Текст книги "Стратегия риска"

Глава 9

Вагон был старый и грязный. Через щели из соседнего купе доносился громкий женский смех, переходящий в визг. Там от самой Москвы начали отдыхать две пары. По звону бутылок было ясно, что оттягиваются они по полной программе.

Кроме дурацкого хохота Роман мог найти еще десятки раздражающих моментов. Чего стоил один только туалет: отсутствие воды при не запирающейся двери. А скорость! Это был самый медленный поезд в жизни адвоката Поспелова.

Но злило Романа не это, не технические неудобства поездки в Севастополь. Главное – неизвестность!

Три дня назад их с Наташей пригласил приехавший в «Аркадию» Дон. Было видно, что Виктор Олегович настроен на серьезную беседу. За его спиной маячили двое: хозяин заведения Илья Бабкин и их «полтавский родственник» Сережа Ракитский. И оба улыбались, но первый ехидно, а второй добродушно.

Разговор был долгий, но не конкретный. Щедрые посулы сменялись прозрачными угрозами. Суть же дела пряталась в намеках и недомолвках.

Было ясно, что недавно Дон получил очень важную информацию и затеял грандиозную аферу. Очевидно, что в этом спектакле ему, Роману, досталось одна из главных ролей – надо будет заменить кого-то, очень на него похожего.

Еще Роман понял, что Наташа остается заложницей. Правда, Бабкин поспешил заверить: «Условия я создам отличные. Питание по высшему разряду. Телевизор!» при этом он махнул рукой куда-то вниз. Похоже, в подвал.

Цель поездки – Севастополь. Сопровождать Романа будет Ракитский и еще два боевика.

Вот и вся информация… Вчера Роману удалось позвонить Олегу на сотовый. Разговор мало прояснил, но порадовало:

– Мы давно уже все знаем, Роман. И номер поезда. И то, что Дон сам летит в Крым… Твоя, между прочим, заслуга. Микрофончики под столом очень четко работают.

И Олег, и Роман хорошо понимали, что по сотовому телефону такие вещи говорить не следует. Но одному нетерпелось сказать, а другому было приятно услышать.

– Если вы все знаете, то скажи мне, Олег, зачем я еду в город-герой.

– Вот этого мы не знаем. Дон обсуждал чисто технические вопросы. Но что-то будет связано и с городом Мелитополем. Он звонил туда и просил карету к вашему поезду.

– Какую карету?

– Не знаю, Роман. Может быть свадебную, а может и катафалк. Дословно передаю, Дон сказал: «Примите чудака. Пусть у вас отдохнет. Десять дней без права переписки».

– Не понятно, Олег.

– И мне не понятно. Но слушай главное. Савенков сказал, что за твою Наталью лично отвечает. А это гарантия двести процентов. Можешь быть спокоен.

– Ты бы, Олег, тоже за ней последил.

– Не смогу. Я все время буду рядом с тобой.

До Харькова Роман Олега не видел. Здесь они на несколько секунд встретились взглядами, когда Крылов предъявил себя на платформе потягивая пиво прямо напротив окна.

Вытянуть какую-либо информацию у Ракитского Роману тоже не удалось. Актер только хитро улыбался и подбадривал и собеседника, и себя:

– Пустяковое дело, Роман. Три дня работы, а деньги получим приличные.

– Сколько?

– Секрет… Мне Бабкин намекнул, что мы с тобой можем рассчитывать на двадцать пять процентов.

– От какой суммы?

– Секрет… Но я думаю, что вы с Наташей сможете себе жилье купить. На квартиру не хватит, а на комнатку вполне. Или на домик под Москвой.

– Грабить будем?

– Даже и не думай, Роман. Все будет красиво. Легкая афера. Спектакль для лохов. Они даже и не поймут, кому деньги отдали.

Сергей Ракитский часто уходил в соседний вагон и возвращался расстроенный. Что-то у него не клеилось.

Когда проехали Запорожье, актер вломился в купе с широченной улыбкой и с девушкой, застенчиво прячущей конопатое лицо.

– Представь, Роман, я с Машей поменялся. Теперь я в вагоне СВ буду, а ты развлекай девушку. Ее сосед страшный бука и, главное, женат. А ты, – Сергей хитро подмигнул Роману, – ты не женат!

Схватив заранее подготовленную сумку, Ракитский убежал.

Маша скромно присела на край полки и принялась рассматривать придорожные пейзажи. Роман сидел у окна и соответственно попадал в поле ее зрения. Она периодически щурила близорукие глаза и сразу становилось понятно, когда она смотрит на проплывавший мимо лужок с коровками, а когда на неженатого соседа.

– Меня Машей зовут. А вас?

– Роман.

– Очень приятно… Но странно. Вы так похожи на парня из того купе, на Леонида, но вы совершенно другой. Он нестандартный.

– В каком смысле?

– В смысле ориентации. Он явно голубой. Мы вместе с ним от самой Москвы ехали. Целую ночь вместе, а он даже ничего не попытался. Я бы не позволила, но он-то должен…

– Так вы, Маша, на него обиделись и решили убежать ко мне?

– Нет, это ваш друг меня уговорил. Вероятно он тоже голубой. Иначе, зачем ему в купе к Леониду так рваться. Так нетерпелось, что он мне и деньги за это предлагал. Двести долларов!

– Но вы гордо отказались?

– Нет, взяла… У вас, Роман, очень волнующий взгляд. Я даже боюсь.

– Это вам кажется, Маша. Это на контрасте после Леонида.

– Верно! Он смотрел на меня совершенно безразлично. Даже обидно… Настоящий мужчина всегда смотрит с желанием. Как вы сейчас… Ой, Роман, а вы правда не женаты?

Трудно было представить, что актер так не владеет своими эмоциями. Сергей Ракитский влетел в купе за сорок минут до Мелитополя. Он не просто нервничал. Он паниковал.

Обращаясь к Роману, он судорожно бросал в его сумку все со стола, полок, вешалок:

– Бегом, Роман! Ты скоро выходишь. Сейчас у меня в купе попрощаемся и поедешь.

Маша уже успела выложить на стол косметичку и любовный роман, но и это все полетело в сумку Романа. Она протянула руку за своими вещами, но Ракитский схватил ее за край халатика и рванул на себя. Пуговицы со звоном разлетелись по купе.

Даже не пытаясь прикрыть обнажившуюся грудь, Маша замерла. Она смотрела на Ракитского с восхищением. Все знакомые ей мужчины были или вялыми, или мягкими и назойливыми как коты. А ей хотелось именно такой страсти: чтоб платье в клочья и пуговицы во все стороны.

Ракитский сразу обмяк. До сих пор он женщин не бил. Даже не кричал на них никогда. Он сам запахнул на ней халатик и застегнул на уцелевшую верхнюю пуговицу:

– Спокойно, Маша. Посиди здесь одна, поскучай у окошка… Пока не проедем Мелитополь, из купе не выходить!

– А если я…

– Никаких «если»! Часик можешь и потерпеть.

В вагоне СВ Роман увидел двух знакомых неразговорчивых парней. Этих бойцов Дон приставил к ним еще в Москве. Очевидно, они получили приказ не вступать в контакт и они все делали молча. И на вокзале и сейчас.

Похлопав по плечу охранников, Сергей затащил Романа в купе. Там, лежал на спине некто бледный и не очень живой. Сходство с покойником усиливали руки, аккуратно сложенные на груди.

Ежу понятно, что это был Леонид. Роман только не мог понять, кто это сказал, что они похожи. У лежащего на полке парня заострился нос и впали щеки. Роман же всегда себя считал немного курносым и весьма пухлым.

Сергей первым делом схватил лежащие на столе документы и мимоходом приказал:

– Раздевай его скорей. Торопись, Роман.

– Не буду я труп раздевать!

– Какой труп?! Он просто отключился. Это я его клофелином отключил. Тут, Роман, целая наука. Я вчера изучал. Странное вещество: в водке оно так действует, а в коньяке совсем иначе… Да живой он! Наверняка живой. Не мог я дозу перепутать.

На последних словах Сергей побледнел и бросился щупать пульс у отключенного им Леонида Свирина. Пульс у трупа был, но очень слабый и блуждающий: после долгих поисков актер заловил его на запястье. Он дернулся пару раз и исчез. Тогда была сделана попытка найти его на шее, на венах под скулами. Тот же эффект: пара легких ударов и тишина.

Ракитский сел на полку весьма удовлетворенный. Пульс слабенький, но он есть! Значит труп жив, хотя и не очень.

Схватив первую попавшуюся под руки тряпку, актер приложил ее к мокрому от пота лбу:

– Жив он, зараза. Притворяется только… Раздевай его, Роман. Все его на себя, а все свое на него.

– Трусами тоже меняться?

– Трусы оставь. И носки тоже. А все остальное меняем.

– Я не против. У него отличный спортивный костюм. Финский. А у меня сплошная Турция.

После переоблачения Ракитский усадил еле живое тело рядом с Романом:

– Придержи его. И подбородок чуть повыше. Я должен вас сравнить… Почти ничего подправлять не надо. Зря я грим брал… Свирин немного бледнее тебя, но это понятно – четыре таблетки, гад, засосал.

– Сколько?!

– Четыре, я думаю… Мне Дон сказал, что надо таблетку на рюмку. Так я на бутылку восемь штук развел. А этот алкаш сразу налил себе чайный стакан и залпом… Я думаю, что четыре таблетки проглотил.

Обнимая незнающего меры Свирина, Роман приложил ладонь к его шее – пульс действительно прослушивался, но с аритмией: два удара и пропуск, три всплеска и провал…

Поезд осторожно причаливал к станции Мелитополь. На платформе, точно рассчитав нужное место, стояла машина скорой помощь. «Вот и карета подана, – вспомнил Роман. – А мы думали, что катафалк. Впрочем, может быть мы и не ошиблись».

Ракитский рывком открыл дверь:

– Готовы, ребята? Вытаскивайте. И без лишнего шума. Все, мол, в порядке. Выпил мальчик лишнее. Не рассчитал.

Роман с Сергеем из окна наблюдали за процессом загрузки Свирина в микроавтобус с огромным номером «ОЗ» на боку.

Из окна соседнего вагона за этой картинкой наблюдала печальная Маша. Пока ей не везло. В поезде она познакомилась с тремя молодыми и красивыми. Но первый оказался голубым. Второй, которого сейчас грузили в скорую помощь, или больной, или алкоголик. А третий… Он хоть и страстная натура, но грубый и непорядочный. Напоил друга и даже не вышел его проводить.

Санитарная машина начала движение одновременно с поездом. Через сто метров она свернула за здание вокзала, а Севастопольский не очень скорый поезд начал набирать ход.

Маша раскрыла любовный роман, который ей все-таки удалось вместе с косметичкой выцарапать из лап страстного грабителя. Дело там шло к финалу: «… она протянула руки и взглянула покорно и страстно. Он все понял и стремительно, дрожащими руками стал срывать с нее одежды».

Вздохнув, Маша отложила книжку. То, что произошло с ней час назад, было очень похоже, но как-то все не так. Не до конца… Впрочем, у нее еще месяц отдыха в Крыму. Все еще будет…

Ракитский разложил на полке все вещи оставленные в Мелитополе Свириным и начал шмон. Он прощупывал каждую тряпку и откладывал отработанный материал в угол. Делал он это первый раз в жизни, но очень квалифицированно и с удовольствием. В какой-то момент ему показалось, что он ищет прокламации. Несомненно, что сработала наследственность. Еще в самом начале эпохи гласности мать шепотом сообщила ему, что ее дед работал в Департаменте полиции и перед революцией был на хорошем счету. Вот гены и проявились!

Прокламаций Свирин не вез. Не было ни оружия, ни наркотиков. Из удач – пухлая пачка денег и документы. Из ксерокопий справок с грифами, резолюциями и подписями министра Ракитский понял, что афера, которую проводит Дон, каким-то боком связана с индусами. Из удостоверения, найденного в пакете с носками, стало ясно, что Свирин майор ФСБ. Это обстоятельство насторожило актера, но не испугало. Отвечать за все будет Дон. А с артистов какой спрос. Пригласили играть – играем!

Была еще записная книжка Свирина. Странная, почти пустая. Лишь одно нормальное имя – Сергей Мартов и при нем куча московских телефонов.

На другой страничке список лиц индийской национальности. Ракитский в детстве обожал лубочное кино про драки, стрельбу, любовь и танцы. Он смотрел их по многу (пишется слитно) раз. Особенно его гипнотизировала музыка и ритмично колыхавшиеся бедра красавиц с красным пятном между бровей… Именно тогда он решил, что станет актером.

Ракитский еще раз прочел список. Имена, как музыка: Гириш Ананда, Апария Карнад, Шаши Бенегал… Первое имя было обведено и рядом стояли три восклицательных знака.

На последней страничке была запись на импортном языке. Поскольку английский был знаком Ракитскому на уровне жаргонных словечек, он повернулся к Роману, который мирно сидел у окна и напевал подходящую к данной местности песню: «Каховка, Каховка – родная винтовка…»

– Взгляни, Роман. Я Дону сказал, что ты английский как родной знаешь.

– Тут ты не соврал. Если родной для меня украинский, то английский я знаю на таком же уровне. С бабками на рынке объяснялся без словаря.

Роман попытался перевести. Оказалось не так сложно: кто-то просил направить деньги в банк «Лионский кредит» на указанные счета.

– Ты скажи мне, Сергей Ракитский, что мы дальше будем делать?

– Не знаю… Клянусь, не знаю! Дон все знает. Он сценарист, а мы с тобой простые актеры. За такие деньги можно играть все, что скажут.

– Но ты же не статист, Сергей. Ты артист, а это звучит гордо… Неужели Дон не намекнул о развитии сюжета?

– Намекнул… Я понял, что ты, Роман, должен выдать себя за Свирина.

– Это и так понятно. Нужны детали: фамилии, адреса, явки…

– Деталей я не знаю. Но ты должен будешь с кем-то встретиться, отдать ему вот эти ксерокопии и взять у него деньги. Много денег!

– А дальше?

– Я не знаю, Роман, что еще придумает Дон, но мой сценарий был бы прост: забрали деньги, поделили и убежали.

– Отличный финал, Сережа. Гром аплодисментов! Публика рыдает от восторга!

* * *

Свирин очнулся в полумраке. Он лежал совершенно голый под капельницей. Жидкость, втекавшая в его вену действовала. Мозг постепенно освобождался от тумана, но мышцы не хотели слушаться. Он попытался расправить ладонь и пошевелить пальцами. Сначала мизинец задержался, как лягушачья лапка на школьном опыте. Потом вытянулся указательный палец.

Свет проникал из соседней комнаты. Оттуда же слышались вздохи и шелест страниц.

Даже когда Свирин почувствовал, что может встать, он не торопился. В такой тишине это небезопасно: скрипнет кровать, встрепенется медсестра, вызовет врача, усилят охрану…

Сначала захлопнулась книга. Потом послышался стук отодвигаемого стула, а за ним легкий цокот каблучков по кафелю. Очевидно, что сестричка не старуха… Свирин успел закрыть глаза и расслабиться.

Она остановилась около кровати и замерла – или смотрела на приборы, или на него… Свирин не был голубым. Вернее, не совсем голубым. Представляя, как она смотрит на его обнаженное тело, он волновался. Кровь не забурлила, но внутри что-то томно зашевелилось. Еще минута и вся конспирация полетела бы к черту. Он судорожно начал вспоминать привокзальных старух. И не в общем плане, а конкретно: гнилые зубы, злой взгляд, лохмотья… Сработало! Пульс пришел в норму и ни один мускул на его деле не дрогнул.

Было слышно, как сестричка развернулась, и ее каблучки защелкали к выходу. В коридоре шаги звучали все глуше и вскоре стихли.

Свирин выдернул из вены иглу капельницы и соскочил на холодный пол. Чуть пошатывало, но сносно. Он мог ходить и даже, вероятно, бегать.

Первой одеждой его была простыня, обмотанная вокруг талии.

В шкафу он нашел миниатюрный женский халат и что-то еще из грубой ткани и с очень длинными рукавами.

Накинув на плечи смирительную рубашку Свирин подошел к окну. Это был третий этаж, а за стеклами решетка из арматуры. На тюрьму обстановка не тянула. Значит психушка!

Решать возникающие проблемы надо по мере их поступления. Первый вопрос – одежда. Потом – свобода. Далее – дорога к Севастополю.

Оружие в кабинете было, но уж очень все малоразмерное: скальпели, пинцеты, зажимы… В дальнем шкафу Леонид обнаружил детали от старого деревянного стула. Массивная ножка удобно легла в правую руку. Уж если с такими дубинами на мамонтов ходили, то с психами повоевать можно.

Свирин выглянул в коридор. Пусто и тихо. Напротив открытая дверь в кабинет за номером «два нуля».

Шел он почти бесшумно. Босые ноги чуть шлепали, но не стучали.

Перед лестницей в конце коридора был холл с часами на стене, с фикусом в углу и с мягким диваном, на котором спал некто знакомый.

Этого парня Леонид видел в своем вагоне. Их было двое и они периодически менялись. Не заметить их было нельзя, но именно это и не настораживало. Там не следят, так охраняют. А поскольку в вагоне СВ путешествуют обычно солидные люди, Леонид решил, что это телохранители богатенького пассажира. Да и толклись они в дальнем тамбуре… Ясно, что тогда он ошибся. Они пасли его.

Очевидно, что злости на этого парня было у Свирина достаточно, но крови не хотелось. Ему нужна была чистая одежда.

Он сорвал с себя простыню и обмотал ею дубину. Перед ударом бросил взгляд на часы. «Четыре часа. Понятно, что четыре ночи, а не дня. По статистике основное время угона автомобилей. Самое сонное время… Спи спокойно, дорогой товарищ».

При ударе что-то хрустнуло. Но явно не ножка стула – в послевоенные годы мебель делали крепко.

Свирин наклонился над своим пастухом. Крови не было. Он даже еще хрипел, прощаясь с жизнью.

На переодевание ушло три минуты. Одежда сидела мешковато, но сносно. В любом случае в городе лучше появиться так, чем в простыне.

Оставь он голого бойца на диване, началась бы паника. И знакомая по стуку каблучков медсестра, и любая другая санитарка не прошла бы мимо такого вопиющего факта.

Пришлось тащить убиенного через весь коридор и водружать на свою кровать. Для убедительности Леонид поднял трубку с иглой и воткнул в локтевой сгиб, даже не пытаясь попасть в вену. Потом развернул лежащему левую руку и чуть взъерошил волосы. На беглый взгляд очень похоже: и двадцать минут назад здесь лежал голый парень под капельницей, и сейчас. Но это на беглый взгляд. Если сестричка опять приблизится и будет осматривать детали, то отличия очевидны.

Свирин вернул на место дубину, выскользнул в коридор и прислушался. В вдалеке слышался знакомый цокот каблучков – сестричка поднималась по лестнице и должна была вот-вот появиться в холле. Он рванулся в открытую дверь напротив и забился в угол туалета.

Стоя лицом к стене, Свирин недовольно разминал ладони. «Если ей приспичит зайти сюда, придется и ее вырубать. А так не хочется».

Было слышно, что она немного постояла в холле, потом застыла у двери туалета, толкнула ее и вошла.

Свирин стоял спиной к ней. Еще секунда и он повернется. Ребро ладони правой руки было уже напряжено и готово к удару… Но все оказалось просто и миролюбиво. Она хихикнула:

– Это вы здесь, Василий. А я не нашла вас на диване и испугалась. Вы обещали, что не покинете свой пост, и не утерпели.

Она еще раз хихикнула, а Свирин, не поворачиваясь, невнятно промычал, делая вид, что никак не может справиться со своей ширинкой и этим очень смущен.

Он так и не увидел ее лица. По шагам было слышно, как она постояла у двери палаты и быстро пошла в свою комнатку. Возможно, она решила, что Василий не дурак и, быстро завершив начатое, заглянет к ней. Просто так, поболтать…

Свирин покинул психушку через пищеблок: из столовой на кухню, оттуда в полуподвальный склад, дверь которого запиралась на внутреннюю щеколду без замка.

На душе было легко. В карманах были документы Василия и пятьсот баксов мелкими купюрами.

Возле вокзала Свирин разбудил левака, отдыхавшего в своей «Ниве». Тот долго не мог понять, почему клиент предпочел его, а не поезд. До Джанкоя и так, и так три часа. А паровоз берет дешевле.

Проснувшись окончательно, водила начал торговаться:

– В гривнах не беру. Только рубли.

– Нет рублей.

– А что есть?

– Американские деньги.

– Баксы?

– Они самые.

– Сколько даешь?

– Десять до Джанкоя.

– Пятнадцать!

– Пойдет!

– Пятнадцать туда и столько же обратно.

– Не пойдет! Обратно десять. Всего двадцать пять.

– Договорились!

В Джанкое Свирин дождался открытия единственного обменного пункта и под паспорт Василия обменял часть долларов на местные украинские гривны. Эти деньги больше походили на конфетные бумажки, хотя и носили в народе гордое имя «хохлобаксы».

На привокзальной толкучке Леонид приобрел пеструю рубаху и турецкие джинсы с итальянскими наклейками китайского производства.

Он был уже в Крыму. До Симферополя оставалось около ста километров, а до Севастополя еще шестьдесят.

Звонить Мартову и сообщать о поражении он не хотел. У него еще был шанс. Надо только не забыть имя – Гириш Ананда. Этот маленький вертлявый индус прилетит только завтра вечером. Его можно перехватить в аэропорту, но зачем? Сообщить ему о грабеже, о пропаже документов, о том, что в Севастополе на него будут выходить жулики… Не стоит этого делать. Мартов говорил о Гирише, как о человеке умном, хитром, но пугливом сверх меры.

Свирин понимал, что его уже ищут на полную катушку. Он оставил вместо себя труп и значит ловить его теперь будут не только бандиты, но и местные менты. Поскольку всем известно, что его сняли с крымского поезда, то даже хохлы сообразят, где ставить основные капканы.

До Симферополя добирался на перекладных. Самым надежным транспортом Свирину показался колесный транзит «Беларусь». Молоденький парнишка, управлявший машиной, сам уклонялся от встреч с дорожной милицией и выбирал тихие сельские дороги.

Свирин пытался размышлять, но умные мысли перетряхивало на каждой колдобине и они никак не выстраивались в четкую схему. Что важное: найти украденные документы или застрелить наглеца, подсунувшего ему водку с клофелином? Надо бы сделать и то и другое. И лучше – одновременно.

Застрелить… Вопрос об оружии стоял действительно остро. Судя по сложности комбинации, с клофелином могло быть еще несколько бойцов, которых голыми руками или ножкой от стула не взять.

Крымская степь это не Южный берег. Там море и пляж под кипарисами, а здесь жара и пыль.

За селом Гвардейским стало больше зелени. Слева река Сапгир, вдоль которой рощи и тростниковые поля.

Первую милицейскую машину ДАИ Свирин увидел здесь. Но стояла она не на дороге, а у реки, рядом с камышовыми зарослями.

Тракторист снизил скорость и постарался не тарахтеть. Не надо дразнить гусей. Пусть стражи порядка спокойно загорают. Тоже ведь люди…

С ментами отдыхали очень веселые девицы – их визг доносился в кабину даже сквозь шум двигателя.

Простая мысль пришла к Свирину, когда служивые и их машина скрылись за камышами: «На берегу не было одежды: ни формы, ни ремней, ни оружия. Все сложено в машине. И ключи от нее там. Не могли они взять ключи на траву. Ну не могли!»

Тракторист начал набирать скорость, но Леонид притормозил его:

– Я, друг, пешком пойду. Надоела твоя тарахтелка… Возьми пять баксов – честно заработал…

Свирин нырнул в камыши, и они скрыли его с головой. Зыбкая болотистая почва проседала, но держала. Направление он держал по солнцу и по женскому визгу. Последние метры он преодолел, как хохол, танцующий гопак – вприсядку.

Он раздвинул заросли и перед ним возникла бело-голубая «Волга». Обе передние дверцы были открыты. Включенная рация сквозь шум эфира сообщала приметы психа, бежавшего из Мелитопольской больницы: «… при задержании может быть опасен. В случае сопротивления применять оружие…»

На спинках сидений были в беспорядке набросаны легкомысленные цветастые сарафанчики и ментовские кителя с погонами. Помня присягу, сержанты спрятали оружие подальше: ремни с увесистой кобурой и короткоствольный автомат лежали на заднем сидении.

Все это Свирин осмотрел мельком. Первое и главное – ключи зажигания. А они были на месте!

Компания загорала в двадцати метрах. Если у ребят быстрая реакция, то можно не успеть завестись и развернуться… Свирин ждал. По такой жаре прохлада речной воды как магнит. Больше десяти минут они не выдержат под солнцем… Они выдержали пять. Встали и, обнимая своих вертлявых спутниц, потанцевали к илистому берегу. Через минуту Леонид услышал плеск, мат, хохот. В таком шуме он спокойно завел мотор и хлопнул дверцей милицейской «Волги».

Уже набирая скорость, Свирин понял, что хозяева обнаружили пропажу. Они стояли по грудь в воде и что-то гневное бросали вслед улетающей машине.

Свирин хорошо представлял себе сержантов. В нестандартных ситуациях они всегда тугодумы. Они знают, что о пропаже документов, оружия, машины надо срочно доложить. Но появляться перед начальством в мокрых трусах – это нестандартно. Значит они будут искать выход. Потом будут искать одежду, потом начальство…

Петляя по проселкам, было очень трудно сохранить направление на Севастополь. Да это и не нужно. Все равно машину следует бросить.

Перед деревней Раздолье нашлось подходящее место: пшеничное поле со стогами соломы завершалось рощей. Свирин вырулил к дальнему стогу. Через десять минут соломенное сооружение стало ниже, но значительно шире, скрыв под собой машину со всем ее содержимым. Не хватало только пистолета и четырех обойм к нему.

Свирин давно уже завидовал сержантам, оставленным в реке. За возможность окунуться в мокрую прохладу он сейчас отдал бы все. Все, кроме свободы.

Он шел мимо пустынных виноградников, совершенно не ориентируясь в местности.

Возле выезда на шоссе его настиг голод. Он возник не сам по себе. Его разбудил предательски соблазнительный запах шашлыка из придорожной забегаловки. До Свирина этот аромат соблазнил только двоих – за пластиковым столиком сидели работяги, чей грузовик стоял рядом. Леонид подсел:

– Куда путь держим, ребята?

– Не решили еще.

– Понятно… Виноград торговать везете? Какой сорт?

– Кардинал.

– И по сколько хотите взять?

– По двадцать.

– Тогда вам точно в Ялту надо ехать. Там кардинал по двадцать идет. В Симферополе больше восемнадцати не дадут. А в Севастополе за двадцать три влет уходит…

Через двадцать минут Свирин лежал на мешках у заднего борта грузовика и придерживал трясущиеся на скорости ящики с виноградом. При этом он пытался уточнить цену сладких ягод. Двадцать – это в какой валюте? Похоже, что не в долларах. Или рубли, или гривны.

Свирин решил не искушать судьбу и выскочить до рынка. Вдруг в Севастополе виноград по пятнадцать! Ребята в кабине простые – могут и по шее накостылять.

На улице Очаковцев, когда до цели оставалось не более пятисот метров, грузовик завяз в медленно текущей пробке. Отоварившиеся легковушки покидали свои места, новые парковались, перегораживая узкую тенистую дорогу к рынку.

Свирин воспользовался моментом: в валявшееся в кузове ведерко он загрузил грозди крупного винограда и выпрыгнул за борт.

Он шел спокойно, понимая, что ничем не отличается от сотен отдыхающих. Даже если невнятные приметы психа, бежавшего из Мелитополя, доведены до местной милиции, они никак не стыкуются с беззаботным парнем, несущим ведерко винограда для семьи.

Теперь самое важное это квартира. Надо отмыть себя от больничной и дорожной грязи, от камышовых нитей и виноградного сока.

Свирин знал, что перед пристанью в Артиллерийской бухты находится автостанция, а возле нее бабки, сдающие квартиры. И все это рядом.

Он заходил со стороны причала, от которого отходил паром на Северную сторону города. В трех метрах от него набирала скорость платформа с автолюбителями в центре и толпой пляжников вдоль борта. Один из них моментально привлек взгляд Свирина. Не сам он, а его одежда. На незнакомце была его, Леонида, рубашка. И брюки очень знакомые…

Первая мысль – перепрыгнуть на паром. Но времени для разбега не было, а пять метров с места не пролететь.

Свирин сделал единственно возможное. Он размахнулся и метнул в нахала ведерко с виноградом. Догоняя паром, оно взлетело высоко и, развернувшись в воздухе, вывалило на головы пассажиров крупные грозди. Одну из них поймал тот тип в рубашке и приветливо помахал Свирину, а из-за его спины вдруг появился клофелинщик и еще кто-то маленький и лысый.

Паром стремительно удалялся, увозя и виноград, и одежду Свирина, и его врагов, а с ними документы, которые сейчас были самыми важными бумажками в его жизни.

Кто-то взял Свирина за плечо и развернул к себе. Странно, но все милицейский сержанты на одно лицо. И говорят всегда с одинаковой интонацией:

– Хулиганим?

– Нет… Друг на пристани забыл. Я и бросил. Он сам попросил.

– Красиво придумано. Попрошу ваши документики.

Свирин протянул паспорт, прикидывая что лучше: переплыть стометровую бухту и оказаться в западне на пляже Хрустальный или рвануть на Приморский бульвар, где гуляющих не больше, чем патрулей.

Небрежно пролистав паспорт, сержант задержался на фотографии. Он сделал шал назад и поудобней взялся за висевший под мышкой короткоствольный автомат:

– Значит вы Василий Кротов.

– Он самый.

– Откуда?

– Из Москвы.

– А не из Мелитополя?

– Нет, точно из Москвы. Там за обложкой паспорта справочка об этом.

Сержант отогнул обложку, за которой соблазнительно зеленела стодолларовая купюра. Даже если за поимку психа дадут премию, то больше, чем на десять баксов она не потянет. Но, скорее – не дадут. Псих – он не бандит. За него и благодарности хватит.

Потеребив паспорт и поговорив со своей совестью, сержант скомандовал: «Пройдемте!» и пошел вперед не оглядываясь. Через десять шагов он опустил руку с паспортом и разжал пальцы.

Свирин поднял свой единственный документ и вновь зарядил его стодолларовой купюрой.

Денег оставалось мало, но и работы в этом городе на день. Максимум – на два.