Текст книги "Золотое рандеву"

– Я не боюсь мистера Каррераса, – заявила она дерзко. Но при этом еще больше побледнела.

– А пора бы уже испугаться, – резко оборвал я. – Итак, Каррерас?

– Вам приходилось плавать в Северной Атлантике, мистер Картер? Я имею в виду между Европой и Америкой?

– Не раз.

– Отлично, – он ткнул пальцем в карту. – Корабль вышел из Клайда и идет в Норфолк, штат Вирджиния. Я бы попросил вас проложить его курс. Все нужные справочники будут в вашем распоряжении.

– Никаких справочников не нужно, – я взял у него карандаш. – Надо обогнуть Ирландию с севера, вот так, и дальше на запад по дуге большого круга, вот к этой точке к юго-востоку от Ньюфаундленда. Эта кривая выглядит странно, но только из-за проекции карты. Это кратчайший путь.

– Я вам верю. А дальше?

– Вскоре после этого курс отклоняется от обычной морской дороги на Нью-Йорк, и мы приходим в Норфолк с норд-оста, – я завертел головой, пытаясь заглянуть за дверь лазарета. – Что за шум? Откуда это? Похоже на отбойный молоток.

– Позже, позже, – раздраженно отмахнулся он, затем развернул другую карту, и раздражение исчезло с его лица. – Великолепно, Картер, великолепно. Ваш маршрут почти точно совпадает с имеющимися у меня данными.

– Какого же черта вы приставали ко мне?

– Я все привык перепроверять, мистер Картер. Этот корабль должен прибыть в Норфолк в двадцать два часа в субботу, то есть через два дня. Ни раньше, ни позже – точно в двадцать два часа. Если мне вздумается перехватить этот корабль на рассвете того дня, где будет точка перехвата? Свои вопросы я не спешил более задавать.

– На этой широте в это время года рассвет в пять часов. Плюс-минус несколько минут. Какая скорость у этого корабля?

– Конечно же. Глупо с моей стороны. Десять узлов. – Десять узлов, семнадцать часов, сто семьдесят миль. Точка перехвата будет вот здесь.

– Точно, – он опять сверился с собственной картой. – Точно. Очень вам благодарен, – он взглянул на клочок бумаги в руке. – Наше теперешнее положение 2б°52' северной широты, 76°33' западной долготы, во всяком случае около этого. Сколько времени нам нужно, чтобы добраться до точки перехвата?

– Что за стук на палубе? Какой теперь чертовщиной вы заняты, Каррерас?

– Отвечайте на вопрос, – резко оборвал он меня, держа карту. Я осведомился:

– Какая у нас сейчас скорость?

– Четырнадцать узлов. – Сорок три часа, – сообщил я, подумав минуту. – Может, чуть меньше.

– Сорок три часа, – задумчиво повторил он. – Сейчас четверг, десять утра, а наше рандеву в пять утра в субботу. Бог мой, так это как раз сорок три часа! – впервые тень озабоченности легла на его лицо. – Какая у «Кампари» максимальная скорость?

– Восемнадцать узлов, – я мельком взглянул на Сьюзен. Она стремительно теряла свои иллюзии в отношении старшего помощника Картера.

– Ага! Восемнадцать! – лицо его прояснилось. – А при восемнадцати узлах?

– А при восемнадцати вы имеете шанс оторвать стабилизаторы и угробить «Кампари», – уведомил его я. Ему это не понравилось.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что на вас надвигаются неприятности, Каррерас. Большие неприятности, – я выглянул в иллюминатор. – Не вижу моря, но чувствую. Необычно высокие и редкие волны. Спросите любого рыбака на Багамах, что это значит в такое время года, и он вам скажет. Это может значить только одно, Каррерас, – тропический шторм, скорее всего ураган. Волнение идет с востока – там центр шторма. Пока он может быть в двухстах милях, но он там. А волнение усиливается. Вы заметили? Оно усиливается потому, что обычный путь урагана в здешних местах – на норд-вест, а скорость десять-пятнадцать миль в час. А мы двигаемся на норд-ост. Другими словами, ураган и «Кампари» – на встречных курсах. Пора уже слушать прогнозы погоды, Каррерас.

– Сколько времени нам нужно при восемнадцати узлах?

– Тридцать три часа. При хорошей погоде.

– А курс?

Я проложил курс и взглянул на своего собеседника.

– У вас на карте, несомненно, такой же.

– Действительно. На каких волнах передают прогноз погоды?

– На всех, – сухо сообщил я. – Если из Атлантики на запад движется ураган, любая коммерческая станция на восточном побережье ничего иного не передает.

Он двинулся через комнату к телефону Марстона, вызвал мостик и приказал увеличить ход до полного и следить за сообщениями о погоде. Когда он закончил, я заметил:

– Восемнадцать узлов? Что ж, я предупреждал вас.

– У меня должен быть резерв времени, – он посмотрел на Буллена, который продолжал бормотать что-то в бреду. – Что сделал бы ваш капитан в такой ситуации?

– Повернул бы и удирал в любом направлении, кроме севера. Нам ведь приходится думать о пассажирах. Они не очень-то любят морскую болезнь.

– Боюсь, что сейчас им придется потерпеть. Ради важного дела.

– Да, – задумчиво сказал я. Теперь понятно, что это за стук на палубе. – Дело важное. Для такого патриота, как вы, Каррерас, какое дело может быть важнее? У хунты пустая казна. Ни гроша за душой, а режим шатается. Только одно его может спасти – вливание. Вливание золота. Этот корабль, что мы должны перехватить, Каррерас, – на сколько миллионов он везет золота?

Марстон и Сьюзен смотрели на меня во все глаза, затем переглянулись, и их диагноз был очевиден: от шока я тронулся умом. Каррерас же явно придерживался другого мнения: он весь застыл, слушая меня.

– У вас есть доступ к источникам информации, о которых мне неизвестно, – тихо, почти шепотом сказал он. – Что за источники. Картер? Быстро! – Нет никаких источников, Каррерас, – я улыбнулся. – Откуда им взяться?

– Со мной в кошки-мышки не играют, – он все еще был очень спокоен. Источники, Картер!

– Вот здесь, – я постучал себя по лбу. – И только здесь. Источник тут.

Он несколько секунд настороженно осматривал меня, затем кивнул.

– Я понял это, как только вас увидел. В вас что-то есть, какое-то качество. Чемпион по боксу выглядит чемпионом по боксу даже когда отдыхает. Опасный человек не может не выглядеть опасным даже в самых безобидных обстоятельствах. У вас есть это качество. Я хорошо себя натренировал распознавать такие вещи.

– Слышали? – обратился я к Сьюзен. – А вы-то, наверно, и не подозревали? Думали, что я, как все, не так ли?

– Вы даже более проницательны, чем я думал, мистер Картер, – пробормотал Каррерас.

– Если называть проницательностью получение очевидной четверки при сложении двух с двумя, то я, несомненно, проницателен. Господи, да если бы я действительно что-то соображал, то не валялся бы здесь сейчас с раздробленной костью, – случайное упоминание о своей беспомощности не должно было мне повредить. – Хунте нужны деньги – давно уже обо всем можно было догадаться.

– В самом деле?

– В самом деле. Рассказать вам, почему был убит Броунелл, наш радист?

– Сделайте милость.

– Да потому, что вы перехватили сообщение от Гаррисонов и Кертисов двух семей, отозванных радиограммами из Кингстона. В этом сообщении говорилось о том, что те радиограммы были фальшивые, а если бы мы это узнали, то обратили бы пристальное внимание на господ Каррерасов и Сердана, которые заняли их каюты. Вся тонкость в том, что эти радиограммы, Каррерас, были переданы через вашу столицу, а это доказывает вмешательство вашей почты, а следовательно, и правительства, поскольку почта подчиняется правительству. Во-вторых, в вашей стране существует список заказов на места на «Кампари» – а вы были где-то внизу этого списка и таинственным образом перепрыгнули на самый верх. Вы заявили, что будто бы только вы можете воспользоваться столь неожиданно освободившимися местами. Чепуха! Кто-то из власть предержащих скомандовал: «Каррерас и Сердан переходят наверх». И никто не жаловался. Почему, спрашивается? В-третьих, хотя и существует этот список, в нем никого вашей национальности, Каррерас. Ведь хунта запрещает вашим гражданам ездить на иностранных судах, да и валюту иностранную они обязаны обменивать на местные деньги. А вам разрешили поездку, и платили вы американскими долларами. Улавливаете мою мысль? Он кивнул.

– Нам пришлось пойти на риск и заплатить долларами.

– В-четвертых, таможня пропустила на борт эти контейнеры с вашими людьми и с пушками. Это доказывает...

– Пушками? – прервал меня Марстон. Он выглядел совершенно ошеломленным. – Пушками?

– Этот шум, что доносится до вас снаружи, – спокойно ответил Каррерас, – мистер Картер вам потом объяснит его причину. Жаль, – продолжал он с сожалением, – что мы не по одну сторону баррикад. Из вас вышел бы превосходный лейтенант, мистер Картер. Вы могли бы сами назначить себе жалованье.

– Об этом же именно вчера говорил мне мистер Бересфорд, – признался я. – Все в эти дни предлагают мне работу. Надо признать, что время для этого можно было выбрать и поудачнее.

– Вы хотите сказать, – осведомилась Сьюзен, – что папа предложил...

– Не пугайтесь, – успокоил ее я. – Он уже передумал. Итак, Каррерас, что мы имеем в итоге? Со всех сторон – вмешательство правительства. А что нужно правительству? Деньги. Отчаянно нужны. 350 миллионов долларов уплачены Штатам за оружие. Одна компенсация иностранным компаниям сколько потянула. Вся беда в том, что хунта разбазарила доходы страны за год вперед. Бананы ваши дешевеют. Как в этом случае честный человек добывает деньги? Очень просто. Он их крадет.

– Давайте обойдемся без личных оскорблений.

– Как вам будет угодно. Возможно, слова грабеж и пиратство для вас звучат более удобоваримо, нежели воровство. Однако, что он крадет? Облигации, акции, ценные бумаги, чеки, валюту? Ни за что на свете. Ему нужно только то, что не оставляет следов, а единственное, что можно достать в достаточном количестве, – это золото. У ваших лидеров, мистер Каррерас, – закончил я задумчиво, – должно быть, неплохая шпионская сеть, что в Англии, что в Америке.

– Если ты готов выложить на это дело достаточную сумму, безразлично заметил он, – большая шпионская сеть не нужна. У меня в каюте есть даже полный план загрузки судна с золотом. У каждого человека есть своя цена, мистер Картер.

– Интересно, почем бы я пошел?.. Итак, мы подошли к концу. Американское правительство не делало в последнее время секрета из своих успехов в возвращении части золотого запаса, уплывшего ранее в Европу. Валютная лихорадка помогла. Это золото надо перевезти, и часть его, готов съесть свою шляпу, едет на корабле, который мы перехватываем. Интересен уже сам по себе тот факт, что он должен прийти в Норфолк только в сумерках, еще более интересно то, что Норфолк в нашем случае почти наверняка означает военно-морскую базу Хэмптон-Родс, где корабль можно разгрузить по всем требованиям безопасности. А Норфолк, по-моему, это пункт, от которого ближе всего до Форт-Нокса, где должно храниться золото. Сколько золота, Каррерас?

– На сто пятьдесят миллионов долларов, – не моргнув глазом ответил он. – Вы почти ничего не упустили. Во всяком случае, ничего существенного.

Сто пятьдесят миллионов долларов. Я попытался представить себе эту сумму, но без особого успеха, и спросил:

– Почему вы выбрали именно «Кампари»?

– Я думал, вы и об этом догадаетесь. Откровенно говоря, у нас было на примете еще три корабля, все с нью-йоркской линии. Мы некоторое время следили за маршрутами всех четырех. Ваш оказался наиболее подходящим.

– Как доходчиво вы все объяснили. Так, значит, приди мы в Карраччо на пару дней позже и...

– Рядом с вами, как только вы покинули Саванну, шел военный корабль, фрегат. Он мог в любое время остановить вас под каким-нибудь благовидным предлогом. Я был у него на борту. Такой необходимости не возникло. – Так вот какой пароход засек наш радар на выходе из Саванны – не американский боевой корабль, как мы думали, а корабль хунты. – Ведь наш способ был все же намного легче и безопасней.

– А фрегат вы, естественно, – вставил я, – для этого дела использовать не могли. И радиус действия маловат, и волнения не выдерживает, и грузовая стрела отсутствует – нечем груз поднимать. Да и подозрительно, слишком подозрительно. А «Кампари»? Кто хватится «Кампари», если он на несколько дней где-нибудь задержится? Разве что наша главная контора.

– О вашей конторе позаботились, – успокоил меня Каррерас. – Неужели вы думаете, что мы допустим столь очевидный просчет? На борту есть наш собственный передатчик, и он давно уже в работе. Уверяю вас, наши радиограммы регулярно идут в эфир.

– Так вы и это устроили. А «Кампари» с его скоростью может догнать большинство торговых судов, это большой океанский корабль, практически для любой погоды, у него первоклассный радар и мощные грузовые стрелы, я сделал паузу и взглянул на него. – У нас даже палуба на носу и на корме усилена под установку платформ для пушек. На английских кораблях так делается с войны. Но учтите, что снизу все равно надо укреплять балками – а это работа на два дня. Иначе даже трехдюймовка за пару выстрелов все разворотит.

– Пара выстрелов – это все, что нам надо. Я задумался над этой репликой. Пара выстрелов. Что-то не сходятся тут концы с концами. Что задумал Каррерас?

– О чем, ради всего святого, вы говорите? – устало спросила Сьюзен. Усиленные стальные палубы, балки, что все это такое?

– Пойдемте со мной, мисс Бересфорд, и я с удовольствием продемонстрирую вам, что я имею в виду, – предложил Каррерас. – Помимо всего прочего, я убежден, что ваши почтенные родители очень беспокоятся о вас. Я зайду к вам попозже, мистер Картер. Пойдемте, мисс Бересфорд.

Она с сомнением, колеблясь, посмотрела на него. Я вмешался:

– Конечно, идите, Сьюзен. А вдруг повезет? Один приличный толчок, когда он около поручня поскользнется. Главное, поймать момент.

– Ваше англосаксонское чувство юмора быстро надоедает, – ехидно заметил Каррерас. – Посмотрим, сумеете ли вы его сохранить в ближайшие дни. С этими зловеще прозвучавшими словами он вышел. Марстон поднял на меня глаза. Усиленная работа мысли, отражавшаяся в его взгляде, кажется, начала рассеивать его недоумение. – Неужели Каррерас имел в виду именно то, что я понял?

– Именно это. Грохот, что вы слышите – пневматические дрели. В усиленных секциях палубы размечены отверстия под пушки. Каррерас сверлит дырки.

– Так он собирается установить орудия?

– Они у него были в двух контейнерах. Почти наверняка в разобранном виде, приготовленные для быстрой сборки. Они не обязательно большие, даже скорее всего. Солидное орудие можно установить только в доке. Во всяком случае, они достаточно большие, чтобы остановить этот корабль.

– Я этому не верю, – запротестовал Марстон. – Ограбление в открытом море? Пиратство в наш век? Смешно! Это невозможно!

– Скажите это Каррерасу. У него нет ни малейшего сомнения в том, что все это очень, очень возможно. У меня тоже. Можете вы мне сказать, что в состоянии его остановить?

– Но нам надо его остановить, Джон. Мы должны его остановить!

– Зачем?

– Господи! Зачем! Так что, пусть он скрывается с черт его знает сколькими миллионами фунтов?

– Вас только это беспокоит?

– Конечно, – огрызнулся Марстон. – Да и любой на моем месте забеспокоился бы.

– Вы несомненно правы, доктор, – неожиданно согласился я. – Я что-то сегодня не в духе. – В мыслях мои слова звучали совсем по-другому: «Да подумай ты хоть чуть-чуть, старый лентяй, и забеспокоишься в десять раз сильнее, чем сейчас. Причем уже не о деньгах. И все равно только вполовину того, как озабочен я». А я был смертельно озабочен и испуган, очень испуган. Каррерас умен, спору нет, но, может быть, все-таки на самую малость меньше, чем сам об этом думает. Он сделал ошибку, когда оказался слишком втянутым в разговор, а когда человек оказывается излишне втянутым в разговор и ему надо что-то скрыть, он совершает новую ошибку – говорит либо слишком много, либо слишком мало. Каррерас совершил обе эти ошибки. Ему, конечно, нечего было волноваться, не проговорился ли он. Он не мог проиграть. Сейчас, во всяком случае.

Появился завтрак. Я не слишком был настроен есть, но тем не менее поел. Было потеряно слишком много крови, а все силы, что сумел бы восстановить, я собирался использовать ближайшей ночью. Еще менее я был настроен спать, но по той же причине попросил у Марстона снотворное и получил его. Ночью у меня намечались другие дела. Последнее, что почувствовал, прежде, чем провалился в сон, было непривычное ощущение сухости во рту, той сухости, которая всегда сопутствует непреодолимому страху. Но я убедил себя, что это не страх, совсем даже не страх. Просто эффект от снотворного. В этом мне удалось себя убедить.

Глава 8

Четверг. 16.00-22.00.

Когда я проснулся, день клонился к вечеру. Было около четырех. До заката оставалось еще добрых четыре часа, но в лазарете уже горел свет, а небо было совсем темное, как ночью. Мрачные, набухшие, низкие тучи поливали море косыми струями ливня, и даже сквозь закрытые двери и иллюминаторы доносился высокий, тонкий звук, не то вой, не то свист ураганного ветра, рвущего такелаж.

«Кампари» содрогался, как наковальня под ударами молота. Он по-прежнему шел быстро, недопустимо быстро для такой погоды, продираясь сквозь волны, накатывавшиеся на корабль справа по носу. В том, что это никакие не горы, а вполне обычные для тропического шторма волны, я был совершенно уверен. «Кампари» приходилось так туго просто потому, что он слишком быстро пробивал себе дорогу через бушующее море. Удары волн скручивали корабль – а это самая страшная угроза прочности его корпуса. С регулярностью метронома «Кампари» врезался правым бортом в поднимающуюся волну, задирал нос и кренился на левый борт, забираясь на нее, на мгновение замирал в нерешительности и, резко качнувшись вправо, устремлялся вниз по склону пробежавшей волны, чтобы снова уткнуться правой скулой во вздымающуюся гору следующей. Толчок этот сопровождался такой встряской, что еще несколько секунд весь корабль, до последней заклепки, до последнего листа обшивки, дрожал противной, изматывающей нервы дрожью. Вне всякого сомнения кораблестроители с Верхнего Клайда, построившие «Кампари», сработали на славу, но они не могли рассчитывать на то, что их детище попадет в руки маньяка. И у стали наступает усталость.

– Доктор Марстон, – попросил я. – Попытайтесь вызвать Каррераса по телефону.

– Ага, проснулся, – он покачал головой. – С час назад я лично с ним беседовал. Он на мостике и говорит, что останется там всю ночь, если будет нужно. И он больше не собирается снижать скорость. Говорит, что и так уже спустился до пятнадцати узлов. – Парень тронулся. Слава богу, у нас стабилизаторы. Не будь их, мы уже давно бы перекувырнулись.

– А могут они бесконечно выдерживать такие вещи?

– Весьма маловероятно. Как там капитан и боцман?

– Капитан пока спит. Все еще бредит, но дышит легче. А своего приятеля Макдональда можешь спросить сам.

Я перекатился на другой бок. Боцман на самом деле не спал и глядел на меня, ухмыляясь.

– Поскольку вы изволили пробудиться, не позволите ли мне удалиться и прикорнуть часок в амбулатории? – спросил Марстон. – Мне бы этого хватило.

По его виду я бы этого не сказал: доктор выглядел бледным и измученным.

– Мы позовем вас, если что-нибудь будет не так, – я проследил, как он вышел, и обратился к Макдональду: – Хорошо выспался?

– А что толку, мистер Картер? – он улыбнулся. – Хотел вставать, а доктор что-то заупрямился.

– Удивлен? А ты знаешь, что у тебя разбита коленная чашечка, и ты пойдешь по-настоящему не раньше, чем через несколько недель? – По-настоящему он никогда не пойдет.

– Да, неудобно получается. Доктор Марстон тут мне излагал насчет этого Каррераса и его планов. Парень, видно, рехнулся.

– Похоже на то. Но рехнулся он или нет, что его может остановить?

– Возможно, погода. На улице свежо.

– Погода его не остановит. При его идиотской целеустремленности. Но я попытаюсь это сделать сам.

– Ты? – во время разговора Макдональд повысил голос, но сейчас вдруг перешел на шепот. – Ты? С раздробленной костью? Да как ты сможешь...

– Она не раздроблена, – я рассказал ему о своем обмане. – Мне кажется, я смогу заставить работать ногу, если не придется слишком много лазать.

– Понятно. А что за план, сэр?

Я изложил свой план. Он решил, что я чокнулся, как и Каррерас, и принялся было меня отговаривать, но вынужден был согласиться, что это единственный выход, и даже внес свои уточнения. Мы как раз вполголоса обсуждали их, когда распахнулась дверь, охранник ввел в лазарет Сьюзен Бересфорд и вышел, захлопнув дверь за собою.

– Где вы были весь день? – спросил я тоном прокурора.

– Я видела пушки, – она была бледна и, кажется, совсем позабыла свой гнев на меня за сотрудничество с Каррерасом. – Большую он поставил на корме, а поменьше – на носу. Они сейчас накрыты брезентом. А весь день я провела с мамой, папой и всеми остальными.

– Как там наши пассажиры? – полюбопытствовал я. – Бесятся, что их умыкнули, или наоборот в восторге от этого приключения? Подумать только: такой аттракцион на борту «Кампари» – и бесплатно, будет о чем вспоминать до конца дней своих. Я уверен, что большинство из них испытывает большое облегчение в связи с тем, что Каррерас не требует выкупа.

– Большинство из них вовсе не испытывает никакого облегчения, – возразила Сьюзен. – Они так страдают от морской болезни, что им уже все равно, жить или умирать. Да я и сама ощущаю нечто подобное.

– Привыкните, – бодро успокоил ее я. – Скоро все привыкнете. Я хочу, чтобы вы кое-что для меня сделали.

– Что, Джон? – непривычная покорность в голосе, вызванная, естественно, усталостью, обращение по имени – все это не могло не заинтересовать боцмана, но когда я бросил на него взгляд, он невозмутимо рассматривал перед собой переборку, на которой абсолютно нечего было рассматривать.

– Получите разрешение сходить к себе в каюту. Скажите, что идете за одеялами, очень замерзли вчера ночью. Суньте между одеял вечерний костюм вашего отца. Только не летний, а темный. Ради всего святого, удостоверьтесь, что за вами не следят. У вас есть темные платья?

– Темные платья? – она вздрогнула. – Почему...

– Бога ради, – раздраженно прошептал я. Снаружи доносились голоса. Отвечайте же!

– Черное платье для коктейля.

– Принесите и его. Она серьезно посмотрела на меня.

– Не могли бы вы все же объяснить мне...

Распахнулась дверь, и вошел Тони Каррерас, ловко сохраняя равновесие на качающейся палубе. Под мышкой он прятал от дождя сложенную карту.

– Добрый вечер, – голос его звучал достаточно бодро, но выглядел он весьма бледно. – Картер, вам задание от отца. Вот координаты «Тикондероги» сегодня в 8.00 и 16.00. Нанесите их на карту и посмотрите, держится ли она предписанного ей курса.

– "Тикондерога" – это, следовательно, название корабля, который мы должны перехватить?

– Еще какие вопросы?

– Но... но координаты, – озадаченно промолвил я, – какого черта они вам известны? Уж не скажете же вы, что сама «Тикондерога» передает вам свои координаты? Неужели радисты на этом корабле...

– Мой отец думает обо всем, – спокойно прервал меня Тони Каррерас. -Практически обо всем. Я уже говорил вам, что он выдающийся человек. Мы ведь собираемся попросить «Тикондерогу» остановиться и разгрузиться. Вы как думаете, нам будет очень приятно, если они станут отбивать 8051 в эфир, когда мы дадим предупредительный выстрел перед их носом? С радистами «Тикондероги» произошел небольшой несчастный случай перед отходом судна из Англии, и их пришлось заменить на, скажем, более подходящих людей.

– Небольшой несчастный случай? – задумчиво повторила Сьюзен. Несмотря на то, что она была бледна, как мел, от морской болезни и от волнения, я видел ясно, что она не боится Каррераса. – Что за несчастный случай?

– С любым из нас может такой случиться, мисс Бересфорд, – Тони Каррерас все еще улыбался, но почему-то вдруг потерял свое мальчишеское очарование. Лицо его ничего не выражало, единственное, на что я обратил внимание, были его странно помутневшие глаза. Более чем когда-либо я был уверен, что у молодого Каррераса не все в порядке с глазами, и более чем когда-либо был уверен, что дефект его зрения заключался не в самих глазах, которые лишь выражали некое отклонение от нормы, лежавшее значительно глубже. – Ничего серьезного, уверяю вас. Каждого из них убили не больше одного раза. Один из замены не только радист, но и опытный штурман. Мы не видели причины, почему нам не следует воспользоваться этим фактом, чтобы иметь свежую информацию о положении «Тикондероги». И мы ее имеем – каждый час.

– Ваш отец ничего не оставляет на волю случая, – признал я. – За тем исключением, что он зависит от меня – единственного опытного штурмана на корабле.

– Он не знал, да и как он мог знать, что все остальные офицеры «Кампари» окажутся столь... э-э... безрассудными. Мы, и мой отец и я, питаем отвращение к убийству любого рода. – Опять несомненное впечатление искренности, но я уже начинал понимать, что он действительно искренен, просто критерии того, что считать убийством, а что нет, у нас совершенно несопоставимы. – Мой отец также хороший штурман, но он, к сожалению, слишком сейчас занят. Он у нас единственный моряк-профессионал.

– А остальные разве нет?

– Нет, к сожалению. Но они отлично справляются со своей задачей смотреть, чтобы профессиональные моряки, ваши моряки, делали свое дело как положено.

Это было утешительное известие. Если Каррерас и дальше будет упрямо гнать «Кампари» на такой скорости, практически каждый, кто не является профессиональным моряком, испытает весьма болезненные ощущения. Это могло помочь мне в моих ночных трудах. Я поинтересовался:

– А что случится с нами, когда вы, наконец, погрузите это проклятое золото?

– Свалим вас всех на «Тикондерогу», – лениво ответил он. – Что еще?

– Да? – развеселился я. – Чтобы мы тут же смогли сообщить на все корабли о том, что «Кампари»...

– Сообщайте кому угодно, – безмятежно согласился он. – Думаете, мы сошли с ума? Мы бросим «Кампари» в то же утро: рядом у нас уже будет другой корабль. Поймите, наконец, что Мигель Каррерас ошибок не допускает.

Я промолчал и занялся картами, а Сьюзен попросила разрешения принести одеяла. Он с улыбкой предложил проводить ее, и они вышли вместе. Когда через несколько минут они вернулись, я уже нанес координаты на карту и убедился, что «Тикондерога» идет тем самым курсом. Вручил карту Каррерасу, он поблагодарил меня и ушел.

В восемь часов вечера появился обед. Это, конечно, была лишь бледная тень тех обедов, которыми славился «Кампари». Антуан никогда не блистал, когда стихия восставала против него, и все же обед был вполне приличен. Сьюзен не стала есть. Я подозревал, что ей очень плохо, но она умалчивает об этом. Миллионерская дочка или нет, она не была капризным ребенком и не жалела себя, чего я скорее всего ожидал бы от дочери Бересфордов. Сам я не был голоден, в животе у меня завязался какой-то узел, не имевший ничего общего с качкой. Но опять-таки для того, чтобы набраться сил, я плотно пообедал. Макдональд набивал рот, будто неделю не видал еды. Буллен, привязанный ремнями к кровати, метался в беспокойном сне, продолжая бормотать что-то себе под нос.

В девять часов Марстон спросил:

– Не пора ли выпить кофе, Джон?

– Самое время, – согласился я. Бросилось в глаза, что у доктора дрожат руки. После стольких лет ежевечернего принятия порядочной дозы рома нервы его не годились для таких дел.

Сьюзен принесла пять чашек кофе – по одной за раз – дикая качка «Кампари», удары, от которых все тряслось и дребезжало, исключали возможность нести в руках больше, чем одну чашку. Одну для себя, одну для Макдональда, одну для Марстона, одну для меня и одну для охранника, того же молодца, который стоял на часах и минувшей ночью. Нам четверым – сахар, охраннику – чайную ложку белого порошка из запасов Марстона. Сьюзен отнесла ему чашку.

– Как наш приятель? – осведомился я, когда она вернулась.

– Зеленый, почти как я, – она попыталась улыбнуться, но без особого успеха. – Очень обрадовался.

– Где он там?

– В проходе. Сидит на полу в углу, автомат на коленях.

– Как скоро подействует ваше снадобье, доктор?

– Если он сразу все выпьет, минут через двадцать. И не спрашивайте меня, пожалуйста, сколько времени оно будет действовать. Люди так отличаются друг от друга, что я не имею ни малейшего представления. Может быть, полчаса, а может – и все три. Никакой уверенности тут быть не может.

– Вы сделали все, что смогли. Кроме самого последнего. Снимите повязку и эти проклятые шины, сделайте милость.

Он нервно взглянул на дверь.

– Если кто-нибудь войдет...

– Ну и что тогда? – нетерпеливо прервал его я. – Даже если мы рискнем и проиграем, нам будет не хуже, чем до того. Снимайте!

Марстон принес стул, уселся поудобнее, просунул лезвие ножниц под повязку, державшую шины, и несколькими быстрыми ловкими движениями вскрыл бинты. Повязка развалилась, обнажив шины, и в этот момент открылась дверь. Тони Каррерас быстро пересек каюту и склонился, осматривая в задумчивости мою конечность. С тех пор, как я его видел, он стал еще бледнее.

– Добрый эскулап трудится и в ночную смену? Какие-то неприятности с вашими пациентами, доктор?

– Неприятности? – хрипло переспросил я. Полуприкрытые глаза, искаженный невыносимой болью взгляд, прикушенная губа, сжатые кулаки, бессильно покоящиеся на одеяле – сцена под названием «Картер в агонии». Я надеялся, что не переигрывал. – Ваш отец сошел с ума, Каррерас? – я совсем закрыл глаза и подавил, но не совсем, готовый вырваться стон, в то время как «Кампари», скатившись с особенно высокой волны в очередной раз уткнулся в набегавшую за ней. Толчок, сопровождавшийся дрожью всего стального тела корабля, был так силен, что чуть не свалил Каррераса с ног. Даже сквозь плотно закрытую дверь, покрывая завывания ветра и шум дождя, звук от удара прозвучал как орудийный выстрел, и весьма недалекий. – Он что, хочет нас всех прикончить? Почему ему, черт возьми, не замедлить ход?

– Мистер Картер очень страдает, – участливо сказал Марстон. Каковы бы ни были его способности во врачебном ремесле, суть дела он схватывал мгновенно, а не поверить обладателю столь чистых, мудрых, голубых глаз и великолепной седой шевелюры было просто невозможно. – Правильнее будет даже сказать – он в агонии. У него, как вы знаете, осложненный перелом бедра. – Чуткими пальцами он прикоснулся к окровавленным бинтам, и Каррерас, естественно, сразу понял, как плохо обстояло дело. – Каждый раз, как корабль резко наклоняется, сломанные концы кости трутся друг о друга. Можете вообразить, что это такое, хотя нет, сомневаюсь, что вы сможете. Я хочу переставить и укрепить шину, чтобы намертво зафиксировать ногу. Одному, да еще в таких условиях, это непосильная работа. Может, вы мне поможете?