоб я танцевала с кем-то из тех джентльменов. Это будет ужасно…

– Я не собирался требовать… не совсем.

Она оставила явную ложь без внимания.

– Более того, я не хочу танцевать.

– Разумеется, хотите. – Он подчеркнул это предположение кивком и твердым постукиванием трости об пол.

– Откуда, скажите на милость, у вас сложилось такое впечатление?

– Из Шотландии, – ответил он, словно это было очевидно. – Вы танцевали с огромным удовольствием.

– Да, но делала это ужасно.

– Но у вас были уроки, время… – Он осекся, и брови его поднялись в насмешливом удивлении. – Вы не стали лучше?

– Нет. – Но ей понравилось, что он полагал, будто она могла научиться. После первого же танца учитель объявил ее безнадежной. Но Гидеон, она вспомнила, не присутствовал на тех уроках.

– Даже самую малость? – не унимался Гидеон.

Она покачала головой и заговорщицки наклонилась к нему.

– Ваша тетя велела мне притворяться, что у меня болит голова всякий раз, как меня будут приглашать.

Он посмотрел на нее с явным недоверием.

– Весь сезон?

– Либо я особенно склонна к головным болям, либо исключительно медленно поправляюсь.

Их смех был прерван прибытием леди Гвен и джентльмена, которого Лилли описала бы как светского красавчика: светлые глаза и волосы, высокий рост, стройный стан, широкий лоб, тонкий нос и сильный подбородок. Уиннифред подумала, что он не так красив, как Гидеон, но все равно не могла не почувствовать к нему симпатии, потому что когда он улыбался, в уголках глаз у него собирались милые морщинки.

– Лорд Грэтли, – сказала леди Гвен, – позвольте представить вам мисс Уиннифред Блайт.

Лорд Грэтли поклонился, а Уиннифред присела в книксене.

– Мисс Блайт, не желаете ли пройтись по залу?

Она предпочла бы остаться с Гидеоном, чем делать еще один круг по залу, но на такое прямое приглашение не могла ответить отказом.

– С удовольствием, милорд.

Гидеон едва ли заметил, что его тетя отошла, как только лорд Грэтли увел Уиннифред прочь, и, уж конечно, не видел понимающей улыбки, которая промелькнула на тетином лице, прежде чем леди Гвен повернулась и ушла. Он был слишком поглощен попытками не обращать внимания на семена ревности, пускающие корни у него в сердце. А когда игнорировать не получилось, сделал попытку образумить себя.

Это всего лишь круг по залу, сказал он себе. Короткая прогулка с джентльменом, который ему вполне симпатичен. Лорд Грэтли – добродушный, умный малый с хорошим чувством юмора и способностью видеть то, что скрывается за претенциозностью света.

Да вот в этом-то и загвоздка, мрачно подумал Гидеон.

Он не хочет, чтобы какой-то другой джентльмен увидел – по-настоящему увидел – Уиннифред.

Одета ли она в замысловатый бальный наряд или в простое платье, он – единственный мужчина, который действительно видит ее. Он знает, что под тонким шелком стальной стержень женщины, которая лицом к лицу встретилась с вором у себя в конюшне и сбила его с ног. Он знает, что за мягкой улыбкой скрывается несгибаемая воля, которая помогала двум девушкам выживать на пять фунтов в год. Хорошо отрепетированные манеры прячут дерзкий язычок, а отговорка головной болью скроет тот факт, что ей недостает грациозности. Только ему известна ее простая, первозданная красота. Это сокровище, которое ему хочется припрятать. Тайна, которую ему хочется хранить.

Он неблагоразумен и понимает это. Но, даже ругая себя за то, что он как собака на сене, Гидеон сердито нахмурился, когда Уиннифред рассмеялась над чем-то сказанным Грэтли. И не знал, лучше это или хуже, когда Грэтли, в свою очередь, рассмеялся чему-то сказанному Уиннифред. Гидеон только знал, что ему это не нравится. Это не те приятные и желанные муки, которые он пообещал себе в покоях Уиннифред.

Гидеон чувствовал, как прорастают семена ревности, пока наблюдал за их медленной прогулкой по залу. К тому времени как лорд Грэтли подвел к нему Уиннифред, семена уже пустили предательские ростки ему в мозг. И когда лорд Грэтли поклонился и удалился, Гидеоном овладел безумный порыв огреть его своей тростью.

Должно быть, он чем-то выдал свое раздражение, ибо Уиннифред бросила на него один взгляд и спросила:

– Что-то случилось?

– Нет, ничего. – Ему удалось придержать язык еще на целых две секунды. – Вам следует поостеречься, Уиннифред. Люди будут говорить, что вы слишком много флиртуете с одним джентльменом.

– Если верить Лилли, есть такие, кто будет говорить в любом… – Она заморгала и взглянула на Гидеона со смесью удовольствия и замешательства. – А я что, флиртовала? С лордом Грэтли, вы имеете в виду? Я понятия не имела.

– Вы улыбались и смеялись.

– И это означает флирт? – вопросила она недоверчивым шепотом. – Вы шутите. А как еще леди должна реагировать на обаятельного джентльмена с прекрасным чувством юмора?

– Вежливой улыбки – одними губами – было бы достаточно.

Она изумленно воззрилась на него.

– Я должна изображать отсутствие интереса, даже если интерес есть?

Он переступил с ноги на ногу, не сознавая этого.

– Нет. Да. А у вас возник интерес?

Она слегка вздрогнула от вопроса, да и можно ли ее за это винить, подумал он. Не его дело спрашивать. Не его дело вообще любопытствовать. И уж точно он не должен говорить тоном раздраженного мальчишки, задавая вопрос, который не дает ему покоя. Он силился найти способ спасти свою гордость и, отвлекшись, пропустил быструю вспышку понимания в ее глазах.