Текст книги "Философия игры, или Статус скво: Философские эссе"

Механизм дегуманизации искусства

Механизм дегуманизации искусства прост настолько, что сложно поверить, будто все серьезные содержательные последствия для культуры рождаются из столь незамысловатого пункта. Несоответствие (по первому впечатлению) механизма и катастрофического для человека культурного результата шокируют.

А в культуре все шокирует. Подлинная культура – это подлинный шок. Дегуманизацию, то есть по культурным меркам, деградацию искусства можно рассматривать только в широком культурном контексте, не ограничиваясь эпатажной содержательностью или провокационными стилевыми новациями отдельных образцов, сколь угодно скандальных или знаковых. Дегуманизация искусства – это симптом дегуманизации культуры, всего лишь одно из проявлений тотальной дегуманизации.

Такая постановка вопроса опирается на скрытый, подразумеваемый тезис, согласно которому приблизительно до ХХ века искусство было способом гуманизации, а в ХХ – отчего-то перестало им быть, и наступил век дегуманизации.

Этот опорный тезис, фактически получивший статус культурологической аксиомы, не столь уж и бесспорен. Во всяком случае, он не снимает с повестки дня научное обоснование гуманизма, без которого (обоснования) все разговоры о дегуманизации превращаются в ностальгическую эссеистику.

Мне думается, что гуманизм и неизвестно откуда возникшая дегуманизация искусства – это две стороны одного мифа, мифа о культурной полноценности искусства. Культ искусства несовместим с гуманизмом, ибо искусство никогда не было в полном и точном смысле слова гуманистически ориентированным. Не изменяя своей природе, оно легко встало на путь дегуманизации. Таким образом, все вопросы, связанные с гуманизмом как содержательной основной искусства, необходимо решать в связке, в контексте определенной культурной парадигмы. Необходима концептуальная точка отсчета, система координат, отражающая некую базовую систему ценностей. Таков императив культуры.

Прежде чем дискутировать о гуманистической «начинке» искусства или о гуманизме как об имманентном свойстве искусства, необходимо хотя бы бегло обратить внимание на информационную природу искусства и гуманизма, – природу, позволяющую им так или иначе пересекаться.

Искусство появляется там и тогда, где и когда загадочные инстанции «разум» и «душа» (основные компоненты так называемого человеческого измерения) вступают в специфические отношения, подчиняющиеся, однако, своеобразным закономерностям. Разум и душа (сознание и психика) различаются прежде всего в информационной плоскости и прежде всего информационными возможностями. И гуманизм, как мы сейчас убедимся, – это только один из аспектов информационного космоса, берущий начало там, где зарождается психика, и продолжающийся исключительно в сторону разума. Именно так: гуманизм возникает и оформляется в результате движения от психики в направлении разума.

Психика как особого рода центр и банк данных воспринимает информацию, существующую на языке образов, символов, представлений – на языке явлений, единичного и конкретного, что улавливается и «осязается» чувствами. Нет пищи чувствам, нет фактуры – нет информации. (Конечно, за единичным и уникальным всегда сквозит категория «универсальное», невидимая и неподвластная психике, которая не может считывать эту абстрактно-логическую информацию и «обижается», когда это делает разум, – когда разум воспринимает то, чего психика обнаружить не в состоянии.)

Интеллект как инструмент сознания, следующая информационная надстройка, функционирует на языке абстрактно-логических понятий, ему не доступны как раз уникальные, а потому конкретные образы, он «считывает» сразу моменты обобщения, в которых отчасти отражается всеобщее и универсальное, то есть суть: это особая специализация в сфере информации, особый тип управления информацией. Его познавательный предел – мир, отраженный как система систем.

Разум же – и это принципиально – свободно владеет одновременно двумя исключающими друг друга языками культуры, языками психики и сознания, он оперирует целостностями, где явления и сущность, форма и содержание не противопоставлены, а взаимодополняют друг друга, точнее, перетекают друг в друга и продляют себя в другом. Еще точнее (в информационном ключе): это разные отношения моментов целого в рамках себетождественного универсума. Или: разум – это синтез психики и интеллекта, – синтез, в котором оба начала не теряются, а усиливают свой потенциал благодаря присутствию «оппонента». Познавательные возможности разума более адекватны универсуму, который осознается как тотальная нерасчленимая целостность.

Собственно, мышление как таковое начинается там, где отдельное интерпретируется с позиций всеобщего. Связи отдельного с отдельным (сравнения, уподобления, метафоры) – это еще не мышление разумом, это экзерсисы интеллекта, информационно подчиненного психике. Умение видеть феномен в целостном контексте – вот разумное качество. Иначе сказать, мышление высокоразвитое, полноценное (собственно разумный акт, позволяющий осуществлять объективное познание) всегда придерживается гносеологической траектории «сверху вниз», от универсалий к частному; эмпирический путь «снизу вверх» через сопряжение фактов и явлений – это интеллектуально-психологическое освоение мира, которое правильнее называть субъективным по своему характеру приспособлением.

Именно поэтому интеллект становится слугой двух господ: он обслуживает потребности психики и в то же время не может не стремиться к превращению в разум, именно благодаря интеллекту осуществляется эффективное приспособление, от которого всего-то «диалектический скачок» до познания. Вот этот последний шаг (скачок) от натуры к культуре – это шаг от психики к сознанию, от интеллекта к разуму, шаг, не улавливаемый локаторами психики, но совершенно реальный в информационном пространстве человека. В данном контексте разум можно определить как особого рода интеллект, считающийся с логикой бессознательного, обогащающийся такой логикой и превращающийся благодаря ей в инструмент тотальной диалектики. Можно сказать иначе: синтез психики и интеллекта, где ведущая роль сохраняется за первой (при всех нюансах), дает нам схематически-спекулятивный, функционирующий на основе формальной логики идеологизированный ум, – ум, который фактически подчиняется психике, но при этом – как бы свободен и автономен (свободен по субъективному ощущению). Синтез психики и интеллекта при ведущей роли второго – это и есть собственно разум. (Уточним: разум – это высокое качество сознания; низкое, преимущественно психическое качество сознания связано с понятием интеллект; амбивалентное качество – ум. Они из одного теста, однородны, различаются только степенью развитости.)

Вот и получается: все говорят об одном и том же, о дегуманизации искусства, скажем, а неразберихи – хоть отбавляй. Потому что на разных языках выстраивают разные отношения, оперируют сложно стыкующимися уровнями информации – говорят о разном, по сути. Иногда это называют плюрализмом в культуре, реализацией «диалогической установки»; более корректным представляется видеть в феномене вавилонской неразберихи культурный сбой, недостаток культуры, неумение структурировать информацию.

Все сказанное здесь обычно безошибочно называют философией. Однако философии вообще, как легко понять, не бывает. В зависимости от избранного способа управления информацией мы будем иметь разные философии. Вплоть до того, что в одном случае философию называют наукой, продуктом, преимущественно, сознания, а в другом – религией или искусством, продуктом главным образом психики. Философия, универсальная философия – это наука, созданная разумом (не интеллектом, что принципиально). Но такого информационного продукта – разумной философии – крайне мало. Это жемчужные зерна культуры. Мы сплошь и рядом имеем дело либо с «интеллектуально-душевной», либо с «душевно-интеллектуальной» философией. Первая обслуживает, якобы, научное отношение, вторая – душевное (безо всяких якобы). Маргинальные философии «от психики» и «от сознания, от интеллекта» лишают философию ее подлинной универсальной специализации: «от разума». Такая философия и есть, собственно, любовь к мудрости, любомудрие. Поскольку такая философия в крайнем дефиците, ядром культуры стало искусство (свято место пусто не бывает) – с его специализацией на типе управления информацией принципиально не культурного, скорее даже природного (натурного) типа.

Философия – это наука, только наука гуманитарная. И размытый ныне статус философии означает следующее: гуманитарной науки, предметом которой является духовный мир человека (в частности, такое его измерение, как гуманизм), а также порожденные им способы управления информацией, – еще нет. Гуманитарную «науку» с помощью интеллекта тянет в сторону «душевную», ее заботит не истина (суть феноменов), а то, насколько у нее человеческое лицо, как она выглядит. Румяна гуманизма не дают ей покоя. Подход традиционно женский, тяготеющий в сторону искусства – потому и науки женские, предельно психологизированные и весьма спекулятивные. Ядром культуры, как следует из всего сказанного, должна быть философия как гуманитарная наука, «разумная», а не «душевная» философия.

Гуманистическая ценность разных способов управления человеческими отношениями – в разумном культе принципа разумного отношения. Получается, что у культуры есть только два языка: язык психики и сознания, язык образов и понятий, язык искусства и науки, «литературы» и «философии» (в самом общем смысле). Понятно, что гуманизм является специализацией преимущественно «разумной философии»; «литературы» же постольку, поскольку она включает в себя разумный тип управления информацией. На практике это означает: «литература» озабочена гуманизмом в степени минимальной, явно недостаточной для того, чтобы гуманизм осознал свою собственную природу. Некий бессознательный гуманизм, присущий искусству, легко оборачивается дегуманизацией (бессознательной же).

Таким образом, искусство никогда и не было средством гуманизации в силу амбивалентности своей информационной природы. Гуманистическое искусство – это движение от пустоты к смыслу, дегуманистическое – наоборот. Но это в принципе движение по одной дороге, хотя и в разные стороны. Современное искусство предлагает считать гуманизацией интеллектуализацию. В контексте всего сказанного легко понять, что интеллектуализация – всего лишь изощренный вариант дегуманизации.

Можно выразиться даже еще более категорично: у деградации культуры – лицо искусства (сегодня, в основном, интеллектуального искусства). Искусство по природе своей всегда было и будет в авангарде дегуманизации, ибо психологическое освоение мира, противопоставленное разумному, принципиально антиличностно, ибо оно родом из природы, оно некультурно – следовательно, антигуманно по существу. Связывать дегуманизацию искусства с какими-то пришлыми модернизмами и постмодернизмами по меньшей мере наивно. Тут дело не в том, что авансцену искусства заполонили «черные квадраты»; дело в том, что эти «квадраты» узаконили абсолютную субъективность, тотальную психологизацию (через интеллектуализацию), устранение каких бы то ни было критериев (продукта разума, как ни крути). Сама принципиальная возможность выдать «квадрат» за искусство – вот триумф дегуманизации. И одновременно интеллектуализации. Появился «квадрат» – исчез гуманизм.

Для меня «Черный квадрат» Малевича не символ, а знак того, что искусство кончилось.

Именно возможность превращения знака «черный квадрат» (абстрактно-логическая информационная единица) в символ (в информацию образной, чувственно воспринимаемой природы) есть знак культурной деградации (которую при желании можно назвать антикультурной революцией).

Если принципиально не различать умение создавать одухотворенные образы (творчество) и придумывать знаки (креативные способности) – то такая интеллектуализация приводит к отделению творчества от искусства, к информационному обеднению искусства – в конечном счете, к дегуманизации искусства.

Вектор гуманизма – насыщение разумом. Деградация, дегуманизация есть не что иное, как изъятие разумного начала из культуры. В этом смысле меньше разума означает, с одной стороны, меньше культуры, а с другой – больше искусства (дегуманизированного) и больше интеллекта.

В данном контексте вполне логично, что дегуманизация проявилась, во-первых, прежде всего в искусстве, а во-вторых, она рождена вовсе не искусством. Это неизбежное следствие психологизации всех отношений с миром (преимущественно приспособительных, но не познавательных). Искусство честно отразило этот глобальный процесс, составляющий духовный стержень цивилизации, именно цивилизации как таковой (то есть жизнедеятельности, вполне обходящейся без культуры, но делающей культ из интеллекта), и на зеркало неча пенять. Тут не в квадрате дело. И не в искусстве.

Тут дело, повторим, в том, что культурная планка – не скажешь понизилась, скорее, перестала повышаться; а прекращение прогресса по линии гуманизма неизбежно привело к дегуманизации. Иными словами, приспособительный характер познания (психологический в своей основе) стал выявлять свой антигуманный характер. У нас есть все основания говорить о дегуманизации (посредством все той же интеллектуализации) философии, науки, политики, экономики, права, религии, морали, эстетики – всех форм общественного сознания, несущих культурную нагрузку. У нас есть основания говорить о весьма и весьма относительном характере гуманизма такого уклада жизни людей, как цивилизация.

Итак, дегуманизация искусства – это симптом того, что образно-психологический тип управления информацией (на котором и выстроен фундамент человеческой цивилизации) исчерпал свои гуманистические возможности. Гуманизация искусства, очевидно, возможна только при ином типе управления информацией. А это означает смену одной модели человека другой, смену систем ценностей, это означает неизбежный грядущий персоноцентризм в культуре (в противовес господствующему ныне социо– или индивидоцентризму). До сих пор в центре внимания искусства – человек как биосоциальное существо (индивид). Человек как существо биосоциодуховное, подлинный субъект культуры – личность – не может полноценно развиваться в рамках цивилизации. Это означает, что цивилизация, исчерпав свои гуманистические возможности, должна смениться жизнеукладом, противоположным цивилизационному. Культура должна стать гарантом существования натуры, а не наоборот. Возможно ли это?

Гадать нет смысла. Достаточно сказать, что это необходимо и неизбежно, если человечество хоть на секунду допускает мысль о будущем. Будущее возможно только как культурное, гуманистическое будущее.

У человека появляется шанс стать личностью: это и есть подлинное воплощение гуманизма. Именно так и никак иначе. Личность должна интересовать искусство, а не «черный квадрат» (символ элементарно понятой вседозволенности, индивидоцентрической «свободы» в рамках социоцентризма, то есть принципиальной несвободы).

Теперь уточним суть понятия гуманизм не как душевной, а как научно-гуманитарной категории. Страдания из-за пролитой слезинки ребенка – это еще не проявление сути гуманизма; если нам жаль всех и нисколько не жаль себя – это тоже не гуманизм в полном и точном смысле этого многомерного понятия; даже если мы озабочены правами животных и экологией – и это все если не псевдогуманизм, то всего лишь одно, и далеко не самое решающее, из проявлений гуманизма. Средствами интеллекта вообще невозможно адекватно определить, что такое гуманизм.

Гуманизм – это такое информационное развитие инфокомплекса под названием «человек», которое ведет к разумному управлению всеми отношениями человека с миром, и прежде всего с самим собой как основным информационным «сгустком», основной инфоединицей (целостность которой сопоставима с природой целостности универсума) доступной пока человеку вселенной. Гуманизм как вектор культуры – это поступательное информационное движение от индивида к личности. И цель человека, его максимальное самоосуществление – гуманизм. Эта утопия – самая реальная перспектива, за которой стоит вся логика развития культуры. Иной перспективы (обоснованной в принципиально научной парадигме) просто не существует.

Альтернатива – благие пожелания, которыми, как известно, вымощена дорога совсем не туда, куда хотелось бы, и душевные страдания, гениально оплакивающие ценность угасающей жизни (натуры). Язык психики озвучивает только хотения, желания и страхи. Гуманизм говорит языком разума.