Текст книги "Цирк"

Глава 22
Тигр на снегу

20 ноября 1994 года

Саратов, Заводской район, улица им. В.Д.Хомяковой

Азат вытащил из-за пазухи задубевший шланг и бросил на снег. Рядом со шлангом встала на подмерзшую землю пустая канистра, с пластиковым гулким стуком ударилась о лед. Влад все слышал, он переминался с ноги на ногу у крайнего дома по улице Хомяковой. Школа была совсем рядом, Влад оглядывался, ему казалось, что географичка выскочит из-за угла и сейчас же отлупит его своими контурными картами (географичка у всех в школе была нелюбимой училкой).

– Да чё ты ссышь! Не будет твоя училка ночью по району шляться! – закричал Азат.

Влад вздрогнул. Будто бы в ответ на оклик Азата над головой у него вспыхнуло – кто-то зажег на кухне свет, и окно дома над ними загорелось, окрасилось в цвет топленого масла.

– Я буду сливать, – продолжал орать Азат на всю улицу. – А ты на шухере стой и не рыпайся!

– Почему я? И с чего бы им бочку во дворе не спрятать? – огрызнулся Влад.

– Потому что она в частном доме, дурень.

Влад не стерпел «дурня», бросил свой пост, подлетел к Азату, перепрыгивая через сугробы и проваливаясь в легкий пушистый снег. Он толкнул друга и выхватил у него шланг. Азат недоуменно посмотрел на Влада. «Обязательно поймают, а потом выпорют», – думал Влад о своей незавидной доле. Зарабатывать деньги оказалось сложнее, чем клянчить их у отца. Но если уж так, то получит он не за то, что просто рядом гулял. «Жигули» блестели боками, залитыми дождем и снегом. На зеркалах заднего вида дрожали от ветра капли воды, а капот венчал легкий снежный налет. Влад кинул шланг в снег и согнулся над крышкой бензобака. Та была надежно закрыта – на первый взгляд.

– Я сам, – буркнул он и отпихнул локтем Азата. – Не тупи, иди на шухер!

Азат покачал головой и протянул другу лом. Влад взял в руки холодный металл и, замахнувшись, сбил замок с крышки бензобака. Зазвенело в воздухе и в ушах у Влада, зазвенело на всю улицу. Звон разбудил какие-то темные силы их района, потянул за собой другой звук и разлился по Заводскому жалобным воем: где-то вдалеке залаяла цепная собака, видимо решив, что воруют у нее. Влад еле разогнул окоченевшие пальцы, вспотевшие от страха и почти примерзшие к лому. Лом упал в снег и скрылся в сугробе, оставив на нем длинный черный шрам.

Влад открутил крышку канистры, один конец шланга бросил в канистровое тонкое горло, а другой поднес ко рту и втянул в себя воздух. Горький, резиновый, застоявшийся душок наполнил гортань и легкие, надолго поселился на языке. Влад икнул и кинул конец шланга в бензобак «жигулей». Забулькало и зафырчало у «жигулей» в животе. Шланг задышал, глотая бензин. Канистра заходила ходуном.

Свет фар танцевал на стенах домов, приближался, гнал ребят прочь. В этот раз повезло. Машина свернула в соседний двор, не доехала до них, и в воздухе замер скрип шин о промерзший асфальт. Закаркал мотор, затрещали покрышки, и все стихло. Влад с Азатом пробирались к частному сектору через палисадник, под ботинками все скользило и хлюпало: мокрая жухлая трава и грязь вперемешку со снегом. Влад переставлял ноги осторожно, боясь поскользнуться и упасть.

– Пошли! Пошли! – прокричал Влад замершему у калитки другу.

Мимо них, разбрасывая в разные стороны комья снега, пронеслась машина и обрызгала Азата. Влад обогнал друга, цапнув за рукав куртки, чтобы поторапливался. Времени было мало. Дело близилось к десяти вечера, и Влад всерьез опасался, что их станут искать. Мальчишки перебежали дорогу, перепрыгнули бордюр, влезли в сад через низкий забор деревенского домика и укрылись кустах. Там, в самом дальнем углу участка, прямо на снегу стояла широкая бочка – в похожих дачники отстаивали воду. Края у бочки были запаяны неряшливо и кустарно. Открытым оставался только самодельный клапан – в него-то Влад и сливал бензин из канистры. Это была первая машина за сегодня.

– Слышь, – Азат подергал Влада за рукав куртки. – Лом где?

– Чего? – не понял Влад.

– Того! – Азат стукнул кулаком по бочке с размаху, послышался долгий и протяжный железный стон. – Ты замок зубами взламывал, дебил? Пальчики-то твои на ломе хорошо сохранятся.

Влад бросился было назад, но Азат остановил друга, преградив ему путь:

– Я заберу!

И Азат зашагал к калитке. Он распахнул калитку настежь и, быстро семеня, скрылся на другой стороне дороги за домом. Влад поспешил за Азатом. На перекрестке снова затормозила машина, но Влад не обратил на нее внимания. На улице будто бы включили большой вентилятор и сыпали в него снег – началась метель.

Пока Азат мокрыми и замерзшими пальцами ковырялся в снегу, Влад топтался рядом, пытаясь разглядеть в буране хотя бы очертания подъездов. Водитель «жигулей» точно жил в одном из них и мог в любую минуту выглянуть в окно. А может, уже выглянул. Азат закряхтел и вытащил из снега лом, и тут же по ним будто выстрелили из световой пушки: свет фар ударил по глазам, и Владу невольно вспомнилось, что так же больно и обидно бывает, когда отец шлепает по рукам своей рабочей ручищей за мелкую пакость. Свет не отступал. В нем возникла высокая фигура. Фигура куталась в бушлат, прятала руки в карманы и живенько двигалась к мальчишкам.

– Бежим? – пробормотал Влад.

– Поздно, – шепнул Азат и уронил лом на снег.

На белом тонком полотне мелькнуло сине-желтое пятно. Влад прищурился, чтобы получше его разглядеть: просто большая клякса, клякса на его личном деле. «Наверно, пролил, пока шланг вытаскивал», – догадался он. Моргнул и всмотрелся получше: клякса больше всего походила на тигра в прыжке – тигр парил над невидимой пропастью, тянулся передними лапами к обрыву. И Влад решился. Он оттолкнул Азата и, перескочив через шланг, ринулся в сторону дороги. Бежал, представляя, что у него не ноги, а лапы, что у него их не две, а четыре, и только сбитое неровное дыхание напоминало Владу о том, что он человек.

Глава 23
Непутевые дети

20 ноября 1994 года

Саратов, улица Азина, 55

Толик услышал смех Артёмки и причитания Лидии Ивановны и Лены еще в подъезде. Ладони, плечи и даже лопатки сделались тяжелыми за день работы, и Толик шел согнувшись, медленно переставлял ноги… Он отворил дверь в квартиру, и тут же прихожую разрезал напополам еще один звук – трель телефона. Толик взглянул на часы. Все в доме замолкло, только не мог угомонить свой смех (переходящий в кашель) Артёмка и продолжал звонить телефон.

– Алло? – Никто в квартире не спешил брать трубку, и Толик поднял ее своими негнущимися от возни с углем пальцами. – Что? Где он? Понял. Мы выезжаем.

Спокойствие далось Толику непросто: он распахнул дверь ванной так, что щеколда оторвалась от стены, и вся стена, казалось, затрещала, готовая обвалиться на Куркиных. Толик уставился на жену, свою мать и на младшего сына. Они уставились на него в ответ, замолкли. Лидия Ивановна первая открыла рот, чтобы задать очевидный для всех вопрос:

– Сы…

– Влад в отделении, – перебил Толик мать, произнося слова неразборчиво и заикаясь. – Влад в отделении, – повторил он четче. – Надо ехать.

Артёмку было решено оставить с бабушкой. Лена полезла на свои полки с книгами в поисках «Капитала» Маркса. Она машинально отодвигала книгу за книгой и очнулась, лишь когда дошла до последней в ряду. Перепроверила полку ниже и полку выше и даже самую нижнюю, но Маркса и там не было.

– Толя! Толя! – закричала она, оборачиваясь к мужу.

Тот стоял у нее за спиной, морщился и ворчал что-то про «ор в квартире и лишнюю панику».

– «Капитал» пропал. – Лена всхлипнула.

– А Оля где? – вкрадчиво уточнил Толик.

– Это не она. – Лена сделала шаг вперед навстречу мужу. – Это твой любимый сыночек, который сейчас в отделении сидит! Он деньги давно научился прятать. Теперь вот воровать стал! И куда ты смотрел?

– Это и твои дети тоже. – Толик говорил тихо, но скрыть осуждения не смог. – Одна шляется ночами, второй в милиции! Вот воспитали! Участковому ты будешь говорить, что один сын бандит, а дочь неизвестно где?

– Я знаю, где Оля, – отчеканила она, хмыкнула и, толкнув мужа плечом, вышла в прихожую.

Толик промолчал. Он тоже догадывался, где сейчас его дочь, но легче от этих догадок не становилось. Он же выгнал этого клоуна в прошлый раз. Перед глазами мелькнуло лицо Огарева – искаженное злостью, ненавистью и недоумением. «Приходил каяться, дурак цирковой, – подумал Толик. – Я бы ему еще показал, и покажу!»

– Денег нет, значит, пойдем до отделения пешком! – закричала Лена мужу, закутавшись в пальто.

Толик дернулся и очнулся.

Зеленого мохерового шарфа, любимого, хоть и колючего, снова не оказалось на месте. «А это уже Оля, нравится ей, что ли, этот шарф, отдать, может», – грустно решила Лена и сняла с вешалки другой – черный, в катышках и затяжках.

Толик вздохнул, выходя из комнаты к жене. Он покорно поплелся в подъезд вслед за ней, кивнул матери, потрепал по макушке младшего сына.

– Ну, с Богом! – попрощалась с детьми Лидия Ивановна и перекрестила закрывающуюся за ними дверь.

– Бабушка, а что ты делаешь? – спросил Артёмка и закашлялся.

– Вырастешь – узнаешь, – пообещала бабушка. – Пошли лечиться!

Весь вечер Артёмка пил чай с медом, который Арина Петровна с недавних пор поставляла им из деревни. «Иванна, это тебе в честь примирения», – сказала Арина Петровна, привезя в больницу очередной мешок с гостинцами – шерстяные нитки венчали целый клад деревенских закруток. «Петровна! – Лидия Ивановна чуть ли не прослезилась. – Вовек не забуду!»

– А где ж все-таки Олюшка? – спохватилась бабушка, вспомнив, как они с Петровной коротали больничные тяжкие дни. – Ей гулять-то долго противопоказано.

Артёмка молчал. Он прихлебывал горячий чай и слабенько кашлял. Лидия Ивановна поджала губы и потрогала Артёмкин вспотевший лоб.

– Ба, у тебя рука холодная, – прохныкал Артёмка.

– Конечно холодная!.. – Бабушка полезла искать градусник. – Вот и поиграли в снежки, голубчик. Нечего было тебе в снегу валяться. А я говорила…

Часть 3
За кулисами

Глава 1
Возвращение

20 ноября 1994 года

Саратов, улица Советская

Огарев сидел с Сан Санычем в столовой неподалеку от цирка. Звенела посуда: вилки и ложки звякали о тарелки, Сан Саныч, причмокивая, доедал сосиску.

– Совсем одурели, – ворчал Сан Саныч. – Мясо бумагой заменяют. В мое время такого не было.

– В царское? – усмехнулся Огарев.

Сан Саныч что-то невнятно прошамкал, приподнимая на вилке хвостик сосиски.

– Ты бы сходил к Элле, она карты тебе раскинет, чего маяться-то, – заметил он, когда с сосисками было покончено.

– Я в эту чепуху не верю. – Огарев ковырял в тарелке последнюю макаронину, доедать не хотелось.

– А в темноту, значит, веришь…

– Это другое.

Сан Саныч хрюкнул, засмеялся и поперхнулся едой. Люди за соседними столиками стали недовольно на них оборачиваться. Сан Саныч знаками показал: виноват! – и откашлялся. В столовой запахло киселем – варили к ужину.

– Фу, – выдохнул Сан Саныч. – Терпеть не могу кисель этот. Но и ты тоже скажешь!

– Я к Элле не пойду. – Огарев начал выбираться из-за стола. – Сам хочешь, сам и иди.

Сан Саныч быстро покидал на поднос остатки грязной посуды. Руки его мельтешили так, будто он всю жизнь только и делал, что жонглировал настоящими тарелками.

– И пойду… – засмеялся Сан Саныч и, напевая себе под нос, направился к тележке с использованными подносами.

«Пара-парам-парарам», – звучал в столовой голос Сан Саныча, сливаясь со звоном вилок, гулом разговоров и выкриками поваров у раздаточной.

Огарев покачал головой.

– Вот позер, – прошептал он себе под нос и вышел на улицу под мокрый снег, не дожидаясь друга.

Огарев потряс сложенный зонтик, расправляя его на ветру, и раскрыл над головой. Вездесущий снег уже таял у него на волосах. Огарев задумался и даже не стал отряхивать капли воды. Он шел в сторону цирка и думал, что такое предложение получают один-единственный раз, что из Цирка на Цветном звонят не каждый день и что впервые в жизни его дар нужен кому-то кроме него самого.

«Темнота не отпустит», – тут же пришла мысль, но Огарев отогнал ее: «Темнота предала меня – в который раз! Указала на Олю, привела ее в цирк, и что теперь?!»

– И что теперь, я спрашиваю? – закричал Огарев так, что от него шарахнулся прохожий.

Вопрос потонул в метели. Вечер, промозглый и ветреный, не хотел отвечать. Город погряз в снегу и сумерках, Огарев шел и видел, как темнота таится в каждом углу, как выползает она из подъездов и арок, постепенно отвоевывает город и наступающую зиму, наполняет самого Огарева так, что он перестает себе подчиняться. Почему тогда, стоя на куполе с отцом, маленький мальчик Паша решил, что это он владеет темнотой? Может, это она решает, кому быть спасенным, а кому не быть? Почему сам Хранитель цирка, Сан Саныч, вынужден был бежать с дочерью из Чечни, чтобы сохранить ей жизнь? Почему он смог предвидеть войну, но не в силах был предотвратить? И почему Огарев должен надеяться на полусумасшедшую бабку и ее карты?

«Снова вопросы! Сколько лет я их задаю?» – сетовал Огарев на себя, а затем снова кричал, утопая в метели:

– И не слышу ответов!

Темнота молчала. Возможно, она не умела говорить, а может, еще не родился тот преемник, с которым она хотела бы заговорить по-настоящему. Не намеками и шепотом, а во весь голос, ясно и четко проговаривая слова.

Огарев свернул к цирку и сложил зонт. Зонт не спас от ветра, снег летел в разные стороны целыми горстями. Волосы у Огарева вымокли. Шею и ключицы холодило, шарф размотался от быстрой ходьбы. У служебного входа в цирк переминалась фигурка. Огарев покопался в карманах и нашел свой пропуск. Фигурка вздрогнула и покачнулась, медленно шагнула ему навстречу. Огарев прищурился, а потом широко раскрыл глаза.

– Дядя Паша! – Фигурка заковыляла к нему, неестественно переваливаясь с ноги на ногу. – Дядя Паша, я пропуск потеряла! Не пускают, дядя Паша! – И она поломанной марионеткой привалилась к стене цирка, замерла, потому что, понял Огарев, истратила все силы, пока добиралась сюда. Но это все-таки была она.

Огареву вдруг показалось, что темнота на миг отступила.

– Она тебя не забрала! – Он пошел быстрее, и длинный сложенный зонт болтался и бил его по ноге. – Не забрала!

– Кто, дядя Паша?

Дядя Паша, улыбаясь, потер глаза рукавом, и Оле послышалось, что наставник втянул воздух, чтобы не всхлипнуть, – сдержался. Он схватил ее за руки и неловко встряхнул их. Он не мог поверить, что Оля – живая, настоящая и что она снова здесь. Оля, все так же опираясь о стену, поморщилась. Огарев понял и осторожно отпустил ее руки.

– Она тебя не забрала! – прошептал он.

– Кто не забрал? Куда? Кого? – забормотала она и уткнулась лицом в рукав учителя.

– Как кто? Как куда? – Дядя Паша уставился на Олю. – Ты не помнишь ничего? Темнота тебя не забрала.

Глава 2
Бездарность

Ноябрь 1994 года

Саратов, Цирк имени братьев Никитиных

Все трое – Оля, Огарев и Сан Саныч – забились в каморку Хранителя. Воздух в комнате стал влажным от снега, который таял на шапках и сыпался с курток. Коломбина, завидев Олю, выбежала из комнаты.

– Ну и пусть идет. – Сан Саныч махнул рукой.

Он выглянул в коридор, убедился, что никто не подслушивает, захлопнул дверь и повернул ключ в замке. Огарев и Сан Саныч уселись прямо на полу, Оля расположилась в кресле Коломбины.

– …а потом тебя увезли в больницу, – закончил наконец Сан Саныч свой рассказ, начатый еще по пути в его комнату. – Тут потом такое было! Скорая, милиция… Директора и труппу забрали в отделение, нас всех по очереди допрашивали. Дело замяли, но у цирка теперь по-настоящему дурная слава.

Оля встала с кресла и, прихрамывая, обошла каморку. Она рассматривала склянки на столах и полках, ощупывала сосуды, заглядывала в них, корчила рожи, когда ее лицо особенно искажали изгибы тонкого стекла. Встречала каждый предмет в комнате как свой, родной.

– Это ненадолго, пошумят и забудут, другую новость найдут, – бросил Огарев.

Он поглаживал ладонью подбородок и смотрел на Олю. Его глаза светились и сверкали, как у тигра.

– А темнота? – спросила Оля, когда Сан Саныч и Огарев замолчали. – Во сне… – Оля запнулась. – Во сне тетя Элла и дедушка… мой дедушка… были здесь. Они говорили о темноте. И еще дедушка дал мне шарф. Тот самый, который вы вытащили из рукава в нашу первую встречу. Я его потеряла, а вы вернули, помните?

Сан Саныч и Огарев переглянулись.

– Где это было, Оля? Здесь – значит, в комнате Сан Саныча? – осторожно спросил Огарев.

– В манеже, – ответила Оля. – Мой дедушка был клоуном, вы знали?

Огарев и Сан Саныч снова обменялись тревожными взглядами. Огарев взял со стола декантер с тонким горлом, непохожий на все остальные: он состоял из трех разных сосудов, которые сливались в одно горлышко с носиком. Сбоку у одного из сосудов торчала трубка с маленькой изящной крышкой.

– Темнота может показывать тебе сны. Мало того, она может показывать их всем нам. – Огарев кивнул на Сан Саныча и указал пальцем на себя. – Твоя тетя Элла тоже не из простых… Как и твой дед. Смотри.

Огарев включил воду в маленькой раковине и подставил трубку под струю. Первый сосуд быстро наполнился. За ним стали наполняться второй и третий. Вода постепенно заливала сосуды и подступала к горлышку.

– Это, – указал Огарев на горлышко, – то, откуда берется темнота. А это каждый из нас. – Он показал на три отдельных сосуда. – Здесь, – Огарев обвел пальцем горлышко, – пространство сна, где темнота может всех нас свести. Теперь понятно?

Оля неуверенно кивнула. Огарев выключил воду, вылил содержимое сосуда в раковину и поставил его на место.

– Как будто этот декантер кто-то специально сюда принес, чтобы я тебе объяснил, – пробормотал Огарев и посмотрел на Сан Саныча.

Сан Саныч пожал плечами. Огарев присел возле Оли на корточки.

– Ты вообще ничего не помнишь?

– Про темноту – ничего. – Она повернула голову и поморщилась от боли, рука ее инстинктивно потянулась к затылку.

– Значит, ты сама так захотела… – прошептал Сан Саныч, и все к нему повернулись. – Ты не подпустила к себе свой же дар, и он тебя отпустил. Все случилось, как тебе было нужно.

– Значит, теперь я бездарна? – проговорила Оля, глядя на Сан Саныча, и он смущенно отступил в угол. – Поэтому я упала с крыши?

– Не слушай ты! – Огарев махнул на Сан Саныча рукой. – Главное, что она тебя не забрала… Это главное.

Оля вымученно улыбнулась, и стеклянные бутылки вокруг улыбнулись вместе с ней. Тысячи улыбающихся Оль смотрели на Огарева, и ему хотелось выбежать за дверь, закрыть ее и больше никогда не открывать. «Значит, я бездарна», – звучал в его голове голос Оли. «Бездарна, бездарна», – звенели тысячи стеклянных губ и, стеклянно улыбаясь, разлетались вдребезги, трещали у Огарева в ушах.

Оля поплелась в гримерку, тихо затворила дверь, и когда неровный звук ее шагов совсем затих в коридорах цирка, а его эхо закончило длинный бег по манежу, Огарев осел на пол, взъерошил волосы на затылке и уперся головой в стену.

– Саныч, – сказал он хрипло, – я все-таки схожу к Элле. Девочка, похоже, не сдюжит, не справится с темнотой… Нам с Симой место в Москве предложили. На Цветном. Я уеду, Саныч. Ловить здесь мне больше нечего, и темнота эта мне надоела, а передать ее… Кому? В этом городе и некому. Не могу я больше это один тащить, понимаешь?

– Как знаешь, Паша, как знаешь… – Сан Саныч вздохнул и продолжил обмахивать пипидастром свою стеклянно-хрустальную коллекцию.

Когда у Сан Саныча завелся пипидастр, Огарев не знал. По комнате роем летала разбуженная ото сна пыль, и Огарев, чихая и кашляя, поспешил покинуть жилище друга.

Глава 3
Спиной к стене

Ноябрь 1994 года

Саратов, ОМВД по Заводскому району

Влад вжимал голову в плечи, пытался спрятаться, хотя прятаться было поздно да и не от кого – убежать от милиции они не смогли. Азат, наоборот, разминал шею, потягивался, был готов постоять за себя в любую секунду. С той точки, где они сидели, через прутья решетки была видна только покатая спина дежурного. Бездомный на соседней лавочке перевернулся на спину, раскинув руки, всхрапнул, очнулся и снова размеренно задышал. Перегаром и старыми носками запахло еще сильнее, в камере и так было не продохнуть, аромат бездомного отбирал у ребят последний кислород. Влад заскреб пятками о заблеванный пол, пытаясь отодвинуться от бомжа подальше, вжаться в стену, протаранить спиной камеру, пройти сквозь бетонные блоки, выбраться на волю. Сипел ветер в дверных щелях, скрипели старые замки, даже решетки ныли от старости и сырости.

Влад закрывал глаза и видел, как наяву, теплый цвет обоев в своей комнате. Луч солнца ниспадал на пол. Артёмка сидел рядом с лучом и, не замечая ничего вокруг, собирал конструктор.

Влад открывал глаза и видел, как ночь вползает в камеру, постепенно погружая во мрак лужи и окурки на полу, Азата и блеск его карих глаз, которые с ненавистью смотрели в спину дежурному. Щелчки Азатовых пальцев теперь звучали так, как будто в тишине ночи шли на уродливой обшарпанной стене невидимые часы. Влад отсчитывал секунды по этим щелчкам, и время от этого растягивалось, как «хубба-бубба». Дом был далеко, родителям уже позвонили, и та часть дома, которую Влад предпочел бы именно сейчас не видеть, надвигалась на него предчувствием очередной ссоры с родителями. Влад посмотрел на пол, ему показалось, что лужа с точностью повторяет того самого тигра, которого он разглядел на снегу.

– Лучше бы ты подумал, как нам выбраться, чем блевотину на полу разглядывать, – Азат харкнул на пол.

Бездомный на скамейке снова зашевелился, отмахиваясь от невидимых демонов, спрятал ладони под мышками и отвернулся к стене – было похоже, что демоны покинули его на какое-то время. Зато запах старых потных носков никуда уходить не собирался.

– Я бы подумал? – Владу стоило немалых сил и самообладания не броситься на Азата. Он досчитал до пяти и выругался (счет не помогал успокоиться): – Ты бы, сука, молчал. Из-за тебя сидим.

– Да? – Азат привстал и двинулся на Влада. – А кто просрал лом? Я? Из-за меня возвращались?

– Нас бы все равно поймали… – Влад все сильнее вжимался в бетонную стену, холодную, грязную, исписанную матерными словами.

Он мечтал стать рисунком или словом на этой стене, чтобы не чувствовать холода лопатками, чтобы вообще, мать его, ничего не чувствовать. Не слышать бредни Азата, а после не выслушивать причитания матери и зычный отцовский ор. Не ловить на себе насмешливых взглядов Оли и сочувствующих Артёма. Не думать о том, что ему будет за кражу бензина из чужой машины и что сделают с ними Сивый и Тролль.

– Мамочки, – прошептал Влад и уронил голову в ладони. – Мамочки.

Он всхлипывал и шмыгал носом, только теперь понимая, что наделал.

– Ну поплачь еще, нюнька. – Азат с отвращением фыркнул и сел на корточки перед Владом. – Отдавать нам долги за этот бензин полжизни.

Влад отнял руки от лица. Глаза у него были красными от слез и очень большими, брови изогнулись. И Влад, не переставая хлюпать, схватил за руку Азата, схватил крепко, пытаясь найти поддержку у старшего друга.

– Азатик, миленький, – шептал Влад. – Ты же старше, ты умнее, старше на два года, Азатик, ты же придумаешь что-нибудь…

Влад причитал и плакал. Азат скривился и вырвал свою руку из цепких пальцев Влада.

– Нет, дорогой, извини. – Азат впервые заговорил с сильным акцентом. Влад никогда такого у него не слышал. – Ты накосячил, ты и придумывай. Еще и сбежал, подставить меня хотел, тряпка. – И Азат издевательски зацыкал языком и погрозил Владу пальцем.

Влад вжался затылком в стену и зажмурился. Повернул голову и начал читать. Ругательства наплывали на него, съедали его мысли – одну за другой, но даже просто читать надписи на стене – поганые и бессмысленные – было лучше, чем думать. «Что с нами будет, что с нами будет, что с нами будет» – даже в храпе бомжа Влад слышал эти четыре слова, и они боролись с настенной живописью камеры – врукопашную и насмерть. Влад не заметил, как глаза его медленно стали закрываться и как он провалился в сон – такой же холодный, как стена. Владу снилось, будто он прислоняется спиной к стене в какой-то далекой стране и почему-то помнит не только свое саратовское детство, но и чужое. Во сне он представлял себя в старой мастерской, где вытачивал золотых рыбок и вставлял им рубиновые глаза. Просыпаясь, Влад прикоснулся к своему подбородку, ощупал жесткую неухоженную бороду и ужаснулся: да ведь он уже почти глубокий старик, ушедший на войну (а вовсе не Влад!) – и в лицо ему смотрят дула ружей, готовых выстрелить по команде всего одного человека.